Текст книги "Прощание без возвращения? Смерть и потусторонний мир с точки зрения парапсихологии"

Тут наблюдатель заметил, что над телом супруги парит обнаженная фигура, связанная с ним «нитью», – флюидное тело его жены. Какое-то время флюидное тело вело себя совершенно спокойно, но иногда оно, казалось, скручивалось, дергалось в разные стороны, будто изо всех сил пытаясь оторваться от земного тела. Это продолжалось до тех пор, пока флюидное тело, как можно было предположить, не обессилело. Тогда оно успокоилось и увеличилось в размерах, после чего «конвульсии» повторились снова. «Это видение, или что бы это ни было, я наблюдал в течение пяти часов, прежде чем моя жена отошла в мир иной… Наконец наступил роковой момент: больная захрипела, флюидное тело заметалось. Земное тело еще дышало несколько мгновений, потом наступила тишина. С последним выдохом связующая нить вдруг разорвалась, и флюидное тело исчезло. В то же мгновение исчезли облачка тумана и призрачные фигуры…»

«Предоставляю моим читателям самим судить о том (этими словами завершается сообщение), был ли это простой обман чувств вследствие постигшего меня горя, страдания и истощения сил, или же мне, простому смертному, дано было увидеть хотя бы отблеск потустороннего духовного мира со всей его красотой, блаженством, миром и покоем».

Мария Михели (Maria Michely), ясновидящая из городка Альтенкессель, часто наблюдала умирающих. Она тоже говорила о том, что постоянно видит «флюидную связующую нить» между двумя телами и, что пока нить видна, умирающий еще «жив». «Но как только она разрывалась и флюидное тело медленно начинало удаляться, зачастую сопровождаемое ранее умершими родственниками, наступала «смерть». На самом деле этот момент – не что иное, как продолжение жизни в другом теле, утверждала ясновидящая. «Смерти нет!»

Один тяжело больной молодой человек, проживающий по соседству, попросил позвать к себе Марию Михели, и они долго беседовали о смысле бытия и страдания. Напоследок больной спросил, что она думает о его состоянии. И хотя ясновидящая не сомневалась в скором конце молодого человека, она не захотела оставлять его один на один с такой страшной мыслью и ответила уклончиво: «Если произойдет чудо, Франц, то все будет, возможно, не так уж плохо». «То есть вы думаете, что чудо может мне помочь?» – «Да, Франц, именно это я имею в виду; и вот еще что: если ты увидишь своего дядю Иоганна, это будет означать, что чудо свершилось».

Вскоре после этого молодой человек умер. Его последними словами были: «Дядя Иоганн! Как хорошо, что ты пришел! Возьми меня с собой!» Днем позже Мария Михели вошла в комнату умершего – одна, чтобы помолиться. Тут она почувствовала, что ей на плечо опустилась чья-то рука, но в комнате никого не было. Это ощущение повторилось, и она, вглядевшись повнимательнее, увидела рядом с собой перешедшего в мир иной Франца и явственно услышала его слова: «Видите, фрау Михели, чудо произошло. Я избавился от страданий. И дядя Иоганн действительно пришел и взял меня с собой».

По-видимому, в древности люди гораздо чаще задумывались над загадкой смерти, чем мы сейчас. Согласно учениям индийской школы «санкья», весьма схожим с воззрениями христианского спиритуализма, смерть – это отделение души от тела, ее освобождение от земного бремени или, иными словами, отделение от грубо-материального организма. Смерть ни в коем случае не означает прекращения жизни. Душа – это нечто непреходящее и божественное (Санкья-Карика, статья 18).

Диоген видел в смерти лишь смену места пребывания, когда душа отделялась от тела. Так что еще при жизни следовало вести себя соответственно этому представлению. Согласно священным традициям персов (Анкетил, III, с. 384), душа руководит телом во время его земного бытия. После смерти она покидает свое жилище и возвращается в высшие сферы невидимых существ. «Сколь много выиграло бы человечество, – писал врач и правдоискатель Карл Людвиг Шлейх (Carl Ludwig Schleich), – если бы оно жило, словно готовясь к существованию в потустороннем мире. Бессмертие, если бы его не существовало, нужно было бы выдумать – из психологических соображений, как единственно возможный регулятор жизни. Лишь оно (бессмертие) придает людям достоинство и то очарование, которое окружает всех гениев. В самом деле, мы, верующие в бессмертие, находимся – в историческом смысле – в хорошей компании, ведь не было ни одного человека эпохального значения, который не верил бы во всемогущество (Бога) и в бессмертие. Так что же, только великие бессмертны, или же ощущение бессмертия делает человека великим и совершенным?..»

