Текст книги "Птица Чабос. В погоне за мечтой"

Глава пятая
В которой самолет идет на взлет согласно циничным законам физики, Родион и Хомка находят общий язык, и в которой выясняется, что бывают карманные тигры.

Родион пристроил кейс на полке для ручной клади, уселся в кресло и поднял шторку иллюминатора. Трап уже отогнали от самолета и он, похожий на движущегося задом наперед жирафа, на всех парах мчался к техническому ангару аэропорта. Навстречу ему двигался тягач. Поравнявшись, трап и тягач остановились. Водитель тягача, высунувшись в окно, что-то сказал человеку управлявшему трапом.

Родион, наблюдавший эту сцену в иллюминатор, попытался представить себе диалог двух рабочих портовой техслужбы.

– Ну, че, Петрович, зайдешь после смены на стакан?

– Зайду, а чего не зайти! А чего празднуем-то?

– Ты че? Петрович? У меня сын родился! Сын! Наследник! Проставляюсь!

– Сын!? Сын это хорошо! А на кого похож-то? На тебя или на твою благоверную?

– А хрен его знает… Уши вроде мои. Нос вроде мой. А глаза… О! Глаза как у тебя, Петрович!

– Чего? Ты на что это намекаешь?

– Ну, точно твои глаза, Петрович! Говорю тебе!

– Такие же голубые?

– Такие же наглые! Гы-гы!

– Шутник, ты, однако!

– А то? Ну, бывай, Петрович! Бывай! После смены жду…

И трап с тягачом разошлись как в море корабли. Тягач подрулил к самолету и скрылся под брюхом. Спустя несколько минут летное поле за иллюминатором дрогнуло и поплыло. Самолет тянули на взлетную полосу.

– Привет! – услышал Родион голос Вероники и отвернулся от окна.

– Привет! – сказал он девушке опустившейся в соседнее кресло.

– Дядя Родик, не возражаете, если составлю вам компанию в полете?

– Все смеетесь, Вероника? – спросил Родион. – Между прочим, дети это цветы жизни, на залитом солнцем поле любви!

– Любите детей?

– Люблю. Но процесс мне нравится больше…

– Вы циник, дядя Родик!

– Увы, – Родион Оболенский развел руками.

– Цинизм – это маска бездушных, – как бы напомнила Хомка.

– Как говорил мой друг Костя Остенбакин, – сказал Родион. – «Романтики придумали Любовь. Циники – способ размножения». Так кому мы должны быть больше благодарны?.. Для меня цинизм всего лишь практичный и ироничный взгляд на вещи.

– Дааа, – протянула Хомка. – Дела обстоят гораздо хуже. Если бы существовал орден циников – вы бы его получили первым!

– В общем, – констатировал Родион с улыбкой. – Вероника, вы правильно сделали, что сели в кресло рядом со мной.

– Это еще почему?

– Нам будет о чем поговорить. Путь до Рио неблизкий!

– Ха! – картинно рассмеялась девушка.

Тем временем самолет вытащили на взлетную полосу. Турбины аэробуса запели сиплым басом. Над входом в салон вспыхнуло табло «Не курить. Пристегнуть ремни». Послышался довольно милый, немного казенный, голос стюардессы:

– Уважаемые дамы и господа! Авиакомпания «Багратиони-Аэролайн» приветствует вас на борту аэробуса ИЛ-62! В полете вам будут предложены вкусный завтрак, обед и ужин, а также прохладительные и алкогольные напитки. Меню нашего бара вы можете попросить у стюардессы. Полет самолета будет происходить на высоте десять тысяч метров. Просьба не курить и пристегнуть привязные ремни. Командир экипажа и экипаж желают вам приятного полета. Этеншен плиз, ледис энд джентельменс… – она повторила тоже самое по-английски.

– И давно вы работаете турменеджером? – спросил Родион, щелкая пряжкой привязного ремня.

– С первого дня образования «Атлантиса», – ответила Хомка, делая то же самое, но с более озабоченным видом.

– Правда?

– «Атлантис» принадлежит мне и моему мужу.

– Да? – удивился Родион.

– Вас удивляет, что я замужем? – хитро спросила девушка.

