Текст книги "Прощание без возвращения? Смерть и потусторонний мир с точки зрения парапсихологии"

«Вот я и умер», – подумал я…

Мой друг, специалист по сложным оптико-механическим приборам и, стало быть, человек трезво и ясно мыслящий, призванный в действующую армию, в 1945 году попал в советский плен. Вместе с другими военнопленными ему пришлось выполнять тяжелейшую физическую работу при очень скудном питании – грузить демонтированные станки на морские суда. Вот что он рассказывает: «В июле в лагере были отмечены первые случаи дизентерии. Болезнь стала быстро распространяться. В санитарный барак доставляли все новых и новых больных. Да и как тут было не заболеть: кормили нас собачьими галетами, очистками брюквы и заплесневелым хлебом. Медикаментов не было никаких, так что врачу и его помощнику оставалось только отмечать кривые роста температуры и каждый день констатировать смертные случаи.

В начале августа 1945 года заболел и я, и меня поместили в санитарный барак. Через неделю я так ослаб, что уже едва мог подняться с койки, которая стояла головой к окну. Я лежал на мешке, набитом соломой, и мате из кокосового волокна, служившем некогда половиком для вытирания ног, поэтому вскоре на моем исхудавшем теле появились пролежни».

11 августа, накануне дня рождения (моему другу должно было исполниться 25 лет), он невольно услышал разговор врача с санитаром: «Тут уже ничего не поделаешь, завтра койку нужно освобождать для другого больного».

«В полной апатии и без всякого страха я лежал на спине, обратясь мыслями к дому, к родным и близким. Как было бы хорошо, думал я, в последний раз поговорить с ними… Так прошло два или три часа. Уже погасили общий свет, лишь слабый ночник кое-как освещал помещение. Засыпая, я вдруг почувствовал, что боли в теле начали стихать… Я проснулся, будто кто-то меня разбудил. Открыв глаза, я с удивлением заметил, что стою в голове кровати. Еще более удивительным было то, что я увидел свое собственное больное и исхудавшее тело лежащим на кровати! Вот я и умер, подумал я – умер, по крайней мере, для окружающих и для всего этого мира…

Я принялся внимательно изучать свое новое состояние. Прежде всего я выяснил, что обладаю неким телом, которое было светло-голубого или даже белого цвета – похожего на цвет молнии, но не столь яркого. Я стоял прямо внутри каменной стены толщиной примерно 50 см; оконная рама проходила сквозь мою спину. Саму стену, мою кровать, больных, лежавших в бараке, – как и все остальное – я видел в каком-то измененном виде. Все казалось прозрачным как газ. Мое новое тело без труда проникало сквозь всю остальную материю, и казалось, будто материальные предметы «сторонились» движений моего тела, в то время как оно само производило впечатление чего-то твердого. Я ощупал себя. Руки были обычной плотности и формы… Освоившись со своим новым состоянием, я про себя попрощался с товарищами по несчастью.

…Неожиданно у себя над головой я заметил яркий свет. Казалось, достаточно было одного моего желания, чтобы подняться туда. Да я уже и впрямь оторвался от земли, стал все быстрее и быстрее подниматься вверх. Очертания нашего старого барака уже почти исчезли внизу. Вдруг я почувствовал, что вошел в какое-то иное, чуждое мне силовое поле, и окончательно потерял землю из виду. Тут перед моим внутренним взором прошел ряд картин, затронувших меня до глубины души. Я увидел множество людей, бегавших по громадному земляному холму. Словно муравьи, они носились без всякой цели и смысла. Казалось, ни один из них не знал, куда ему нужно идти… Все делали как раз обратное тому, что им следовало делать, чтобы поступать правильно… Во всяком случае, у меня сложилось такое впечатление – четкое и убедительное.