«Все наблюдения указывают на то, – сказал профессор доктор Вальтер Хинц, выступая в Техническом институте Цюриха 31 марта 1966 года, – что человек в момент смерти сбрасывает с себя земное тело и вступает в потусторонний мир как духовное «я», находящееся в душевном теле. Это издревле провозглашали все религии человечества. Этому же учил и Иисус Христос, как следует из Евангелия от Иоанна. Однако для современного человека это ни в коей мере не решает этот вопрос. Напротив, мы все чаще убеждаемся в том, что современное общество, похоже, уже просто не знает, что делать с ответом, которое ему дает христианская вера… О смерти (умирании) и о том, что, возможно, будет после нее, современный мир не хочет ничего ни слышать, ни знать». Ну как тут не согласиться с тем католическим священником, который над могилой девятнадцатилетнего юноши сказал: «85 % человечества – неверующие. Они не верят в жизнь после смерти. Для меня умерший по-прежнему жив, может быть, он даже находится сейчас среди нас. Так как мне трудно предположить, что присутствующие здесь (у могилы собрались сплошь молодые люди, коллеги умершего по работе) относятся к 15 % верующих, то сказать мне нечего». Сказал, прочел «Отче наш», повернулся и ушел!

Сейчас в прессе частенько мелькают коротенькие сообщения о людях, «умерших на время». Так, журнал Канадского Медицинского общества опубликовал сообщение шестидесятивосьмилетнего канадца Лесли Шарпа из Онтарио, у которого в мае 1970 года случился сердечный приступ. Врачам удалось вернуть Шарпа, сердце которого перестало биться, к жизни. «Смерти не нужно бояться, – заявил он. – Я знаю это, ведь я был мертвым ровно три минуты и одиннадцать секунд». С тех пор он много сил и времени тратил на то, чтобы избавить других людей от страха смерти. Шарп утверждал, что в своем тогдашнем состоянии он видел себя со стороны и прошел сквозь «туман невиданных цветов». Далее Шарп сообщал: «Когда после приступа, случившегося у меня в больнице, моя голова откинулась назад, я почти сразу заметил, что покидаю собственное тело. Я выходил из тела через голову и плечи в виде почти прозрачной фигуры, но это был не совсем туман. Осознав это, я подумал: вот, оказывается, что происходит, когда умираешь».

Стало быть, в выражении «он испустил дух» (по-немецки – «выдохнул душу») есть доля правды, как и во многих других пословицах и поговорках, ведь оно означает не что иное, как отделение флюидного тела от физического клеточного тела.

Великая актриса Элизабет Тейлор тоже вспоминала о своих переживаниях во время кратковременной смерти. Публике она рассказала об этом лишь спустя одиннадцать лет: в 1961 году Лиз Тейлор жила вместе со своим тогдашним супругом, эстрадным певцом Эдди Фишером, в одной из лондонских гостиниц. Она уже довольно долго болела, и никто не мог толком сказать, в чем причина недомогания. Утром 4 марта у нее резко поднялась температура, Лиз начала задыхаться. Врачи, поставив диагноз «тяжелое воспаление легких», тут же отправили ее в больницу. В операционной положение стало критическим. Лиз Тейлор вспоминала, что она была в состоянии страшного ужаса. «Я хотела встать со стола, но мое тело было полностью неподвижно; я не могла ни сесть, ни даже повернуть голову». И тут, по ее словам, ею овладело великолепное ощущение покоя и умиротворенности… а затем она увидела себя, лежащую на операционном столе. «Я была полностью отделена от своего тела; оно уже не было частью меня; чувствовала я себя замечательно и не сопротивлялась этому ощущению…»

Элизабет Тейлор не могла сказать, как долго продолжалось это состояние. Позже она узнала, что хирург спас ей жизнь, удачно проведя разрез трахеи… С тех пор она твердо убеждена в том, что жизнь после смерти есть.

Далее читатель найдет описание нескольких случаев внечувственного восприятия, правдивость которых подтверждена документально.