– Нет, – ответил Родик. – Это меня как раз не удивляет. Меня удивляет, что вы работаете менеджером и маетесь с клиентами, вместо того, что бы сидеть в офисе, красить ногти и считать денежки.

– А может мне так больше нравится, – язвительно заметила Хомка. – Новые люди, Новые интересные знакомства… Иногда попадаются весьма забавные экземпляры, вроде вас, Родион.

– Я кажусь вам забавным? – поинтересовался Родик, чувствуя немного панибратский тон Вероники, и понимая, что до перехода на «ты» осталось всего несколько шагов.

– Что-то в вас такое есть, – Хомка прищурилась, глядя на Родика. – Пока не знаю, что. Но… Вы человек, безусловно, интересный!

– Вас ко мне тянет? – усмехнувшись, спросил Родик.

– Что!? – Хомка сверкнула зелеными глазками. – Немного самонадеянно с вашей стороны сходу так заявлять!

– Во-первых, это не заявление, а вопрос, – уточнил Родион. – А во-вторых, вас действительно ко мне тянет! А, вот это как раз уже заявление. Я бы сказал, констатация факта.

– С чего вы взяли?

– Ну как… – улыбнулся Родик. – Вы уже сидите рядом со мной. Вы настроены достаточно оптимистично, что бы позволить вести себя чуточку панибратски. То есть вы рассчитываете на взаимопонимание. За этим обычно следует переход на «ты» и более тесные, если угодно, дружеские отношения. Я прав?

– Родион, – с некоторой издевкой проговорила Хомка. – Ваши психологические выкладки просто таки поражают своей глубиной!

– К черту психологию! – сказал Родик. – Дело даже не в психологии. Тут сплошная биохимия.

– Это еще, что за новость? Какая еще биохимия?

– Вероника, вы не находите, что большинство людей поддерживают друг с другом тесные отношения только потому, что они приятны друг – другу… Как бы это сказать… На естественном уровне? Нам нравится не то что нам говорит человек, а то, как он говорит… Нас привлекает не то что мы видим, а как мы видим… Нас влечет не то, чем пахнет человек, а то, как он пахнет. И так далее… Сплошная биохимия!

– Я уже говорила, что вы циник!

– Если вам угодно, – рассмеялся Родион. – По секрету скажу, – он пригнулся к девушке так, что ее волосы коснулись его лица. – Меня тоже к вам тянет!

Турбины завыли еще громче. Самолет тронулся с места на этот раз на собственной тяге. Целеустремленно он стал набирать скорость. Буйки сигнального ограждения замелькали вдоль взлетной полосы все быстрее и быстрее.

– Взлетаем, – сказал Родион и откинулся на спинку кресла, чувствуя, как сила ускорения вдавливает его в мягкую обивку.

– Ну, с Богом! – прошептала Хомка и к удивлению Родиона перекрестилась.

– Вот уж не ожидал, – сказал Родик. – Что такая очаровательная девушка как вы окажется религиозной особой!

– Да! Да!! Да!!! – беспомощно улыбаясь, развела Хомка руками. – Я боюсь летать! Имею я право чего-нибудь боятся? Что поделаешь?

– Действительно ничего, – с пониманием произнес Родион. – Что поделаешь… Самолеты иногда падают.

– Спасибо, утешил, – фыркнула Хомка и добавила с небольшой злобинкой в голосе. – Дядя Родик.

– Вероника, как говорил мой друг Костя Остенбакин: «Во всех авиакатастрофах виноват обыкновенный кофе».

– Какой еще кофе? Вы о чем? – нервно переспросила девушка, стараясь не смотреть в иллюминатор. – Причем здесь авиакатастрофы?

– Как это причем!? – Родик изобразил удивление. – Вы разве не замечали? Стоит только стюардессам разнести кофе, как самолет начинает вибрировать!

– Ну и что?

– Как, что? Раздача кофе в самолете вызывает вибрацию! А вибрация разрушает фюзеляж и все такое… В общем от вибрации самолеты падают.

Ил-62 уже набрал порядочную скорость, и его стало действительно потряхивать на стыках плит взлетно-посадочной полосы.

– Очень остроумно, – белея, проговорила Хомка, впиваясь пальцами в подлокотники кресла. – Ой! Что это!?

