Текст книги "Байки из баньки"

Чай

Сижу дома, скучно. Надо бы по дому или на участок в огород сходить, дела всякие поделать, а неохота, заленился. Я, конечно, признаюсь, бываю в таком лентяйном положении, но редко, совсем чуть-чуть.

Зря признался, поторопился, а впрочем, чего бояться, если только половинки своей, да она и не узнает, если только кто-нибудь из вас не проговорится.

Да и соседа на участке нету, подгонять меня, чтоб делом занялся, некому. Сижу, вспоминаю, как мы знатно в Витькиной Баньке время проводили за разговорами, «вкусными» разговорами. Скорее бы выходной настал, у меня как раз, как сейчас, к тому времени в сменах рабочих перерыв будет, все соберёмся, попаримся.

Опять сижу, опять скучаю. Иногда встану, по углам похожу, думаю, поможет ходьба моя хандру прогнать? Нет, не помогает, опять сажусь, опять скучаю.

Хотел лень прогнать, поднатужился даже, да где там.

Затаилась, видать, не уходит.

Половинка на работе, раньше вечера не придет, а то бы не до скуки было, присесть не дала бы, застыдила. То ножи не точены, мужика, мол, дома нету, то ещё что-нибудь.

А и хорошо, что нету. Зато скучается спокойно так, дрёмотно.

Почти полдня прошло маеты моей, непростой маеты, нудноватой. Но держусь, терплю, маюсь, а терплю. Да я вообще такой терпеливый, это же не работа, это скука. А к ней привычка нужна, даже характер, а он у меня на этот счёт как раз и имеется.

Не подумайте, что я совсем уж такой безалаберный, ни в коем разе. Это так, нечаянно вырвалось, это не я, это скука надо мной издевается, вот и наплёл на себя напраслину.

Слышу, вроде как дверь скрипнула. Половинка, что ли, раньше пришла, вот ведь не вовремя, и чего пришла, должна же вечером. Состроил морду лица соответствующую невыносимой усталости, показать ей, какой я измождённый после ночной смены приехал.

Выглянул – и глазам своим не поверил. Борисыч в коридоре нарисовался. Самый настоящий Борисыч, даже и не половинка совсем, не похож он на неё.

«Невыносимость» с лица согнал, быстренько стёр.

Ни к чему перед Борисычем немощь свою показывать, не поверит он в неё, враз раскусит, потому как знает меня как облупленного.

– Борисыч, ты! Друг ты мой разлюбезный, как же я рад тебя видеть! Ты даже не представляешь, как рад, спаситель ты мой.

От избытка нахлынувших чувств в голосе у меня запершило, с дрожью запершило. В глазах слезливость образоваться хотела, но не образовалась, постеснялась.

Повис на нём, обнимаю, крепко тискаю от души. Ещё бы, столько терпел в одиночестве, а тут такая радость.

Он тоже меня по плечику похлопал, но не сильно, не как я, а вежливо, с достоинством. Сразу видно, интеллигентный человек, серьёзный до невозможности.

Лень, что во мне затаилась, враз улетучилась, и скука за ней поспешила, и пинка вслед поддать не пришлось, не успел, как они упорхнули. Ловкие, заразы.

– Да я с утра здесь, отгул взял. Вот зашёл, думал, может, жена твоя дома, хотел узнать, когда ты с работы приедешь.

– Какая работа! Плюнь на неё, половинки моей дома нету, я тоже утром приехал, так что совершенно свободен, нам никто мешать не будет. Сейчас за стол сядем, разговоры разговаривать будем. У меня к ним найдётся кое-что, для связки слов. Давай проходи, что ты как неродной в дверях застыл, сейчас всё будет как положено.

– Нет, садиться не буду, дело у меня неотложное, помощник нужен.

– Борисыч, дорогой, да без вопросов, сейчас обуюсь и вперёд. А что за дело-то, может, инструмент какой захватить или ещё что?

– Нет, инструмент не нужен, ты нужен.

Я призадумался, темнит что-то Борисыч, недоговаривает, странно. И стоит как-то не так, переминается с ноги на ногу, вроде как не терпится ему. Уж кто-кто, а Борисыч всегда среди нас самый терпеливый.

Я, конечно, тоже могу иногда таким быть, но, по сравнению с Борисычем, не тот у меня терпёж, совсем не тот.

