Текст книги "Книга формы и пустоты"

Теперь вся эта работа легла на плечи Аннабель. Первые несколько месяцев она старательно сортировала архивы по коробкам, аккуратно проставляя даты и номера клиентов, но их было так много, что она скоро перестала с этим справляться. Сначала переработанные издания скапливались на полу, а когда стопки стали слишком большими и начали расползаться под ноги, она сгребла их в пакет для мусора, заклеила его скотчем и положила за диван, определив там место для склада. Гора мешков росла, карабкаясь вверх по стенам, а вскоре и сам диван был погребен под бумагами. Заполнив гостиную, архивы хлынули в коридор и неторопливой лавиной стали подниматься вверх по лестнице, обрастая по дороге прочим хламом.

Мешки были тяжелыми, но Аннабель сумела извлечь несколько самых древних из нижней части кучи, не вызвав при этом оползня. Если бы Кенджи был жив, он бы сделал это за нее. Она вытащила мешки на улицу, затем сходила за второй порцией, а вернувшись с третьей, увидела миссис Вонг: та стояла на тротуаре, опираясь на тросточку, и вглядывалась в газетный заголовок через полупрозрачный пластик.

– Как ты можешь все это читать? – спросила она, переводя взгляд на Аннабель.

– Приходится, – устало ответила та, водружая мешок на вершину кучи. – Это моя работа.

– Ну и работа у тебя. – Старушка покачала головой и махнула тростью в сторону мешков: – Если мусорщик пожалуется, нас оштрафуют.

Сердито ткнув палочкой один из мешков, она постучала себя пальцем по виску.

– Слишком много новостей вредно для мозгов. Нашла бы ты себе какую-нибудь другую работу. – Не дожидаясь ответа, она кивнула сама себе и пошаркала обратно к своему дому.

Совет был дельный, и Аннабель слышала его сегодня уже второй раз. Она знала, что и Кенджи сказал бы то же самое. Он вообще мог бы много чего сказать о Чарли и его «системе», о том, как она работает и работает ли вообще. Да, сказал бы он, увольняйся. Жизнь коротка. Найди какую-нибудь более творческую работу, что-нибудь, что тебе самой по душе… Легко ему было так говорить. Аннабель пошла на эту работу в первую очередь для того, чтобы сам Кенджи мог заниматься тем, что ему действительно было по душе. Но теперь его не стало, а у нее ребенок, которого нужно содержать, и если разобраться, что она ещё умеет делать? Пойти официанткой? Устроиться в розничную торговлю?

Макулатуры в доме почти не убавилось, но Аннабель не решилась вынести ещё мешок. Она вымыла посуду в раковине – это тоже обычно делал Кенджи – и немного разобрала завал на столе. Вообще-то, до полного порядка на кухне было ещё далеко, но она ограничилась этим, надела пальто и пошла к автобусной остановке. Скоро у Бенни должны были закончиться уроки. Правда, раз уж он начал самостоятельно ездить в школу по утрам, вроде бы уже не имело особого смысла забирать его днем, но она все еще ходила за ним по привычке. Вот только Бенни, похоже, это с каждым разом все больше напрягало. Они не обсуждали это, но Аннабель чувствовала, что сын не хочет, чтобы она его встречала. Он ведь уже подросток. Ему стыдно, что за ним приходит мама. Тем более стыдно, что она как-то не смотрится на фоне других мам, которые приезжают на своих «Приусах», в модных костюмах для йоги и дорогих кроссовках. И у них есть мужья на хороших работах с соцпакетами и прочими радостями.