Как только я понял, что вижу внизу под собой всех живущих на земле людей, мною овладело непреодолимое желание… указать этим мечущимся в беспорядке людям верный путь, сказать им, в чем они ошибаются, что делают не так. И тут же я начал опускаться вниз, почувствовав, что вышел из того странного силового поля. Однако мое сознание и ощущения были абсолютно ясными, как никогда в жизни. У меня было такое чувство, что мне уже не нужно было думать, что своим мысленным взором я мог охватить сразу и все…

Подо мной из темноты ночи показался наш барак. Я заметил, что от моего солнечного сплетения вниз тянется светящаяся нить примерно в палец толщиной, связанная с моим земным телом. При входе в грубоматериальное поле я утратил сверхъестественную способность осознавать сразу и все и ненадолго погрузился в состояние, похожее на тяжелый сон. Однако вскоре проснулся и с удивлением понял, что теперь уже открываю свои обычные, «земные» глаза, а также с удовлетворением ощутил, что возвратился в свое земное тело. Во всех его членах ощущалось характерное покалывание, как бывает в ноге, которую «отсидел». Постепенно тело обрело прежнюю подвижность».

Он позвал санитара и попросил дать еды… «Недели через две меня выписали из санитарного барака и, признав негодным к работе, отправили на родину. Спустя три месяца я полностью поправился».

Описанный здесь выход флюидного тела при полном сознании стал для моего друга поводом и импульсом к познанию цели и задачи своей жизни, которой он с тех пор полностью посвятил себя – полностью убежденный в продолжении человеческой жизни после земной смерти.

Ниже я хочу привести два примера сознательного (произвольного) выхода флюидного тела из тела земного… Вот что писал Хайнц Вернер (Heinz Werner) в декабре 1953 года в одном немецко-американском журнале, вспоминая случай, происшедший во время Второй мировой войны.

Мы называли его «Алекс»

После ночного боя немецкие санитары подобрали русского солдата. Вообще-то это был монгол (скорее, бурят. – Прим. пер.), раненный в легкое. Едва живой, он крепко сжимал в руках маленькую статую Будды. Монгола вылечили в немецком лазарете, и все как-то постепенно привыкли к нему. Командир решил оставить его в подразделении. Так как выговорить монгольское имя никто не мог, мы называли его «Алекс».

Алекс оказался мастером на все руки – например, умело чинил наши боевые машины и автомобили. А еще он умел как-то необычайно воздействовать на лошадей. Заболевшую лошадь он гладил несколько раз по глазам, и вскоре животное выздоравливало. Как оказалось, он был членом буддистской секты и принадлежал к касте священников. Да и вообще, наш монгол был странным, не совсем понятным нам существом. С тех пор как он у нас появился, противнику ни разу не удалось напасть на нас врасплох. За несколько часов до атаки (о которой мы и не подозревали) Алексом овладевало беспокойство. Он брал в руки статую Будды и несколько минут, сильно сощурив глаза, глядел в пустоту. «Сегодня враг ночью придет», – говорил он нашему командиру, склоняясь в глубоком поклоне. Поначалу мы посмеивались над его предсказаниями, но, увидев, что все они сбываются, мы преисполнились глубоким уважением к этому человеку.

Однажды из штаба дивизии пришел важный письменный приказ генерала, который во что бы то ни стало нужно было передать в соседний полк. Командир отрядил на это задание одного из храбрейших унтер-офицеров. Но часа через два после его отбытия пришло сообщение, что полк разбит. Стало ясно, что наш курьер шел с важным донесением, от которого зависела судьба целого участка фронта, шел прямо в руки неприятелю, безуспешно разыскивая разбитый полк…

Тут наш монгол тихо произнес: «Я его возвращать!» Командиру все средства были хороши, он согласился и быстро написал записку, в которой велел курьеру возвращаться. Записку он тут же отдал Алексу.

