Текст книги "Золото Македонского"
Автор книги: Руслан Белов
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)
4
Пишу пьяный.
Набрался…
С утра взяла тоска, не с утра, с ночи.
Лежал до пяти, пока не вспомнил, что в холодильнике есть, взял вчера не одну, три – попалось хорошее вино. И набрался. А что пьяному с утра делать? Только писать. Я часто нетрезвый пишу. У нас корифей был в отечественной геологии. Всемирно известный. Так он такие книжки с отчетами писал, что Сталинские и Госпремии, как из чайника лились. Почему из чайника? Да потому, что этот корифей для изготовления научного шедевра запирался в избе (если был на полевых работах) или квартире с пятилитровым чайником спирта без всякой там закуски и писал. На особые шедевры чайника, конечно, не хватало, и ему меняли через форточку, и опять без всякого сала. Я попробовал, когда диссертацию писал – знаете, получилось! Двадцать листов в тумане настучал, потом один узбек из них докторскую сделал. Если не верите, спросите, он скажет, честный он…
Вернемся, однако, к баранам, тем более, протрезвел чуть-чуть. Сейчас такое напишу…
Не знаю, что был бы я без золота, без всего того, что с ним связалось. Оно – подкладка моей жизни. Невидимая никому несносная подкладка – жизнь почти стерлась, как брюки в промежности, а она, блестит, как новая, и греет, греет, греет.
…Это случилось в семьдесят восьмом, во второй половине дня – как вспомню, так адреналин прет, куда против него алкоголю! Скоро закончив картирование дальнего участка, спустился в долину и сел обедать на зеленой лужайке у ручья, по-детски беззаботно пускавшего пузыри в своих высоких бережках – «Буль-буль. Буль-буль-буль». Два часа назад я видел его под перевалом – рыча и брызжа слюной, он вырывался из-под ледника, вырывался и, увлекая за собой камни, зверем бросался вниз. Теперь он успокоился. На время. Пока добежит до Ягноба, рычать ему и рычать.
Обед состоял из банки кильки в томатном соусе – глаза бы ее не видели – увесистой краюхи замечательного хлеба, выпеченного утром на разведочной пекарне, и фляжки сладкого крепкого чая. Пока ел, вылезли сурки. Ветер дул ко мне, и один из них, цветом червонного золота, толстый, зад шлейфом волочится, свалился со склона чуть ли не к моим ногам и принялся щипать траву, время от времени пристально поглядывая. Я знал, что сурки не боятся неподвижного, и наблюдал картину, неспешно попивая сладкий чифирок. Когда расстояние между нами сократилось метров до пяти, во мне проснулся охотник.
Он прыгнул на животное вепрем, и если бы не килька, краюха хлеб и пол-литра чая под завязку, тому бы не поздоровилось, не помогли бы и лошадиные зубы, и волчьи когти. А с ними (килькой и т. д.) прекрасное жаркое, три бутылки целебного жира и треть меховой шапки успели отпрянуть и скрыться в ближайшей норе. Однако охотник не захотел смириться с неудачей. Забыв об усталости, он схватил молоток и принялся разрывать сурчину, хотя хорошо знал, чем это предприятие закончится – вскрыв нору метра на три, он обессилит, пошлет сурка к сурочьей матери и, ополоснувшись в ручье, потащит рюкзак с пробами и образцами – килограммов двадцать, обедать ведь сел, чтобы хоть как-то его облегчить, – потащит в лагерь, до которого три километра вниз по долине и потом еще восемьсот потных, совершенно ишачьих метров прямо в лоб. Однако судьба вознаграждает безумство, вознаградила и на сей раз: на третьем метре охотник наткнулся на свое червонное золото.
Это была золотая скифская бляха в полкило, не меньше. Она сидела в стенке норы, как инопланетный голыш.
Воровато оглянувшись (хотя доподлинно знал, что до ближайшего человека, радиста Миши Мясогутова, спящего в своей рубке на краю лагеря после нескольких флаконов зеленого зубного эликсира, три с половиной километра по прямой), я вступил во владение сокровищем. Рассмотрел. Это было что-то абстрактное. Доисторический модерн типа «Черного квадрата». Крест? Да, крест, составленный из стилизованных лошадиных голов. Или волчьих. Впрочем, какая разница. Главное, похоже, этот крест поставил крест на маршрутах подо льдами, на обедах у беззаботно булькающих ручейков, на Надежде, по родному отцу Шевченко, без ума влюбившейся в соплеменника Мишку, моего студента-хохленка.
