Текст книги "Весна. Произведения русских писателей о весне"

Составитель С. Ф. Дмитренко
Весна. Произведения русских писателей о весне

Родителям, учителям и любознательным школьникам

Эта книга не заменяет, а существенно дополняет традиционные хрестоматии и сборники по литературному чтению. Поэтому вы не найдёте здесь многих знаменитых произведений, постоянно перепечатывающихся и включённых в названные книги. К счастью, русская литература неисчерпаемо богата, и расширять свой круг чтения можно бесконечно, было бы увлечение.

Эта книжка – одна из четырёх в серии, посвящённых временам года. Об «утре года», весне и связанных с нею сюжетах рассказывают стихи и проза русских поэтов и писателей XIX – ХХ веков. А открывается сборник русскими народно-поэтическими, фольклорными песнями. Именно весне в нашей народной календарной поэзии посвящено множество песен, присловий, загадок, удивительных по своей художественной красоте и гармоничности. Так, песни масленицы посвящены древнейшему празднику, и разделяющему и соединяющему две половины года – осенне-зимнюю и весенне-летнюю, тёмное и светлое, студёное и солнечное.

В эпоху всеобщего распространения Интернета и лёгкости получения посредством его любой справки и пояснения мы решили обойтись без систематических комментариев к текстам и подробных биографических справок о писателях. Кому-то из читателей они могут понадобиться, кому-то – нет, но во всяком случае каждый школьник получает прекрасную возможность убедиться, что самостоятельный поиск толкований непонятных слов и выражений в Интернете не менее увлекателен, чем знаменитые «стрелялки» и тому подобные аттракционы.

Также надеемся, что чтение книг нашей серии вызовет у школьников желание прочитать и другие произведения прекрасных русских писателей, тем более что некоторые печатаемые здесь стихотворения и прозу мы по понятным причинам вынуждены давать в сокращении.

Доброго вам чтения!

Песня масленицы

 
То не ветры буйные взбушевалися,
То не реки быстрые разыгралися, —
То люди с масленкой распрощалися.
Отъезжаю я в леса дремучие,
Увезу с собой снега сыпучие,
Снега сыпучие, морозы трескучие.
А вам – встретить весну красную.
Ладьте борону, правьте сошеньку,
Чтоб уработати землю-матушку,
Чтоб засеять её зерном-золотом…
Поле – морюшко, хлеб волнуется,
Наливной колос к земле клонится…
И пойдёте с серпом гулять по полю,
Жать, вязать в снопы рожь высокую,
И на меже в скирды снопы сложите, —
Полны закрома зерна-золота!
 

Веснянки

«С летом зимушка повстречалася…»

 
С летом зимушка повстречалася,
О здоровьице всё справлялася:
– Бью челом тебе, лето тёплое!
– Ой, здорова будь, зима снежная.
– Почему тебя величают все,
Меня, зимушку, проклинают все?
– Потому что ты больно лютая,
И холодная, и голодная.
Я же сытое, да и тёплое,
Все луга, все леса орошаю я,
Все луга, все леса оживляю я!
 

«Жаворонки, прилетите…»

 
Жаворонки, прилетите,
Красну вёсну принесите!
Нам зима-то надоела,
И весь хлеб у нас поела,
И дрова все пожгла,
И солому всю пожгла,
Молоко всё унесла!
 
 
Жавороночек!
Принеси весну
На своём хвосту,
На сохе, бороне,
На ржаной копне,
На ржаной копне,
На овсяном снопе!
 
 
Жаворонок, жаворонок!
На тебе зиму,
А нам – лето!
На тебе сани,
А нам – телегу!
 

«Приди, приди, весна…»

 
Приди, приди, весна,
Приди, приди, красна.
Принеси нам дождя,
Принеси цветочки
Нам свить веночки.
Едет весна, едет
На золотом коне,
В зелёном саяне,
Правой ручкой сеет.
Везёт, везёт весна,
Везёт, везёт красна
Ясные денечки,
Чистые дождочки,
Зелёные травы,
Красные цветочки
Нам на веночки!
 

Фёдор Глинка

Весна

 
Уже душистей стали ели,
И пахнет в воздухе смолой;
Уже луга зазеленели,
И мох кудрится над скалой.
 