Тем не менее ей хотелось пройтись, а идти куда-нибудь лучше, чем просто ходить. Но на автобусной остановке она поняла, что вышла слишком рано. Слоняться без дела перед школой тоже не было смысла, и она решила заглянуть в супермаркет, чтобы купить молока и чего-нибудь к ужину. Да и вообще, не помешает закупиться, пока у нее еще есть зарплата. Автобус грузно подкатил к остановке, и Аннабель забралась в него и нашла свободное место. Сонные и вялые дневные автобусы часто опаздывали, но спешить было некуда, и в любой момент можно написать Бенни, чтобы он возвращался домой самостоятельно. У него есть свой ключ. Тогда можно вообще не торопясь пройтись по магазинам, да и в самом деле, не надо никуда торопиться, потому что позволить Бенни вернуться домой в пустой дом – значит показать, насколько она ему доверяет, а это повысит его самооценку.

Конечно, самый лучший способ повысить его самооценку – это на собственном примере показать ему образец такого самоуважения, а оно не приходит от того, что ты вкалываешь на глупой и скучной работе, которой тебя постепенно лишают. Оно приходит, когда ты верен себе и своей творческой натуре. Очнувшись от раздумий, Аннабель потянулась к шнуру, чтобы дать сигнал водителю остановиться у торгового центра. Необходимости в этом не было – у торгового центра выходили все – но этот жест придал ей решимости. Не заходя в супермаркет, Аннабель направилась в свой любимый магазин: «Майклс – Место, Где Совершается Творчество».

Почему бы и нет? Она ведь не собирается ничего покупать. Для вдохновения бывает достаточно посмотреть. Двери открылись перед ней, как по волшебству, она вошла и глубоко вдохнула ароматы цветочных букетов, лаванды, корицы и сосны. Это всегда срабатывало. Этот магазин декоративно-прикладного искусства был всего лишь частью одной из многих розничных сетей, но он действовал на Аннабель как наркотик: сердце ее забилось быстрее, дыхание участилось, все тело охватила слабость и мечтательная истома, как будто кости размягчались внутри. «Майклс» не просто продавал товары, он продавал надежду. Взяв тележку для покупок – не для того, чтобы что-то в нее положить, просто как часть ритуала – Аннабель покатила ее в сторону бумажных поделок и фотоальбомов. Она любила обходить магазин по часовой стрелке, туда-сюда по каждому проходу. Многие из продаваемых вещей были довольно безвкусными, но их неспешный, словно в легком трансе, просмотр тоже был частью ее ритуала. Пройдя мимо гелевых ручек с блестками и резиновых штампов, она остановилась рассмотреть декоративные кромкорезы с хитроумными зубчиками, завитками и филигранью. Ее взгляд задержался на пробивных штампах. Они могли вырезать сердечки, звездочки и бабочек из бумаги всех цветов радуги, и в числе прочих она увидела в продаже «Любовный дырокол Fiskars». Название нелепое, но забавное. Если бы Кенджи был жив… Ее рука потянулась к дыроколу, но Аннабель удержалась и перешла к бисероплетению и макраме.

В зависимости от настроения некоторые витрины казались привлекательнее остальных – сегодня ее поманили к себе немецкие профессиональные масляные краски. В прочных удобных коробках лежали богатые наборы красок самых разных оттенков. А какие красивые у них были названия! Ализарин малиновый. Сурьмяный желтый. Марганцево-голубой. Виридиан. Они звучали солидно, как научные термины, но в то же время очень экзотично и поэтично. С такими красками кто угодно мог бы вдохновиться на творчество, и цена для такого количества красок была вполне приемлемой, но все же не по карману Аннабель. Европейские краски всегда самые дорогие. Она ни разу не была в Европе, а вот Кенджи бывал. До женитьбы, лежа в постели с Аннабель, он часто рассказывал ей о джаз-клубах в Берлине, Париже, Амстердаме, Риме. Он обещал, что свозит ее во все эти города, и она ему верила. Она прекрасно себе это представляла: он играет джаз в прокуренном кабаре, а она стоит с мольбертом на берегу Дуная или Сены и рисует. По утрам они пьют кофе из крошечных чашечек в уличном кафе на мощеной площади, окруженной великолепными соборами – такими же, как тот, что изображен на коробке с красками. Аннабель взяла коробку и поднесла к лицу. У масляных красок такой характерный запах, но эти были слишком плотно упакованы, коробка ничем не пахла. Она провела кончиком ногтя по складке между коробкой и крышкой. Если бы можно было вынуть краски из упаковки и понюхать хотя бы один тюбик… К примеру, вот, киноварь. Как пахнет киноварь? Или лазурь? Аннабель поставила коробку обратно на полку. «Когда-нибудь обязательно», – пообещала она себе, решительно покатив тележку дальше.

