Текст книги "Если совершено убийство"

Глава 6

Религии отличаются друг от друга не только на всем острове, но и в каждом городе.

– Я знал, что рано или поздно вы придете, – сказал Айвен Тил. Он взглянул на Уэксфорда уже не таким надменным, как вчера, а слегка насмешливым взглядом, в котором сквозило явное удовольствие. – Входите. Вы, кажется, запыхались или, может быть, боялись дышать? На лестнице так дурно пахнет, не правда ли? А в щелях наверняка прячется уйма неизвестных микробов – просто раздолье для бактериолога. – Тил закрыл дверь и продолжил в том же легком снисходительном тоне: – Вероятно, вам хочется узнать, почему я живу здесь? На самом деле в этом есть свои преимущества: вид из окна и большая площадь за низкую арендную плату. Кроме того – уверен, что и вы согласитесь с этим, – я устроил себе довольно милую квартирку.

Такая квартира действительно показалась бы приятной в любом окружении, здесь же она сверкала, словно бриллиант в хлеву. Помимо исключительной чистоты и порядка, царившего в ней, квартира была украшена с большим художественным вкусом: глубокие чистые тона, мягкие ковры, стены с висящими тут и там абстрактными картинами. Уэксфорд прошел вслед за Тилом в длинное помещение, протянувшееся вдоль всей задней стены дома. Маленькие окошки со скользящей рамой были здесь заменены сплошным пятиметровым стеклом, через которое во всей своей наготе и даже непристойности открывалась панорама Кенбернского кладбища. В замешательстве Уэксфорд отступил, заметив ухмылку Тила.

– Нашему гостю может показаться, что у нас нездоровое влечение к мрачным вещам, связанным со смертью, – произнес он. – Послушай, детка, нам, наверное, следует занавесить это окно какой-нибудь шторкой.

Уэксфорд был настолько заворожен видом из окна, что не заметил юношу, стоящего на коленях перед огромным книжным шкафом во всю стену. Когда Тил обратился к нему, парень неуклюже поднялся и суетливо поправил пояс махрового халата. Он оказался стройным красавцем с огромными и какими-то печальными глазами; на вид ему было года двадцать два.

– Позвольте представить вам Филипа Челла, совершеннолетнего, согласившегося жить со мной в этом доме. – Подергивавшиеся губы Тила изобразили широкую улыбку. – Вы не представляете, какое удовольствие говорить об этом полицейскому открыто!

– Но, Айвен!

– Что – Айвен! – насмешливо повторил Тил. – И нечего бояться – мы не совершаем ничего аморального. В вашем возрасте вы, конечно, помните времена, когда это считалось аморальным, – сказал он Уэксфорду, продолжая улыбаться, но уже не так любезно. – Я тогда так страдал от преследования полицейских! – Он повернулся к парню. – Ну хватит, забудем прошлые обиды и угостим его кофе. Пойди, приготовь, детка.

Филип Челл, стоявший все это время с мрачным видом, буквально выскочил из комнаты.

Тил, наклонив голову, стал смотреть на кладбище.

– По-вашему, я слишком зацикливаюсь на этом? Хотите анекдот? Он довольно приличный, хотя поначалу может таким не показаться. – Тил вызывающе посмотрел на Уэксфорда светло-серыми глазами. – Трое – англичанин, француз и русский – рассуждают о том, что доставляет им самое большое удовольствие. Англичанин говорит: «Игра в крикет на зеленой лужайке прекрасным субботним днем в июне». «Таз рыбы, тушенной в белом вине и приготовленной настоящей жительницей Марселя», – считает француз. «Представьте себе, – берет слово русский, – ночь, стук в дверь, на пороге – два кагэбэшника в мягких шляпах с пистолетами, спрятанными под плащами. Спрашивают: „Здесь живет Иван Иванович?“ И для меня самое большое удовольствие сказать, что Иван Иванович живет в соседней квартире».

Уэксфорд засмеялся.

