Текст книги "Заложники страсти"

Глава восьмая

Леонора и ее юный охранник одновременно услышали шаги, прежде чем дверь в гостиную резко распахнулась. Застыв у камина, Леонора внутренне сжалась в ожидании. Она успела заметить, как по обе стороны от дверей в коридоре со сводчатым потолком занимают позиции вооруженные часовые. Затем дверь закрылась, и появился Диллон Кэмпбелл. Вид у него был еще более холодный и неприветливый, чем в последний раз, когда она видела его.

– Леди не доставила тебе беспокойства, Руперт?

– Нет. – Улыбка тронула губы юноши. Подумав, он добавил своим странным хрипловатым шепотом: – Она увидела часового во дворе, а иначе, мне сдается, выпрыгнула бы наружу, чтобы спастись бегством.

Диллон резко вздернул голову. Ему следовало подумать об этом раньше. Англичанка могла расшибиться насмерть.

Голос его прозвучал резче, чем он хотел:

– Это было бы весьма неразумно, миледи. Ваш прыжок не принес бы вам ничего, кроме переломанных костей и мучительной боли. И вы все равно остались бы моей пленницей.

– Если бы мне посчастливилось умереть, я бы освободилась от вас, – огрызнулась она.

– Нет, миледи. – Он заговорил спокойнее – Даже после смерти вам не освободиться от меня. Ваш отец наверняка пожелает, чтобы его дочь была погребена по-христиански, и ему все равно придется иметь дело со мной. Ваше тело станет выкупом за свободу моих братьев. – Он презрительно улыбнулся, и – мурашки пробежали по ее спине от этой улыбки. – Так что лучше вам оставить мечты о мученичестве. Ваша смерть окажется бесполезной.

Она отвернулась, крепко сжав губы, чтобы не отвечать ему. В их споре перевес был явно на его стороне, а это ей признавать не хотелось.

Диллон повернулся к юноше:

– Она что-нибудь ела, Руперт?

– Совсем немного.

Диллон поднял крышку с подноса.

– Да, очень мало. – Он бросил взгляд на прямую спину Леоноры. Несмотря на разорванное грязное платье и рассыпавшиеся по плечам волосы, она продолжала держать себя с царственным величием. – Я ожидал, что найду вас спящей, после столь утомительного путешествия.

Она повернулась к нему, сверкая глазами:

– В самом деле? И где же это я должна спать?

– В моей спальне.

– В вашей!..

Видя, как девушка чуть не задохнулась от ярости, Диллон притворился, что не обращает на нее внимания, и, повернувшись к молодому охраннику, сказал:

– На сегодня все, Руперт. Ты хорошо поработал.

Парень расцвел от похвалы хозяина.

– Я был бы не прочь простоять на посту всю ночь.

– Это мне известно, и я благодарю тебя за верность. Но сейчас ты должен поспать.

– Леди решила сбежать, – зашептал парень, нервно взглядывая на Леонору, которая стояла молча, с яростью взирая на своего похитителя.

– Ночью можешь спать спокойно, Руперт. Я расставил часовых.

Парень вздохнул с облегчением.

– А утром я вам понадоблюсь?

– Да. Пленницу придется сторожить день и ночь, чтобы уберечь от тех, кто желал бы навредить ей. Ну и, конечно, надо следить, чтобы она не сбежала, это может плохо кончиться для нее, а значит, и для меня. Я решил, что ты станешь личным охранником леди.

Парень выпрямился во весь свой немалый рост и выпятил грудь.

– Для меня это большая честь, милорд.

Леонора испустила притворный вздох раздражения, видя, с каким обожанием смотрит юноша на горца. И откуда только берется подобная преданность?

Диллон подождал, пока юноша не ушел, затем закрыл за ним дверь и прислонился к ней. Руки его были сложены на груди, а ноги широко расставлены в ожидании неминуемого столкновения. Хотя тело его настоятельно требовало отдыха, разум был обязан бодрствовать, пока женщина не смирится.

В глазах Леоноры пылал огонь, к которому он уже начал привыкать.

– Неужели вы всерьез думаете, что я стану спать с вами в одной комнате?

– Это самое надежное место, я уверен, что из моей спальни вам не сбежать.