– Да говори, не тяни, ремонт затеял, переставить что-нибудь надо? Так это раз плюнуть, конечно, помогу, в момент сдвинем.

– Да нет же, переставлять ничего не надо, пойдём, сам увидишь.

– Борисыч, ну чего ты тянешь кота за хвост, говори, зачем я тебе понадобился, заинтриговал, ей-богу, что за тайна такая Мадридского двора?

Борисыч сделал паузу, многозначительную паузу, и ножками сучить перестал. Лицо тоже сделал многозначительное, серьёзность на нём образовалась. Даже осанка его изменилась, важная такая стала, горделивая. А он ещё палец к губам приложил и подмигнул заговорчески, как шпион, ей-богу, Джеймс Бонд, не меньше.

У меня от такого его видоизменения рот сам собой от удивления приоткрылся, уши тоже сами по себе навострились. Мозг ещё не сработал, не успел проанализировать сложившуюся обстановку, такую метаморфозу, случившуюся с Борисычем, совершенно ему не свойственную, а уши уже торчком. Привстал на цыпочки, дышу прерывисто, того гляди, совсем перестану. От нетерпения чуть подвывать не начал, так разволновался.

И в отличие от Борисыча до этого, не просто ножками засучил, а притопывать начал, заелозил от нетерпения.

Борисыч приподнял вверх указательный палец, покрутил им многозначительно, сделал паузу тоже не простую, со значением. Смотрит пристально, мол, доверять мне тайну или как?

Я замер, перестал елозить, не дышу.

И изрёк:

– А тайна такая! Помнишь, мы Виктору «чайник заварной», специальный подарили?

– Конечно, помню, он ещё сказал, что кроме тебя лучшего специалиста в этом нету. Вроде как просил тебя наладить его. – Так вот, наладил, уже капает.

Я аж взвился! Всем организмом чуть не взлетел.

– Борисыч! Ну что ж ты сразу не сказал! В таком вопросе тянуть нельзя, а ты из меня чуть жилы не вытянул, довел до белого каления, так и помереть не долго от нетерпения.

Я оттолкнул его, вроде не сильно, но сзади что-то загремело, ладно, потом разберемся, лишь бы не зашибся. И рванул вперёд Борисыча, успел только крикнуть, чтоб дверь захлопнул, как уже на месте.

Благо рвануть недалеко пришлось, его дверь этажом выше, по-соседски живём. Как был в тапочках, так и влетел.

Пока летел, успел подумать: и как это всё сошлось с моим состоянием предыдущим.

Было у меня предчувствие, что что-то должно произойти, и именно то, что поправит состояние моё моральное, даже фактически физическое, упадническое состояние. Но такой радости не ожидал. Мистика, не иначе.

Влетел к Борисычу и обомлел! Стоит на особом, даже почётном месте «чайник заварной», красивый, блестящий, весь такой ровный, ни одного острого угла не выступает, не то что самоделка какая, а самый настоящий. Сразу видно, фабричное изделие. Невероятно красивым он мне показался – и капает!

Просто любоваться на него – и то сплошное удовольствие. А как представил, какой из него «чаёк» будет, удовольствие моё ещё удовольнее стало, приподнялось оно, даже значительно приподнялось, а дух какой, сплошная амброзия, а не дух! Яблоками пахнет.

Оно и понятно, год-то яблочный был, и когда он только успел ингредиенты подготовить?

Присел поближе к «чайнику», любуюсь, прислушиваюсь, как он бульканьем разговаривает, неторопливо так, со значением, я даже глазки прикрыл от удовольствия, тоже булькать стал, от ожидания, от предвкушения предстоящего события.

Подошёл Борисыч, совершенно невозмутимый, как всегда спокойный. Я не знаю того, кто бы его из равновесия вывел, нет таких. Ему всякое дело поручить можно, даже без оглядки, не то что некоторым, ну это не про меня, конечно. Обстоятельный он человек, надёжный.

– Ну как? Вроде всё нормально, как считаешь?