Помощь в безвыходном положении

Ныне уже покойный писатель и парапсихолог Рихард Хамп (Richard Hamp) долгое время проработал в России учителем в немецких поселениях. После Первой мировой войны в 1920 году он, возвращаясь на родину в Германию, был арестован на российско-польской границе патрулем ГПУ. Его привели к местному коменданту, приказавшему обыскать его поклажу. Там нашли географическую карту, по которой он ориентировался на необъятных просторах России. «Из-за этой карты, – пишет Хамп, – комендант объявил меня шпионом и велел расстрелять. В то время большинство большевистских начальников были неграмотными и не умели читать карты. Во всяком случае, комендант считал, что человек, имеющий при себе карту и умеющий по ней ориентироваться, непременно враг и шпион».

Часов в шесть – было уже довольно темно – объявили приговор. Но из-за темноты расстрел перенесли на следующее утро. Комендант отрядил пятерых часовых для охраны шпиона и приказал заложить к 7 часам утра двое саней, чтобы отвезти расстрельную команду и осужденного в лес.

Хамп остался в одной из комнат того же крестьянского дома, в котором располагался комендант со своим штабом. Осужденный сел на табуретку, а пять часовых разместились на длинной скамье у стены, опершись руками на винтовки с примкнутыми штыками. Тем временем хозяин, расстилая на полу солому, шепнул Хампу на ухо, что если у него еще остались какие-то ценности, то пусть он спрячет их, выходя по нужде, в навозе в конюшне. Таким способом другие приговоренные к расстрелу, объяснил крестьянин, оставили ему кое-что в наследство. «Золотые монеты, обтянутые материей, которые я получил на Украине за лекции и уроки, при обыске не нашли. Долг платежом красен, подумал я, и зарыл золотые в конский навоз, отчего ценность его резко подскочила. Как-никак крестьянин приготовил мне удобное ложе для моей последней ночи, а золотые уже не имели для меня никакой цены…»

Хамп улегся на солому. Комнату едва освещала керосиновая лампа с совершенно закопченным стеклом. Солдаты, сидя на скамье, дремали. «Я прощался с жизнью. И как в кино вся моя жизнь прошла у меня перед глазами. Я мысленно дошел до момента, когда моя мама, лежа на смертном одре, в 10 часов вечера простилась со мной навсегда. Мне было восемь лет. «Завтра в пять утра, когда взойдет солнце, мне придется уйти отсюда. Спаситель призвал меня, – сказала мама и добавила: – Тебе, мой младший сын, я оставляю завет: всегда, когда попадешь в беду или нужду, обращайся к Богу, только к Богу и больше ни к кому!» Когда на следующее утро часы пробили пять раз и первые солнечные лучи блеснули в окне, мама ушла к своему Спасителю.

В сумятице жизни я давно позабыл совет матери. Но сейчас, в свой смертный час, ее слова прозвучали в моей душе как удар колокола, донесшийся словно из другого мира. Я мысленно обратился к Господу, моя душа ощутила его. В меня пролился свет, и я почувствовал, что рядом со мной появилась некая светлая фигура. Открыв глаза, я увидел маму! От радости я воскликнул: «Мама!»

Дремавшие часовые вздрогнули и, громко ругаясь, схватились за винтовки. Убедившись, что приговоренный спокойно лежит на соломе, они успокоились и вновь задремали. По-видимому, им было не впервой слышать крики осужденных на смерть.

Моя мама, – продолжает Рихард Хамп, – поведала мне, что я не буду расстрелян. Мне только нужно будет серьезно поговорить с комендантом, высказать ему все, что она мне сообщит. Сказав мне все, что нужно, она попрощалась со мной словами: «Да исполнится душа твоя миром Господним».

Как подчеркивает сам Хамп, после этого в его душе воцарился такой внутренний покой, какого он ранее никогда не испытывал, он сразу заснул и спал, пока в семь утра его не растолкали прикладами, чтобы отвести к саням. «Скоро выспишься как следует», – шутили солдаты. Хамп сказал, что хочет поговорить с комендантом. Солдаты отрицательно замотали головами и еще решительнее приказывали ему идти к саням. Наконец они попытались, громко ругаясь, силой вытащить его из комнаты. Хамп сопротивлялся и даже толкнул одного из солдат так, что тот упал. Все остальные передернули затворы и наставили винтовки на строптивца. В это время подошел еще не совсем очнувшийся ото сна, полуодетый комендант и спросил, что здесь происходит. Я заявил, что хочу поговорить с ним наедине. Он согласился и велел солдатам выйти из комнаты, предварительно вынув из кобуры пистолет и сняв его с предохранителя. Тогда я пересказал ему все, что сообщила мне мама. Это не были комплименты или мольбы. Я, глядя ему прямо в лицо, употребляя крепкие русские выражения, перечислил все гнусные поступки, совершенные им, все его прегрешения.