Мы все, конечно, подумали, что Алекс тут же отправится на поиски унтер-офицера. Но он лишь вынул из кармана статую Будды и крепко сжал ее руками вместе с запиской. Глаза его постепенно закрылись, и монгол, будто потеряв сознание, упал на пол. Командир пощупал у него пульс. Сердце у Алекса едва билось, дыхание было очень редким. Командир заволновался…

И вдруг – о ужас! – записка, которую Алекс только что сжимал в руках, исчезла! Мы обыскали все его карманы, но записки нигде не было. Командир уже собрался послать кого-нибудь еще на поиски унтер-офицера, как лежавший на полу Алекс зашевелился, открыл глаза и, по-кошачьи подпрыгнув, встал на ноги. «Он сейчас приходить!» – сказал Алекс. «Где приказ? Давай сюда приказ!» – закричал командир.

Но тут мы услышали конский топот, дверь открылась, и перед нами предстал запыхавшийся унтер-офицер. «Господи, откуда вы взялись?» – спросил командир. «Но, господин капитан, вы же сами послали Алекса с приказом немедленно возвращаться!» – ответил унтер-офицер и тут же побледнел, увидев Алекса, стоявшего рядом…

Унтер-офицер Бергер рассказал, что, с трудом пробираясь по лесной просеке, он вдруг увидел стоящего перед ним Алекса, который передал ему приказ командира о немедленном возвращении. После чего монгол сразу пропал.

Во время общего отступления на Восточном фронте Алекс однажды бесследно исчез. В кармане оставленной им шинели командир нашел только маленькую статую Будды, служившую монголу талисманом. Знатоки северной ветви буддизма утверждают, что в кастах священников-лам искусство образования двойника и дематериализации преподается как специальный предмет.

Сколь невероятными ни казались этот и другие описанные в этой книге случаи, следует со всей решительностью подчеркнуть: «чудес» не бывает и быть не может. Еще Августин говорил: «Чудо, если оно происходит, не противоречит природе, а противоречит тому, что нам о природе известно». А Дюпрель четко формулирует: «Неверие в новые явления – это, как правило, всего лишь вера в старую систему, в которой нет места новому». Я не стану излагать здесь различного рода результаты опытов и системы, поясняющие те или иные факты, – это слишком далеко вывело бы нас за рамки настоящей книги и лишь утомило бы читателя. Давайте лучше ознакомимся с другими «необычными» явлениями. Оба случая, описанные ниже венским парапсихологом Германном Медингером (Hermann Medinger), произошли во время Первой мировой войны.

«Святой Алмаз»

В городке В., когда Польша еще принадлежала к Российской империи, жил-был некий святой (скорее блаженный. – Прим. пер.), еврей-трактирщик Аарон Диамант (по-русски – алмаз). «Было это во время Первой мировой войны», – рассказывал Германн Медингер, в то время лейтенант кайзеровской и королевской армии, который частенько заходил к Диаманту пропустить рюмку водки. Еврей-трактирщик постоянно пребывал в состоянии рассеянности, то есть дух его витал где-то далеко от питейного заведения. Этим его своеобразным состоянием пользовались солдаты: стоило ему посмотреть в сторону, как они воровали с прилавка бутылки с водкой. Один немецкий капрал даже сочинил довольно-таки издевательскую песенку про трактирщика, которую «изрядно напившиеся посетители распевали до изнеможения», – как повествует рассказчик. А Диамант спокойно стоял за стойкой в своем лапсердаке, с пейсами на висках в состоянии «душевной прострации» и наполнял солдатам рюмки.

Однажды Медингер застал «святого Алмаза» одного в трактире. Он, как обычно, сидел с отсутствующим взглядом за стойкой. «Да, да, – вдруг сказал он, обратившись к рассказчику, – с вами, господин лейтенант, я могу поговорить. Я вижу, что вы не такой, как эти грубые вояки. Вы – культурный военный и человек высокого духа. Я вижу, что за вами стоит непеш[8]8
  Дух-хранитель; Ангел-хранитель.


[Закрыть], он вас не покинет, и вы вернетесь невредимым с войны, которую я уже не переживу».

«Мой отец был хасидом,[9]9
  Хасиды (благочестивые) – приверженцы направления в иудейском вероисповедании, особенно строго соблюдающие его законы.