Двигатели самолета взвыли на реверсе. Пилот включил обратную тягу для торможения. Сила инерции толкнула всех пассажиров самолета вперед. Родик посмотрел на Веронику и понял, что ей сейчас станет совсем плохо. Самолет резко замедлил движение и стал останавливаться, повизгивая шинами шасси.

– Почему мы останавливаемся? – выдавила из себя девушка, бледная как белоснежный, льняной подголовник кресла.

– Не знаю, – пожал плечами Родион и выглянул в окошко иллюминатора.

Самолет застыл посреди летного поля. За окном, по краю бетона, ветер гонял волнами высокую зеленую, давно некошеную траву. Глупые ромашки, васильки и лютики, ныряли в этих волнах как купальщики на пляжах лазурного океана.

– Не дай бог и с этим самолетом, что-то не так, – сказала Хомка, чуть приходя в себя. – Тогда это будет самый черный день в моей жизни! Вы не представляете, сколько мне трудов стоило пробить этот рейс!

Ситуацию прояснил жизнерадостный, полный радушия, голос бортпроводницы.

– Уважаемые пассажиры! Дамы и господа! Прошу минуточку вашего внимания! Ничего существенного не произошло. Просто руководство авиакомпании «Багратиони—Аэролайн» в последний момент приняло решение…

– Не дай бог! – Хомка покачала головой и добела закусила нижнюю губу.

…– Приняло решение лететь нашим рейсом! – радости стюардессы не было придела. – После того как мы посадим на борт генерального директора авиакомпании «Багратиони – Аэролайн», наш самолет продолжит взлет! Экипаж самолета приносит вам свои извинения за временную задержку и причиненные неудобства. Просим вас не вставать с мест. Спасибо за внимание.

– Дааа, – протянула Хомка качая головой. – Это на него похоже!

– На кого? – спросил Родик.

– На Мамуку… – девушка задумалась.

– Кого-кого? – не понял Родик.

– Мамука Вахтангович Багратиони – генеральный директор авиакомпании «Багратиони – Аэролайн» и, между прочим, владелец самолета на котором мы летим, – сказала Хомка.

– И, что? – поинтересовался Родион.

– Да, это просто в его стиле! – Хомка всплеснула руками. – Багратиони обожает всякого рода спецэффекты! Нет, что бы просто… Как обычные граждане. Ему надо, что бы все было красиво! – девушка, посмотрела на Родика, подняла вверх указательный палец и, пародируя то ли, грузинский, то ли, азербайджанский акцент произнесла. – Слишишь, гога, вах! Мамука можит целий са-а-амалет у са-а-амого нэба ота-а-ановить! И э-э-то еэму ни-и-ичего стоить нэ будэт!

– Какой он этот Мамука, – рассмеялся Родик, настолько забавной показалась ему девушка. – Слона, значит, на скаку остановит, и хобот ему оторвет!

– Э-э-э, – протянула Хомка, не выходя из роли. – Зачэм, слона, дорогой! Слона лю-у-убой дурак о-о-остановить сможеэт! А ти, – она уверенно ткнула Родика в плече наманикюренным пальчиком. – А ти са-а-амолет на взлетеэ оста-а-анови, дорогой! Слишишь, вах?

– Ты его хорошо знаешь? – спросил Родион. – Этого Мамуку?

– А, – отмахнулась девушка. – Хорошо – не хорошо, но знаю. Элитный тур у нас покупал. А грузины, они ведь знаешь какие? Ни одну более или менее симпатичную девушку мимо просто так не пропустят!

– А ты конечно кремень? – поинтересовался Родион. – Мужу верна безгранично?

– Представь себе, дядя Родик, верна! – с вызовом проговорила Хомка.

– А он значит, как настоящий грузин, не верит, в то, что есть такая девушка, которая ни за, что ему не покорится?

– Именно так! Его ординарец меня просто достал. Каждый день под дверь корзину роз приносит! Хорошо у меня сосед по лестничной клетке в цветочном бизнесе продавцом трудится. Так я ему эти цветочки с удовольствием за треть их рыночной стоимости сплавляю.

– Каждый день корзина цветов? – недоверчиво поговорил Родион. – И ты ни в какую?