Сначала задрожала его рука, сжимавшая пистолет. Казалось, он уже был не в силах направить оружие на меня и нажать на спуск. Затем он задрожал всем телом и побледнел, стал странно извиваться, как если бы у него начались сильные боли и судороги. Голосом, полным страдания, он спросил, откуда я все это знаю. Я ответил, что моя умершая мать рассказала мне об этом ночью и что его невинные жертвы однажды отомстят ему…

Комендант не дал Хампу договорить, с трудом выдавив из себя: «Иди куда хочешь, только уходи скорее». Однако Хамп еще потребовал справку, чтобы его не арестовал очередной патруль. Ему немедленно выдали пропуск, и, уходя, Хамп облегченно вздохнул: «Смерть! Где твое жало? Ад! Где твоя победа?»[12]12
  1 Кор. 15, 55


[Закрыть]

Приключение католического священника во Франции

В 1948 году в различных католических изданиях Германии появилась в переводе статья аббата Лабютта (Labutte), позднее неоднократно публиковавшая в сокращенном виде. Вместе с четырьмя другими священнослужителями аббат опекал общину, в которой было почти 35 тысяч душ. В начале повествования он подчеркнул, что невозможно было быть лично знакомым с каждым из прихожан. Но вот что приключилось с аббатом в 1944 году.

Однажды вечером он, очень устав от дневных трудов и забот, лишь к полуночи сумел прочесть свой требник. Неожиданно у дверей его дома зазвонил колокольчик, да так громко, что он испугался. На пороге стояла женщина лет сорока. Протянув к нему руки в мольбе, она произнесла: «Господин аббат, пойдемте скорее. Речь идет о молодом человеке. Он вот-вот умрет!» Священник ответил: «Мадам, я приду завтра утром перед шестичасовой заутреней». Но она возразила: «Господин аббат, это будет слишком поздно, заклинаю вас, пойдемте сейчас!» «Хорошо, только запишите, пожалуйста, в моей книжке для записи визитов вашу фамилию и домашний адрес».

Женщина поспешила в приемную. Тут аббат разглядел ее при полном освещении: ее лицо было искажено болью. Она записала в книжку свою фамилию, а затем – «Рю Декарт, 37, третий этаж». На слова священника: «Вы можете положиться на меня, мадам! Я через двадцать минут буду у вас», она вполголоса ответила: «Вы устали. Да оборонит вас Господь в минуту опасности за вашу доброту!» И исчезла в ночи.

Священник шел по темным безлюдным улицам города, думая о том, что идет к незнакомым людям. Тут он и пожалел, что не знает всех своих прихожан в лицо. Не без труда нашел он дом под номером 37 по Рю Декарт. Это был доходный пятиэтажный дом. К счастью, входная дверь была не заперта. Включив карманный фонарик, он поднялся на третий этаж и позвонил в дверь квартиры. Послышались шаги, показалась полоска света, лязгнула задвижка, дверь открылась. Молодой человек лет двадцати с благоговейным удивлением глядел на ночного гостя. «Меня вызвали к смертельно больному молодому человеку, – сказал аббат. – Это здесь?» «Нет, господин аббат, тут, по-видимому, какая-то ошибка». «Да нет же, мне было сказано – Рю Декарт, 37, третий этаж». «Да, это Рю Декарт, 37, третий этаж. Я – молодой человек, – добавил он с улыбкой, – но я не собираюсь умирать».

Тогда аббат сказал, что у него была женщина лет сорока и что она сама написала этот адрес. Он показал молодому человеку книгу для записей. «Действительно, господин аббат, этот почерк кажется мне знакомым. Он так похож на почерк моей… но нет, это очень странно! Я живу один с отцом, он сейчас в ночной смене на фабрике. Тут какое-то недоразумение. Женщина, наверное, хотела написать «Рю Департ», но ошибочно написала «Декарт». Однако, господин аббат, зайдите на минутку! Вы замерзли, я сейчас приготовлю вам грог».