[Закрыть] он еще хорошо помнил заветы чудотворного раввина, святого Баал-Шема, который учил, что нужно настойчиво призывать Бога своими молитвами. И не нужно печально молиться, а нужно веселиться и смеяться. И если кто не может смеяться сам по себе, тому следует пить водку и ром, и тогда становишься веселым и сильным – настолько, что можно заставить Бога помогать нам.

Так мой отец и стал торговать водкой, завел трактир, который я держу до сих пор. И, к сожалению, сам он каждый день пил с другими евреями, танцевал, молился и хотел заставить Бога помогать. Но никогда питье водки не оканчивалось для евреев добром… Был погром, и тогда убили его, мою маму и шестерых моих братьев. Меня они не заметили, потому что дух мой был вне моего тела, и они решили, что я умер. Тогда они взяли все деньги из кассы, выпили всю водку и подожгли дом.

И тогда я понял, что Бог не хочет того, чему учил святой Баал-Шем, и я стал тише воды, ниже травы. Я знаю, что Диамант, который стоит тут в шинке и продает водку, – всего лишь робот, такой, знаете ли, Голем. Подлинный же Диамант находится, по большей части, не в своем теле. Он витает везде, по всему свету. Он видит и обучается – там далеко – гораздо большему, чем простой еврей за десять лет жизни может научиться в нашей Богом забытой деревне. Я с моим духовным телом уже побывал во всем мире!»

Медингер замечает: «Действительно, он рассказывал мне потрясающие истории о своих (внетелесных) путешествиях и поведал, что был в Вене и видел там, что духовное тело кайзера Франца Йозефа I было уже совсем вне физического тела и что все эрцгерцоги стояли у его смертного одра, ожидая, когда его душа наконец освободится от земной оболочки». И действительно, на следующий день пришло сообщение о смерти Его Величества.

«Я почти ничего не ем, я получаю силу от Неба. Я потерял всех, кого любил. Мою жену и моих детей расстреляли русские в 1914 году. Но это было только земное, то, что они расстреляли. Жена и дети – они все со мной, и я – с ними, ничего не изменилось, только они уже – по большей части – свободны от своих земных оболочек, а я иногда еще накрепко заключен в ней».

Старый Диамант еще много чего поведал нашему рассказчику. Например, о Будде, которым он очень восхищался; об Иисусе Христе и его учении – как и об искажении этого учения церковью; да и об учениях Магомета со всеми их неприятными сопровождающими явлениями он, как казалось, хорошо знал. На вопрос Медингера, а где же при таких обширных знаниях он хранит свою библиотеку, или же: где в этой глуши он собрал такое огромное количество высокоценных книг, Диамант ответил: «Зачем библиотека; я знаю все это, потому что они сами мне это сказали – Будда, Христос, Магомет и еще многие другие. Всех их и многих других я хорошо знаю. С ними со всеми я разговаривал».

Медингер еще спросил: сколько продлится война и каков будет ее конец? «Я не хочу пугать господина лейтенанта, вам придется пережить тяжкие страдания в первый раз. Во второй раз на вашу долю выпадут еще большие несчастья. Но вы выживете в обеих бедах (махоймес)». Что такое «второй раз», Медингер тогда, конечно, не знал. Старый еврей имел в виду Вторую мировую войну.

Второе происшествие, о котором Германн Медингер рассказал в 1958 году, произошло также в Галиции и тоже во время Первой мировой войны. Дадим ему слово.

Сокровище старого еврея

Может быть, этим рассказом мне удастся хоть как-то загладить свою вину перед одним уже давно умершим человеком. Прошло уже 40 лет, а мне все еще является призрак старого еврея, ищущего свое сокровище.

В те времена у правоверных евреев в Галиции было принято прикреплять на входной двери на двух металлических кронштейнах стеклянную трубочку наподобие термометра и вкладывать в нее бумажку с изречением из Торы – священной книги иудеев. Во время Первой мировой войны я оказался в маленьком галицийском городишке и был направлен на постой к одному богатому еврею, Лейбу Нусбауму. Однажды зимним вечером мы с моим шофером сидели у камина. Пока мой водитель с огромным удовольствием попивал водочку, выставленную хозяином дома, я читал «Фауста» из библиотеки Нусбаума. С линии фронта, проходившей неподалеку, доносилась артиллерийская канонада. Там, видно, шел серьезный бой, а мы пока что сидели в тепле и уюте, радуясь короткой передышке.

Совершенно неожиданно моему водителю, возбужденному обильными возлияниями, пришла в голову идиотская идея вынуть из стеклянной трубочки изречение из Торы и вставить вместо него неприличную цитату из Гёте (речь идет о высказывании Гётца фон Берлихингена: «Можешь поцеловать меня в зад…» – Прим. пер.). Вина моя состояла в том, что я не препятствовал этому безобразию!

Как только водитель сотворил эту пакость, дверь резко растворилась, и в дверном проеме появилось искаженное ужасом лицо Лейба Нусбаума. Заикаясь от страха, он произнес: «У Шлоима Мандеса недалеко отсюда шальным осколком снаряда сорвало священное изречение из Торы, и тут же его хватил удар… Бедный Шлоим». И тут у него изо рта пошла пена, и он упал без сознания.

Я как зачарованный взглянул на стеклянную трубочку у нашей двери, ярко освещенную светом из комнаты – ведь там было не что иное, как классическая цитата из Гёте…

Не успел я до конца осознать, что же в действительности произошло, как совсем рядом с нашим домом разорвался снаряд, причем – как и у Шлоима Мандеса – с нашей двери тоже сорвало стеклянную трубочку с пресловутой цитатой! Итак, вокруг дома разрывались один за другим снаряды, а в доме полуживой от ужаса хозяин как заведенный повторял заплетающимся языком одну и ту же фразу: «Тора – ее сорвало с двери! Он наказал меня, мой Непеш (Ангел-хранитель). Мое сокровище, мой клад!» Вдруг он поднялся во весь рост и потребовал отправиться на поиски бумажки с изречением из Торы, потому что, как он объяснил, на обороте он начертил подробный план некогда зарытого им клада. Но дело-то было в том, что водитель бросил бумажку с изречением в огонь, так что поиски наши ни к чему не привели. Вскоре несчастный Лейб Нусбаум, рыдая и заливаясь слезами, скончался.

Прошли годы, война давно закончилась. Однажды тихой весенней ночью я, гуляя по Леопольдштадту, увидел идущего мне навстречу польского еврея в кафтане и с пейсами. Приглядевшись, я к своему немалому удивлению заметил, что его ноги не касались земли – он просто парил достаточно низко над землей! Поравнявшись со мной, он взглянул мне прямо в глаза, и я в страхе отпрянул – это был покойный Лейб Нусбаум… Лицо его было точно таким же, как в его смертный час – искаженное неописуемым ужасом. Раскрыв беззубый рот, он прохрипел несколько слов на иврите, кончавшихся фразой: «Священная Тора, мое сокровище, мое проклятие. Будь проклят».

Я вознес краткую, но истовую молитву своему Ангелу-хранителю, попросив у него успокоения для несчастного еврея, и ужасный призрак исчез.

Хотя я и был «старым оккультистом», все же эта встреча глубоко потрясла меня, ведь я же подло поступил с Лейбом Нусбаумом, не помешав своему водителю совершить его мерзкий поступок. Кстати, водитель недолго прожил после своего «геройского поступка»: через несколько дней он погиб там же, в Галиции, и я сам похоронил его.