– Однако, как видите, мой друг, я не мог бы ответить так же, потому что Айвен живет здесь, и мне в любом случае пришлось бы следовать за ними. – Он сменил тон и непринужденно заявил: – Ну а теперь мне доставит большое удовольствие угостить полицейского кофе. Знаете, единственное преимущество обычного человека перед геем состоит в том, что у него есть в доме женщина, а они лучше управляются по хозяйству. Этот парень – совершенно беспомощное существо. Будьте как дома, а я пойду спасать его.

Уэксфорд обратил внимание, что на полках шкафа стояли книги Пруста, Жида, Уайльда и многих других авторов, которых он не ожидал здесь увидеть. Если Тил прочитал все эти книги, он был очень эрудированным человеком. Уэксфорд достал книгу в переплете из телячьей кожи и тут же услышал голос хозяина:

– Джон Аддингтон Саймондс? Вы хорошо его знаете? Бедняга… Между прочим, Суинберн называл его Соддингтоном[10]10
  Соддингтон – намек на похоже по звучанию слово, означающее «гомосексуалист».


[Закрыть].

– Я его не знаю, – улыбнувшись, сказал Уэксфорд. – Я искал не Саймондса. Вижу, у вас есть «Утопия» в переводе Робинсона.

– Если хотите, возьмите ее. – Тил достал книгу и протянул ее Уэксфорду. – Вы пьете кофе со сливками? Нет? Мой друг пошел спать. Думаю, он перепугался, что я буду откровенничать с вами.

– Надеюсь на это, мистер Тил, однако думаю, мы будем беседовать не на ту тему, которая так смущает мистера Челла. Я хотел бы поговорить с вами о Лавди Морган.

Тил сел у окна, положив руку на подоконник. Сидя, Уэксфорду уже не было видно кладбища. Гладкое смуглое лицо Тила – немолодое и в то же время без возраста – выделялось на молочно-белом фоне неба.

– Я знал ее очень немного, – сообщил он. – Лавди была странной, какой-то подавленной девочкой. Она производила впечатление ребенка, воспитывавшегося очень строгими старомодными родителями. Раз или два воскресным утром я видел, как она шла в церковь, – шла еле передвигая ноги, словно должна была сделать что-то нехорошее, и в то же время не могла с этим бороться.

– В церковь? – Неожиданно Уэксфорд вспомнил о Библии. Значит, это была ее Библия…

– Почему бы и нет? – воскликнул Тил, и голос его прозвучал громко и раздраженно. – Некоторые люди продолжают ходить в церковь даже в наш просвещенный век.

– В какую церковь она ходила?

– В ту, что в конце улицы, конечно. Если бы она бегала в какую-нибудь другую церковь, например в собор Святого Павла, откуда бы мне об этом знать?

– Не стоит так горячиться, – мягко заметил Уэксфорд. – Это англиканская церковь? Не думаю…

– Они называют себя «Детьми Апокалипсиса». Это примерно то же, что и «Избранные» или «Плимутские братья». У них есть эта церковь (или, как они ее называют, храм), еще одна в северной части и одна в южной части Лондона. Вы, как полицейский, должны помнить ажиотаж, который поднялся год или два назад, когда один из священников был привлечен к суду за непристойное поведение – бедняга был гомосексуалистом. Об этом писали все газеты. И так всегда, – задумчиво добавил он.

– Лавди тоже была из «Детей Апокалипсиса»?

– Вряд ли. Она работала в магазине телевизоров, а для них телевидение, газеты и кинофильмы – синонимы греха. Возможно, она ходила туда потому, что это – самая ближняя церковь, и ей хотелось хоть какого-то утешения и покоя. Я никогда не обсуждал с ней этого.

– А что вы обсуждали?

– Я как раз подхожу к этому. Еще кофе? – Он снова наполнил чашку Уэксфорда и, зевнув, вытянул ноги. – Она была тихой и грустной девушкой, думаю, вам такие встречались. Не припомню, чтобы видел ее когда-нибудь радостной или улыбающейся, за исключением одного дня две недели назад. Это было четырнадцатого февраля, если это важно для вас. Я запомнил, – тут он кисло улыбнулся, – потому что этот глупый мальчишка Филип посчитал нужным прислать мне «валентинку», и мы с ним поскандалили. Сентиментальная чушь! Так вот, вместо того, чтобы пойти вместе, как мы и договаривались, я ушел один, чтобы спокойно выпить в «Куин армз». Тогда-то я и встретил Лавди: она шла по Куинс-Лейн – это улица в самом конце нашего района, если вы не знаете, – и вид у нее был такой, будто она получила наследство. Было около шести часов вечера, девушка возвращалась с работы. Я никогда не видел ее такой, как в тот вечер. Она смеялась как ребенок; знаете, как дети смеются от радости?