– А почему вы в этом так уверены?

– У воина чуткий сон, миледи. Если вы попытаетесь бежать, я непременно услышу.

Она чувствовала, как бешено колотится сердце, но отчаянно пыталась скрыть свой страх.

– Но не надеетесь же вы, что я… буду делить с вами ложе.

– Именно на это я и надеюсь. Пока не придумаю чего-нибудь поудачнее.

– Я требую себе отдельную комнату.

– Требуете? – Жесткая складка появилась у его губ. – Вы требуете? – Уступив желанию излить весь гнев, что скопился в его душе с того момента, как его братья оказались в плену, он шагнул к девушке. Их разделяло лишь несколько дюймов. – Позвольте напомнить вам, миледи, что вы – моя пленница. Если мне будет угодно, я прикажу заковать вас в цепи и бросить в подземелье, где вы сполна сможете насладиться одиночеством. В отличие от английских замков, подземелья которых переполнены врагами вашего короля, наши подземелья пустуют. В Кинлох-хаусе нет других пленников. О такой ли отдельной комнате вы мечтаете?

Леонора изо всех сил старалась подавить ужас, охвативший ее. Хотя дома ей и запрещалось спускаться в подземелья, от Мойры и других слуг она наслушалась немало страшных рассказов. Крысы и всевозможные паразиты кишели на вечно сырых земляных полах камер, загаженных человеческими испражнениями. Воздух наполняли крики и стоны несчастных.

Тем не менее, она ответила вызывающе:

– Я предпочла бы находиться в подземелье, чем делить с вами ложе.

– Да… – Он посмотрел на нее сверху вниз, в раздумье, нахмурив лоб. – Пожалуй, так оно и есть. – Он резко отвернулся. – Но война есть война, миледи. Все, кто участвует в боевых действиях, должны научиться терпеть и выносить любые неудобства. Вы останетесь при мне ради вашей же безопасности.

Слезы, готовые хлынуть из глаз, обжигали Леонору, и она поморгала, стараясь загнать их обратно. Ей было отлично известно, как ужасно поступают с женщинами во время войны. Разве самой ей не пришлось испытать нечто подобное во время той краткой встречи с подлыми англичанами в лесу? И все же почему-то она убедила себя, что этот человек не причинит ей зла. А теперь ей стало ясно, что она всего лишь успокаивала себя ложными надеждами. Здесь, на своей собственной земле, окруженный людьми, которые, несомненно, поддержат его, он снова готов стать прежним дикарем и бесстыдно воспользоваться ею. Разве не этого она ожидала от настоящего горца?

Но она ни за что не покорится ему. Даже если ей и не суждено выиграть, она еще поборется с ним не на жизнь, а на смерть.

Она оглядела комнату, пытаясь отыскать что-нибудь – что угодно, лишь бы только это годилось для самообороны. Увидев хрустальный графин с элем, она быстро схватила его.

Диллон повернулся к ней спиной и направился в спальню.

– Пойдемте, миледи. Мое тело жаждет отдыха.

Краем глаза он заметил, как ее тень скользнула вдоль стены. Когда рука тени взметнулась вверх, он круто повернулся, едва избежав удара по затылку каким-то тупым предметом. Однако удар пришелся ему по виску, на мгновение оглушив его.

Он услышал звон стекла, и графин разлетелся на кусочки, лишь чудом не разбив ему голову. Осколки посыпались на пол. Он почувствовал запах эля и жжение на шее и плечах, когда жидкость потекла ему за ворот.

Это последнее происшествие заставило его полностью потерять самообладание, которое до сих пор ему удавалось сохранять усилием воли. Рука его метнулась вперед, и пальцы так крепко схватили девушку за запястье, что она вскрикнула от боли.

Леонора замерла в ужасе перед его яростью.

– Так вот как вы отплатили мне! – Лицо его исказилось от гнева. – А я-то предлагаю вам еду, когда мои братья, может быть, голодают.

Она вскинула голову, отказываясь признать поражение.

– В моем доме такой едой не кормят даже свиней.

Его глаза слегка сузились.

