Текст книги "Сотворение Волжской России. Книга 4. РОД"

РОД

Через месяц вместе с кипой почты, которую Рагимов по старой, заведённой ещё во время занятий бизнесом привычке, просматривал по утрам, за час до установленного начала своего рабочего времени, ему попался пакет с программой, уставом и копиями учредительных документов Российского Общинного Движения. К этим документам прилагалась коротенькая пояснительная записка следующего содержания: «Уважаемый Рагим Рагимович, прошу вас ознакомиться с нашей программой, и надеюсь на приём для обсуждения вашего содействия её выполнению». Внизу стояла подпись: Трунов.

«Шустрый, однако, малый», – подумал Рагимов и отложил пакет в сторонку. Затем, расписав остальные письма по назначению, отдал их секретарю. Только вечером ему удалось почитать этот пакет. Устав он только пробежал глазами – всё, как обычно, стандартные организационные условия существования политической организации, а вот на программе остановился повнимательней. Его поразил размах целей и задач. «Ну, наглец, ну парень, ну размахнулся, – покачивал головой Рагимов, – если он думает, что все эти прожекты я поддержу…». Рагим Рагимович аккуратно сложил листы программы РОД, подумал немного и позвонил Удинову, того не было на месте, никто не брал трубку. Тогда он позвонил Сафонову:

– Николай Степанович?

– Да, Сафонов слушает.

– Николай Степанович, ты не мог бы зайти ко мне, у меня тут интереснейший материал.

– Сейчас не могу, если только через полчасика. Подождёшь? Или завтра, часов так пол девятого?

– Я подожду, ещё где-то с час буду у себя.

– Хорошо, подойду.

Рагимов положил трубку и взялся за просмотр документов, подготовленных на подпись Зенину. Тот послезавтра должен был вернуться из командировки в Баку, где заодно с текущими делами проводил предвыборные встречи. Через две недели, если не случится чего-то неординарного, его должны бы были избрать в Сенат, по всем опросам он лидировал. Минут через сорок, когда зам премьера закончил уже все дела, к нему, наконец-то, зашёл Сафонов.

– Что там, Рагим Рагимович, за материал такой срочный?

– Вот, полюбуйся. Партия защиты личностного капитала родилась Ознакомься с их программой пожалуйста.

– Отдаёшь? – взял в руки документы Сафонов.

– Конечно. Потом, когда найдёшь время, позвони, спланируем встречу с закопёрщиком этого действа Труновым.

Рагимов, пока Сафонов рассматривал документы из пакета, позвонил Удинову домой. Трубку взяла жена:

– Алё.

– Простите за беспокойство, Станислав Петрович дома?

– Дома, сейчас позову.

И через небольшую паузу голос Удинова:

– Удинов слушает.

– Станислав Петрович, вы в курсе, что там за программу ваш протеже Трунов написал для своей партии?

– А как же. Я им её составлять помогал. Считайте, что это и моя программа.

– Понял Станислав Петрович. Я вам на днях перезвоню. Вы с вашим аспирантом сможете подойти ко мне или к председателю Думы?

– Да, конечно, будем рады обсудить.

Рагимов положил трубку и посмотрел на Сафонова:

– Понял, Николай Степанович? Этот твой любимый Удинов прямой соучастник сего прожекта.

– Ну и ладно, – усмехнулся Сафонов, укладывающий бумаги в свой старенький дипломат, – дома посмотрю, а завтра согласуем, когда их приглашать на аудиенцию.

Через три дня в кабинете Сафонова встретились они вчетвером – Сафонов, Рагимов, Удинов и Трунов. Спор в этот субботний день был долгим. Трунов, избранный на учредительном съезде председателем РОД, был неумолим в отстаивании всей, по сути революционной программы. Многоопытный Удинов говорил спокойней, но убеждал больше различными примерами. Сафонов всё больше молчал или поддакивал Удинову, и только Рагимов оппонировал этой программе с высоты своего опыта руководителя, да и просто немало повидавшего в жизни. Особенно протестовал он против предложенной в программе этой партии пенсионной реформы.

Программа предусматривала, что из тех шести процентов из сорока подоходного налога, которые шли на выплату пенсий по старости, половину, то есть 3% персонифицировались по желанию налогоплательщика. В связи с чем государство уменьшало пенсионное обеспечение по старости своим гражданам в два раза. Если прежний закон предполагал выплату государством пенсионеру в размере 40% от его среднего заработка за всё время трудового стажа, то программа устанавливала только двадцать. При этом нижний предел пенсии в размере прожиточного минимума оставался прежний, а верхний со ста двадцати рублей падал до шестидесяти. Остальное пенсионер получал от тех граждан, которые продолжали работать и, естественно, платить налоги, но теперь указывали, какому гражданину, достигшему пенсионного возраста, перечислять персонально эти самые 3% из сорока удерживаемых с их дохода или прибыли. Зато налог на бездетность отменялся.