 
Разделись синие заливы,
И лодки ходят по реке;
Уже заколосились нивы,
И слышно стадо вдалеке…
 
 
И воздух полон тишиною,
И как им сладостно дышать!
Так сердце с жизнью неземною
Вдыхает неба благодать.
 

Между 9 марта – 31 мая, 1826

Александр Бестужев

Оживление

 
Чуть крылатая весна
Радостью повеет,
Оживает старина,
Сердце молодеет;
Присмирелые мечты
Рвут долой оковы,
Словно юные цветы
Рядятся в обновы,
И любви златые сны,
Осеняя вежды,
Вновь и вновь озарены
Радугой надежды.
 

<1829>

Фёдор Тютчев

Весна

 
Как ни гнетёт рука судьбины,
Как ни томит людей обман,
Как ни браздят чело морщины
И сердце как ни полно ран,
Каким бы строгим испытаньям
Вы ни были подчинены, —
Что устоит перед дыханьем
И первой встречею весны!
 
 
Весна… она о вас не знает,
О вас, о горе и о зле;
Бессмертьем взор её сияет
И ни морщины на челе.
Своим законам лишь послушна,
В условный час слетает к вам,
Светла, блаженно-равнодушна,
Как подобает божествам.
 
 
<…>
 

<1838>

Алексей К. Толстой

«Вновь растворилась дверь на влажное крыльцо…»

 
Вновь растворилась дверь на влажное
крыльцо,
В полуденных лучах следы недавней стужи
Дымятся. Тёплый ветр повеял нам в лицо
И морщит на полях синеющие лужи.
 
 
Ещё трещит камин, отливами огня
Минувший тесный мир зимы напоминая,
Но жаворонок там, над озимью звеня,
Сегодня возвестил, что жизнь пришла
иная.
 
 
И в воздухе звучат слова, не знаю чьи,
Про счастье, и любовь, и юность,
и доверье,
И громко вторят им бегущие ручьи,
Колебля тростника желтеющие перья.
 
 
Пускай же, как они по глине и песку
Растаявших снегов, журча, уносят воды,
Бесследно унесёт души твоей тоску
Врачующая власть воскреснувшей природы!
 

25 декабря 1870

Аполлон Майков

«Боже мой! вчера – ненастье…»

 
Боже мой! вчера – ненастье,
А сегодня – что за день!
Солнце, птицы! блеск и счастье!
Луг росист, цветёт сирень…
А ещё ты в сладкой лени
Спишь, малютка!.. О, постой!
Я пойду, нарву сирени,
Да холодною росой
Вдруг на сонную-то брызну…
То-то сладко будет мне
Победить в ней укоризну
Свежей вестью о весне!
 

1855

Афанасий Фет

Ещё майская ночь

 
Какая ночь! На всем какая нега!
Благодарю, родной полночный край!
Из царства льдов, из царства вьюг
и снега
Как свеж и чист твой вылетает май!
 
 
Какая ночь! Все звёзды до единой
Тепло и кротко в душу смотрят вновь,
И в воздухе за песнью соловьиной
Разносится тревога и любовь.
 
 
Берёзы ждут. Их лист полупрозрачный
Застенчиво манит и тешит взор.
Они дрожат. Так деве новобрачной
И радостен и чужд её убор.
 
 
Нет, никогда нежней и бестелесней
Твой лик, о ночь, не мог меня томить!
Опять к тебе иду с невольной песней,
Невольной – и последней, может быть
 

1857

Николай Некрасов

«Надрывается сердце от муки…»

 
Надрывается сердце от муки,
Плохо верится в силу добра,
Внемля в мире царящие звуки
Барабанов, цепей, топора.
Но люблю я, весна золотая,
Твой сплошной, чудно-смешанный шум;
Ты ликуешь, на миг не смолкая,
Как дитя, без заботы и дум.
В обаянии счастья и славы,
Чувству жизни ты вся предана, —
Что-то шепчут зелёные травы,
Говорливо струится волна;
В стаде весело ржёт жеребёнок,
Бык с землёй вырывает траву,
А в лесу белокурый ребенок —
Чу! кричит: «Парасковья, ау!»
По холмам, по лесам, над долиной
Птицы севера вьются, кричат,
Разом слышны – напев соловьиный
И нестройные писки галчат,
Грохот тройки, скрипенье подводы,
Крик лягушек, жужжание ос,
Треск кобылок, – в просторе свободы
Всё в гармонию жизни слилось…
Я наслушался шума инова…
Оглушённый, подавленный им,
Мать-природа! иду к тебе снова
Со всегдашним желаньем моим —
Заглуши эту музыку злобы!
Чтоб душа ощутила покой
И прозревшее око могло бы
Насладиться твоей красотой.
 