В тележке было все еще пусто, но Аннабель к тому моменту прошла лишь треть магазина. Впереди был отдел лоскутных одеял. А она как раз собиралась начать работу над проектом «памятное одеяло», так что для вдохновения не мешало бы ненадолго заглянуть туда. Но путь туда лежал через книжный отдел. Это было опасное место, и его следовало миновать с разбега. Аннабель собралась с духом, вспомнила, сколько у нее дома книг по искусству и рукоделию, сколько там умных советов и идей. Убедив себя, что новые книги – это последнее, в чем она нуждается, она ухватила ручку тележки и бросилась вперед. Но в тот момент, когда она проходила мимо стола с новыми изданиями, произошло нечто очень странное. Может быть, столик пошатнулся, например, от того что она задела его, проходя мимо, но по какой-то причине одна маленькая книжка вдруг выпрыгнула из стопки и упала в ее тележку. Аннабель остановилась и ошеломленно уставилась на нее. Это была симпатичная брошюрка в приятно скромной серой обложке. Название, напечатанное простым четким шрифтом, гласило: «Чистая магия: древнее искусство дзен поможет вам избавиться от беспорядка и революционно преобразить свою жизнь».

Потрясающе! Она только что думала о том, что ей нужно привести дом и жизнь в порядок – и вот оно! Аннабель взяла в руки книжку. Они с Кенджи всегда посмеивались над нью-эйджистами[15]15
  New Age – общее название совокупности различных мистических течений и движений, в основном оккультного, эзотерического и синкретического характера.


[Закрыть], утверждавшими, что они знают, как устроена Вселенная. Но может быть, они правы? Ведь эта книга – не просто об избавлении от старого хлама. Это книга о дзен-избавлении от беспорядка и написана настоящей буддийской монахиней по имени Айкон, одним из ведущих японских консультантов по избавлению от захламления. Фото автора на задней обложке представляло молодую женщину андрогинной внешности, одетую в серую храмовую робу; она стояла в небольшом садике и держала в руках деревенскую бамбуковую метлу. Позади нее виднелись каменные ворота. Круглая бритая голова обвязана белым полотенцем, прямой ясный взгляд, чуть смущенная улыбка. Если бы Аннабель не знала, что это женщина, она могла бы принять ее за жизнерадостного молодого человека – и не просто мужчину, а за Кенджи. Где-то у нее осталась его фотография из дзен-буддистского храма. Там он стоял в группе молодых монахов, одетых в такую же серую рабочую одежду, с таким же белым полотенцем вокруг обритой головы. Можно даже подумать, что сам Кенджи… Да нет, глупости. Аннабель положила книжечку обратно в корзину и направилась к кассе. Совпадение было слишком точным, чтобы от него отмахнуться. Может, стоит попробовать это самое искусство дзен. Глядишь, появятся силы начать уборку прямо сегодня. Аннабель и впрямь ощутила прилив бодрости.