– Что ни в какую? – Хомка ехидно посмотрела на Родика. – А, ну, да! То есть, нет! Да ты сейчас сам этого Мамуку увидишь и все поймешь! – девушка, наклонившись над коленями Родиона, посмотрела в иллюминатор. – Во-о-он его лимузин по полю мчится. Только пыль столбом!

Родион посмотрел в окошко. К самолету, в сопровождении эскорта из желтобрюхих аэропортовских легковушек с мигалками летел шикарный, белоснежный «Линкольн». Подкатив почти под самое брюхо самолета «Линкольн» с шиком сделал разворот полукругом. Дверь автомобиля открылась, и на бетон взлетно-посадочной полосы из машины вышел черноволосый, прямоносый, высоченный, под два метра ростом, красавец в черном пальто до пят, лакированных ботинках и затемненных очках. Ширина его плеч позволяла предположить не дюжую силушку, обитающую в теле этого истинного джигита, сына гор и скалистых ущелий, населенных козлотурами орлами, горными барсами и настоящими грузинами.

– Да ты, что! – воскликнул Родион. – Ну, просто красавец твой Мамука Вахтангович Багратиони. Тигр! Мцыри! Царь Давид воплоти!

– Ну-ну, – хмыкнула Хомка.

«Царь Давид» обошел лимузин со стороны багажника и с нарочитым почтением открыл противоположную дверь. Свесив ножки, с заднего сидения «Линкольна» на землю спрыгнул маленький, можно сказать совсем маленький, щуплый, похожий на ребенка, грузинчик, в кожаном пиджачке, брючках и туфельках. Несомненно дорогая одежка смотрелась на нем почему-то комично, как шутовской фрак Чарли Чаплина. Сходства дополняли маленькие усики под длинным носом. Сам нос тоже имел комичную форму. Переносица, если смотреть в профиль, располагалась не под углом к лицу, а как бы параллельно, отчего лицо грузинчика чем-то напоминало топорик…

– Вот тебе и Тигр, и Мцыри, и Царь Давид во плоти! – усмехнулась Вероника. – Тигр! Без сомнения Тигр! Карманный такой Тигр. Грузинский.

– Это!? – оторопел Родик. – Это и есть Мамука Вахтангович Багратиони!? Владелец авиакомпании «Багратиони – Аэролайн»?

– И, между прочим, – добавила девушка. – Официальный миллионер… В отличии от некоторых.

– Ммм… – слово «миллионер» подействовало Родиона магически. Смутное, немного странное предчувствие шевельнулось где-то в глубине души. – Миллионер? – переспросил он, наблюдая в иллюминатор за тем как Мамука Восгенович Багратиони размахивая руками, бегает вокруг своего лимузина, поворачивая из стороны в сторону голову на тонкой цыплячьей шее.

– С другой стороны, – сказала Хомка, тоже выглядывая в окошко, перегнувшись через Родиона и как бы нечаянно опершись рукой о его колено. – С другой стороны теперь можно быть уверенным, что с самолетом все в порядке раз на нем собирается лететь такая большая шишка как хозяин… Хотя, – Хомка хихикнула. – Большой шишкой его можно назвать лишь в переносном смысле… Так… Шишок!

Из машины вышли еще трое. Пожилой полный мужчина славянской внешности с пластиковым чемоданчиком в руке. И две девушки похожие друг на друга как две капли воды – близнецы. «Мцыри» открыл багажник и один за другим достал из него с десяток одинаковых чемоданов. Вскоре вся компания скрылась под фюзеляжем, где из багажного отсека к ним был опущен трап.

Родик прикрыл глаза. Ему неожиданно представился темный сосновый бор. Он, Родион, верхом на коне стоит на опушке, ощущая за спиной тяжесть охотничьего ружья, и жесткую кожу поводьев в руках сквозь нежную замшу перчаток. Трещат сухие иголки под копытами лошади. Утренний туман стелется про меж бронзовых стволов. За рекой ухают глухари на токовище. Над опушкой свиристит жаворонок. Чу! Где-то в чаще протрубил охотничий рог! Пора! Егеря подняли секача с лежбища! Лошадь горячо и нетерпеливо всхрапнула и закусила удила. Родион почувствовал на лбу легкую испарину и зыбкую рябь холодных мурашек на спине. Охота началась…

– Что с тобой, дядя Родик? – обеспокоено спросила Хомка. – Тебе плохо? Ты как-то весь побелел… Или… Просветлел, что ли?

– Мы уже на ты? – спросил Родион, открывая глаза.

– На ты? – удивилась Хомка. – А… Ну, да. Похоже, что уже на ты. Как-то само собой получилось…

– Я не против, – улыбнулся Родик.

– Я тоже, – сказала девушка и улыбнулась в ответ. – Так, что это было?

– Ничего. Просто предчувствие. Самое, что ни на есть обыкновенное предчувствие!

Часть вторая
Мамука великолепный

Глава шестая
Из которой действительно становится ясно, что деньги не пахнут ни цветами, ни, извините, дерьмом, но зато и цветы и дерьмо пахнут деньгами.

Грузин без денег, все равно что трамвай без рельсов, троллейбус без усов, боксер без трусов, вентилятор без пропеллера, «Кадилак» без мотора, ружье без затвора, дача без забора, тупик без упора. То есть нечто странное, несуразное и к употреблению совершенно негодное.

Да и вообще, слушай! Вах! Где ты видел грузина без денег? Как тут подсказывают мне некоторые очень грамотные товарищи – нонсенс! Ты меня понял? Я тебя тоже понял!

Деньги для настоящего грузина национальная черта характера, точно такая же, как черный «Волга», грузинский гостеприимство, клетчатый кепка, а-ля, аэродром, органично сросшаяся с роскошной черной шевелюрой, и нос рулем, с аптекарской точностью указывающий в каком направлении дует ветер и «где находится женщин».

И не важно, сколько у грузина денег. Дело не в количестве. Даже имея в кармане всего несколько потертых медяков, настоящий грузин сочтет кровным врагом любого, кто скажет ему, что он не сможет купить здание Центрального Универмага.

Мамуку Вахтанговича Багратиони в отсутствии денег упрекнуть было невозможно. Денег у Мамуки было немерено. Надо сказать, что пара тройка Центральных Универмагов в разных городах и даже разных странах ему таки принадлежало. В общем, денег у Мамуки было достаточно.

Но самое интересное, что деньги свои он заработал честным путем.

Мамука не воровал и не грабил. Мамука не торговал оружием и не промышлял наркотиками. Мамука с почтением относился к официальным властям и с уважением к криминальным авторитетам. То есть регулярно платил и тем и другим.

На заре своей юности Мамука твердо усвоил три урока преподанных ему его отцом, зоотехником высокогорной овцеводческой фермы, героем социалистического труда, Вахтангом Кондратьевичем Багратидзе. (В Багратиони Мамука перекрестил себя уже потом, когда стало модным на каждом углу трепать о своем знатном происхождении. А Багратиони, как известно старинная царская династия Грузии. Предки Мамуки намеренно изменили свою фамилию, что бы ненароком не сменить благодатную Алазанскую долину на бескрайние перелески восточносибирской низменности по воле большевиков, вырубавших под корень в Грузии всю аристократию, как умелый земледелец вырубает иссохшую, переставшую плодоносить лозу, прореживая виноградник.)

Вывел как-то Вахтанг Багратидзе своего сына на окраину горного селения и сказал:

– Мамука, сын мой, ты видишь эти великолепные горы?

– Вижу папа.

– Мамука, ты видишь реку Кура, которая берет свое начало в этих благодатных горах?

– Да, папа.

– Мамука, ты видишь эту зеленую долину, которая расположилась на берегах Куры?

– Вижу, папа.

– Мамука, ты видишь отары жирных овец, пасущихся высоко в горах и кушающих зеленую, сочную травку?

– Конечно, папа. Зачем спрашиваешь?

– А знаешь, ли ты, Мамука, что бывает с зеленой, сочной травкой, которую скушала овца?

– Знаю, – ответил Мамука. – Она превращается в вонючие зеленые лепешки.

– А знаешь ли ты, Мамука, что бывает с этими зелеными лепешками потом?

– Их смывает дождем в Куру, папа.

– А что Кура потом делает с этими лепешками?

– Она несет их в виноградники расположенные в долине.

– А знаешь ли ты, Мамука, что виноградники так хорошо цветут именно потому, что Кура питает их растворившимися в воде овечьими лепешками?