В маленькой, элегантно обставленной гостиной на диване лежали раскрытые книги. «Я тут слушал музыку», – сказал молодой человек, выключая радио. И продолжил: «Господин аббат, вот уже два года, как я хотел поговорить с вами, но все никак не мог набраться мужества зайти к вам». Смущенно улыбнувшись, он признался: «Я – блудный сын».

Сидя на диване, он рассказал священнику историю своей жизни. «Я ушел лишь тогда, когда примирил его с Богом, – пишет аббат и продолжает: – Затем я сразу пошел на Рю Департ. Но по дороге я все время думал о своем странном визите. Но мы, священники, привыкли к таким вещам. Часы на городских башнях пробили четверть второго ночи, как вдруг завыли сирены. Воздушная тревога! Я побежал изо всех сил, но на Рю Департ не было дома номер 37. Она кончалась номером 16».

На севере города начали падать первые бомбы. Аббат укрылся в ближайшем бомбоубежище. Вместе с множеством людей он провел там долгие и страшные три четверти часа. Когда он вышел, на крышах домов ярко играл отсвет пожара. На улицах завалы, дома полуразрушены, слышны крики отчаяния, в воздухе стояли дым и пыль! «Я направился к ближайшей станции «Скорой помощи». Туда, во двор одного дома, уже свезли несколько сотен раненых и убитых – в основном женщин и детей… Идя от одного к другому, я отпускал им грехи и совершал последнее помазанье. Вдруг я побледнел и прислонился к стене, чтобы не упасть. «Что с вами, господин аббат? Ваш родственник?» – спросил врач. «Нет, прихожанин».

Дело в том, что я нечаянно ткнулся носком ботинка в труп молодого человека, с которым познакомился на Рю Декарт, 37. Я ушел от него всего час назад. В надежде найти какие-то документы я взял его бумажник. Рабочая карточка была выписана на имя некоего Б. Н., 1921 года. А еще там было пожелтевшее от времени письмо с фотографиями. На одной из них была изображена женщина лет сорока. Я так и подпрыгнул. Без сомнения, это было фото женщины, попросившей меня в полночь прийти к молодому человеку. На обороте фотографии было написано: «Мама». На другой фотографии она лежала в гробу со сложенными на груди руками. Внизу – две даты: 1898–8 апреля 1939».

Почерк на пожелтевшем листке бумаги очень походил на почерк незнакомки, сделавшей запись в книге священника. «Думайте, что хотите, об этом случае, – пишет в заключение аббат. – Что до меня, то я не сомневаюсь: это была мать молодого человека, пришедшая из вечности».

Католический парапсихолог Бруно Грабински (Bruno Grabinski) удостоверился в том, что описанный случай основан на фактах. Он пишет: «Мне удалось узнать, что аббат Лабютт еще жив». Через друзей во Франции Грабински получил его заявление от 29 декабря 1947 года, в котором он заверял именем своего священного сана, что изложенные им события были правдой.

О похожем случае сообщала советская газета «Известия» в 1956 году. Во время приема пациентов в кабинет профессора, доктора медицинских наук Г. В. Зугарева вошла девушка в розовом платье и стала умолять его незамедлительно отправиться к ее больной матери. Но врач давно уже не посещал больных на дому и отказал девушке, сказав, чтобы ее мама сама пришла к нему на прием. Но девушка все настоятельнее просила доктора о помощи, назвала адрес и вышла из кабинета.

Тут профессор все же пожалел о своем категорическом отказе и поспешил за девушкой в коридор. Спросив сидящих там пациентов, он услышал в ответ, что они не видели, чтобы только что какая-то девушка входила или выходила из кабинета.

Потрясенный врач быстро принял оставшихся пациентов и поехал по указанному адресу. Там действительно оказалась больная женщина. Когда врач ей рассказал о приходившей к нему девушке, женщина очень удивилась, сказав, что никого к нему не посылала. Ее единственная дочь умерла два дня назад и сейчас лежит в гробу в соседней комнате. Профессор прошел туда и к своему ужасу увидел ту самую девушку в розовом платье, которая приходила к нему всего часом раньше.