Конечно, это действие произвела не Вселенная. Вселенная не может заставить книгу взлететь со стола. Это может сделать только сама книга, хотя для нее это настоящий подвиг. Правда, среди нас ходят легенды о могучих томах, способных к левитации и самостоятельному перемещению, но поскольку мало кому из нас доводилось быть тому свидетелем, мы склонны считать эти истории небылицами. Книги время от времени перемещаются – посмотрите на стопку рядом с вашей кроватью – но по причине отсутствия ног нам не хватает подвижности, и, как правило, в вопросах транспортировки мы вынуждены полагаться на вас. С этой целью мы изо всех сил стараемся привлечь ваше внимание своими яркими обложками и броскими названиями, но «Чистая магия» была не такой. Это была тихая, ничуть не навязчивая книга, и все же она обладала необычайной способностью к самодвижению. Представляете, какая целеустремленность для этого требуется! Надо ли говорить, как мы были потрясены.

Подъехавший автобус был забит битком, и Аннабель с трудом забралась в него: на остановке у торгового центра тоже садилось немало людей с покупками. Занятия в школе уже закончились, и все места были заняты старшеклассниками, уткнувшимися в свои телефоны и не поднимавшими глаз – где уж им было заметить женщину с тяжелыми сумками, не говоря уже о том, чтобы уступить ей место. Аннабель едва устояла на ногах, когда автобус вырулил с остановки и влился в поток машин.

Конечно, она сама виновата, что столько накупила. «Чистая магия» много места не заняла, но ведь нужно было еще купить ватин для «одеяла памяти». Большой букет красных пластиковых пуансеттий вообще не нужно было покупать, просто Аннабель не удержалась. Это в еще «Майклсе», а потом она заехала в «Сэйфвэй»[16]16
  Супермаркет.


[Закрыть] и купила газировки, чипсов и сальсы. Автобус, взвизгнув тормозами, остановился, и она вышла. Только теперь Аннабель поняла, что не купила ничего, что годилось бы на ужин Бенни, да и про молоко забыла. Отвлеклась, как обычно. Чтобы умилостивить Бенни, она зашла в «Восточный экспресс» и заказала его любимые кисло-сладкие ребрышки.

Добавив к своей ноше пакеты с китайскими продуктами, она решила пойти домой через переулок: так было на два квартала ближе, к тому же ей хотелось избежать всевидящего ока миссис Вонг. Недостатком этой дороги были люди, которых на ней можно было повстречать: наркодилеры и наркоманы, бродяги и проститутки, которые вечно тусовались у мусорного бака благотворительного магазина Евангельской миссии, ширяясь и цепляясь к прохожим. Аннабель часто говорила Бенни, чтобы он не ходил через переулок, и насколько она знала, он действительно не ходил. Он боялся бродяг. Он называл их «бомжарами». Откуда он только взял это слово?

А ещё в переулке жили воспоминания. Призраки. Лучше о них не думать.

Сегодня, однако, там никого не было, если не считать ворон, которые заприметили Аннабель, как только она вышла из закусочной, и следовали за ней до самого дома, перелетая с одного столба на другой. Она приближалась к мусорному контейнеру. Это был большой бак с высокими бортами, через которые было трудно забрасывать туда вещи. В мусорный бак, конечно, и не следует бросать вещи. Поэтому люди в основном брали вещи оттуда. Дамы из благотворительного магазина все время жаловались на бродяг, роющихся в отбросах, но при этом, кажется, даже гордились тем, что их мусорный бак – самое подходящее место в городе для этой цели, потому что в нем попадаются самые хорошие вещи. Об этом даже писали в местной газете, Аннабель вырезала такую статью.

Сегодня к баку были привалены три испачканных мочой матраса, а возле них стояли сломанная гладильная доска и продавленное кресло из потертого твида. На кресле лежала стопка картин в очень хороших рамках, а на них стояла игрушечная резиновая уточка. Аннабель поставила сумки с покупками на землю и взяла игрушку в руки.

– Привет! Какая ты милая! – сказала она утке, потом сжала ее, и та крякнула в ответ. – Кому это пришло в голову тебя выбросить?

Утка еще раз крякнула, и с дерева ей ответила ворона. Аннабель не стала обращать на нее внимания: ворон можно покормить потом.