– Не знаю, – Мамука задумался. – Наверное, так и есть, папа.

Отец долго и пристально посмотрел на своего низкорослого, невзрачного сынка.

– Запомни, Мамука, сын мой, – наконец сказал он. – Дерьмо всегда спускается с гор! – изрек Вахтанг Багратидзе и, развернувшись, пошел прочь, громыхая по булыжникам стоптанными кирзовыми сапогами.

– Зачем, папа? – крикнул ему вслед Мамука.

– Что бы в долине зацвели виноградники, сынок, – не оборачиваясь, ответил отец.

Это был урок первый.

Мамука закончил школу. Мать собрала ему небольшой потертый кожаный чемодан, доставшийся в наследство еще от деда, вернувшегося с этим чемоданом с Великой Отечественной Войны, положила туда пару выходных штанов, двое теплых хлопчатобумажных подштанников, три чистых фланелевых рубашки, новые туфли, с наказом надевать только по праздникам, носки и кепку.

Пока мать собирала чемодан, в комнату вошел отец, достал из кармана пухлую пачку червонцев, и протянул ее сыну. Мамука, считавший себя взрослым и умным с гордым видом потянулся за деньгами, но в самый последний момент отец выпустил пачку из рук и купюры с шелестом, как прошлогодние листья рассыпались по полу.

– Собирай! – приказал отец.

Мамука понял, что ему сейчас придется встать на колени и ползать по кухне, поднимая деньги.

– Не буду! – с вызовом произнес Мамука и вздернул подбородок к потолку.

– Гордый, да? – спросил Вахтанг Багратидзе.

– Да, папа, – ответил Мамука.

– Хорошо, – сказал отец, сам опустился на колени перед сыном и стал ползать по дому, собирая разлетевшиеся по углам розовые бумажки.

Мамука растеряно наблюдал как его отец – само воплощение гордости и высокомерия кряхтя передвигается по полу на карачках. Через какое-то время в руках у отца снова оказалась пачка червонцев. Багратидзе старший небрежно бросил ее в чемодан Мамуки.

– Послушай своего старого отца, сынок, – сказал он. – Если ты хочешь быть богатым, то должен научиться собирать деньги по крупицам. Если хочешь научиться собирать деньги по крупицам, то ты должен научиться трудиться. Если ты хочешь научиться трудиться, то должен сдерживать свою гордыню и выполнять самую грязную работу. – Запомни, Мамука, мой любимый и единственный сын. – Все что достается без труда – стыдно. Ты можешь гордиться только тем, что заработал, проявив трудолюбие. – Вахтанг Багратидзе замолчал, глядя сыну в лицо. – А теперь делай с этими деньгами, что захочешь! – сказал он и вышел из кухни.

В дверях отец остановился и посмотрел в зеркало, висевшее на стене. Мамука за его спиной достал из чемодана червонцы и подбросил их вверх. Деньги снова разлетелись по кухне. Багратидзе младший встал на колени и, сопя, принялся подбирать их, ползая в ногах у своей матери, невозмутимо продолжавшей укладывать вещи в чемодан. Вахтанг Багратидзе усмехнулся и закрыл за собой дверь.

Это был урок второй.

Раз в неделю в высокогорное селение Мамуки приходил автобус – дряхлый, облезший «ПАЗик», каким-то чудом каждый раз ухитрявшийся так высоко забраться в горы по узкой и извилистой дороге. На нем доставляли почту и новости из долины. На нем оперившаяся молодежь спускалась с гор, что бы поступить в институты, техникумы и ПэТэУ, найти свое счастье и вернутся домой в новой кепке. На нем отец должен был отправить Мамуку в большой мир, полный соблазнов, удовольствий и безграничных возможностей.

До прихода автобуса оставалось не более часа. Вахтанг Багратидзе молча шел впереди сына и нес чемодан Мамуки. Сам Мамука семенил следом, стараясь идти в ногу с отцом, но постоянно путался, сбивался, не поспевая за его размашистым шагом.

– До свиданья, Мамука! – кричала ему вслед мама из окна. – До свиданья, мой маленький, – утирала она слезы, кончиком платка.

– До свиданья! – помахал рукой Мамука.