1863

Алексей Жемчужников

С гор потоки

 
Весна, весна – по всем приметам,
Куда теперь я ни взгляну;
Весна с улыбкой и приветом…
Затем жить стоит в мире этом,
Чтоб видеть русскую весну!
 
 
Повсюду жизни дар небесный
Нисходит радостно к полям, —
И в то же время повсеместно
Всё о страданьях смерти крестной
Великий пост вещает нам.
 
 
То в мир земной, то в идеальный
Мечты уносятся мои,
Когда, под благовест печальный,
В лучах весны первоначальной
Журчат весёлые ручьи.
 

1893

Стенькино

Алексей Плещеев

Весна

 
Уж тает снег, бегут ручьи,
В окно повеяло весною…
Засвищут скоро соловьи,
И лес оденется листвою!
 
 
Чиста небесная лазурь,
Теплей и ярче солнце стало,
Пора метелей злых и бурь
Опять надолго миновала.
 
 
И сердце сильно так в груди
Стучит, как будто ждёт чего-то,
Как будто счастье впереди
И унесла зима заботы!
 
 
Все лица весело глядят.
«Весна!» – читаешь в каждом взоре;
И тот, как празднику, ей рад,
Чья жизнь – лишь тяжкий труд и горе.
 
 
Но резвых деток звонкий смех
И беззаботных птичек пенье
Мне говорят – кто больше всех
Природы любит обновленье!
 

1872

Арсений Голенищев-Кутузов

«Прошумели весенние воды…»

 
Прошумели весенние воды,
Загремели весёлые грозы,
В одеяньях воскресшей природы
Расцвели гиацинты и розы.
 
 
Принеслись от далеких поморий
Перёлетные певчие птицы;
В небесах светлоокие зори
Во всю ночь не смыкают зеницы.
 
 
Но и в бледной тиши их сияний
Внятен жизни таинственный лепет,
Внятны звуки незримых лобзаний
И любви торжествующей трепет.
 
 
Пробудись же в сердцах, умиленье,
Расступись, мрак печали угрюмый,
Прочь гнетущее душу сомненье,
Прочь недобрые, зимние думы!
 
 
Сердце полно живительной веры
В эти громы победной природы,
В эти песни о счастье без меры,
В эти зори любви и свободы!
 

1884

Спиридон Дрожжин

«Жар весенних лучей…»

 
Жар весенних лучей
И томит и живит,
С гор спадая, ручей
По каменьям журчит,
Старый пахарь межой
За сохою идёт,
А в селе за рекой
Кто-то песню ведёт.
Смотрит весело день
На поля и леса,
Только облачка тень
Бороздит небеса.
 

1880

Константин Фофанов

После грозы

 
Остывает запад розовый,
Ночь увлажнена дождём;
Пахнет почкою берёзовой,
Мокрым щебнем и песком.
 
 
Пронеслась гроза над рощею;
Поднялся туман с равнин.
И дрожит листвою тощею
Мрак испуганных вершин.
 
 
Спит и бредит полночь вешняя,
Робким холодом дыша.
После бурь весна безгрешнее,
Как влюблённая душа.
 
 
Вспышкой жизнь её сказалася;
Ей любить пришла пора —
Засмеялась… разрыдалася…
И умолкла до утра!..
 

1892

«Под напев молитв пасхальных…»

 
Под напев молитв пасхальных
И под звон колоколов,
К нам летит весна из дальних
Из полуденных краев.
 
 
В зеленеющем уборе
Млеют тёмные леса,
Небо блещет, точно море,
Море – точно небеса.
 
 
Сосны – в бархате зелёном,
И душистая смола
По чешуйчатым колоннам
Янтарями потекла.
 
 
И в саду у нас сегодня
Я заметил, как тайком
Похристосовался ландыш
С белокрылым мотыльком
 

1887

Марина Цветаева

«Сини подмосковные холмы…»

 
Сини подмосковные холмы,
В воздухе чуть тёплом – пыль и дёготь.
Сплю весь день, весь день смеюсь, —
должно быть,
Выздоравливаю от зимы.
 