– Ваша страна процветает, а здесь народ уже так долго вынужден лишь защищаться, что на приготовление изысканных кушаний не остается ни времени, ни сил. Но мы готовы разделить с вами то малое, что у нас есть. Я предлагаю вам кров в моем собственном доме, тогда как братья мои страдают в оковах.

– В вашем доме! – Она знала, что заходит слишком далеко, но уже не могла остановиться. Напуганная, смущенная, она прибегла к единственному оставшемуся у нее оружию – к острому языку. – Дом ваш тоже хуже свинарника. В этой лачуге холодно, грязно и пахнет скотом.

Она почувствовала, как его горячее дыхание обожгло ей висок, когда он рванул ее ближе к себе. Пальцы его рук так вонзились в ее нежные плечи, что она закричала от боли, но ярость и раздражение ослепили его настолько, что ему было все равно.

– Я предлагаю вам ложе, тогда как ваш отец бросил моих братьев на холодный пол подземелья. Так вот как вы платите за доброту!

– За доброту?! – Она отступила на шаг назад, чтобы заглянуть в его глаза. – Нетрудно догадаться, что вы собираетесь сделать со мной. Вы ничуть не лучше других, только прячете ваши намерения за благородными словами, Диллон Кэмпбелл. Вы похваляетесь своей добротой, но эта маска меня не обманет! Стоит нам остаться одним, как вы превратитесь в такого же зверя, как те насильники, которых я повстречала в лесу!

– Замолчи, женщина. – Его большие ладони сомкнулись на ее плечах, и он прошипел сквозь зубы: – Я желал бы, чтобы вы и все англичане сгорели в адском пламени за все мучения, причиненные моему несчастному народу.

– А я бы желала, чтобы…

Он не собирался целовать ее. Собственно говоря, у него этого даже и в мыслях не было. Но ярость, клокотавшая в душе, заставила Диллона сделать именно то, в чем она только что его обвинила.

Он впился в ее губы жестоким, карающим поцелуем. Он почувствовал, как она оцепенела и попыталась вырваться из рук, удерживавших ее. Это лишь больше распалило Диллона.

Так она отвергает его, вот как? Он покажет ей, чем это грозит!

Его руки схватили ее, крепко притиснув к себе. Губы не отрывались от ее губ, стараясь причинить боль.

Жар языком пламени взметнулся между ними, и пламя это грозило поглотить их обоих, настолько жгучи были его порывы.

Значит, он не ошибся, почувствовав этот жар во время их первой встречи в ее саду. От одного прикосновения к ней он снова запылал, этот огонь, тлевший подобно покрытым пеплом угольям в продолжение всего времени. В ней тоже, хотя она была целомудренной. Тогда, судя по тому, как она ответила на его первый поцелуй, он решил, что ее еще никогда не целовал мужчина. Теперь он был в этом уверен.

Руки ее были прижаты к груди, словно она пыталась удержать его на расстоянии. Губы были плотно сжаты, так же как и глаза.

Страх. Он чувствовал, как она боится. И, словно дикий зверь, возбуждался от ее страха. Ему хотелось, чтобы она задрожала, смирилась перед ним. Хотя это не меняло того трудного положения, в котором оказался он и его братья, тем не менее, Диллон не мог устоять перед первобытным желанием искать удовлетворения в страданиях противника.

– Открой глаза, женщина.

При этой отрывистой команде веки ее сначала задрожали, затем приоткрылись. На мгновение глаза ее широко распахнулись от страха. Затем она поморгала и прищурилась, гневно промолвив:

– Немедленно отпустите меня. Я вам не какая-нибудь служанка, мечтающая о том, как бы угодить хозяину дома.

– Нет, миледи. – Опасная улыбка тронула уголки его губ, и она ощутила, как сильно его напряжение. – До служанки вам далеко. Вы – моя пленница, и никогда не забывайте об этом.

– Вы… – Услышав эти оскорбительные слова, она широко размахнулась, намереваясь дать ему пощечину.

Он легко поймал ее руку.

– Вот так-то лучше, миледи. Я предпочитаю ваш гнев вашему страху.

– Я не боюсь тебя, дикарь.

– Весьма неразумно, миледи. – Она попыталась вырваться, но он снова нагнулся и впился губами в ее рот.