– Не подведи своего отца, Мамука! – трескучим голосом напутствовал его стодесятилетний дядя Вано, сидевший под раскидистой чинарой у своего дома и опиравшийся на корявую, отполированную руками и временем клюку, прозванный молодежью села «Вечным дедом». – Твой отец – уважаемый человек. Стань и ты уважаемым человеком!

– Не подведу, дядя Вано. Обещаю!

– Привези мне саблю, Мамука, – тонким, писклявым голоском просил маленький, босоногий Гога, троюродный брат Мамуки, погоняя по пыльной дороге к дому груженого хворостом ишака. – Ты обещал Мамука!

– Привезу, Гога. Самую лучшую саблю, какую только найду!

– Удачи тебе, Мамука, – кланялась тетя Тамара, идущая навстречу из сельмага с бутылкой подсолнечного масла в сетчатой авоське.

– Спасибо, тетя, – кивал Мамука в ответ.

Вахтанг Багратидзе продолжал молча шагать вперед. Чемодан, поскрипывая ручкой, медленно раскачивался в его мускулистой руке в такт шагам.

Вскоре отец и сын оказались у остановки за селением. Пыльная дорога, извиваясь тещиным языком тянулась далеко-далеко в низ, постепенно превращаясь в тонкую нить. Где-то у самого подножия горы по этой нитке еле-еле двигалась крохотная букашка автобуса. Пройдет еще более часа, прежде чем он поднимется к селению Мамуки.

За остановкой начиналось небольшое сельское пастбище. Колхозные отары здесь не пасли, потому, что селяне отвели это пастбище для частного скота…

Уж как месяц в горы пришла весна. Сочная высокая трава колосилась от самой остановки до отвесного обрыва на краю пастбища. Невдалеке паслась коза тети Тамары, да кобыла дяди Вано такая же дряхлая и костлявая как он сам. В траве кувыркались разноцветные головки всевозможных полевых цветов. Особенно много в этом году было дикой гвоздики. Резные, розовые, малиновые, голубые бутончики заполняли пастбище от края до края.

Багратидзе старший поставил чемодан на землю и достал из кармана носовой платок завязанный узелком.

– Подойди ко мне, Мамука, – сказал он, распутывая узел платка.

Мамука подошел к отцу и увидел в его руке огромный золотой перстень в виде оскаленной головы тигра на щитке. В пасть тигра был вделан очень крупный бриллиант размером с черешню. Голову тигра украшала крохотная корона с монограммой из символов грузинского алфавита.

– Смотри, сын, – сказал Вахтанг Багратидзе. – Это фамильный перстень Багратионов, очень старой царской грузинской династии. Мы их дальние потомки. Перстень передал мне мой отце, а ему его отец, а отцу моего отца его отец… Так он переходил от отца к сыну на протяжении многих лет или даже веков. Это самое дорогое, что у нас есть. Я не знаю, сколько он стоит, но думаю, что на него можно купить все наше селение вместе с прилегающими горами и пастбищами, а может быть даже всю долину под горой, – Багратидзе старший полюбовался перстнем, но так и не одел его себе на палец. – Я никогда не надевал этот перстень, потому, что мой отец велел мне одеть его только в том случае, если я верну нашему роду богатство и имя Багратионов… К сожалению, сын мой, сделать этого я не смог и надеюсь, что ты сделаешь это вместо меня. Только тогда ты сможешь надеть перстень себе на руку. А до этого просто храни его… Ты понял, Мамука?

– Да, папа, – ответил тот, заворожено наблюдая, как сверкает и искрится алмаз в пасти тигра.

– Молодец, – похвалил Мамуку отец. – Я всегда верил в тебя.

И тут он сделал то, отчего волосы под кепкой Мамуки встали дыбом. Отец зажал перстень в кулаке, размахнулся и далеко-далеко забросил его в траву сельского пастбища за остановкой.

– Папа!!! Что ты сделал!? – заорал Мамука.

– Я сделал то, что сделал мой отец, отдавая мне перстень, – невозмутимо сказал Вахтанг Багратидзе, потомок грузинских царей. – Ты должен найти перстень, а вместе с ним богатство и имя нашего рода!

– Но я же не успею! – взмолился Мамука. – Скоро придет автобус, а пастбище такое большое! Там так много цветов и такая высока трава! Как я найду на нем такой маленький перстень!?