 
Я иду домой возможно тише.
Ненаписанных стихов – не жаль!
Стук колёс и жареный миндаль
Мне дороже всех четверостиший.
 
 
Голова до прелести пуста,
Оттого что сердце – слишком полно!
Дни мои, как маленькие волны,
На которые гляжу с моста.
 
 
Чьи-то взгляды слишком уж нежны
В нежном воздухе, едва нагретом…
– Я уже заболеваю летом,
Еле выздоровев от зимы.
 

13 марта 1915

Пасха в апреле

 
Звон колокольный и яйца на блюде
Радостью душу согрели.
Что лучезарней, скажите мне, люди,
Пасхи в апреле?
Травку ласкают лучи, догорая,
С улицы фраз отголоски…
Тихо брожу от крыльца до сарая,
Меряю доски.
В небе, как зарево, вешняя зорька,
Волны пасхального звона…
Вот у соседей заплакал так горько
Звук граммофона,
Вторят ему бесконечно-уныло
Взвизги гармоники с кухни…
Многое было, ах, многое было…
Прошлое, рухни!
Нет, не помогут и яйца на блюде!
Поздно… Лучи догорели…
Что безнадежней, скажите мне, люди,
Пасхи в апреле?
 

Москва. Пасха, 1910

Алексей Ремизов
(Из книги «Посолонь»)

Весна-красна монашек

Мне сказали, там кто-то пришёл, в сенях стоит.

Вышел я из комнаты, а там, гляжу, – монашек стоит.

– Здравствуй! – говорит и смотрит на меня пристально, словно проверяет что-то.

Маленький монашек, беленький.

– Здравствуй, что тебе надо?

– Так, по домикам хожу. – Подаёт мне веточку.

– Что это, монашек, никак листочки!

– Листочки. – И улыбается.

А я уж от радости не знаю, что и делать. Комната, рамы – и вдруг эта ветка с зелёными, совсем-совсем крохотными маслеными листочками.

– Хочешь, монашек, баранок турецких, у нас тут на углу пекут?

– Нет.

– Чего же тебе, молочка хочешь?

– Нет.

– Ну, яблочков?

– Медку бы съел немножко.

– Медку… Господи, монашек!.. Я тебя где-то видел.

Монашек улыбается.

Крепко держу зелёную ветку. Листочки выглядывают.

Моя ветка, мои листочки!

Монашек стоит, улыбается.

Красочки

– Динь-динь-динь…

– Кто там?

– Ангел.

– Зачем?

– За цветом.

– За каким?

– За незабудкой.

Вышла Незабудка, заискрились синие глазки. Принял Ангел синюю крошку, прижал к тёплому белому крылышку и полетел.

– Стук-стук-стук…

– Кто там?

– Бес.

– Зачем?

– За цветом.

– За каким?

– За ромашкой!

Вышла Ромашка, протянула белые ручки. Пощекотал Бес вертушке жёлтенькое пузичко, подхватил себе на мохнатые лапки и убежал.

– Динь-динь-динь…

– Кто там?

– Ангел.

– Зачем?

– За цветом.

– За каким?

– За фиалкой.

Вышла Фиалка, кивнула голубенькой головкой. Приголубил Ангел черноглазку и полетел.

– Стук-стук-стук…

– Кто там?

– Бес.

– Зачем?

– За цветом.

– За каким?

– За гвоздикой.

Вышла Гвоздика, зарумянились белые щёчки. Бес её в охапку и убежал.

Опять звонил колокольчик – прилетал Ангел, спрашивал цвет, брал цветочек. Опять колотила колотушка – прибегал Бес, спрашивал цвет, забирал цветочек.

Так все цветы и разобрали.

Сели Ангел и Бес на пригорке в солнышко. Бес со своими цветами налево, Ангел со своими цветами направо.

Тихо у Ангела. Гладят тихонько цветочки белые крылышки, дуют тихонько на пёрышки.

Уговор не смеяться, кто засмеётся, тот пойдёт к Бесу.

Ангел смотрит серьёзно.

– В чём ты грешна, Незабудка? – начинает исповедовать плутовку.

Незабудка потупила глазки, губки кусает – вот рассмеётся.

Налево у Беса такое творится, будь ты кисель киселём, и то засмеёшься. Поджигал Бес цветочки: сам мордочку строит – цветочки мордочку строят, сам делает моську – цветочки делают моську, сам рожицы корчит – цветочки рожицы корчат, мяукают, кукуют, юлой юлят и так-то и этак-то – вот как!

Незабудка разинула ротик и прыснула.

– Иди, иди к Бесу! – закричали цветочки.

Пошла Незабудка налево.

Тихо у Ангела. Гладят тихонько цветочки белые крылышки, дуют тихонько на пёрышки.

А налево гуготня – Бес тешится.

Ангел смотрит серьёзно, исповедует:

– В чём ты грешна, Фиалка?

Насупила бровки Фиалка, крепилась-крепилась, не вытерпела и улыбнулась.

– Иди, иди к Бесу! – кричали цветочки.

Пошла Фиалка налево.

Так все цветочки, какие были у Ангела, не могли удержаться и расхохотались.

И стало у Беса многое множество и белых и синих – целый лужок.

Высоко стояло на небе солнышко, играло по лужку зайчиком.

Тут прибежало откуда-то семь бесенят, и ещё семь бесенят, и ещё семь, и такую возню подняли, такого рогача-стрекоча задавать пустились, кувыркались, скакали, пищали, бодались, плясали, да так, что и сказать невозможно.

Цветочки туда же, за ними – и! как весело – только платьица развеваются синенькие, беленькие.

Кружились-кружились. Оголтели совсем бесенята, полезли мять цветочки да тискать, а где под шумок и щипнут, ой-ой как!

Измятые цветочки уж едва качаются. Попить запросили.

Ангел поднялся с горки, поманил белым крылышком тёмную тучку. Приплыла тёмная тучка, улыбнулась. Пошёл дождик.

Цветочки и попили досыта.

А бесенята тем временем в кусты попрятались. Бесенята дождика не любят, потому что они и не пьют.

Ангел увидел, что цветочкам довольно водицы, махнул белым крылышком, сказал тучке:

– Будет, тучка, плыви себе.

Поплыла тучка. Показалось солнышко.

Ангелята явились, устроили радугу.

А цветочки схватились за ручки да бегом горелками с горки —

 
Гори-гори ясно,
Чтобы не погасло…
 

Очухались бесенята, вылезли из-под кустика да сломя голову за цветочками, а уж не догнать – далеко. Покрутились-повер-телись, показали ангелятам шишики, да и рассыпались по полю.

Тихо летели над полем птицы, возвращались из тёплой сторонки.

Бесенята ковырялись в земле, курлыкали – птичек считали, а с ними и Бес-зажига рогатый.

Кострома

Чуть только лес оденется листочками и тёплое небо завьётся белесыми хохолками, сбросит Кострома свою колючку – ежовую шубку, протрёт глазыньки да из овина на все четыре стороны, куда взглянется, и пойдёт себе.

Идёт она по талым болотцам, по вспаханным полям да где-нибудь на зелёной лужайке и заляжет; лежит-валяется, брюшко себе лапкой почёсывает, брюшко у Костромы мяконькое, переливается.

Любит Кострома попраздновать, блинков поесть да кисельку клюквенного со сливочками да с пеночками. А так она никого не ест, только представляется: поймает своим жёлтеньким усиком мушку какую либо букашку, пососёт язычком медовые крылышки, а потом и выпустит – пускай их!

Теплынь-то, теплынь, благодать одна!

Ещё любит Кострома с малыми ребятками повозиться, поваландаться: по сердцу ей лепуны-щекотуньи махонькие.

Знает она про то, что в колыбельках деется, и кто грудь сосёт, и кто молочко хлебает, зовёт каждое дитё по имени и всех отличить может.

И все от мала до велика величают Кострому песенкой.

На то она и Кострома-Костромушка.

Лежит Кострома, валяется, разминает свои белые косточки, брюшком прямо к солнышку.

Заприметят где ребятишки её рожицу, да айда гурьбой взапуски. И скачут пичужки пёстренькие, бегут бегом, тянутся ленточкой и чувыркают-чивикают, как воробышки.

А нагрянут на лужайку, возьмут друг дружку за руки да кругом вкруг Костромушки и пойдут плясать.

Пляшут и пляшут, поют песенку.

А она лежит, лежона-нежона, нежится, валяется.

– Дома Кострома?

– Дома.

– Что она делает?