Уэксфорд кивнул:

– Продолжайте.

– Она чуть не налетела на меня, потому что буквально не видела, куда идет. Я спросил, все ли у нее в порядке; Лавди остановилась, улыбаясь, и посмотрела на меня каким-то ошалелым взглядом. В этот момент мне показалось, что она вот-вот упадет в обморок. «С вами все в порядке?» – снова спросил я ее. «Не знаю, – ответила Лавди. – Я чувствую себя как-то странно. Не знаю, что я чувствую, мистер Тил. Я хотела бы присесть». В конце концов я повел ее в «Куии армз» и купил ей бренди. Она довольно неохотно согласилась, но у нее, кажется, не оставалось сил сопротивляться. Не думаю, что до этого ей когда-нибудь приходилось пить бренди. Лицо ее снова порозовело, и мне показалось, что девушка откроет мне сердце.

– Но она этого не сделала?

– Нет. Казалось, хочет этого, но не может. Годы подавления чувств сделали для нее невозможным довериться кому-то. Вместо этого она начала расспрашивать меня о Джонни и Пегги Поуп: можно ли им доверять и как я считаю, останется ли Джонни с Пегги? Я не мог ей ответить – они ведь жили здесь всего лишь четыре месяца – немногим больше самой Лавди. Я спросил ее, в каком смысле заслуживают доверия, но Лавди ответила на это: «Не знаю». Потом я отвел ее домой. После этого я говорил с ней еще только один раз; это было на прошлой неделе, и тогда она снова спрашивала о Джонни и Пегги. Хотела знать, были ли они очень бедны.

– Странный вопрос. Она ведь не могла помочь им деньгами.

– Конечно нет. У нее не было денег.

– А чем молодой Лэмонт зарабатывает на жизнь?

– Пегги говорила мне, что по профессии он каменщик, но от этой работы портятся руки, а наш Джонни, представьте себе, желает быть актером. Он как-то однажды сыграл эпизодическую роль, и с тех пор у него возникают самые грандиозные идеи на предмет его будущего. Он боится, что Пегги бросит его и заберет ребенка, но, видимо, боится недостаточно для того, чтобы устроиться на работу. Мне показалось, что Лавди влюбилась в него, но он не обратил бы на нее внимания. Кстати, Пегги почти ослепительно красива, несмотря на грязь, вы не находите?

Уэксфорд согласился, поблагодарил Тила за кофе и информацию, хотя нельзя было сказать, что она пролила свет на многие факты.

Когда они вошли в холл, дверь спальни слегка шевельнулась.

– Значит, у нее не было ни друзей, ни посетителей?

– Не знаю. – Тил пристально посмотрел на дверь спальни, затем резко открыл ее. – Выходи оттуда, детка! Не надо подслушивать.

– Я не подслушиваю, Айвен! – За время отсутствия молодой человек оделся в ярко-красный свитер и вельветовые брюки. Он выглядел очень привлекательно, и от него пахло туалетной водой. – Я живу здесь, – сердито проговорил он, – и ты не должен затыкать мне рот.

– Может быть, мистер Челл может нам помочь? – спросил Уэксфорд, едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться.

– Между прочим, может быть, и смогу. – Челл кокетливо повел плечом в сторону Тила и улыбнулся старшему инспектору победоносной улыбкой. – Я видел девушку, которая искала Лавди Морган.

– Когда это было, мистер Челл?

– Ой, не знаю. Не очень давно. Это была молодая девушка; она приехала на машине, красном мини. Я выходил из дому, а она стояла на ступеньках и смотрела на звонки. Сказала, что звонила в восьмую квартиру, но юной леди, кажется, нет дома. Мне показалось забавным, что одна девушка называет так другую, не правда ли? Юная леди! Потом на улице появилась Лавди, поздоровалась с этой девушкой, и они вместе поднялись наверх.