– Да какой нормально! Совсем отлично, Борисыч, даже очень. Я такую замечательную «картину маслом» в мечтах только представить мог. Тебе, Борисыч, за такую организацию производства премия полагается от всего нашего коллектива. Обязательно похлопочу за тебя перед сообществом нашим. Чтоб помимо первой чашки «чая» в твою честь, назначили тебя главным «чаеводом». И не спорь, не отмахивайся, ну сам посуди, ну кто, кроме тебя, в этой серьёзной технологии разберётся? Вот то-то. Тут обязательно инженерное мышление должно присутствовать, так что дело это как раз по тебе, по твоим плечам. Гляди, как ровно капает, загляденье. У меня так сроду не закапает. Чего это ты захихикал? Вот голова садовая, я ж не про себя, а про «чайник», а ты невесть что подумал.

Борисыч обошёл меня, оглядел конструкцию, носик у «чайника» поправил, вижу, что довольный остался, поскольку хмыкнул удовлетворенно.

Я тоже оглядел, только не «чайник», а Борисыча. Припоминая, что до этого, когда его обогнал, сзади загремело что-то. Видимых повреждений на нём не обнаружил, а то, что колено потирает, ну это так, мелочи, мало ли по какой надобности, зачесалось, может.

Спрашивать подробности, что там произошло, не стал, постеснялся, ни к чему напоминать, жив – и ладно.

– То-то я гляжу, с чего это ты нарядный такой? Прям денди, теперь понимаю, что по такому случаю надо как к празднику готовиться, не то, что я. Не подготовленный, расхристанный, сижу в домашних штанах, даже неловко перед тобой.

– Ерунда, я просто с дороги не переоделся, сам понимаешь, торопился процесс начать. А насчёт денди – давай без ругательств обойдёмся.

– Да это я так, обмолвился.

– Сейчас на стол соберу и приступим к проведению анализа нашего продукта, пора уже.

Борисыч засуетился, зазвенела посуда, захлопали дверки шкафчика.

– Погоди, не хлопочи, сейчас домой сбегаю и принесу всё необходимое.

– Не надо никуда бежать, всё имеется, что надо.

Опять подозрительно потирая колено, остановил меня Борисыч. Я сделал вид, что не заметил его прихрамывания, ну мало ли, но глазки отвел в сторону, так, немного пристыженно отвёл. Ругать себя начал за свою торопливость и невнимание к нему, про себя конечно, не вслух. Кто ж себя вслух ругать будет?

Дураков нету. Не понравилось мне себя ругать, расхотелось, ни к чему это.

Пока предавался грустным размышлениям, на столе стараниями Борисыча появилась нехитрая снедь, вполне необходимая для соответствующего дополнения к «чаю». Да нам много и не надо, мы же не объедаться собрались, а то если переесть, то имеется большая вероятность не почувствовать, а точнее, не прочувствовать насыщенность аромата «букета» ожидаемого «чая».

– Так, ну теперь всё готово, пора провести первую проверку. Ты как, готов?

– Как пионер, всегда готов, жду с нетерпением, давай, Борисыч, не тяни, я уже издергался весь ожидающе.

– Торопиться не будем, эксперимент надо провести чисто. Для этого давай сперва рассмотрим на свет, нет ли там чего-нибудь постороннего, примесей каких или ещё чего. А потом вот этим прибором проверим плотность «заварки», далее понюхаем, запах послушаем. Не забыть принять необходимые меры противопожарной безопасности на случай лишнего возгорания при проверке на горючесть. А потом проведём дегустацию.

– Борисыч, а может, сразу с последнего твоего предложения начнём, чего тянуть кота за хвост, такими темпами никакого терпения не хватит. У меня уже по рефлексу Павлова, слюна выделяться начинает, того гляди закапает.

– Нет, технологию эксперимента нарушать не будем, всё по порядку. Так, гляди, внимательно гляди, ничего лишнего не видишь?

Осторожно, бережно поворачивая наполненную склянку передо мной, спросил Борисыч. В его взгляде я увидел то же, что терзало и меня. Это нетерпение.

– Ничего постороннего и посторонних не наблюдаю, чиста, как слеза, – даже не сказал, а выкрикнул я на вопрос Борисыча.

– Не кричи, кстати о посторонних, пойду дверь замкну. Хорошо, что напомнил.

– Не ходи, я уже запер, когда ты на стол накрывал, давай не отвлекайся, ну сколько можно ждать.

– Так, ладно, идём дальше, как насчёт аромата?

– Да чего его нюхать, его не нюхать надо, а употреблять, может, уже, а, Борисыч?