– Спит.

И опять закружатся, завертятся, ножками топают-притопывают, а голосочки, как бубенчики, и звенят и заливаются, – не угнаться и птице за такими свистульками.

– Дома Кострома?

– Дома.

– Что она делает?

– Встаёт.

Встаёт Кострома, подымается на лапочки, обводит глазыньками, поводит жёлтеньким усиком, прилаживается: кого бы ей наперёд поймать.

– Дома Кострома?

– Дома.

– Что она делает?

– Чешется.

Так круг за кругом ходят по солнцу вкруг Костромушки, играют песенку, допытывают: что Кострома поделывает?

А Кострома-Костромушка и попила, и поела, и в баню пошла, и из бани вернулась, села чай пить, чаю попила, прикурнула на немножечко, встала, гулять собирается…

– Дома Кострома?

– Дома.

– Что она делает?

– Померла.

Померла Кострома, померла!

И подымается такой крик и визг, что сами звери-зверюшки, какие вышли было из-за ельников на Костромушку поглазеть, лататы на попятный, – вот какой крик и визг!

И бросаются все взахлёст на мёртвую, поднимают её к себе на руки и несут хоронить к ключику.

Померла Кострома, померла!

Идут и идут, несут мёртвую, несут Костромушку, поют песенку.

Вьётся песенка, перепархивает, голубым жучком со цветка по травушке, повевает ветерком, расплетает у девочек коски, машет ленточками и звенит-жужжит, откликается далеко за тем синим лесом.

Поле проходят, полянку, лесок за леском, проходят калиновый мост, вот и овражек, вот ключик – и бежит и недвижен – серая искорка-пчёлка…

И вдруг раскрывает Кострома свои мёртвые глазыньки, пошевеливает жёлтеньким усиком, – ам!

Ожила Кострома, ожила!

С криком и визгом роняют наземь Костромушку да кто куда – врассыпную.

Мигом вскочила Костромушка на ноги да бегом, бегом – догнала, переловила всех, – возятся. Стог из цветочков! Хохоту, хохоту сколько, – писк, визготня. Щекочет, целует, козочку делает, усиком водит, бодается, сама поддаётся, – попалась! Гляньте-ка! гляньте-ка, как забарахтались! – повалили Костромушку, салазки загнули, щиплют, щекочут – мала куча, да не совсем! И! – рассыпался стог из цветочков.

Ожила Кострома, ожила!

Вырвалась Костромушка да проворно к ключику, припала к ключику, насытилась и опять на лужайку пошла.

И легла на зелёную, на прохладную. Лежит, развалилась, валяется, лапкой брюшко почёсывает, – брюшко у Костромы мяконькое, переливается.

Теплынь-то, теплынь, благодать одна!

Там распаханные поля зеленей зеленятся, там в синем лесе из нор и берлог выходят, идут и текут по чёрным утолокам, по пробойным тропам Божии звери, там на гиблом болоте в красном ивняке Леснь-птица гнездо вьёт, там за болотом, за лесом Егорий кнутом ударяет…

Песенка вьётся, перепархивает со цветочка по травушке, пёстрая песенка-ленточка…

А над полем и полем, лесом и лесом прямо над Костромушкой – небо – церковь хлебная, калачом заперта, блином затворена.

Кошки и мышки

Путались мышки в поле. Тащили кулёк с костяными зубами: немало их за зиму попало от ребят в норку. А теперь приходила пора за зуб костяной отдавать зуб железный, а много ли надо зубов, мышки не знали.

Путь им лежал полем в молоденький березняк. Там под Заячьими ушками – ландышами, у Громовой стрелки могли они хорошо примоститься и сладить нелёгкое дело. Ни Громовая стрелка, ни белые Заячьи ушки не выдадут мышек.

Прошёл вечор дождик с громом да с молнией, и жарынь, что твоё лето.

Подвигались мышки не споро.

Одна мышка во главе шла, казала дорогу хвостиком, – свистуха отчаянная, дурила всем мышкам голову.

– Никого я не боюсь, – егозила егоза, подшаркивала розовой лапочкой, – самому Коту на лапу наступлю, ищи-свищи, вывернусь!

Пыхтели мышки, диву давались, да отговор сказывали: накличет ещё беды какой,

ног не соберёшь.

А уж Кот-Котонай и идёт с своей Котофеевной, пыжит седые усищи, поёт песенку.