– Вы что, смеётесь? Это же переворачивает всю пенсионную систему на 180 градусов! Я уже не говорю об усложнении самого процесса выплаты, это не главное, да и не сильно усложняется всё это действо, честно говоря, но то, что ломает сами принципы пенсионного обеспечения, это точно. Так нельзя, – возмущался Рагимов.

– Да как вы не поймёте, – горячился Трунов, – ведь не зря народная мудрость говорит, что человек должен в своей жизни посадить дерево, построить дом и вырастить сына. Это ведь иносказательная программа по подготовке своей старости. Вырастить дерево – значит обеспечить себя на старости лет его плодами; построить дом – обеспечить себя крышей над головой; а вырастить сына – значит будет кому срывать для тебя эти плоды, оберегать дом и ухаживать за тобой. И потом, если мы признаём человека в качестве капитала знаний и умений, то вот, это-то и есть тот самый капитал, который старшее поколение накопило себе на старость. Слава богу от глупости накопления пенсионного содержания, которую нам навязывали в 90-е, мы ушли, вернулись к поддержке стариков государством. Но вот скажите мне, как государство будет растить вам хлеб, обеспечивать вас теплом и комфортом, если не будет молодых поколений, способных всё это производить? А?

– Ну как это не будет? – возмутился Рагимов.

– Да так, – вступил в спор Удинов, – у нас уже в советское время рождаемость неуклонно снижалась, а за 90-е вообще пошла убыль, население сокращалось до двух миллионов в год. Только ещё за счёт эмигрантов из мусульманских республик тормозился процесс падения численности.

– Это да, – кивнул головой Сафонов.

– Да ладно вам, сравнили, – махнул рукой Рагимов, – девяностые и сейчас, когда у людей работы выше крыши, и зарплаты неплохие. Жизнь-то намного лучше стала, да и аборты мы запретили.

– Это-то да, – опять поддакнул Сафонов, – но вот какая тенденция, в этом году количество забеременевших женщин упало в два раза. Я вот проанализировал и пришёл к выводу, что в прошлом году мы запустили целых пять фармацевтических фабрик и у нас потоком пошли всякие там таблетки противозачаточные, спиральки… Тут целая компания развернулась от эмансипированных барышень, что, дескать, лучше платить налог на бездетность, чем лишать себя радостей жизни. Да и парней таких, дескать: наше дело не рожать, сунул, вынул и бежать, как-то не убавляется.

– Ну, эту тенденцию, я думаю мы переломим, министру культуры и образования уже дано указание усилить пропаганду семьи и семейных ценностей, – возразил Рагимов.

– Ой ли, Рагим Рагимович, – ехидно улыбнулся Трунов, – помнится, когда вы выступали у нас на кафедре по поводу своей докторской, то как раз приводили пример, как в советское время пропаганда добросовестного и качественного труда ломалась уравниловкой в жизни.

– Вот был у нас такой студент Кручевский, – вступил в спор Удинов, – инициатор революции в уголовном наказании, между прочим, сейчас служит где-то в аппарате Русского союза. Так вот он тогда очень верно подметил, что сколько бы мы не пропагандировали добропорядочность, но, если воровать при всех рисках и издержках будет выгодно, воровство будет процветать.

– Да уж так, – опять кивнул Сафонов.

– Вот почему этот пункт программы об изменении пенсионной системы так важен, он будет стимулировать граждан не просто рожать детей побольше, но и воспитывать из них приличных и талантливых людей, любящих своих родителей, способных своим добросовестным трудом обеспечить им безбедную старость, – завершил Удинов.

– Ладно, спорить не буду, – заключил Рагимов, – но эта идея ещё должна повариться. Уверяю вас, что общество к такому повороту ещё не готово.

– Это да, – согласился Сафонов, – тут тебе, Николай, надо будет помочь с выходом на средства массовой информации.

– Не надо, – махнул головой Трунов, – уже всё есть. На центральном телевидении есть журналист, который вступил в нашу партию, есть и газетчик, который будет выпускать нашу партийную газету. Кстати, спасибо Рагим Рагимович за совет, Румянцев взялся её финансировать.

– Да? Зацепили его ваши идеи?

– Не только зацепили, он там такую агитацию развил, половина нашей партии на сегодня – работники его завода.