Было видно, что все это задело Тила. Казалось, его совершенно выбило из колеи то, что Челл рассказал Уэксфорду так много ценного, а он – так мало.

– Так-так, опиши-ка эту девушку, детка, – обиженно попросил он. – Опиши ее. Видите, мистер Уэксфорд, у нас здесь есть внимательный наблюдатель, который ничего не упускает.

Не обращая внимания на эти слова, Уэксфорд спросил:

– Как она выглядела?

– Ну, конечно, не совсем шик-блеск – вы меня понимаете? – Парень хихикнул. – Короткие волосы, одета была в темно-синее пальто, на руках перчатки, – добавил он так, словно эта последняя деталь была какой-то неслыханной принадлежностью особого рода.

– Полный и детальный портрет, – ехидно заметил Тил. – Какого цвета у нее глаза, какой рост – не имеет никакого значения. Главное, на ней были перчатки. Теперь остается всего лишь найти подходящую юную леди в перчатках – и убийца перед вами! Вперед! А теперь – давай, беги к своему зеркалу, детка, и посмотри, кто из нас умнее.

Только очутившись на улице, Уэксфорд вспомнил, что оставил «Утопию» на столе у Тила. Ну и пусть остается! Он не мог допустить даже мысли подняться из-за нее еще раз по этим лестницам да вновь угодить в колоссальный скандал, который наверняка сейчас разразился между двумя сожителями. Вместо этого направился в конец тупика, где у мостовой стояли два коротких и толстых каменных столба, и стал рассматривать уродливую церковь.

Как и в одежде Пегги Поуп, здесь каждая деталь, которая была частью очень непривлекательного целого, казалась выбранной специально для того, чтобы сделать это целое еще более отвратительным. Уэксфорд спрашивал себя, что за люди проектировали это чудовище и когда его построили? В его архитектуре не было никаких признаков классицизма или готики и вообще аналогий с каким бы то ни было стилем. Приземистое и убогое сооружение. Возможно, в углублениях с обратной его стороны и есть какие-то окна, но на фасаде находился единственный круг из красного стекла размером чуть больше велосипедного колеса. Он был расположен над закругленным фронтоном из коричневатого кирпича. По всему фасаду, сложенному красным кирпичом, проглядывали малоприметные поперечные вкрапления черного и бледно-желтого кирпича.

Маленькая дверь походила на садовую калитку. Уэксфорд попробовал открыть ее, но она оказалась запертой. Остановившись у гранитной таблички, он прочитал: «Храм Апокалипсиса. Только избранные спасутся».

Тяжелая рука, опустившаяся на его плечо, заставила Уэксфорда обернуться.

– Уходите, – сказал стоявший перед ним бородатый человек в черном. – Здесь не место грешникам.

– Будьте добры убрать руку с моего пальто, – резко потребовал Уэксфорд.

Видимо не ожидая такого вызова, человек подчинился. Он свирепо смотрел на Уэксфорда бесцветными глазами, сверкавшими фанатичным блеском.

– Я вас не знаю.

– Что, однако, не дает вам права действовать так агрессивно. Я вас знаю. Вы – священник этой церкви.

– Пастырь. Чего вы хотите?

– Я – офицер полиции, расследую дело об убийстве мисс Лавди Морган.

Пастырь спрятал руки под свою черную мантию.

– Убийстве? Не знаю я ни о каком убийстве. Я не читаю газет. Мы в стороне от всего этого.

– Истинно по-христиански, – заметил Уэксфорд. – Эта девушка посещала вашу церковь, вы знали ее.

– Нет. – Пастырь энергично закачал головой. Он выглядел злым и глубоко оскорбленным. – Я долго отсутствовал, был болен, и кто-то другой исполнял мои обязанности. Может быть, она приходила к нему. Может быть, по неведению он принял ее за одну из пятисот.

– Пятисот?