Мышка на него:

– Кто ты такой?

– Да я Кот-Котонай! – удивился Кот.

– А я тебя не боюсь.

– Чего меня бояться, – завёл Котонай сладко зелёные глазки, – я ничего худого не сделаю.

– А тебе меня не поймать!

– Ну, это ещё посмотрим.

– И не смотревши…

Но уж Кот наершился, прицелил глаз, хотел на мышку броситься.

А мышка стала на пяточки, поджала хвостик промеж лапок, пошевеливает хвостиком.

– Нет уж, – говорит, – так этого не полагается, ты сядь вот тут на камушек и сиди смирно, а нам давай твою Котофеевну, и пускай она меня ловит.

Потянулся Кот-Котонай, мигнул Котофеевне. Пошла Котофеевна к мышкам, сам уселся на камушек, задрал заднюю лапу вверх пальцем, запрятал мордочку в брюшко, стал искаться.

Блоховат был Кот, строковат Котонай, пел песенку.

– Мы с тобой, кошка, станем в серёдку, а они пускай за лапки держатся и пускай вокруг нас вертятся, я куда хо-

чу, туда могу выскочить, а тебе будет двое ворот, вот эти да эти, ну, раз, два, три – лови!

Пискнула мышка да с кона от кошки жиг! – закружилась.

Кошка за мышкой, мышка от кошки, кошка налево, мышка направо, кошка лапкой хвать мышку, а мышка:

– Брысь, кошка! – да за ворота: – Что, кошка, съела?

Крутится, вертится, мечется кошка.

Крутятся, кружатся, вертятся мышки, держатся крепко за лапки, да дальше по полю, да дальше по травке, да дальше по кочкам.

Заманивает мышка-плутовка кошку под Заячьи ушки.

– Где ты, Кот, где, Котонай! – Котофеевна кличет.

Потеряли совсем Кота-седоуса из виду.

Блоховат был Кот, строковат Котонай, пел песенку.

Кошка из кона в ворота:

– Берегись, мышка, поймаю!

Мышка бегом, сиганула – живо-два – да в кон.

Кошка за мышкой, мышка от кошки, крутятся, кружатся мышки, хитрая мышка, плутиха, вот поддаётся, уж прыгнула кошка…

Стой! – березняк, Заячьи ушки, Громовая стрелка…

Туда-сюда, глянь, а мышек и нет – канули мышки.

Изогнула сердито Котофеевна хвостик, надула брезгливо красненький ротик, язычок навострила: «Тут они где-то, а где, не поймёшь».

– Чтоб вас нелёгкая! – И пошла Котофеевна.

Шла искать Котоная, курлыкала.

Вянули ветры, пыхало зноем.

А мышки оскалили зубки, взялись за зубы.

Полкулька растеряли по дороге – эка досада! – спросит с них Громовая стрелка, не даст им железные зубы.

Заячьи ушки – белая стенка загораживали мышек.

И тихо качались берёзы, осыпали на мышек золотые серёжки, висли прохладой.

Гуси-лебеди

Ещё до рассвета, когда черти бились на кулачки, и собиралась заря в восход взойти, и вскидывал ветер шёлковой плеткой, вышел из леса волк в поле погулять.

Канули черти в овраг, занялась заря, выкатилось в зорьке солнце.

А под солнцем рай-дерево распустило свой сиреневый медовый цвет.

Гуси проснулись. Попросились гуси у матери в поле полетать. Не перечила мать, отпустила гусей в поле, сама осталась на озере, села яйцо нести. Несла яйцо, не заметила, как уж день подошёл к вечеру.

Забеспокоилась мать, зовёт детей:

– Гуси-лебеди, домой!

Кричат гуси:

– Волк под горой!

– Что он делает?

– Утку щиплет.

– Какую?

– Серую да белую.

– Летите, не бойтесь…

Побежали гуси с поля. А волк тут как тут. Перенял все стадо, потащил гусей под горку. Ему, серому, только того и надо.

– Готовьтесь, – объявил волк гусям, – я сейчас вас есть буду.

Взмолились гуси:

– Не губи нас, серый волк, мы тебе по лапочке отдадим по гусиной.

– Ничего не могу поделать, я – волк серый.

Пощипали гуси травки, сели в кучку, а уж солнышко заходит, домой хочется.