Читая или слушая сообщения очевидцев о происшествиях такого рода, всегда нужно учитывать субъективный фактор, так сказать, индивидуальную окраску этих свидетельств. Например, описания случаев так называемых «экскурсий»: то есть одно– или многократные выходы из физического тела в деталях могут значительно отличаться одно от другого. Однако все они в основном совпадают в известных ключевых моментах. А отсюда можно сделать весьма полезные выводы о том, что это действительно имело место, о предпосылках, необходимых для подобного процесса, а также об изменившихся условиях существования «флюидного человека». На основании всех описанных в этой книге сообщений очевидцев, а также из иных сообщений подобного рода можно без труда сформулировать ряд закономерностей, общих для всех «экскурсий» флюидного тела. Итак, все свидетельства имеют следующие общие черты:

1. удивление при виде собственного тела, которое к тому же можно наблюдать под разными углами зрения;

2. (якобы) неописуемое ощущение счастья, вызванное чувством невесомости и способностью совершенно свободно передвигаться в пространстве;

3. наличие полного сознания своего собственного «я» и ясность мышления.

Далее, в подавляющем числе всех подобных случаев очевидцы констатируют следующее:

4. прозрачность и проницаемость (несопротивляемость) материальных предметов – вплоть до кирпичных и каменных стен;

5. наличие связующей «нити» между флюидным и физическим телом;

6. передвижение в пространстве со «скоростью мысли»;

7. невозможность подать какой-либо знак окружающим, с тем чтобы тебя заметили.

Уже пункты с 4 по 6 позволяют сделать заключение о том, что:

а) окутанный тайной «потусторонний мир» в пространственном отношении начинается уже в этом мире;

б) в этом «потустороннем мире», очевидно, действуют иные законы природы, а следовательно, имеют место иные условия существования, нежели на физическом уровне бытия.

И удивляться тут, по-моему, нечему. Обратимся, к примеру, к космонавтике: в космосе законы природы действуют несколько иначе, чем на Земле, – достаточно вспомнить невесомость.

Явления двойников и выходы личности из физического тела, засвидетельствованные бесчисленное количество раз, так типичны и выразительны, что нет ничего логичнее, чем предположение о продолжении нашей жизни непосредственно после физической смерти и наличии «потустороннего мира». Можно, конечно, попытаться обесценить подобные свидетельства, заявив, что рассказчикам все это привиделось под влиянием болезни, обмана чувств, что все это плод их больной фантазии или истерии… короче, что все эти свидетели были «не в себе» и поэтому их нельзя принимать всерьез. Конечно, можно абсолютно все поставить под сомнение, подчеркнутое выпячивание скептицизма даже придает тому, кто сомневается, некоторую личную пикантность. Но толку от этого нет никакого. Дюпрель, без сомнения, прав, говоря: «Скептицизм не относится к тем вещам, которые становятся тем лучше, чем дольше их практикуют. Лишь то сомнение критически разум-но и оправданно, которое способно остановиться в надлежащей точке». Нельзя считать сверхчувственное невозможным потому, что оно никак не соответствует нашему житейскому опыту и мировоззрению, которые мы сами себе сформировали или которому нас обучили в школе. И если нам приходится констатировать, что наши попытки объяснить непонятное оказываются несостоятельными, то не лучше ли вспомнить нашего великого Гёте, сказавшего по этому поводу такие мудрые слова: «Подобные вещи не требуют объяснений; довольно того, что они истинны!»

А теперь – с этой точки зрения – дополним ряд уже приведенных свидетельств очевидцев несколькими случаями, в которых имела место способность к расширенному восприятию.

«В следующем случае, – пишет д-р Маттизен во втором томе своего основополагающего труда «Жизнь личности после смерти», Берлин, 1936 («Das persönliche Überleben des Todes»), – к явлениям обычной экскурсии (выхода из физического тела) присовокупилось явное ясновидение на расстоянии». Само сообщение исходило от священника Реформаторской церкви Л. Ж. Бертрана (L. J. Bertrand), совершившего групповое восхождение на горную вершину. Во время восхождения он отделился от группы и присел отдохнуть на краю горного склона. Внезапно его охватило что-то вроде паралича: он даже не смог выбросить горящую спичку, от которой собрался, было, прикурить сигару, и спичка, догорев, обожгла ему пальцы. Бертран подумал, что у него случился приступ «снежного сна», чувствуя, как постепенно немели его руки и ступни, затем локтевые суставы и колени, тело до пояса, голова, и, наконец, ему показалось, что сама жизнь из него уходит. Он не считал себя умершим, ясно осознавая, что парит в воздухе как воздушный шар. «Взглянув вниз, я с удивлением увидел свое собственное тело с мертвенно-белым лицом. Странно, подумал я – там внизу мертвое тело, в котором я жил и которое я называл своим «я»…»