А теперь все! Конец Надежде. Сбылась мечта идиота! Эта бляха точно из клада. Он зарыт где-то выше по склону. И его размыло несколько сотен лет назад. Надо посмотреть, нет ли где еще таких голышей.
Клад, 1) спрятанные, чаще всего зарытые в землю, вещи, представляющие ценность для владельца. К. известны повсеместно и обычно являются важными историческими источниками. Древнейшие К., относящиеся к неолиту и энеолиту, содержат каменные орудия и оружие. От эпохи бронзы сохранились К. боевого и парадного оружия, топоров, серпов, слитков меди, украшений и т. п. В более поздних К. содержатся главным образом различные драгоценные вещи и монеты. Нанесение на карты мест находок К. позволяет проследить распространение поселений и направление торговых путей. Наибольшее количество К. зарывалось во время народных бедствий, крупных исторических событий. Так, множество древнерусских К. связано с монголо-татарским нашествием 13 в.; обилие К. русских монет 17 в. (обычно в глиняных сосудах – кубышках) обусловлено бурными событиями этого века – войнами и народными восстаниями. 2) В праве – зарытые в земле или скрытые иным способом деньги или ценные предметы, собственник которых не может быть установлен или в силу закона утратил на них право. По действующему в СССР законодательству, К. считается собственностью государства. К. являются не всякие ценности, а лишь те, которые были скрыты умышленно, по воле бывшего владельца. Этим К. отличается от находки имущества, владение которым утрачено помимо воли владельца. Обнаруживший К. должен сдать его финансовым органам; он вправе получить вознаграждение в размере 25 % стоимости сданных ценностей, если обнаружение К. не явилось результатом раскопок или поисков, входивших в круг его служебных обязанностей. Присвоение К. считается уголовным преступлением.
Час я прочесывал склон над местом находки. И преуспел – под обрезом скальной гряды, спускавшейся с водораздела, нашелся изглоданный временем меч с сердцевидным перекрестием и навершием в виде полумесяца. Он торчал из дерна сантиметров на пятнадцать, хоть лошадь привязывай. Вытащив древнее оружие (акинак, согдийский меч, мне ли это не знать), стал им же копать. Бляха лежавшая в нагрудном кармане, действовала как кроличья батарейка из рекламы «Энерджайзера», и скоро я раскопал пещерку, полную человеческих костей, частью истлевших. Без сомнения, они представляли собой останки македонских воинов, сопровождавших караван с золотом.
Взяв наиболее сохранившийся череп, я в какой-то мере, почувствовал себя Гамлетом.
Представьте геолога – лицо в потеках пота, небритого – философски рассматривающего череп с теменной костью, пробитой тупым предметом.
Пообщавшись с вечностью, я отложил череп в сторону и порылся в братской могиле, вспоминая книгу натуралистического писателя Джеймса Джонса «Отсюда и в вечность», в которой американские солдаты, не успевшие помародерствовать по причине позднего прибытия на театр военных действий, разрывали тепленькие еще братские могилы японцев в расчете хоть чем-то поживиться. Золотыми коронками, например.
Джонс умел писать.
Я тоже мародер. Но объектом моих корыстных поползновений были не карманы похороненных солдат Страны Восходящего Солнца, а карманы македонцев, убитых то ли своими, то ли согдийскими партизанами.
Конечно, карманов у них не было. И потому я ничего не нашел. Так, железки.
А если их действительно завалили орлы Спитамена, согдийского Дениса Давыдова? И золото пошло на борьбу с македонскими французами?
Как скучно!
И меч ведь согдийский.
Чепуха. Мой Согд ничего об этом не говорил. Если бы караван преследовали партизаны, преследовали и накрыли, он бы знал. Знал бы предок, всю эту золотую лихорадку затеявший. Все знали бы. Значит, золото на месте. Где-то рядом.
Воспрянул духом. Завалил пещерку, допил свой чифирок и потопал в лагерь, солнцем палимый.
Надо выпить. «Буль-буль».
В лагере увидел Надежду с хохленком. Они, масляные, сидели на скамеечке у камералки. Рядышком. Локоть к локтю, задница к заднице. Юра Житник точно нашептал, что Инесса давеча на коленках моих сидела, кудри теребя.
Хорошая девочка эта Инесса. Чувствительная. Чувствует, что у нас с Надей революционная ситуация, и можно увести.