– Пойдем ко мне, хочешь? – спросила она утку и, не дожидаясь ответа, сунула ее в пакет из «Майклса», потом повернулась, чтобы получше рассмотреть рамки картин. В этот момент из мусорного бака раздался скрежет, и из-за высокого металлического борта показалась чья-то голова. Вечернее солнце било в глаза Аннабель, и она прищурилась, пытаясь разглядеть лицо незнакомца, но видела только белые, точно седые, волосы. Глубокий старик? Как он залез в глубокий мусорный бак?

– Йоу, – произнес восставший из бака. – Это моя утка.

Человек оказался молодой девушкой с внешностью бродяжки, каких много встречается в наше время по переулкам. Девушка перекинула ногу через край мусорного бака и уселась там, глядя на Аннабель. Она была одета в темную толстовку и черные джинсы; в носу и в одной из бровей торчали металлические кольца пирсинга. Довершали картину потрепанные ботинки со стальными носками и копна обесцвеченных волос на голове.

– Прошу прощения, – поспешно сказала Аннабель, доставая утку из сумки и кладя ее обратно на стопку картин. – Я не знала. Хорошие рамки. На вид вполне годные.

– Вот как? Вы что, художница? – спросила девушка, продолжая смотреть на нее сверху вниз.

– Э-э… нет. Не совсем. Я хотела сказать…

– Ну, а я художница. Так что рамки мне нужны, а утку можете забрать.

– Ой, но это же ваша…

– Утка мне не нужна, – повторила девушка. – Можете взять.

Аннабель снова взяла игрушку и посмотрела на нее.

– Такая симпатичная уточка. Ужас какой-то. В смысле, зачем же ее кто-то…

– Вот и я так подумала. Так что забирайте уже.

Аннабель положила утку обратно в пакет.

– Спасибо.

– Не за что, – ответила девушка, перекинула ногу обратно и снова исчезла в мусорном баке.

6

– Молока не купила? – спросил Бенни, роясь в сваленных на столе сумках с покупками. Там же на стопке старой почты лежала серая брошюрка и стояла желтая резиновая уточка. Бенни взял брошюру и прочитал название: «Чистая магия: древнее искусство дзен поможет вам избавиться от беспорядка и революционно преобразить свою жизнь». Ага, щас, подумал он. Вот уж чего мы никогда не дождемся. Взяв утку, он поднес ее к уху.

Аннабель в это время стояла на крыльце и кормила ворон. Бенни услышал ее смех, похожий на звон колокольчика, он внезапно начался и так же резко замолк.

– В китайской закусочной не продают молоко, глупенький. – Вернувшись на кухню, она увидела, что он держит в руках игрушку. – Очаровательная, правда? Я нашла ее возле мусорного бака. Если нажать, она бибикнет. Нет, это неправильное слово. Бибикают машины. А что делают уточки? Они крякают, да? Ну, сожми ее, мой хороший.

Бенни осторожно поставил утку обратно на стол, потом снова взял в руки. Было что-то такое в этой утке…

– Можно я возьму ее себе?

– Конечно! – шумно обрадовалась Аннабель. – Как здорово, что она тебе понравилась! И не переживай из-за молока, ещё есть время. После ужина можно сходить в магазин на углу и там купить.

– Вечно ты все забываешь, – проворчал Бенни, засовывая утку в карман толстовки.

– Да, но сегодня я не забыла вынести мусор. Спасибо, что напомнил!

Он оглядел кухню: особых изменений не наблюдалось.

– Да знаю, знаю, – сказала мать. – Работы ещё много, но, по крайней мере, начало положено. А еще я вспомнила о твоих любимых ребрышках.

– Это твои любимые ребрышки.

– А я думала, что твои. Они тебе больше не нравятся?

– Да сойдет, – пожал плечами Бенни.