Волк в те поры точил себе зубы: иступил, лакомясь утками.

А мать, как почуяла, что неладное случилось с детьми, снялась с озера да в поле. Полетала по полю, покликала, видит – пёрышки валяются, да следом прямо и пришла к горке.

Стала она думать, как ей своих найти, – у волка были там и другие гуси, – думала, думала и придумала: пошла ходить по гусям да тихонько за ушко дергать. Который гусь пикнет, стало быть, её – матернин, а который закукарекает, не её – волков.

Так всех своих и нашла.

Уж и обрадовались гуси, содом подняли.

Бросил волк зубы точить, побежал посмотреть, в чём дело.

Тут-то они на него, на серого, и напали. Схватили волка за бока, поволокли на горку, разложили под рай-деревом да такую баню задали, не приведи Бог.

– Вы мне хвост-то не оторвите! – унимал гусей волк, отбрыкивался.

Пощипали-таки его изрядно, уморились да опять на озеро: пора и спать ложиться.

Поднялся волк несолоно хлебавши, пошёл в лес.

Возныла тёмная туча, покрыла небо.

А во тьме белые томновали по лугу девки-пустоволоски да бабы-самокрутки, поливали одолень-траву.

Вылезли на берег водяники, поснимали с себя тину, сели на колоды и поплыли.

Шёл серый волк, спотыкался о межу, думал-гадал о Иване-царевиче.

На озере гуси во сне гоготали.

Кукушка

Давным-давно прилетел кулик из-за моря, принёс золотые ключи, замкнул холодную зиму, отомкнул землю, выпустил из неволья воду, траву, тёплое время.

Размыла речка пески, подмыла берег, подплыла к орешенью и ушла назад в берега.

Расцвела яблонька в белый цвет, поблекли цветы, опадал цвет.

Из зари в зарю перекатилось солнце, повеяли нежные ветры, пробудили поле.

Сторожил кулик поле, ранняя птичка, подчищал носок.

По полю гурьбой шли девочки, рвали запашные васильки, закликали кукушку.

Кукушечье-горюшечье на виловатой сосне соскучилась, не сиделось кукушке в бору, поднялась в луга.

По дубраве дорожка лежит.

Девочки свернули на дорожку. Под широким лопухом несли кукушку, плели венки.

За дубравой на красе стоит гора-круча. На той горе на круче супротив солнца стоит берёзка.

Обливалась росой кудрявая берёзка.

Посадили девочки кукушку на берёзку. Заломили белую, заплели веночком. Схватились рука об руку и пошли вкруг кукушки.

– Кукушечка, боровая, чего в бору не сидела?

– Воли нету, воды нету.

– Где же воля?

– Пошла воля по лугам.

– Где вода?

– Пошла вода по болотам.

– Лети, кукушечка, лети, боровая, в лугах птички поют, соловей свищет.

Сели девочки на примятую траву, поели лепёшек, целовались, покумились друг с дружкой и в венках тронулись к речке.

Там разделись и с берега вошли в воду. По воде пустили венки.

Плыли венки, куковала кукушка.

– Кукушка, кукушка, сколько годов мне осталось жить?

Ушли обнявшись девочки с речки, закатилось солнце.

Вышла из бора старая старуха Ворогуша, пошла с костылём по полю.

Преклонялось поле, доцветал хлеб.

Перехожая звёздочка перешла к горе-круче, заблистала синим васильком.

Плыли венки, куковала кукушка.

– Кукушка, кукушка, сколько годов мне осталось жить?

Красная жар-жаром заря не гасла.

В высокой траве в петушках всю ночь до первых петухов стрекотал кузнец-чирюкан.

У Лисы бал

 
У лисы бал.
– Я пёс.
– Я бас.
– Я баран.
Это ноты.
Барабан.
Трам-там-там,
Трам-там-там.
По высоким горам,
по зелёным долам
чинно шествуем на бал.
Разбреда-емся,
собира-емся,
переходим ров и вал.
Осёл, козёл,
олень да лев,
медведюшка —
звери страшные,
звери важные,
сам с усам,
сам с рогам.
Трам-там-там,
Трам-там-там.
У лисы бал.
– Я пёс.
– Я бас.
– Я баран.
Это ноты.
Барабан.
Трам-там-там,
Трам-там-там.
Там, там.
Там.
 

1907