Постоял перед ними, обозревая идиллию. Скинул рюкзак. Закурил, сев на корточки. Стал думать, что делать дальше. Мишка скис от тяжелого взгляда исподлобья, взял рюкзак, ушел разбирать. Я ведь его, коллектора, специально не взял с собой. И правильно сделал.
Она сидела, руки в брюках.
Улыбочка виноградно-зеленая. Как будто я лиса, и мне не достать. Но и я не промах, хоть личность кислая. Вертолет как раз над хребтом затарахтел. Это к нам. Поглядел на него, пошел в кубрик, переоделся в чистое и улетел с одной бляхой в кармане, благо отгулы были.
Сын у свояченицы был. Бросился к нему, а он к ней, испуганный, прижался. Совсем забыл за два месяца.
Тоскливо стало, нехорошо. А в городе – никого. Все товарищи в полях.
Пошел к Мишке Молокандову. Он еврей и тоже Мишка, но друг. Заплатил за бляху по-божески, сколько просил, да еще добавил от доброты душевной. На бутылку.
«Буль-буль-буль», – это я выпил.
Жаль только, он по зубам специалист. Зубы из такого золота – это пошло, я бы не смог такую бляху во рту носить.
На следующий день в Гаграх был. Весь из себя пижон. Да, деньги это что-то. Они, наверное, с женщинами близкие родственники. Родная кровь. Хоть дома оставь, в самом дальнем углу под подушкой и утюгом, а женщины почувствуют, что они у тебя есть. И в каком количестве. Почувствуют и такую рожицу скорчат, мимо не пройдешь. Вот и я не прошел. Три раза не прошел – столько их со мной увязалось, пока в ресторан на взморье шагал. Еще несколько хотело, но первые локотками остренькими быстро их урезонили.
Это понятно. Ведь, по сути, за мной караван шел. Ослов и ослиц. С золотом Македонского.
В ресторане сели за стол в виду сини морской, дамы меню взяли, сидят, смотрят цены побольше пальчиками розовыми выискивают. А я на них смотрю. Красивые, аж дух захватывает. И что им честно не живется? Охота, что ли, по ресторанам с такими невыясненными личностями питаться и потом ночевать вповалку? А если у меня ангина?
Не люблю жадных. Заказали столько, что всем моим проходчикам (их три бригады) на тормозки хватило бы – а питаются они знаменито, одной колбасы в бутерброд до килограмма уходит Я официанту шепнул, и он принес им кабачковой икры и хлеба серого булку. Ну и шампанского, разумеется. Выпил, я раздобрел, икорки покушал – хороша! Не то, что у нас, в горах, зачернелая сверху, Нина Суслановна, завскладом, ее из военных запасов привозит, наверное, Александра Македонского. В общем, выпил, раздобрел и заказы девочек с прибытком разморозил. Поели славно, и в море полезли, слава богу, под боком. Ночью, под луной здорово купаться. Да, ночью, так девчатам из-за стола выходить не хотелось. Искупались, в песок легли рядышком, и тут одна, черненькая, с голубыми глазами, Агидель ее звали, пакетик цветной достает…
Чего не люблю, так это резинок. Это то же самое, что внутривенно питаться. И полной связи нет, не говоря уж о чувственной искре – резина ведь изолятор.
– Слушай, – говорю, – не надо шубы, давай так.
– Нет, – отвечает, – человек ты хороший, судя по всему, и нам не хочется, чтобы ты домой скучным ехал и нас недобрым словом поминал.
– А что, милая Агидель, – удивляюсь, – вы того?
– А как же, – как Отелло темно улыбнулась, и я почувствовал себя помолившейся Дездемоной. – У меня трипперок небольшой, но хронический, – а я с ней взасос целовался! – у Кати (майнридовская такая сущая креолочка в длинном белом платье, она второй в расчете была) тоже…
– А у Матильды что?
Матильда – это третий их номер, сущий цветок магнолии с орхидеей в одном стакане. Нравилась она мне больше других, вот и спросил.
– А у нее конъюнктивит хренов. Как пососет, так у клиента глаза красные, как у светофора. Один знакомый венеролог говорил, что другой такой девушки во всем свете нет, кроме как у нас, да во Франции одна, но пролеченная.
Подумал, я подумал и отказался:
– Не, давайте платонически общаться или вообще нажремся до посинения, чтобы спать не хотелось.