– Ну вот! – возрадовалась Аннабель. – Вот же! Так, а теперь мне нужно разобрать покупки. Неси еду в мою комнату, там поужинаем. И давай выбирай пластинку.

– Я их не люблю, – сказал он, но она уже не слушала. Держа по пакету чипсов в каждой руке, она стояла перед шкафами и озиралась в поисках места, куда их положить. Шкафы были забиты банками супа, бутылками с разными соусами, коробками печенья, крекеров и хлопьев. В числе последних было несколько упаковок «Лаки Чармс»[17]17
  Хлопья для завтрака, название переводится как «Талисманы удачи».


[Закрыть], которые никто из них не ел, но Аннабель купила их в память о тех временах, когда сама была еще маленькой и упрашивала маму купить их, а та отказывалась. Аннабель помнила свое смутное дурное предчувствие, которое тогда испытывала, и уверенность, что без «Лаки Чармс» счастья в их жизни не будет, и действительно, вскоре после этого умер отец, а мать вышла замуж за другого, и их жизнь стала гораздо менее счастливой. Все эти воспоминания нахлынули на нее, когда она увидела хлопья в магазине. Поэтому она и купила коробку для Бенни. Правда, его отец уже умер… Но все же хотелось подстраховаться, чтобы удачи в их жизни не стало ещё меньше. Да и лепрекон на упаковке был такой симпатичный…

Взяв пакеты с китайской едой, Бенни пошел к лестнице.

Аннабель открыла дверцу духовки и сунула пакеты с чипсами туда.

– Вот, – сказала она, закрывая дверь. – Пока пусть здесь полежат. Тут их мыши не достанут. Только потом напомни мне, что они здесь, ладно?

– Заткнись!

Аннабель, вздрогнув, обернулась. Бенни неподвижно стоял в дверях. Потом он встряхнул головой, словно отгоняя мух, как испуганный теленок.

– Бенни, милый, что с тобой?

Пакеты с едой упали на пол. Бенни зажал уши руками и потер их.

– Бенни! С тобой все в порядке?

Наконец он услышал ее и опустил руки.

– Не обращай внимания, – пробормотал он, наклоняясь за пакетами. – Это я не тебе.

Когда Кенджи был еще жив и они ели за кухонным столом, они всегда слушали за ужином музыку и по очереди ходили в гостиную за новой пластинкой. Потом Аннабель перенесла проигрыватель к себе в спальню, и они с Бенни стали ужинать там, сидя на кровати, с покрывалом в роли скатерти. Сегодня вечером, заявила она, у них будет банкет. Кроме ребрышек она купила яичные рулеты, вареные клецки, булочки со свининой, цыпленка по-чунцински и фирменное блюдо китайской закусочной – жареный рис. Когда вся еда была распакована, кровать стала похожа на макет небольшой деревеньки: коробки с продуктами, разложенные на покрывале, напоминали домики, рассыпанные по долинам и горным хребтам ног Аннабель.

На этот раз Бенни выбрал пластинку с записью легендарного концерта Бенни Гудмена в Карнеги-холле в 1938 году. Это была их с отцом любимая пластинка. Тогда джаз впервые зазвучал в Карнеги-холле, и впервые чернокожие музыканты играли на этой исторической сцене вместе со своими белыми коллегами. Конечно, Бенни никогда не бывал в Карнеги-холле, но отец показывал ему на YouTube старый кинофильм с тем знаменитым концертом, так что он вполне мог себе это представить. Все музыканты на исцарапанной черно-белой пленке были одеты в смокинги и притопывали ногами в блестящих лакированных туфлях. Они играли «Sing, sing, sing», и Бенни вспомнил, какое у отца было лицо, когда он слушал эту песню на ноутбуке. Глаза его сияли, голова покачивалась, ноги точно так же притопывали. «Вот это были джазмены, Бенни-оу! Настоящие джазмены».

Вгрызаясь в булочку со свининой, Бенни слушал звуки биг-бэнда. Оригинальная запись была сделана на ацетатной пластинке, и скрежет царапин вместе с фоновым шипением придавали музыке почти осязаемую материальность и сходство со старыми черно-белыми фильмами. В отличие от цифровых записей старые фильмы и записи казались какими-то настоящими, и это доставляло Бенни удовольствие, хотя причину он не смог бы объяснить.

А теперь он заметил, что бодрый свинг как будто отгонял донимавшие его голоса, и даже такие лиричные песни, как «Blue Reverie», казалось, успокаивали и приглушали их непрерывное бормотание. Время от времени кто-нибудь из музыкантов на сцене вскрикивал или начинал петь, или из зала раздавался смех. Бенни слышал эту запись миллион раз и знал наизусть все эти спонтанные вкрапления, но теперь они стали так напоминать голоса, звучавшие в его голове, что не отличить. Раздались аплодисменты, а потом оркестр грянул медью неистовую «Life Goes to a Party». Эта песня была гимном и девизом всей жизни Кенджи.

«Бенни Гудмен был королем свинга, – часто говорил он сыну. – Лучшим джазовым кларнетистом в мире. Я дал тебе его имя, так что ты тоже будешь хорошим человеком!»[18]18
  Игра слов по поводу фамилии Goodman.


[Закрыть] И весело смеялся над своей шуткой. Кенджи все время придумывал глупые каламбуры на английском и смеялся над ними, вызывая тем самым смех у Аннабель и Бенни.

«Мы счастливая семья, – говорил тогда Кенджи. – Мы Веселые Охи!»[19]19
  Игра слов: фамилия семьи Oh, а Cheery (веселый) Oh звучит как приветственный возглас cheerio «ваше здоровье!». Корейская фамилия Кенджи О, превратившаяся (в соответствии с английским названием этой буквы) в Oh, много раз обыгрывается в книге и как зрительный образ буквы, и как возглас «Ох!».


[Закрыть]

Бенни казалось, он слышит, как отец произносит эти слова, и почти наяву видел, как блестят его глаза и лицо сияет широкой улыбкой. Но чем больше проходило времени после смерти отца, тем тише звучал его голос, да и лицо становилось все труднее вспомнить. А вот одежда его до сих пор валялась повсюду. Аннабель как-то уложила всю ее в мешки, но вещи потихоньку выползали из них и, перебравшись через груды книг и пластинок, забирались к ней в кровать, чтобы ночью помочь ей заснуть. Мать рассказала Бенни, что собирается сшить из них памятное одеяло, и после этого ему стало казаться, что фланелевые рубашки отца пытаются сами собраться в некое подобие одеяла, кучкуясь в ее простынях – их клетчатая ткань выглядывала среди коробок с едой, а их тихий шепот вплетался в вечернюю беседу за ужином.

– Что с тобой, Бенни?

Опять он окаменел. Сын только что протянул руку за очередным ребрышком, взял его, собираясь откусить, – и вдруг глаза его расширились, веки задрожали, и он замер, уставившись на еду. Несколько томительных секунд он просто смотрел на ребрышко, а потом вопросительно склонил голову набок. Последняя песня на пластинке только что закончилась, и в комнате стояла тишина, прерываемая ритмичным «ка-тук, ка-тук» – игла сообщала, что дошла до конца записи.

– Бенни?

– А? – Бенни, так и не надкусив, бросил ребрышко обратно в коробку.

– Уже наелся?

Он взял одноразовую китайскую палочку для еды, посмотрел на нее и тоже положил обратно.

– Послушаем другую сторону?

Он явно не понял вопроса.

– Давай перевернем пластинку?

Тогда он кивнул. Вытерев пальцы, Бенни слез с кровати и пробрался к проигрывателю через груды лежавших повсюду вещей. Он умел осторожно и бережно обращаться со старой аппаратурой. Сдув маленький шарик пыли с иглы, он перевернул пластинку, аккуратно нацелил лапку звукоснимателя и проследил, чтобы игла вошла в бороздку. Когда раздались первые звуки «Honeysuckle Rose», ему явно стало лучше.