– Нас именно столько: это – число избранных на всей земле. Мы никого не обращаем в свою веру. Быть одним из «Детей Апокалипсиса» – это значит появиться на свет у родителей, которые оба – члены нашего братства; таким образом, с рождением численность увеличивается, а со смертью – уменьшается. Пятьсот. – Подобрав тяжелые складки своего одеяния и обернув их вокруг себя, он пробормотал: – У меня много работы. Удачного вам дня, – и направился к Куипс-Лейн.

Уэксфорд пошел к северным воротам кладбища. С этой стороны земля была отдана под могилы католиков. Судя по всему, здесь недавно кого-то хоронили, потому что цветы, принесенные родными и друзьями покойного, увядали на мартовском ветру. Он пошел по незнакомой тропинке, которая вилась среди могил приверженцев греческой ортодоксальной веры, и заметил эпитафию на могиле русской княгини. Ее имя напомнило ему романы Толстого со списком действующих лиц. Уэксфорд попытался разобрать надпись, сделанную кириллицей, но тут чья-то тень надвинулась на могилу и незнакомый голос произнес:

– Татьяна Александровна Кратова.

Уже во второй раз за сегодняшний день произошла неожиданность именно в момент чтения. Кто же на этот раз? Еще один церковный священник, который тоже будет делать ему замечания и корить за невежество? На этот раз он сам медленно повернулся и встретился глазами с крупным человеком в короткой дубленке. Он стоял, засунув руки в карманы, и, улыбаясь, следил за Уэксфордом.

– Вы знаете, кто она такая? – спросил Уэксфорд. – Как случилось, что она похоронена здесь?

Человек кивнул.

– Существует очень немного вещей, которых я не знаю и которые касаются этого кладбища да и самого Кенберна, – ответил он. В его последних словах прозвучал какой-то юношеский энтузиазм. – Я – эксперт по Кенберн-Вейл, ходячий кладезь информации. – Он постучал себя по голове. – Здесь находятся ненаписанные книги по истории и географии.

– Так, значит, вы… – как же его называл Говард? – Вы – «Нотберн пропертиз»? – задал он глупый вопрос.

– Президент, – кивнул человек и крепко пожал руку Уэксфорда. – Стивен Дербон. Как поживаете?

Глава 7

…нет такого, кто не кажется себе столь умным, что ему нет надобности одобрять другого.

Они вышли на поляну, продуваемую ветром, и теперь, когда Уэксфорд разглядел своего нового знакомого более внимательно, он обнаружил, что перед ним состоятельный человек. На нем был костюм, стоивший такую сумму, о которой Уэксфорд не мог и мечтать, туфли ручной работы и часы с широким золотым браслетом.

– Вы приезжий, не так ли? – спросил Дербон.

– Я в отпуске.

– И решили посмотреть место, где недавно было совершено убийство?

Хотя тон Дербона оставался дружеским и приятным, Уэксфорду показалось, что в нем сквозят нотки неприязни, которую он и сам иногда испытывал, разговаривая с этими отвратительными любителями достопримечательностей.

– Я, конечно, слышал об этом убийстве, – отозвался он, – но меня интересует само кладбище.

– Вы, вероятно, не согласитесь с людьми, которые предлагают передать эту землю в пользование государства и начать здесь строительство.

– Я не знал, что существует такая проблема, – сказал Уэксфорд и, увидев, что его собеседник нахмурился, спросил: – А вы против строительства? Против обновления этого места?

– Вовсе нет, – энергично возразил Дербон. – Я сам довольно активно участвую в преобразованиях в Кенберн-Вейл. Не знаю, какие места вам уже удалось посмотреть, но, к примеру, к обустройству Копленд-сквер я имею непосредственное отношение – это моя работа! Или дом старого Монфорта. Целью деятельности моей компании является восстановление, насколько это возможно, сооружений, построенных в георгианскую и ранневикторианскую эпохи. Я пытаюсь уберечь их от необоснованного уничтожения, которое сейчас происходит. Не желаю видеть, как такие достопримечательности, вроде, например, этого кладбища, сровняют с землей, чтобы… – Он простер руки и горячо продолжил: – Чтобы на их месте появились безликие бетонные джунгли!

– Вы живете в Кенберн-Вейл? – поинтересовался Уэксфорд, когда они вместе шли по тропинке, ведущей к «собору Святого Петра» и главным воротам.