Мой жалостливый голос остался без ответа. Не Борисыч, а педант какой-то. Буду терпеть, хотя замечаю, что и ему уже это затягивание поднадоело. Скосил глаза на «чайник», гляжу, а там и вторая порция на подходе, поторопиться бы надо, да разве его проймёшь. Даже вздохи мои тяжкие на него не действуют.

– Ладно, сейчас проверим на соответствие, так сказать, нашему ГОСТу. Да не ёрзай, не ёрзай, уже скоро.

Борисыч бережно, аккуратно двумя пальцами опустил хрупкий прибор в остывающий «чаёк».

Мы замерли, нетерпеливо разглядывая показания прибора. Замолчали. Посмотрели друг на друга, опять молчим. Наконец, Борисыч прервал затянувшуюся паузу. Спросил, с недоумённым сомнением спросил.

– Что видишь?

– Да вроде как зашкаливает прибор, может, не исправный?

– Не должен, он же целый, трещин нету, чего ему ломаться? Ну что ж, тогда остаётся только дегустация.

– Давно пора, наполняй, Борисыч, чашки, сейчас испробуем, и все твои сомнения исчезнут. Я нисколько не сомневаюсь в твоей компетенции в этой технологии, без прибора обойдёмся.

Борисыч аккуратно, как всегда, бережно наполнил вовремя пододвинутые мною к нему чашки, не пролив ни капли. Конечно, хотелось бы пополнее, ну да ладно, ещё наверстаем. Был бы Фёдорыч с нами, непременно сделал бы замечание по поводу краёв чашечных.

Был произнесён соответствующий моменту тост, кем произнесён, сейчас затрудняюсь сказать, да и не важно, главное громко и с выражением, от души был сказан.

Махнули мы с Борисычем «чайку» и… А далее произошло то, что вспоминается с содроганием.

Для меня исчезли все звуки, доносящиеся из открытого окна, полный штиль наступил, космическая тишина настала, и воздух в лёгких пропал, полный вакуум образовался. Не вздохнуть, не п… не получается. Жуть. По телу волна пошла, довольно ощутимая, сверху до низу покатилась, а за ней мурашки шибко, ходко так запрыгали, до самых пяток, куда дальше поскакали, не знаю, дальше только пол, по нему, видать, рассеялись. Ну, да бог с ними, не до них.

Кое-как отдышался, чувствую, что пока говорить не могу, сиплость в голосе, слова не проталкиваются.

Ладно, думаю, не навек же я онемел, должно рассосаться, обязательно должно, а как же иначе.

Кое-как до минералки, не глядя, на ощупь, судорожно дотянулся, глотнул, чтоб бурю внутри поднявшуюся успокоить, помогло, утихомирилась.

Вот и другая волна по мне пошла, не такая, как до этого, а тёпленькая, приятная, вот уже и жарко мне стало, аж распирает всего.

Приоткрыл кое-как слезящиеся глаза, на Борисыча глянул, жив или как. Похоже, и его цунами ощутимо накрыло, вон как дрыгается, как мешком пришибленный, вроде как «падучая» на него напала. Нормально, живой, значит. Похоже, и к нему дыхание вернулось, хлюпает чего-то, но тоже пока без слов. Глаза у него, видно, раньше моих открылись, тоже со слезой, но заметно увеличенные в размерах, как у жены вождя пролетариата на закате юности, пучеглазые. У меня не выпучились, поскольку они по жизни узковатые, а у него, нате вам, выпучились. И лицо у Борисыча колер сменило, да ещё и округлилось заметно, морщинки разгладились. Я своё потрогал, дабы убедиться – задела меня такая же метаморфоза или как. Потрогал свою морду лица и убедился, задела. Похоже, ещё покруче Борисыча задела, на ощупь даже определил её несоответствие нормальному размеру. Забеспокоился было, а потом рукой махнул, не лопнула, и ладно.

Припал Борисыч к минералке, мною протянутой, до конца её выдул. Палец на меня наставил, сказать что-то хочет, но пока безрезультатно, пришлось ему палец обратно загнуть. Терпит, бедолага, как и я.

Отдышались вроде, не хлюпаем, кадыками не дергаем. Дышим, конечно, ещё неровно, но хоть и прерывисто, но дышим, уже хорошо. Разглядываем друг друга, Борисыч почему-то удивлённо на меня смотрит, но молчит. Тактичный он человек, не хочет, видно, меня расстраивать за мой вид. Хорошо, что он себя не видит, а то бы не так удивился, поэтому я тоже на этом «видном» месте вопрос не затрагиваю, не заостряю, хотя очень хочется. Такту у меня в отличие от него маловато, потому и хочется.

Вот и улыбочка у Борисыча образовалась, премиленькая такая, блаженная. У меня-то она давно нарисовалась, аж к ушам норовит дотянуться, то ли от удовольствия, то ли перекосило меня, не знаю. Зато слух вернулся, даже обострённее стал.

– Борисыч, что это было? У меня такое ощущение, что употребил я бомбу, даже не знаю, как сказать, в каком она была тротиловом эквиваленте! Но жахнула изрядно. Что-то ты с «заваркой» перемудрил, а? И на прибор зря мы грешили, у него шкалы не хватило, вот он прилег на бок и правильно прилег, чего зря попусту болтаться.

– Ты давай закусывай, не останавливайся, щас пройдёт. А с «заваркой» все нормально, всё согласно технологической карте.

– А хорош «чаёк», очень хорош, жалко, друганов наших нету, вот бы заценили.

– Успеют, для них стараемся, тут на всех с запасом хватит.

Потекла у нас с Борисычем неспешная беседа, настроение лучше некуда, пережитое ранее отодвинулось, уже и подзабылось, да и ни к чему вспоминать о нем.

– Борисыч, может, повторим, а то я как-то и распробовать не успел. Поторопился, что ли? Да и опыт у нас уже имеется, наверняка организм наш иммунитет выработал к таким потрясениям, не испугается. Вон, вторая очередь на подходе, а мы вроде как ещё и первой неполную оценку поставили.

Борисыч закусывать перестал, осмотрел меня, видно, на предмет каких ещё ранее не замеченных во мне изменений, и перевёл взгляд на весело капающий «чайник». Похоже, изменений не нашёл. Я вздохнул облегчённо. Страхуется Борисыч, переживает за меня.

У меня от такого внимания приятность по телу пролилась. – Согласен, надо повторить, давай банкуй.

Повторили. С нами то же повторилось, что и в первый раз. Опять слёзы, сопли, пучеглазие, но уже поменьше, гораздо легче последствия дегустации перенесли. Оно и понятно, мы же подготовленные ко второму заходу подошли.

Да и потом, люди головы клали на алтарь науки, себя не жалели ради неё. А мы чем хуже, тоже герои, не жалеем организмы ради чистоты нашего эксперимента, «чистоты» приготовленного «чая». Проведём эксперимент, изучим, что и как, его последствия всякие, возникшие побочные эффекты на себе изучим. Риск, конечно, но что не сделаешь ради познания неведомого, чтоб рецепт «чая» в чистом виде потомкам передать, в смысле друганам нашим.

– Борисыч, ты как? Отдышался, всё путем?

– А что, вполне даже ничего, осталось только потом добавить в «чаёк» дополнительные ингредиенты для большего насыщения «букета», и не хуже, чем заграничные рецепты будет. – Нет, Борисыч, я не согласен, что значит – не хуже, должно быть лучше, чтоб они там в заграницах от зависти полопались. Ты уж постарайся.

– Да без вопросов, сделаем. Вставим гадам заграничным, утрём им нос.

Я подивился на поведение Борисыча. Что это с ним произошло, раньше он сперва подумает хорошенько, а потом решения принимает, а тут бац – и согласился сразу, и вставить им чего-то пообещал.

А «чаёк» хорош, и чего это я на него грешил, бомбой обозвал, прям нехорошо сказал, да ещё при Борисыче, поторопился с выводами, точно поторопился, поспешил с ними.

Вон какая лёгкость в теле появилась, приятное томление разлилось, в голове помыслы образовались один другого приятней. Борисыч тоже не отстает, гогочет уже, хорошо сидим, блаженствуем, разговоры разговариваем, исключительно на приятные темы.

– Борисыч, а помнишь, как мы веники для Баньки заготавливали, всем составом нашим развесёлым ездили. Ох и натерпелись мы тогда, орали жутко.

– Когда это мы орали?

– Ну как же, вспомни. Тогда жарища стояла, а мы в лесу в тенёчке, да только не одни мы там были, там ещё враги лютые были, тоже от солнышка прятались.