– Правильно, – кивнул отец. – Никогда не думай, что впереди у тебя много времени. Время – единственное, чего у тебя должно быть мало. Прощай, – сказал он, улыбнулся, потрепал сына за загривок и, сгорбившись чуть больше чем обычно, пошел домой.

– Папа!!! – крикнул ему вслед юный Мамука.

– Найди свое счастье среди цветов, сынок…

Такими были последние слова Вахтанга Кондратьевича Багратидзе. И таким был последний урок Мамуки, преподанный его отцом.

Перстень Мамука нашел вовремя, до прибытия автобуса, потому, что просто не мог не найти. А три урока отца воспринял буквально, со свойственной ему практичностью.

Спустя несколько лет вся Москва просто таки была завалена дешевыми грузинскими гвоздиками.

А дешевыми они были вот почему…

Один умный человек со странной профессией «орнитолог», за бутылкой хорошего вина в московском ресторане «Тбилиси» объяснил Мамуке, что самое лучшее удобрение на свете – это голубиный помет. На удобрениях, которые можно из него приготовить, не то что гвоздики, обыкновенные хозяйственные спички будут расти и давать молодые побеги. И добавил по секрету, что:

– Этого дерьма под крышами старых московских домов хоть задницей кушай! Десятилетиями его оттуда никто не выгребал!

Предприимчивый Мамука недолго думая заключил с московскими властями договор на очистку чердаков от голубиного компоста, который действительно пришлось вывозить самосвалами. Мамука не только обеспечил потребность своих гвоздичных теплиц в удобрениях, отчего гвоздики стали расти в четыре раза быстрее, но и открыл перерабатывающий заводик, где птичий помет сушили, прессовали и упаковывали в аккуратненькие красочно расписанные полиэтиленовые пакеты.

Низкая себестоимость и отменные потребительские качества товара способствовали тому, что прессованное голубиное дерьмо расходилось на рынке как горячие пирожки. Но товара было так много, что поднабрав кое-какие связи в министерстве торговли, Мамука принялся сбывать сушеное удобрение за границу.

Денежки потекли рекой. Мамука совершенно законно стал зарабатывать миллион за миллионом, при этом успешно откупаясь и от рэкета и от государства. Естественно новообразованный капитал надо было где-то размещать.

Мамука действовал молниеносно, как настоящий тигр, прикупая нефтяные и газовые скважины в Сибири, на паях с государством вкладывая деньги в разработку золотых месторождений на Колыме и алмазных трубок в Якутии, скупал акции горно-обогатительных комбинатов и метало-перерабатывающих заводов, как хобби открывал винокурни в Грузии и даже создал свою авиакомпанию, состоявшую, правда, из одного единственного самолета ИЛ-62. И то не купленного, а отданного Мамуке за долги правительством Красноярской области…

За этими делами прошло пятнадцать лет и Мамука решил посетить родное высокогорное селение, богатым как Крез, вернув свое родовое имя и надев на указательный палец кольцо Багратионов.

Эскорт из трех новехоньких джипов и огромного автобуса «Мерседес», который Мамука решил подарить землякам, медленно поднимался той самой извилистой как тещин язык дорогой, какой он в юности спустился с гор на дребезжащем металлическими внутренностями «ПАЗике» согласно первому уроку отца.

Достигнув селения, колона остановилась на автобусной остановке.

Улочки старого горного поселка были настолько узкими, что передвигаться по ним можно было только верхом или пешком. Мамука вышел из головного джипа, держа в руках длинный футляр красного дерева в котором лежал настоящий самурайский меч, купленный им в Японии за несколько тысяч долларов. Мамука не забыл обещание данное своему троюродному брату Гоги.

Сердце Мамуки было разбито. Его родное селение лежало в руинах. Почти все жители покинули свои дома несколько лет назад, после того, как разорилась овцеводческая ферма, на которой Вахтанг Багратидзе работал зоотехником.

Мамука шел по центральной улице родного села и горько плакал.

– Здравствуй, Мамука, – услышал он вдруг старческий скрипучий голос и обернулся.

Под старой иссохшей чинарой сидел сморщенный старик, держась за свою отполированную до блеска клюку.

– Здравствуй, дядя Вано, – медленно проговорил Мамука.