– Я здесь родился и люблю каждую пядь этой земли, но живу в Челси на Лейсбрук-Плейс. Кенберн-Вейл не нравится моей супруге. Настанет день, когда я добьюсь своего. У меня мечта сделать из него новый Ньюхемпстед; он станет преемником фешенебельного Челси. Я смогу сделать это, смогу! – Он снова воздел руку, задев ею ветку падуба, с которой на них обрушился дождь пыли. – Хочу показать людям все, что здесь есть на самом деле, то, что скрыто за грязью, накопившейся за век, – прекрасные фасады, большие скверы… Я конечно же мог бы показать вам кладбище, только не думаю, что у вас есть время, и… ну, в общем, это довольно… я не в состоянии…

– Убийство, – сказал Уэксфорд, интуитивно почувствовав причину. – Это убийство на какое-то время испортило ваше отношение к нему?

– В каком-то смысле – да. Да, испортило. – Дербон одобрительно взглянул на собеседника. – Вы очень умны, если догадались об этом. Понимаете, все усугубляется тем, что именно эта девушка приходила ко мне в поисках работы. Я сам беседовал с ней. То, что ее тело положили в эту могилу, представляется мне осквернением. – Он пожал плечами. – Давайте не будем говорить об этом. Что вы думаете вон о том сооружении? – спросил он, указывая на здание из песчаника. – Возведено в 1855 году, и никаких следов готики, при этом утрачено искусство соперничества с классикой, и здесь налицо эксперимент с византийским стилем. Обратите внимание на длину этих колони… – И, подхватив Уэксфорда под руку, он погрузился в лекцию об архитектурных стилях, пересыпая ее специальными словами и терминами, которые Уэксфорду почти ни о чем не говорили. Некоторая неразбериха, возникшая в голове слушателя, передалась рассказчику; он внезапно остановился и сказал: – Я вам надоел.

– Нет-нет, что вы! Просто я не очень сведущий в этом человек, но все очень интересно и увлекательно.

– Правда? – Президент «Нотберн пропертиз» явно не привык к такой чуткой аудитории. – Вот что я вам скажу, – увлеченно продолжил он, – что, если нам встретиться как-нибудь вечером? В Лейсбрук-Хаус. Я покажу вам карты этого места, каким оно было сто пятьдесят лет назад. У меня есть документы, касающиеся этих старых домов, которые действительно вас заинтересуют. Что вы об этом скажете?

– С большим удовольствием.

– Давайте подумаем: сегодня вторник. Что, если в субботу вечером? Приходите в половине девятого, немного выпьем и вместе посмотрим карты. А сейчас, может быть, подвезти вас куда-нибудь?

Но Уэксфорд отказался от последнего предложения. Этот человек был так добр и радушен, что представиться ему сейчас инспектором, да еще связанным с полицейской частью Кенберн-Вейл, означало бы оказаться в его глазах шпионом.

Однако вместо того, чтобы вернуться в полицейскую часть, Уэксфорд пошел в восточном направлении вдоль Ламмас-Гроув, решив отыскать магазин «Ситансаунд». Припаркованная полицейская машина указала ему на магазин раньше, чем вывеска. За рулем сидел сержант Клементс. Он радостно поприветствовал Уэксфорда:

– Вы уже пообедали, сэр?

– Я подумал, что смогу сделать это в вашей столовой, – ответил, усаживаясь рядом с ним, старший инспектор. – Что вы мне посоветуете?

– Я всегда стараюсь обедать дома, если есть возможность. Я живу здесь за углом. Мне нравится видеться с мальчишкой – ведь он уже спит, когда я возвращаюсь с работы.

– Вашим сыном?

Клементс ответил не сразу. Он пристально смотрел на молодого человека, выгружавшего что-то из фургона «Ситансаунд», но Уэксфорду показалось, что сержант делает вид, будто отвлекся от разговора, поэтому повторил свой вопрос. Здоровый розовый цвет щек Клементса сменился темно-красным. Откашлявшись, он объяснил:

– На самом деле мы хотим его усыновить. Нам дали его на три месяца – испытательный срок, но его мать уже подписала согласие, и на будущей неделе мы получим постановление. – Руки сержанта медленно скользили по рулю. – Если его мать передумает, это, наверное, убьет мою жену.