А сам уже горы родные вспоминаю, воздух горный, чистый, как слеза, совсем без бактерий. Бог с ним, с Мишкой-хохленком, через него, по крайней мере, не подцепишь. А можно и с Инессой – она чистюля. Ушел бы к ней, но ведь Дева. А с Девами жить – это год за три.
– Нет, – говорит Агидель, – придется тебе трусишки снимать. Мы ведь по сценарию работаем.
– По какому такому сценарию? – если бы вы знали, какие пирожки на 5-ой штольне печет Францевна! А какая в столовой чистота – мухи от тоски десятками дохнут!
– А такому. Ты трахаешь меня здесь, Катюшу по дороге в пальмовой роще, а Матильду в своем номере. И в самом конце, когда она станет рыдать от восторга – она всегда, как крокодил рыдает, – мы впускаем Вахтанга, ее папашу, с нарядом милиции, и они тебя раздевают.
– Не понял? – ночью выйдешь из палатки, а звезды с кулак. Красиво, сплошная эстетика!
– Ну, бабки отнимут и все такое.
– Понятно. А по-другому нельзя? – а банька? Классная у нас на разведке банька, хоть и соляркой топят. По три раза на неделе ходил.
– Нет, деньги же у тебя в номере, сам говорил.
– А если я сейчас закричу или убегу?
– Вахтанг с нарядом поймают. За попытку группового изнасилования.
– Это как так? Ведь я один?
– Так нас трое.
– Значит, без вариантов? – осунулся я.
– Ну да, – если бы вы видели, как она улыбалась! Дева Мария непорочная, да и только.
– А может, без секса обойдемся? Я просто так деньги отдам.
– Не, не получится.
– Почему?
– Видишь ли, ты можешь и не верить, но нам после всего очень тебя хочется. Ты такой щедрый, сладенький и мальчик у тебя будь здоров. Так что ложись и получай удовольствия. И не бойся, резинки у нас французские. Кстати, ты знаешь, как безопасно переспать с тремя больными женщинами при помощи двух презервативов? Сейчас мы тебе покажем – это просто. Надо просто надеть два презерватива, потом верхний надеть наизнанку, а перед третьей его снять. Здорово, да?
Слышать это было выше моих сил, хотя, думаю, врала она о болезнях для остроты ощущений. Вскочил, короче, как угорелый, схватил джинсы, курточку с деньгами в подкладочке и рванул в сторону российской границы. Сколько народу за мной бежало – не знаю, не оборачивался, но топот сзади слышался впечатляющий. А мне что? Мне наплевать. Я же после полусотни маршрутов на высокогорье на уровень моря явился, кто бы меня догнал? Потом хорошо было. На берегу диком ночевал. Подстилочку из сухой морской травы организовал – так йодом пахла, аж очистился! – крабов насобирал, испек на углях, поел, не торопясь, и за астрономию принялся. Полярную звезду нашел, потом еще что-то, и тут звезды западали. Желаний загадал тьму. И сына касающихся, и Надежды с ее хохленком, и мягкости своей душевной.
Потом в Сочи отдыхал. И так там за неделю нагулялся, что накрепко решил больше не гулять, а тяжело работать – это здоровее. А бляхи (другое слово написал, похожее, пришлось исправлять) пусть пока полежат.
5
Можно задаться вопросом: почему я не извлек сокровищ и не использовал их по назначению?
Это просто понять.
Во-первых, извлеченное сокровище – это не сокровище.
Это уже не клад, который ласкает сердце, как нераскрывшийся бутон.
Это уже не сокровенный тайник, который никто не использует, как меня, как мою жизнь.
Это уже не вожделенное лакомство самолюбия, лакомство, которое никто не выблюет в канализацию и не повестит на крюк, как продажное мясо. Это потенция.
Во-вторых, кое-что я утилизировал. Низкое слово, не правда ли? Утилизировал то, что одним видом останавливало дыхание.
В-третьих, у меня все есть. С лишних денег я опустился бы еще ниже (человек, у которого все есть, деградирует) или завел бы красивую лживую стерву, которая день за днем выпрашивала бы у меня (прижимистого!!!) деньги на позолоченные унитазы, спортивные машины и восхищенные взгляды мальчиков. И жила бы со мной из-за позолоченных унитазов, спортивных машин и восхищенных взглядов мальчиков.