– Помнишь те папины наушники? – спросил он, забираясь обратно на кровать.

– Те, большущие, которые ты все время надевал? Я как раз на днях о них вспоминала! Как классно ты в них выглядел! На, выбери предсказание. – Аннабель протянула сыну два печенья.

Он выбрал одно из них, развернул его и разломил.

– Ты не знаешь, где они?

– Наушники? Где-нибудь здесь… Может быть, в шкафу. Ой, смотри! У меня два!

Разломанное печенье лежало у Аннабель на коленях, а в руках она держала два маленьких листочка.

– «Вам очень интересно все аутистичное», – прочитала она. – Мне кажется, они имели в виду «артистичное», ведь так? То есть художественное. Они там просто буквы перепутали. Тогда все правильно! Я это сохраню.

Она положила «предсказание» поверх стопки книг на прикроватном столике и взяла вторую бумажку.

– «Иногда нужно просто лечь на пол». – Аннабель озадаченно смотрела на бумажку. – Это какое-то неправильное пророчество. Что бы это могло означать?

Она протянула листок Бенни, который мельком взглянул на него и вернул матери.

– Да где же тут лечь на пол, – ворчливо сказал он, оглянувшись по сторонам. – Пола даже не видно.

Аннабель огорчилась.

– Не ругайся, милый. Я стараюсь. Просто я сейчас сортирую вещи, поэтому такой беспорядок, – сказала она и бросила бумажку в контейнер с объедками. – Терпеть не могу неправильные пророчества. А что в твоем?

– «Мир – прекрасная книга для тех, кто ее читает», – прочел Бенни вслух. – «Изучайте китайский язык: син фэнь дэ означает «захватывающий». Счастливые номера лото: 07-39-03-06-55-51. Ваши 3 числа: 666».

– Вот, а у тебя хорошее! – сказала Аннабель. – Книги ты всегда любил. Но разве 666 – это не число дьявола? У китайцев это, наверное, что-то другое. Держу пари, это что-то супер-удачное.

Они убрали с кровати коробки с едой и поставили пакеты на пол, а затем Бенни лег на живот рядом с матерью. Это был их условный знак, чтобы она почесала ему спину, и Аннабель просунула руку под его толстовку и начала легонько водить ногтями по кругу. Бенни закрыл глаза. Голова сына была повернута к ней в профиль, и она разглядывала его высокие скулы, разрез глаз. Цвет лица у него отцовский, а веснушки от нее. Он красив, пока еще совсем мальчик, но быстро меняется. Аннабель убрала ему со лба тонкие медные волосы, и Бенни поморщился. Он хотел, чтобы ему щекотали спину, а не лоб, и он не любил, когда она отвлекалась.

Когда Кенджи был жив, Бенни обычно ложился между ними, и родители по очереди массировали ему спину. Кенджи делал это по-своему. Мурлыкая мягкие риффы[20]20
  Мелодическая фраза в джазовой импровизации.


[Закрыть] скэта и бибопа, он перебирал пальцами по тонкому позвоночнику своего сына, как по кларнету, но когда Аннабель попробовала так сделать, Бенни это не понравилось.

– Ты не знаешь, как правильно, – пожаловался он, уворачиваясь от ее пальцев, и ей пришлось придумать свой собственный способ. Ее способ состоял в том, чтобы рисовать в такт музыке большие спирали на спине Бенни, начиная широко, размашисто и сужая круги, постепенно двигаться к центру. Этот способ Бенни одобрил. Ему нравилось чувствовать спиной ее острые ногти. Они были похожи на движущиеся по кругу иглы. А спина при этом казалась виниловой пластинкой: кожа словно пела – иглы извлекали из нее музыку.