– Ладно, это всё дело будущего, – перешёл к главной идее, родившейся у него накануне этой встречи, Сафонов, – а вот то, что может уже в ближайшем будущем, к примеру, на весенней сессии Думы стать предметом рассмотрения, это, пожалуй, предоставление права работникам акционерных обществ, получать голосующие акции взамен на часть их зарплаты отложенной на депозит; в размере среднемесячной, например.

– Да, это уже как-то реальней, – поддержал Сафонова Рагимов, – вот вы, Николай Андреевич, попробуйте выступить с такой инициативой, организуйте сбор подписей, а Николай Степанович запустит эту вашу инициативу в законодательный процесс. И вам реклама, и дело сдвинется…

Возвращаясь вечером того короткого ноябрьского дня домой, Рагимов думал о том, что, как же легко можно ошибиться в человеке. Вот ведь Трунов, который вроде бы и особых звёзд с неба не хватал, а ничего себе взорвался такой активностью. «А может на его энергию, – размышлял Рагим Рагимович, – наложилось то самое общественное ожидание справедливости, которое уже созрело? Ведь что-то же было в коммунистической идее такого, что захватило общество? Оказалось, что обманулись. Видимо для того, чтобы дать человеку мощный толчок для его развития, творчества, чтобы общество развивалось, надо не лишить человека собственности, в том числе и на его личностный капитал, а начать его за неё уважать».

Катастрофа

Когда в апреле готовы уже были бумаги по ликвидации ООО «Плотник» и учреждению ЗАО «Плотник» по местному телевидению прошло интервью с приехавшим в Магнитогорск председателем новой партии Российского Общинного Движения Труновым. То, что он сказал, повергло Сидоркина в уныние. Оказывается, по инициативе этой партии собрано более тысячи подписей под обращением в Думу, и там депутаты уже рассмотрели в первом чтении закон о выделении голосующих акций работникам акционерных компаний. Турнов много говорил о принципах участия в управлении коммерческими предприятиями их работников, но это дело было десятое.

Сидоркин тогда твёрдо решил: во-первых, никакого акционерного общества, ещё не хватало, чтобы в его бухгалтерию, тем более двойную, кто-то совал свой нос: а во-вторых, он не только сам не будет голосовать на выборах за эту партию, но и сделает всё, чтобы она набрала как можно меньше голосов.

Всё это Валерий Викторович вспоминал, глядя в заиндевевшее от декабрьских 1238 года морозов окно своего кабинета. За прошедшие годы он много вложился и в ярославцевский «Прогресс», в «Русское национальное единство», и даже в коммунистов, но Трунов с одним из своих партийцев вошёл в Думу уже в тридцать втором году, а в 1936 его партия победила на выборах, набрав больше всех голосов. Больше того, в его фракцию переметнулись и часть коммунистов, и прогрессистов, а националы вообще не попали в Думу после того, как сдуру развернули не критику, а сплошные помои против скрытого, но довольно активного сторонника идей РОД Рагимова, обзывая его нерусью и похлеще. В конце концов несколько их кандидатов привлекли за разжигание национальной розни и сняли с участия в выборах, а сама партия на партийных списках просто не набрала и пары процентов. Вся её агитация против высочайшего авторитета у волжан председателя правительства разбилась вдрызг, сыграв против самой партии. Так что тогда Рагимов, возглавлявший правительство седьмой год, стал продолжать это и по сей день, а Гринёв, сменивший Ярославцева, второй раз избран государем Волжской России. Поговаривают, что в Конституцию хотят внести изменения, отменить ограничение для повторных выборов государя двумя сроками.

Сидоркин вздохнул: «Ну где их носит, скоро смеркаться будет». Он встал, вышел из кабинета, спустился на второй этаж, и в это время заверещал звонок над входной дверью.

– Ася, открой, – крикнул Валерий, и его Ася, та самая сосновка, мужа которой он убил 14,5 лет назад, пошла открывать дверь.

– К тебе Вениковы, – крикнула она и пошла на кухню, где сидели за столом двое их малышей. Четверо старших, в том числе и сын убитого им юноши, учились в Тюмени в интернате. В пятницу вечером за ними ездил его шофёр на УАЗке или, если погода была особенно неблагоприятна, трактор трелёвщик. В воскресенье вечером их снова отвозили за эти десять километров в школу.

Ася ждала его почти год. Весь тот год он через сосновцев, приезжавших на собачьих упряжках в Магнитогорск, передавал ей продукты, а когда отстроили с Вениковым те первые дома, забрал её к себе насовсем. Сейчас эта рассцвётшая тридцатилетняя женщина, прекрасно освоившая профессию домохозяйки, стала поистине незаменимой частью жизни Сидоркина.

– Подымайтесь ко мне наверх, – крикнул он гостям и вернулся в свой кабинет.

Клавдия, которая вошла первой, положила на письменный стол брошюрку и села в кресло в углу у окна, Сергей подвинул сбоку к столу стул, сел и, показывая на брошюрку, сказал:

– Вот тебе бабушка и юрьев день.

Валерий посмотрел на заглавие: «О порядке включения в распоряжение результатами работы предприятий в форме ООО и ИП личностного капитала работников предприятий»

– Да слышал уже в общих чертах, – буркнул он, вздохнув.

– Это ещё не всё, – вступила в разговор Клавдия, она достала из папки газету «Волжская правда», – Вот вчера из налоговой с этим «Порядком» возвращалась и взяла газету. Тут большая статья о Чичулине, хозяине кожгалантерейной фабрики. Конфисковали у него эту фабрику, дали пять лет условно и наложили штраф в размере 10% от годовой выручки фабрики. Если не будет платить, то пойдёт на зону. А он ведь точно также скрывал часть оборота через наш офшор, Хортю.

– Ни хрена себе, – качнул головой, Сидоркин.

– Вот тебе и «ни хрена себе», – подтвердил Веников, – вчера Клавдия ему отпускала сороковку, так он потребовал квитанции об оплате. Ему там на суде, хоть он и проходил свидетелем, выдали предписание: ежемесячно предоставлять в нашу налоговую все копии документов об оплате товара или отпуска товара, производимых во взаимоотношениях с предприятиями Волжской России.

– Что, и налоги с него теперь тоже будут брать?

– Нет, как он платил своему князю пошлину раз в год, так и будет платить за ярлык на торговлю в Русском Союзе, но документы эти нужны налоговой, чтобы таких прохиндеев, как мы на чистую воду выводить.

– Даааа, накрылся наш офшор, хотя можно будет с ним договориться, чтобы в квитанциях указывать сумму меньше реальной, тоже какой-никакой навар скрыть удастся.

– Можно, конечно, – как-то обречённо сказала Клавдия, – но… Он ведь может не согласиться. Зачем ему рисковать? Второй раз он из свидетелей может и в обвиняемого по сознательному участию в этой криминальной схеме превратиться.

– Ой, да кто узнает, – махнул рукой Сидоркин.

– Как кто? – Сергей ткнул рукой в брошюру, – У нас больше полусотни наших граждан работает, они уже сговариваются, как им свой профсоюз «капиталистов» организовать. Это ещё аборигены пока не допетрили. И потом, с нового года вступает в силу новый закон о пенсиях. Налог на бездетность отменяется, зато половину пенсии старики будут получать от своих отпрысков, а те уже заявления в налоговую пишут с просьбой отчислять часть налога на личные счета своих родителей. Представляешь, что у нас начнётся, когда откроется, что большая часть их зарплаты на самом деле «чистая» только по названию, мы ведь налоги с «чёрного нала» не платим.

– Да ладно, договоримся с ними, будем платить эти 3—4% напрямую их родителям. Всё не сорок процентов в налоговую отдавать.

– Ну, кто-то может и согласится, – всё так же без энтузиазма вставила свой голос Клавдия, – а кто-то нажалуется, а пойдёт проверка, а уж тогда хоть что-то, но вскроется. Я под суд идти не хочу. Вон, – она кивнула на газету, – там вместе с Чичулиным условный срок и штраф и бухгалтер получила.

– Ладно, не паникуй Клава, – нахмурился Сидоркин, – кому мы тут в тайге нужны. Прорвёмся.

– Не прав ты, Валера, – мотнул головой Веников, – пока бухгалтерией владели вы с Клавой, даже я в неё не вникал, всё можно было и спрятать, и замять. Но если её придётся открывать нашим работникам по этому новому «Порядку», то где-то что-то да начнёт вылезать на свет божий. Так что дальше так не получится. Попрохиндействовали, хватит. Жадность фраера губит. Так что мы с Клавой к тебе с таким предложением: либо переходим на открытую работу без махинаций и офшоров, либо давай делить дело пополам, и ты как знаешь, а мы больше не прячемся…

Сидоркин не спал всю ночь. Он то ходил как затравленный зверь по кабинету, то плюхался в кресло и перебирал различные варианты махинаций. Ничего не получалось. Дело, которому он отдал больше 13 лет, становилось не только не интересным, но возникало чувство отвращения к нему. «Вот и говори после этого, что тринадцатое число фигня», – мрачно с иронизировал Сидоркин. К утру он принял окончательное решение и, успокоившись, спустился в спальню и уснул под боком у Аси.