В-четвертых, деньгами никому не поможешь. Я хотел рассказать о золоте последней Ларисе Константиновне, но что бы из этого вышло? Она продала бы секрет моей жизни за тысячу баксов своему азербайджанцу. Продала бы за тысячу баксов то, что искали две тысячи двести восемьдесят четыре года. Продала бы то, из-за чего, я стал полевым геологом, фактически бичом, а не чистеньким юристом, всеми обожаемым юристом, обожаемым, как честными людьми, так и уловистыми проходимцами. Продала бы азербайджанцу, и он открыл бы в Москве десятый магазин, бодро торгующий предметами роскоши для бездельников. А она отослала бы вырученные деньги, эту тысячу баксов, в Запрудню Московской области, и невестка-дура купила бы себе чудовищно безвкусное платье (что-нибудь красно-зеленое с рюшками и шнуровкой, а остальное недотепа-пасынок выронил бы из заднего кармана, усаживаясь на очко провинциального сортира.
Впрочем, это идею, которую никогда не поздно осуществить. Лариса сожгла дом за две тысячи долларов, а за полтонны золота прожжет насквозь таящие их скалы. Если, конечно, мне поверит.
В-пятых, найдя, то, что искал, я задумался, почему Александр закопал свое золото. Ответ нашелся быстро. Покорив и ограбив Согдиану, в то время – рай земной, женившись на прекрасной Роксане, полководец… опустился. Индия перестала его тянуть, он размяк, окруженный всеми льстецами и ценностями тогдашней ойкумены. В какой-то момент поняв, что стремительно деградирует (в этом ему помогли и Клит, убитый им в припадке бешенства, и призраком являвшийся ночами, и другие македонцы, с которыми он спал в первых походах на голой земле, спал под одним плащом, не высохшем еще от крови, пролитой на поле брани), поняв, что превращается в червяка, жиреющего в золотом навозе, он разрубил гордиев узел, нет, совершил символический обряд возрождения – он вернул подлое злато в первобытное состояние, вернул жертвой в холодную мать-землю, и тут же стал прежним Александром, стал прежним великим Александром – в те времена в действенность ритуалов верили свято, и потому они действовали.
Как, понимая это, я мог извлечь сокровище на свет божий? Извлечь чужую беду, раскрыть ящик Пандоры? Нет, не мог – я отчетливо видел, как Александр смотрит вокруг и люто ненавидит это золото, его обступившее, ненавидит людей, боготворящих его, как обладателя этого золота, я остро представлял, как эта ненависть входит в желчный металл и намагничивает его злом.
Капля этого зла, выступившая на доказательстве Согда – остатке кубка, отравила мое сознание. А когда я взял в руки невозможно прекрасную скифскую бляшку, изображавшую волка, себя пожирающего, я отравился весь…
В-шестых, я прижимист, и мысль, что это золото, если его извлечь, неминуемо попадет в руки какой-нибудь Надежды, и она раздаст его льстецам, чтобы слышать их подслащенные речи, мучила меня так, что я…
Я ведь даже не подошел к нему. Побоялся, что покорит. Убедившись, что оно существует, оно – в моей власти, я бежал прочь.
В-седьмых, мне интересно, чем это кончится. Мне интересно будет посмотреть в глаза тому, кто найдет меня, чтобы найти золото, и уничтожить его путем обмена на жратву от пуза, на тень пальм, тихое жужжание кондиционеров и продажную любовь.
А если по правде… Пролистайте страницы, посвященные началу восьмидесятых. Разлад в семье. Злость. Обоюдные измены. Незнание куда деться. Неверие. Боязнь потерять последнее – себя. Уверенность, что все женщины имеют в голове одну цель – увести в болото, увести от дела.
А сейчас мне терять нечего.
В-восьмых, этот клад теперь не клад Александра Македонского, а мой клад. Я теперь Александр Македонский. Пока я.
Но все-таки, почему он спрятал золото? Войско у него было наемное, ему надо было платить, а он спрятал?
– Вы хотите получать зарплату десятого и двадцать пятого числа каждого месяца? – спросил их Александр.
– Хотим!!! – закричало войско, обленившееся в Согдиане.
– Вы хотите получать зарплату за пьянство, безделье, утрату воинского мастерства?
В толпе послышались крики «Да!» и «Нет!».
– Хорошо, – усмехнулся Александр. – Те, кто кричал «да», сегодня же получат расчет по полной программе. А те, кто кричал «нет», пойдет со мной в Индию и там получит столько золота, сколько сможет увезти осел.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.