– Какие ещё враги, сбрендил? – недоумённо спросил Борисыч, ещё и пальцем у виска покрутил. Обидно для меня покрутил.

– И ничего я не сбрендил. «Мессеры» нас там поджидали. Борисыч опять намылился пальцем у виска покрутить, но я опередил его, не дал обиду сотворить.

– Ты погоди, слушай дальше. Слепни нас там поджидали в неисчислимом количестве, огромные, здоровущие, размах крыльев как раз размером с самолёт, не меньше.

Для убедительности руками размеры показал.

Борисыч рот открыл от изумления, по глазам вижу, что не верит. А я сроду не врал, так, иногда только. А раз молчит Борисыч, значит, правильной дорогой иду.

– Мы уже заготавливать закончили, обратно засобирались, а тут они и налетели.

Сначала одной стаей за нами погнались, а потом разделились на две, хитрые, гады, чтоб окружить, в кольцо нас взять. И каюк нам бы был, если б Анатолич газу не прибавил, еле оторвались от них. Хорошо, что таратайка Анатолича не подвела, а то в осаде бы оказались. Попили бы кровушки нашей точно.

Летят и кулаками грозятся, рожи зверские состроили.

– Какие у них кулаки? Ты что, «чаю» перепил?

– Ну, может, не кулаки, а жала ихние, здоровущие, вперед выставленные, как копья, я видел.

– Что городишь-то? Что они, задом за нами летели?

– Маневрировали, видать, сообразительные. Вы-то вперед смотрели, вот и не видели, а я оглядывался, потому и видел, точно говорю. Ну, вспомнил?

Борисыч задумался. Ага, вспоминает, значит. А он посмотрел на меня и ничего не сказал. Посмотрел, правда, как-то странно, жалостливо, что ли.

– Ладно, Борисыч, давай продолжай, проводи экскремент свой.

– Не экскремент, а эксперимент. Сейчас анализ проведём, – интеллигентно поправил меня Борисыч. А затем опять осторожно опустил хрупкую «вещь» в подготовленную новую ёмкость.

На этот раз «вещь» приняла вертикальное положение, без всяких предыдущих танцулек. Рисками на шкале обозначила насыщенность «заварки».

Борисыч закряхтел от удовольствия, я тоже поддержал для приличия, кашлянул пару раз.

– Ну вот, отлично! Гляди, немного выше нормы, но вполне допустимо. Сейчас на горючесть проверим, – сказал Борисыч и немного на стол капнул.

– Во, нормально, даже пятно образовалось. Годится.

– Да нет, Борисыч, не пятно, кажись, дыра на скатерти образовалась. Слушай, Борисыч, если от второй порции дыра образовалась, то что бы от первой было?

Борисыч опешил, начал скрести голову, усиленно заскрипел, слышно даже. Думает, значит. Похоже, ничего не надумал, раз только руки развёл, поболее, чем я до этого.

– А я вот думаю, а и хорошо, что не попробовали, предполагаю, могло бы произойти непоправимое. Вынесло бы нас отсюда с рамой оконной на плечах, вместе с «чайником», и тю-тю нам.

Борисыч опять задумался, привстал было, да сразу присел, только рукой махнул да вздохнул тяжко.

Вот дернул же чёрт меня такое ляпнуть, не подумавши, друга нервничать заставил. У него же натура тонкая, интеллигентная, а я с ней вот так грубо обошёлся. Надо исправлять ошибку свою допущенную.

– Борисыч! А не пора ли нам дегустацию продолжить, так сказать, пробу снять.

– Давно пора, заболтал меня, чёрте что из-за тебя в голову полезло.

Борисыч встрепенулся, повеселел заметно и закивал согласно.

Пробу на ура сняли, хорошо пошла, гладенько, без всяких штучек «хронических». Пришлось ещё по капельке откушать, уж больно хорош «чаёк» оказался.

И потекли у нас разговоры, плавные, никуда не спешащие, весёлые разговоры.

– А помнишь, Борисыч, «ретро»-баню у Анатолича, у него тоже «чайком» угощались. И неплохой, скажу тебе, «чаёк» был, тоже крепковатый, ну, конечно, с твоим не сравнить, куда там, – попытался я умаслить Борисыча. Смотрю, в тему попал, Борисыч аж зарделся от похвалы.

– Да, неплохой был «чаёк» у Анатолича. Вроде как ты на обратной дороге в кювет нас столкнул.

– Э нет, так не пойдёт, давай разбираться, как вы туда угодили, я совсем и ни при чём в этом казусе. Давай вспоминай, как шли, как мост прошли, друг за дружкой, колонной или как? – Вот ты и вспоминай, у тебя это лучше получается, – ответил Борисыч, с намеком ответил, при этом не переставая хихикать. Я призадумался, вспоминая, а может, действительно это я был зачинщиком? Поэтому он и посмеиваться начал. Похоже, до правды докопаться хочет, не дай бог, на чистую воду выведет.

Поднатужился ещё разок подумать, подумал. Да нет, точно не я. И зачем я разговор этот затеял, ну теперь пусть будет как будет, раз начал.

– Нет, ты давай, ну припомни, как шли, может, «свиньёй» или каре построили?

– Какой ещё свиньёй? Не было никаких свиней с нами.

– Вот голова садовая, я ж не про хрюнделей. «Свиньёй» – это строй такой, ещё древние римляне его применяли в своих сражениях, а может, в набегах.

– Да не бежали мы никуда, шли и шли, ещё песни пели, а потом ты нас столкнул. Точно, строем мы шли.

– Ну про песни понятно, после «чая» Анатоличева кто хошь запоет. Так хочешь сказать, шеренгой по всей дороге топали?

– Ну да, шеренгой и шли, под руки друг друга держали для равновесия. Ты крайний справа был, потом все мы по левую сторону от тебя друг за друга цеплялись, я за тебя, потом Виктор, за него Фёдорыч держался.

– Вот! А ты говоришь, я. Это Фёдорыч всех за собой в кювет утянул, он же здоровяк, вот и утянул. Фёдорыч, он во какой!

– Да, Фёдорыч немаленький, согласен, но не такой, как ты руками показал, хорошо, он не видит, как ты их раздвинул, а то бы.

– Да они сами раздвинулись, лёгкость во мне какая-то образовалась, вот они и разошлись малость. Так вот, никак не мог я вас столкнуть, сам подумай, вас же трое. Четверо, говоришь, было? Погоди, не перебивай, со счёта собьюсь, я не в счёт. Так вот, вас трое было, и как бы я такой вес общий одолеть мог? Вас и с места мне не сдвинуть, а уж столкнуть и подавно. А Фёдорычу такая масса раз плюнуть, вот так-то, качнулся он.

– А как же так получается, если Фёдорыч здоровяк, почему же только мы трое в кювет улетели, а ты на дороге остался?

– Да просто всё, Фёдорыч зацепился за что-то, его и влево сильно качнуло. Ты вспомни, ночь-то какая была, луны не было, чтоб нам дорогу подсвечивать. Темень темнющая, вот он и споткнулся. А я, в отличие от вас, отлепился вовремя, а вы не успели.

– А почему я внизу оказался, под ними? Получается, что должен быть сверху, я же третий, а так весь вес на себя принял, думаешь, приятно?

– Конечно, неприятно, согласен, и я тебе искренне соболезную. А внизу вот почему. Думаю, вы по параболе летели, дугой как бы, вот во время полёта, тебя сила инерции вперед через них забросила, дуга же разогнулась. Кювет-то глубокий, вот и поменялись местами, если б ещё глубже кювет был, то вы вполне могли в кольцо замкнуться. Мне ведь тоже нелегко в тот раз было, даже боязно.

Шли, шли и вдруг бац, один на дороге стою, а вас и нету. Только там, где-то глубоко внизу шевеление и слова нехорошие доносятся. Только когда вы оттуда цепочкой выползать стали, вздохнул свободно и страх прошёл.

– Врёшь ты всё, сам столкнул, а теперь на нас валишь, я когда пришёл, поглядел на себя в зеркало, а там не я, а непонятно кто, весь грязный, в баньке побыл, называется. Сам-то, небось, чистенький пришёл.

Я потупил глаза, неловко мне стало.

– Давай-ка, Борисыч, ещё по чашечке, и забудем мелочные обиды, ну чего нам старое ворошить.

И я с готовностью поднёс ему уже наполненную чашку, даже попытался в знак особого внимания и уважения привстать, поклончик, так сказать, изобразить, отвлечь его от невесёлых мыслей, мною навеянных. Поклончик не удался по неизвестной мне причине. Ну не знаю я почему, видно со столом что-то, закачался он некстати, похоже, ножки у него кривые. Или не у него?

Подношение моё Борисыч принял благосклонно, даже привстал учтиво, у него поклончик получился, в отличие от меня. Оно и понятно, он свою мебель знает. Знает, на какой угол опереться.

– Борисыч, что-то «чайник» гудит как-то не так, глянул бы.

– Нормально, так и должно. Это у него последняя порция на сегодня заканчивается.

Я призадумался, оглядывая ряд готовых ёмкостей, если на сегодня только? Значит, ещё «заварка» имеется, тогда ладно, тогда совсем другое дело.

Зима длинная впереди, а коллектив наш не маленький, и гости захаживают. И вообще, запас карман не тянет, зря волновался.

– Борисыч, не тяни. Давай по-быстрому проверим «заварку», а то я уже и вкус её забывать начал.

– Один момент, и мы в дамках! – весело сказал Борисыч, повторяя с «прибором» прежнюю процедуру.

– Что-то не так, что-то я не пойму? Ну-ка ты, глянь-ка.

Я склонился, смотрю.

– Да, Борисыч, что-то непонятное, как-то рябоватым кажется и не одно. А ты один «прибор» опустил, не два, случаем?

– Конечно, один, откуда второму взяться? – недоумённо поднял брови Борисыч, при этом нервно подёргивая себя за усы.

– А, понятно! Это от солнца стекло бликует, лучи преломляются, похоже на дифракцию света, вот и видим плохо, оттого и несколько экземпляров «приборов» кажутся. Давай в тенёк переставим, и всё видно будет и понятно.

Переставили, склонились, смотрим. Я даже носом в ёмкость уткнулся для остроты зрения и глаз один для зоркости прижмурил. Борисыч молча смотрит, хмуриться начал, почёсывается от недоумения, то маковку, то плечико поскребёт, нервничать начал.

– Всё ясно, Борисыч. Это побочный эффект нашего экспериментального «чайка». Так сказать, ранее не изученный, вызывает двоение предметов, погруженных в него. Поэтому происходит обман зрения, так что считаю, это не у нас в глазах двоится, а это способность жидкости так нас обманывать. Очень интересный эффект. Надо в следующий раз его поподробней рассмотреть, повнимательней, будем изучать. Ты как, Борисыч, согласен?

Борисыч опять маковку потрогал, чесать не стал, а так, ласково погладил.

– Погоди, сейчас за очками схожу.

Ходил Борисыч не долго, совсем не долго, я и успел только несколько раз осмотреть этот казус со всех сторон, правда, для этого пришлось шею вытянуть и изогнуть, вставать не решился. Смотрины мои ни к чему не привели. Ладно, дождусь Борисыча.

Наконец вернулся, очки нацепил, важный такой стал, на профессора похож. Ему с таким выражением лица на кафедре стоять надо, неучей уму-разуму учить, навроде таких, как… А впрочем, неважно. Я даже загордился за него, зауважал шибко.

Борисыч уселся, садился тоже важно и очень серьёзно, стал рассматривать содержимое ёмкости. Сопеть начал, хмыкать. Опять к темечку руку затеял поднять, чешется у него там, видно. Но на полпути, как раз у виска, рука остановилась, показался указательный палец, которым он почему-то аргументированно покрутил. Аргумент я не понял, он же молчит, сказал бы что, тогда бы понял, а в жестах, тем более таких, я как-то не очень.

– Вот что, давай ты посмотри, у меня что-то в глаз попало, проморгаться надо, – протягивая мне очки, сказал Борисыч, при этом совершенно не моргая, странно?

Я быстренько нацепил их, дужки поправил на ушах, чтоб в ответственный момент они не соскочили, не потерялись, как «прибор» наш, ищи их потом.

Конечно, мне и в очках далеко до профессора, но поиски «прибора» начал со всей серьёзностью, подобающей моменту, очень Борисычу понравиться захотелось, мол, я тоже очень ответственный, интеллигентный, как и он. Для убедительности даже снял их, чтоб интеллигентно на стёкла подышать, протереть для солидности, а потом уж обратно нацепил.