В руке своего «трупа» он увидел сигару и стал размышлять над тем, что скажут его спутники, обнаружив мертвое тело. И тут ему – непонятно каким образом – стало ясно, что они пошли по тропе, идти по которой им ни в коем случае не следовало, и что сопровождающий их инструктор тайно выкрал часть провианта, предназначавшегося для всей группы. Священник почувствовал, как неведомая сила потащила его вниз, в собственное тело, причем сознание его пришло в полное смятение и хаос, то есть в полную противоположность к состоянию необычайной ясности, испытанному им за мгновения до этого. Когда к нему вернулось сознание, он увидел собравшихся вокруг него спутников, которые приводили его в чувство. Он тут же обвинил их в обмане (ведь они без его ведома изменили маршрут), а инструктора – в воровстве. Тот перепугался так, будто увидел перед собой самого дьявола, и дал деру, позабыв про полагающееся ему вознаграждение.

А вот статья из журнала «Лайт» («Light») 1917 года: некая миссис М. С. из Эдинбурга, считавшаяся хорошей сиделкой, хотя и не имевшей специального образования, однажды сидела у постели больной шестилетней девочки, мать которой (звали ее Нелли) совершенно забросила и запустила больного ребенка. Вдруг лицо тяжело больной девочки осенилось улыбкой, причем вся комната, казалось, наполнилась светом. И тут сиделка увидела над кроватью полупрозрачную фигуру другой девочки, которую умирающий ребенок сразу окликнул: «Лили!» (так звали ее ранее умершую сестренку). В это время из головы больной девочки стал подниматься туман, принимавший ее собственные очертания. Фигурка уже довольно сильно уплотнилась, как вдруг в комнату вошла мать умирающей девочки. Оба флюидных образа мгновенно исчезли, и «туман» возвратился в тело больного ребенка; лицо, только что излучавшее радость, вновь исказилось страданием. Но когда мать по настоянию сиделки вышла из комнаты, обе туманные фигурки появились вновь, больная девочка умерла, и обе сестрички исчезли из глаз миссис С.

А вот что произошло с одной женщиной-врачом, которая пожелала остаться неназванной. Далее – в пересказе Сары А. Ундервуд (Sara A. Underwood).

«Поняв, что жить больному оставалось считанные часы, я стала раздумывать над тем, как подготовить к этому его близких. Внезапно я ощутила чье-то присутствие рядом с собой. Оглянувшись, я замерла, будто пораженная молнией: прямо перед собой я увидела этого самого больного собственной персоной, который только что скончался. Этот призрачный образ, казалось, не замечал моего присутствия; а его взгляд – ошеломленный и испуганный – был направлен на его собственный труп. Я тоже быстро взглянула на неподвижно лежащее мертвое тело. Когда я снова оглянулась, призрака уже не было. Но у меня осталось твердое убеждение в том, что я присутствовала при расставании души с телом».

О другом виде восприятия собственного тела, произошедшего в 1957 году после удара молнией, рассказывал Оттмар Хесс (Ottmar Hess). «Непогода застала нас в чистом поле. Надвигалась гроза. Спрятаться от ливня было некуда, кроме как в низкорослом кустарнике. Гремел гром, дождь лил все сильнее. И тут… я помню только яркую вспышку. На несколько секунд я потерял сознание, а затем, придя в себя, испытал чувство необычайной легкости. Совершенно не чувствуя собственного тела, я тем не менее находился в полном сознании и в состоянии невесомости. Тут снова возобновилась гроза, про которую я совсем позабыл.