Его растерянность и неуверенность передались и Уэксфорду, однако в этом он ничем не мог помочь собеседнику.

– Ну, если она дала согласие…

– Да, конечно, сэр. Именно это я и говорю жене. На девяносто девять процентов это так. Все оформлено в официальных инстанциях, но бывает, что родные матери меняют решение в последнюю минуту, и тогда суд на их стороне, даже если эта мать давала письменное согласие.

– Вы знаете мать ребенка?

– Нет, сэр, так же как и она нас. Для нее мы – лишь порядковый номер. Это делается через так называемого агента по надзору из органов опеки; на самом деле нам дали испытательный срок. Когда наступит назначенный день, мы с женой должны будем пойти в суд; жена будет сидеть с мальчиком на коленях, – милая деталь, не правда ли? – потом вынесут постановление, и ребенок станет нашим навсегда, как будто это наш собственный сын. – Голос Клементса дрогнул. – Однако ничто не может помочь изгнать мысль, что существует один процент вероятности – что-то может пойти не так.

Уэксфорд уже начал жалеть, что затронул эту тему. Руль, по которому скользили руки сержанта, стал влажным, и Уэксфорд заметил, как пульсирует вена на его левом виске. Когда Клементс произнес последние слова, показалось, что он вот-вот расплачется.

– Как я понял, мистер Форчун сейчас находится в магазине? – спросил Уэксфорд, меняя тему разговора. – А что это за парень в фургоне?

– Это Брайан Грегсон, сэр. По-моему, вам о нем говорили. У него хорошие друзья – все они постарались обеспечить ему алиби. – Сержант уже переключился с личных проблем на расследуемое дело, поэтому голос его стал спокойнее. – Это один из инженеров «Ситансаунда» – единственный холостяк.

Уэксфорд припомнил, что Говард упоминал о Грегсоне, но только по делу, а не по фамилии.

– А что известно о его алиби и почему оно ему необходимо? – спросил он.

– Он чуть ли не единственный мужчина, который общался с так называемой Лавди Морган.

Траппер, смотритель кладбища, видел, как Грегсон однажды вечером подвозил ее на фургоне домой, а один из техников сказал, что этот парень иногда разговаривал с ней в магазине.

– Негусто, не правда ли? – заметил Уэксфорд.

– Да и с алиби на тот вечер в пятницу у него тоже негусто. Он утверждает, что был в «Сайк-клаб» в Ноттинг-Хилл – это местечко, куда заходят выпить, сэр. Бог знает что еще они делают там, но эти четверо негодяев говорят, будто он находился там вместе с ними с семи до девяти. Трое из них уже были под следствием. Нельзя верить ни единому их слову. Ну посмотрите на него, сэр! Вам не кажется, что ему есть что скрывать?

Брайан Грегсон был изящным, красивым молодым человеком и выглядел моложе своего возраста (по словам Говарда, ему было двадцать два года). Его тонкие, как у подростка, руки казались слишком слабыми для того, чтобы поднимать ящики, которые он перетаскивал из фургона в магазин. На взгляд Уэксфорда, у него был вид человека, который полагал, что если он будет суетиться, создавая впечатление поглощенного выполнением трудной работы, то сможет остаться незамеченным и избежать назойливого внимания представителей власти. Но как бы он ни старался бегать туда и обратно со своим грузом, его работа неизбежно должна была прерваться: когда он в очередной раз приблизился к кузову фургона, исподволь поглядывая на полицейскую машину, из «Ситансаунда» вышел рыжеволосый человек с резкими чертами лица, кивнул ему и позвал:

– Грегсон! На минуточку!

– Это инспектор Бейкер, сэр, – пояснил Клементс. – Сейчас он из него все выжмет, скажет ему пару слов, которые его отец давно уже должен был ему сказать.

Уэксфорд огорчился, хорошо понимая, что сейчас произойдет; он был готов выскочить из машины, но не в его власти было воспрепятствовать этому.