На этот раз поцелуй, все такой же карающий, стал более требовательным, и чем больше она сопротивлялась ему, тем сильнее становилось его стремление одержать верх.

Чувствуя себя в его объятиях как в ловушке, она ощутила, что тело начинает предавать ее, и перестала сопротивляться. Под его прикосновениями кожа Леоноры словно воспламенялась. Ее губы задрожали.

Такая перемена в ней не оставила его равнодушным. Он все держал ее в объятиях, как в плену, и поцелуй был по-прежнему требовательным, но губы его стали мягче, а прикосновения – нежнее.

Едва она почувствовала это, как странное ощущение охватило ее, остановившись где-то у самого основания позвоночника. Она знала лишь, что это не страх и не ярость. Где-то в глубине души прозвучал предупреждающий голос рассудка. Подобные чувства опасны, ведь этот мужчина – ее враг. Она должна быть настороже, чтобы ничем не выдать свою слабость. И все же она не в силах была не замечать волнение, начинавшее охватывать ее, пока его прикосновения, его губы и язык пробуждали в ней первые позывы желания.

Он собирался лишь проучить ее. Но как только в чувства его вкралась нежность, он потерял голову.

Ее губы словно околдовали его. Они были мягкими, как лепестки розы, и прохладными, словно воды в ручьях Нагорья. Она была такой милой, и чистой, и нетронутой… Не сознавая, что делает, он поднял руки и, не отрываясь от ее губ, обхватил ее лицо ладонями.

Леонора никогда бы не поверила, что простой поцелуй, может быть таким возбуждающим. Его губы стали еще ласковее, и она закрыла глаза, поглощенная многообразием неведомых ощущений, охвативших ее. С каждым новым поцелуем волнение с новой силой охватывало ее, пока она не задохнулась.

От него слабо пахло дымом, и лошадьми, и можжевельником. Она чувствовала на губах его вкус – вкус эля и еще чего-то неуловимо мужского, а его язык все дразнил и соблазнял ее. Страхи были забыты. Сами собой ее руки мягко сжали ворот его рубашки, привлекая его все ближе.

Его руки соскользнули с ее лица вниз, на плечи, и еще ниже, на спину. С каждым новым прикосновением Леонора чувствовала, как дрожь наслаждения пробегает по ее телу. Его ладонь остановилась, но словно огненная полоса пролегла по ее спине там, где прикасались к ней его пальцы.

Поцелуй стал настойчивее, она глубоко вздохнула и выгнулась к нему всем телом, как будто желая растаять и расплавиться в его объятиях.

Его руки сомкнулись вокруг нее, еще ближе привлекая ее, так что он почувствовал, что сердце Леоноры бьется почти в его груди. Его язык очертил контуры ее губ и вдруг метнулся внутрь, исследуя полость нежного рта. Леонора слабо ахнула и попыталась отстраниться, но его руки не отпускали. Он целовал ее так крепко, что у них обоих перехватило дыхание.

Диллон почувствовал, как нарастает его желание, угрожая взорвать его и перейти в насилие, которое, несомненно, приведет в ужас эту чувствительную и благовоспитанную юную особу. Он осознал свою ошибку. Стоит ему проявить к ней нечто, похожее на нежность, как он пропал. И сейчас он подошел к самому краю пропасти. Один неверный шаг, одно неосторожное движение, и он рухнет вниз, в неизмеримые глубины этой пропасти…

Он должен покончить с этим, и все же…

Он помедлил, не желая выплывать из этого жаркого омута, из этого огня, искушавшего его даже едва теплившимися угольями.

Еще один, последний поцелуй. Последний…

Наконец, призвав на помощь всю свою силу воли, он поднял голову и отступил на шаг назад.

– Теперь, когда мы разобрались, кто из нас повелитель, а кто – служанка, нам не мешало бы соснуть.

– Клянусь: я еще полюбуюсь, как вы горите в адском пламени, – проговорила она сквозь зубы.

– Если этому суждено случиться, миледи, то лишь потому, что вы будете там рядышком со мной.

Диллон заметил, что руки его дрожат. Это открытие вновь наполнило его душу гневом. Почему она имеет такую власть над ним? Стараясь говорить безразличным тоном, он проворчал:

– Жаль, что пропал такой превосходный эль. – Перешагнув через осколки стекла и лужу эля, он направился прямо в спальню.

Она ответила столь же безразличным голосом:

– Мне показалось, для такого пойла это самое подходящее употребление. Что могло быть лучше, чем выплеснуть его на скотину?

Леонора увидела, как он нахмурился, и с удовлетворением отметила, что ее замечание попало в точку.

Она продолжала стоять совершенно недвижимо, изо всех сил стараясь унять бешено колотившееся сердце. Неужели всего несколько мгновений назад она испытала столь властный зов желания? Неужели она не только позволила этому мужлану так вольно обойтись с ней, но и сама поддалась ему?

Сгорая от жгучего стыда, она приподняла юбки и перешагнула через осколки графина и лужу эля. Всю эту бесконечно долгую ночь ей придется быть настороже. Ее похититель опасен… намного опаснее, чем ей казалось с самого начала.

Глава девятая

Леонора остановилась на пороге спальни, гневно скрестив на груди руки.

Не обращая на нее никакого внимания, Диллон присел на стул и скинул сапоги. Затем он поднялся и через голову стянул рубашку, после чего снял с себя почти все за исключением панталон, плотно, словно вторая кожа, облегавших его ноги.

После только что имевшей место любовной сцены Леонора крайне обостренно воспринимала его именно как мужчину. Она попыталась не смотреть на его широкие плечи, на мускулы, перекатывавшиеся на спине, когда он нагнулся к груде дров для камина.

Он пересек комнату и подбросил в огонь тяжелое полено, затем присел на пятки и подождал, пока дерево не загорелось и не начало шипеть и потрескивать в пламени.

По-прежнему стоя у дверей, Леонора не упустила ни одного из его плавных, ловких движений. Его сила вызывала у нее нечто вроде благоговейного трепета – как легко он поднял бревно, с которым с трудом справились бы и несколько человек!

Он встал, отерев руки о панталоны, и потушил все свечи, так что теперь лишь пламя камина озаряло комнату.

И повернулся к Леоноре. В неровном свете она заметила, как блестят его глаза – это напомнило ей хищного зверя, которого они видели в лесу.

– Ложитесь! – приказал он, указывая на постель.

Она не шевельнулась.

С решительным видом он пересек комнату, взял ее за руку и, подведя к постели, резко бросил:

– Женщина, не испытывай мое терпение. Я слишком устал. Ложись.

Стараясь закутаться в разорванное платье, словно это была королевская мантия, помогавшая ей сохранить достоинство, Леонора неуверенно устроилась на краешке постели.

Диллон почувствовал, как она вздрогнула, словно от боли, когда он лег возле нее. Потянувшись через девушку, он поднял край звериной шкуры и натянул ее на них обоих. На какое-то мгновение его рука коснулась ее груди, и он вновь почувствовал, как она содрогнулась, словно он ударил ее.

Невыносимое напряжение повисло в комнате… Казалось, оба они вот-вот задохнутся от него. У обоих нервы были натянуты как струна. Однако ничего нельзя было поделать. Диллон выругался и повернулся на бок, тщательно стараясь не прикасаться к женщине, что лежала возле него.

Леонора зажмурилась и попыталась сосредоточиться на звуке тихого и ровного дыхания Диллона. Каждую секунду она была готова к тому, что он сорвет с нее одежду и примется насиловать… Это ожидание и страх казались еще ужаснее, чем само злодеяние. По крайней мере, если он проявит свою грубую, предательскую натуру, она сможет бороться и сопротивляться. Но это невыносимое ожидание было худшей из возможных пыток. Во рту у нее скопилась слюна, и она, наконец, храбро сглотнула, с шумом, от которого у нее чуть не лопнули уши. Кулачки ее были сжаты так крепко, что ногти вонзились в нежные ладони до крови.

Пресвятые небеса, как же только она выдержит ночь бок о бок с этим горцем, зная, что в любую минуту он может наброситься на нее? Она не смела расслабиться и уснуть, боясь, что именно тогда он и воспользуется ее беззащитностью.

Дорогое лицо отца встало у нее перед глазами, и девушка почувствовала комок в горле. Как, должно быть, он страдает, зная, что вынуждена терпеть его любимая дочь. А Мойра… Наверное, добрая старушка сама не своя от горя и раздумывает сейчас, вернется ли когда-нибудь к ней ее питомица и будет ли она невредима…

Слезы подступили к глазам Леоноры. Совершенно неожиданно для самой себя она начала тихо всхлипывать. Чтобы заглушить рыдания, она крепко закрыла лицо руками.

Лежа рядом с ней, Диллон услышал плач и почувствовал, как вздрагивает тело девушки. Он догадывался, каких невероятных усилий стоит ей сдерживаться.

Первым его побуждением было обнять ее и успокоить, убедив, что он ничего ей не сделает. Но ему пришлось напомнить себе, что это – война. Девушка – его пленница, и он дал ей слово, что ее судьба будет такой же, как и судьба его братьев. Утверждать сейчас что-либо, противоречащее этому заявлению, равносильно катастрофе. Англичанка должна понять, что ее безопасность всецело зависит от благополучного возвращения домой Саттона и Шо.

Хотя слушать рыдания женщины было почти непосильным подвигом для его до предела натянутых нервов, он отказался от первоначального намерения успокоить ее в своих объятиях. Ожесточив сердце, он молча лежал подле нее. Постепенно плач начал затихать, и дыхание Леоноры выровнялось. Сон овладел ею против ее воли.

Солнечные лучи, косо падавшие сквозь окно, согрели две фигуры, сжавшиеся под звериной шкурой. Диллон проснулся и удивился, до чего же крепко он спал – словно его опоили чем-то. Резко сев на постели, он откинул одеяло и застыл, увидев спавшую рядом женщину.

Она лежала на боку, подложив руку под голову. Дыхание ее было ровным и почти неслышным. Корсаж разорванного платья распахнулся, приоткрыв глубокую ложбинку на белоснежной груди.

Мгновение Диллон рассматривал ее в мягком свете утра. Темные, как ночь, ресницы резко контрастировали с бледной, полупрозрачной кожей. Носик был слегка вздернут, полные, четко очерченные губы слегка припухли. Губы, созданные для поцелуев. Воспоминание о вчерашнем поцелуе обдало его таким жаром, что он вздрогнул. Тихо выскользнув из-под одеяла, он пересек комнату и пошевелил поленья в камине, затем вышел в гостиную и позвал слуг.

Леонору разбудили приглушенные голоса. Плохо соображая, где она, минуту девушка лежала неподвижно. Пахло совсем не так, как в ее опочивальне. И кровать казалась совсем не такой мягкой, как у нее дома. Затем воспоминания нахлынули на нее. Она – в неприступной крепости Диллона Кэмпбелла, в самом сердце дикого Нагорья. Пленница.

Леонора села, откидывая с лица растрепавшиеся волосы. В эту минуту дверь распахнулась, и девушка увидела ненавистного горца, за которым шествовали несколько служанок.

Собрав вместе края разорванного корсажа, девушка успела заметить, с каким выражением смотрели служанки на смятую постель, и почувствовала, как румянец жаркой волной пополз по ее щекам и груди.

– Положите вещи миледи сюда, – приказал Диллон. – И оставьте нас.

Служанки подбросили в огонь дров, наполнили водой два таза из нескольких кувшинов и ушли. Молоденькая, сильно прихрамывавшая девушка задержалась в комнате, раскладывая женское платье.

– Может быть, мне помочь миледи? – застенчиво спросила она.

– Нет, Гвиннит, – резко ответил Диллон. – Тебе и без этого хватает работы. Леди вполне может одеться без твоей помощи.

– Но ведь я была служанкой у настоящей леди. Даме благородного происхождения трудно одеваться самой.

– Ты слишком добра, Гвиннит. Миледи придется управляться со своим туалетом без чужой помощи.

– Да, милорд. – Присев, девушка вышла из комнаты, передвигаясь неровной, затрудненной походкой.

– И помни, что, пока миледи находится в Кинлох-хаусе, – добавил Диллон, – с ней надлежит обращаться как с пленницей.

Девушка бросила взгляд на Леонору, затем снова посмотрела на Диллона. Она кивнула, прежде чем выйти и закрыть за собой дверь.

– Умывайтесь, – приказал он Леоноре. – Затем мы спустимся вниз и перекусим.

Не дожидаясь исполнения своего приказа, он склонился над тазом с водой и приступил к утреннему омовению.

Леонора стояла в другом конце комнаты, яростно глядя ему в спину. Как же она ненавидит его! Величайшим наслаждением для нее сейчас было бы окунуть голову Диллона Кэмпбелла в таз и держать до тех пор, пока он не начнет захлебываться и просить пощады.

Улыбка тронула ее губы при этой мысли. Месть, когда для нее наступит время, должно быть, будет так сладка. Да, она еще дождется момента, когда сможет отомстить ему.

Она продолжала наблюдать за ним, пока он умывался. Ее взгляд скользил по мускулам на его спине и плечах, отмечая, как они напрягаются и рельефом выступают от каждого движения. Как отличается тело мужчины от тела женщины… Сколько странной, неведомой красоты в этом теле… Это наблюдение возмутило ее, одновременно приведя в недоумение. Неужели она может предаваться подобным мыслям о неотесанном грубияне, который посмел увезти ее, оторвав от всего, что было дорого ее сердцу? О дикаре, который силой удерживает ее в своем логове…

Ожесточившись, она подошла к тазу с водой и начала умываться. Пока она плескалась, ее рассудок напряженно перебирал различные планы побега. Ведь наступит же в этот длинный день момент, когда похититель оставит ее одну, занявшись своим делом. Надо, непременно бежать, едва только такая возможность представится.

Диллон через голову натянул простую шерстяную рубашку, затем обул сапоги. Подняв глаза, он почувствовал, как уголки его губ приподнялись в улыбке. Из скромности Леонора накинула на себя льняную простыню и мылась под ее прикрытием. Опершись бедром о стол у стены, Диллон скрестил руки на груди, откровенно наслаждаясь зрелищем.

Ленты были развязаны, и шемизетка упала к ногам девушки. Он наблюдал, как она намылила тело, затем облилась водой, все время старательно прикрываясь простыней. Когда на пол упали и нижние юбки, Диллон заметил прекрасно очерченные стройные ноги.

– Держу пари, – нарушил он молчание, едва сдерживая смех, – не многим из ваших англичан дозволено было наблюдать то, что вижу сейчас я.

Она полуобернулась к нему, плотнее заворачиваясь в простыню. Он увидел, каким огнем запылали ее глаза, когда она поняла, что он следил за ней.

– На вашем месте английский джентльмен отвернулся бы, позволяя леди уединиться.

– Угу. – Его улыбка стала шире. – Англичане никогда не отличались сообразительностью.

– Вы заходите слишком далеко, Диллон Кэмпбелл. Я требую, чтобы вы вышли из комнаты и позволили мне одеться без вашей слежки.

– Тогда вы требуете слишком многого, миледи. – Он опустил руки и угрожающе шагнул к ней. – Советую вам поторопиться. Как только я буду готов спуститься вниз, вам придется сопровождать меня, и мне все равно, успеете вы одеться или нет.

Леонора была потрясена.

– Вы заставите меня предстать перед вашими домочадцами без одежды?

– Вам выбирать, миледи. Вы и без того потратили достаточно драгоценного времени.

Раздраженно фыркнув, она пересекла комнату и принялась одеваться. Хотя грубая ткань крестьянского наряда казалась слишком жесткой для ее нежной кожи, все равно приятно было избавиться от грязного, рваного платья, которое она вынуждена была носить последние два дня. Она завязала ленты светлой рубашки, затем ленты на нижней юбке и лишь потом сбросила простыню.

На мгновение Диллон увидел бледные плечи и тонкую талию, но почти тут же девушка через голову надела простое шерстяное платье неопределенно-серого цвета. Пригладив подол поверх нижних юбок, она присела и надела свои крохотные, словно детские, башмачки. Встряхнув головой, девушка собрала волосы с одной стороны, затем провела по ним гребнем и стянула их сзади простой белой лентой.

Бросив взгляд на свое отражение в зеркале овальной формы, она вздохнула. Ах, как же ей не хватало старой Мойры! По правде говоря, сегодня ей впервые пришлось одеваться без помощи няни. Пальцы старушки были скрючены и нередко распухали, однако ей удавалось творить чудеса, держа в руках иголку с ниткой или украшенные драгоценными камнями гребни.

– Пока вы любуетесь собой, утро быстро проходит. Пойдем, женщина, – ворчливо проговорил Диллон, предлагая ей руку. – Не стоит терять время на тщеславие.

Намеренно игнорируя его, она скользнула мимо него к двери и подождала, когда он открыл ее. Снаружи у двери стоял молодой охранник, Руперт.

– Доброе утро, Руперт, – приветливо окликнул его Диллон. – Я вижу, ты уже вооружен и готов исполнять свой долг.

– Да. – Парень светился от гордости, заступая на столь важный пост.

Леонора заметила, что остатки вчерашней битвы уже подметены и убраны – не видно было ни осколков стекла, ни луж эля.

Она двинулась, было впереди Диллона, но он схватил ее за запястье, остановив на ходу.

– Вы пойдете рядом со мной. – Он отпустил ее руку, словно прикосновение к ней обожгло его. – Или, если вам угодно, можете идти позади меня, закованная в цепи, под охраной Руперта.

– Общество этого юноши куда приятнее, чем ваше.

– В его общество вы попадете, как только мы закончим трапезу.

Они продолжали обмениваться яростными взглядами, пока не вошли в большой зал. Собаки тут же подбежали к ним, требуя, чтобы Диллон приласкал их. Возбужденно виляя хвостами, высунув языки, они прыгали вокруг него и, в конце концов, оттеснили Леонору в сторону.

– Нет! Сидеть!

Повинуясь властной команде, они уселись у его ног.

Диллон взял Леонору за локоть и подвел ее к группе людей. Не оглядываясь, он щелкнул пальцами, и собаки последовали за ним столь же покорно, как и Руперт.

Леонора с любопытством огляделась по сторонам – ей было интересно, как живут дикие горцы, к тому же это ей могло пригодиться в дальнейшем.

По размерам зал не уступал парадному залу в замке ее отца. Почерневшие от копоти камины были сложены по углам зала, а все остальное пространство занимали изрезанные, со следами от стаканов и кубков деревянные столы, за которыми, вероятно, собиралось за трапезами множество людей. Однако на этом сходство заканчивалось. Не было никакого возвышения для милорда и почетных гостей. Очевидно, Диллон Кэмпбелл, хотя и был предводителем этих людей, старался не отличаться от них и ел наравне со всеми. Точно так же не было и галереи для музыкантов, которым в Англии надлежало развлекать присутствующих. На стенах зала не было изысканных гобеленов, на полах – пряно благоухающих ароматных трав.[9]9
  В эпоху средневековья полы в домах состоятельных людей устилали камышом, аиром, рогозом и другими пряно пахнущими растениями, стебли которых обыкновенно смешивали с травами типа розмарина, тимьяна и т. д., что помогало сохранить воздух в помещениях свежим, предотвращало полы от загрязнения, а также отпугивало паразитов.


[Закрыть]

Приближаясь к собравшимся, Леонора заметила, что они бросают на нее любопытные взгляды, рассматривая ее с жадным интересом.

Диллон остановился.

– Это леди Леонора Уолтем. – Обращаясь к Леоноре, он проговорил: – Вы уже встречались с моей сестрой Флэйм.

Леонора почувствовала на себе неприязненный взгляд юной женщины и надменно кивнула.

– Это мой друг, Кэмюс Фергюсон.

Приземистый молодой человек глядел на нее с откровенным любопытством, затем, спохватившись, поклонился и произнес:

– Миледи…

Диллон приобнял за плечи седобородого священника.

– А это – отец Ансельм. – Хотя его представления не отличались красноречием, Леонора почувствовала, с какой любовью были сказаны эти несколько слов.

– Отец Ансельм…

– Полагаю, говорить «добро пожаловать» едва ли уместно, миледи, поскольку вы находитесь здесь против своей воли. Но я желаю вам приятного пребывания в нашей стране и благополучного возвращения в родной дом.