Будто сквозь какую-то пелену я увидел своих спутников, прятавшихся в кустарнике, а рядом на земле лежало чье-то неподвижное тело. Я чуть не расхохотался, подумав, что это какой-то фокус: дело в том, что на земле лежал я сам – костюм, ботинки, все было мое… У меня совершенно исчезло ощущение времени. Я не то стоял, не то парил низко над мокрой землей среди кустарника и был, скорее, удивлен, чем испуган своим состоянием. Время от времени я пытался разглядеть хоть что-нибудь вдали, насколько это позволяла пелена, стоявшая у меня перед глазами». От удара молнии у господина Хесса, очевидно, пострадала способность к внутреннему, «духовному» зрению. «Я заметил приближение чего-то темного. Мои спутники замахали руками. К ним кто-то подошел, но разговора я не слышал; да я и не стремился ничего расслышать, потому что от чувства необычайной легкости я впал в некое подобие радостного транса.

В это мгновение внутренний голос велел мне подать какой-то знак своим спутникам, и я заговорил с ними. Но они меня не слышали. Я попытался привлечь их внимание жестами, подошел к ним вплотную, но они прошли сквозь меня словно сквозь воздух! Тут я уже не на шутку испугался. Ведь как мне было известно из подобных описаний, все происходившее означало, что я умер. Мое тело подняли и понесли через луг к темному предмету, в котором я теперь узнал автомобиль. Меня (т. е. мое тело) осторожно положили в машину, и она быстро поехала. Машина остановилась, «меня» вынесли из нее и уложили на диван. Какой-то человек делал моему телу массаж сердца и искусственное дыхание. Я тем временем стоял рядом, с любопытством ожидая, чем же все это кончится. Внезапно возникло ощущение, что меня охватывает паралич, сознание затрепетало и – как я ни старался его удержать – исчезло…

Медленно приходя в себя, как после глубокого наркоза, я прежде всего вспомнил, что меня ударило молнией. С большим трудом я начал осваиваться с окружающей меня действительностью. Свинцовая тяжесть давила на мой мозг – полная противоположность пережитому мной состоянию невесомости… Наконец меня настолько привели в чувство, что я полностью осознал, где я нахожусь, а затем мне уже не составило особого труда вернуться к земным ощущениям и мыслям. После всего этого для меня стало ясно одно: в потустороннем мире все точно так же, как в этом, только там отсутствует сила земного притяжения».

А вот еще одно происшествие, о котором довольно долго вспоминали в Рио-де-Жанейро: в 1858 году семья из Эльзаса – отец, мать и ребенок – отправились на пароходе в Рио, где собирались присоединиться к своим землякам. Однако незадолго до конца плавания женщина заболела и умерла. За день до смерти она упала в обморок, а очнувшись, сказала мужу: «Теперь я спокойна за судьбу сына. Я была в Рио (на самом деле она там никогда не была) и встретила нашего друга Фрица – плотника. Он как раз стоял на пороге дома. Я показала ему ребенка. Когда вы прибудете на место, он наверняка его узнает и поможет ему». Днем позже она умерла. Мужа поразили ее слова, но он не придал им должного значения.

Однако после выяснилось, что как раз в день и час, когда женщина была без сознания, Фриц, плотник из Эльзаса, стоя в дверях своего дома в Рио, увидел приближающуюся к нему женщину, которая, умоляюще глядя на него, протягивала к нему маленького ребенка. Женщина была сильно исхудавшей, но Фриц все же узнал в ней Лотту, жену своего земляка Шмидта; правда, его поразило то, что она выглядела как призрак…

Когда некоторое время спустя Шмидт сошел на берег с маленьким ребенком на руках, Фриц, встречавший корабль на пристани, сразу крикнул ему: «Я все знаю! Твоя жена умерла. Но до этого она была у меня и попросила позаботиться о малыше». Он назвал день и час, когда это произошло, – все точно совпало по времени с обмороком женщины.