Проснувшись только к обеду, Сидоркин умылся, оделся и даже не стал завтракать, отмахнувшись от Аси, которая кинулась разогревать ему чай, а бросился по занесённой за ночь снегом тропинке в своё управление, которое находилось напротив его дома. Там, в протопленной комнате Клавдия выписывала троим покупателям документы на получение со склада бруса, Сергей в углу сидел с четвёртым заказчиком, обговаривая сроки выполнения какого-то заказа.

– Добрый день всем, – хмуро буркнул Валерий.

– Здравствуйте Валерий Викторович, – отозвался от бухгалтерского стола один из покупателей в медвежьем полушубке.

– Здравствуйте, – недружным хором подхватили другие посетители.

– Привет, – протянул руку из-за стола Веников.

Сидоркин пожал его руку:

– Пойдём выйдем на пару слов.

Потом, повернувшись к сидевшему напротив Веникова заказчику, добавил:

– Подождите его пару минут, он сейчас быстро вернётся.

Заказчик кивнул, Веников встал, и они вышли через сени на крыльцо.

– Слушай Сергей, – начал Сидоркин, когда они отошли от избы-конторы на несколько шагов, – у меня такое предложение: вы с Клавдией забираете всё дело и можете организовывать хоть кооператив, хоть акционерное предприятие, хоть что и работайте без меня, как хотите. Только мне оставляете весь наш чёрный нал, и я отсюда уматываю навсегда. Когда освоюсь на новом месте, заберу и семью.

– Так, погоди, тут надо посчитать.

– Вот-вот, посчитайте с Клавой, только я уже прикидывал, что всё это наше производство, вместе со станками и оборудованием в Магнитогорске и тут, стоит примерно сто тысяч рублей. Такая же сумма у нас в чёрной кассе. Вот и получится примерно пополам. Но вы с Клавдией всё посчитайте, вечером придёте и мы всё решим окончательно. Договорились?

– Ладно, зайдём и тогда обговорим.

– Ну всё, давай решай там с заказчиком.

Сидоркин повернулся и пошёл домой.

Вечером пришли Вениковы, с чемоданом и портфелем. Чемодан с наличными Сергей поставил в углу кабинета, а из портфеля Клавдия достала папки с бумагами и тетрадями.

– Ну вот, – начала Клава, положив к Сидоркину на стол первую папку, – здесь документация на всё наше оборудование, здесь, – она положила вторую, – на здания, здесь, – положила третью, – на землю, деляны отданные в собственность предприятия. Балансовая стоимость всего этого на первое октября 1238-го года была 61839 рублей 40 копеек, из них 40433 рубля 10 копеек – остаточная стоимость оборудования и сооружений, остальное амортизационный депозит. Плюс в кассе 134 рубля 60 копеек, плюс лес и готовая продукция на 3426 рублей ровно.

Теперь наша тайная касса, – Клавдия положила на стол и открыла почти в самом конце большую клетчатую тетрадь на 96 листов, – здесь вот по вчерашним, поскольку с сегодняшнего дня я все поступления провожу через официальную кассу, так вот, по вчерашним поступлениям и расходам у нас остаток 106 тысячи двенадцать рублей. Таким образом, – она взяла лист бумаги и авторучку, – у нас превышение чёрного капитала над официальным составляет 40612 рублей. Делим их пополам, получается 20311 рублей. Получается, что вам, Валерий Викторович, приходится 85701 рубль.

– Стоп, стоп, стоп, уважаемые партнёры, – возмутился Сидоркин, – а бренд «Плотника»? А раскрученные стабильные заказчики? А слава и реклама предприятия? А связи в администрациях Уральской и Сибирской губерний? А выходы на правительственных чиновников? Это же всё тоже уже создано и, понимаете ли, много чего стоит, я вам все эти контакты передам, естественно, да вы и сами о них в курсе.

– Согласен, – вступил в разговор Сергей, – давай тогда добавим к основным средствам ещё тысяч пятнадцать, так сказать, средств нематериальных.

– Каких пятнадцать!? Да там столько же, сколько материальных, так что увеличивай баланс вдвое!

– Да ладно, Валерий Викторович, – снова подключилась Клавдия, – побойтесь бога…

Они спорили и торговались почти час, пока не сговорились на том, что из чёрной кассы Вениковым остаётся 7012 рублей, а Сидоркин забирает 99 тысяч рублей, оставляя им ВСЁ предприятие в собственность. Потом ещё с полчаса Валерий подписывал, подготовленные Клавдией приказы, письма в налоговую, в банки… В общем все документы на смену директора предприятия и передачу Веникову того самого своего уставного фонда в 10 рублей. Директором становилась Клавдия.