– Порочный, как и вся нынешняя молодежь, – продолжал между тем Клементс. – Возьмите хотя бы этих девиц, рожающих внебрачных детей; у них ведь не больше понятия об ответственности, чем… чем у кроликов. – Последнее слово он применил, восхищаясь собственной прозорливостью, видимо полагая, что старший инспектор, будучи человеком из провинции, должен быть хорошо знаком с поведением этих млекопитающих. – Они не умеют за ними ухаживать. Если бы вы видели нашего мальчика, когда мы его только взяли! Худой, бледный, из носа все время течет. По-моему, он не видел свежего воздуха с самого дня своего рождения. Это несправедливо! – горячо воскликнул сержант. – Они не хотят этих детей; они бы сделали аборт, если бы не было уже поздно, тогда как у такой честной, порядочной, набожной женщины, как моя жена, выкидыш за выкидышем, и это разрывает ее сердце. Я бы посадил их всех за решетку, я бы…

– Ну что вы, не расстраивайтесь, сержант… – Уэксфорд не знал, что сказать, дабы его успокоить. Он пытался вспомнить какие-нибудь обычные слова утешения, но прежде чем отыскал их, дверь машины открылась, и Говард представил его инспектору Бейкеру.

С того самого момента, как они сели за стол в пабе «Великий князь», стало ясно, что Бейкер из тех людей, которые, как некоторые нетерпеливые ученые и философы, вначале создают теорию, а затем подгоняют под нее факты, а все, что не вписывается в схему, должно быть признано негодным, тогда как самые незначительные данные чрезмерно преувеличиваются. Уэксфорд размышлял над этим про себя, не произнося ни слова. После обязательного рукопожатия и бормотания нескольких неискренних дежурных слов Бейкер изо всех сил постарался исключить Уэксфорда из обсуждения, ловко распорядившись усадить его в конце стола, а сам сел напротив Говарда.

Было совершенно ясно, что для Бейкера Грегсон был кандидатом в убийцы Лавди Морган. Свое предположение он основывал на репутации этого молодого человека: судимость за грабеж, друзья и то, что инспектор назвал мужской дружбой с Лавди:

– Он крутился около нее в магазине, сэр, подвозил ее на своем фургоне.

– Нам известно, что он однажды подвозил ее.

У Бейкера был резкий неприятный голос. Несмотря на то что ему удалось избавиться от грамматических ошибок, в его речи остались характерные для кокни[11]11
  Кокни – насмешливое прозвище уроженца Лондона из средних и низших слоев населения, говорящего на особом диалекте.


[Закрыть] интонации; все, о чем он ни говорил, звучало очень резко.

– Найти свидетеля для каждого раза, когда они были вместе, – нереально, на это мы не можем рассчитывать. В этом магазине только они молодого возраста, и не говорите мне, что такая девица, как Морган, не поощряла внимания этого Грегсона.

Опустив глаза, Уэксфорд смотрел в свою тарелку. Ему никогда не нравилось, когда женщин называли только по фамилии, не упоминая их имен, – шла ли речь о проститутке или преступнице. Лавди не была ни той ни другой. Он поднял глаза и взглянул на Говарда, когда тот спросил:

– Что вы можете сказать о мотивах?

Бейкер пожал плечами:

– Морган вначале поощряла его ухаживания, а потом дала от ворот поворот.

Уэксфорд не хотел перебивать инспектора, но не выдержал:

– На кладбище?

Инспектор среагировал как старомодные родители за обеденным столом, когда их перебивает ребенок – существо, имеющее право только сидеть и есть рядом, но не говорить. Правда, Бейкер всем своим видом давал понять, что предпочел бы еще и не видеть Уэксфорда. Он посмотрел на старшего инспектора пронзительным и неодобрительным взглядом и попросил повторить то, что он только что сказал.

Уэксфорд повторил:

– По-вашему, люди могут захотеть заниматься любовью на кладбище?

На какой-то момент показалось, что сейчас он, как Клементс, скажет, что «они» могут делать что угодно и где угодно. Бейкер был явно разочарован упоминанием Уэксфорда о занятии любовью, но не выразил этого прямо, а только заметил: