Текст книги "Байки из баньки"

И вот так, вооружённым глазом начал не спеша всматриваться в нашу ёмкость. Борисыч, глядя на мои приготовления, привстал даже, заинтересованно приподнялся.

Глядел, глядел я – и обомлел!

– Борисыч, ты только не волнуйся, ты присядь, присядь, успокойся. Мне очень не хочется тебя расстраивать, но тут такое дело. Не «прибор» это вовсе!

– А что? – недоумённо вскинулся Борисыч.

– Да похоже, там авторучка плавает, вернее, кажись, утонула она, не шевелится даже.

«Боже, какие у человека могут глаза сделаться», – глядя на опешившего Борисыча, подумал я. Это ж какую силу надо иметь, чтобы их так выпучить. Жуткое зрелище. У меня, конечно, от неожиданности увиденного тоже повылазили, но не до такой же степени, если б до такой же, я бы почувствовал, правда, рот открылся, видно, у меня значительно, если Борисыч на меня показывает, пальцем тычет, так то от удивления увиденного раскрылся.

– А где тогда «прибор»? – вздыхая от пережитого, втягивая выскочившие было глаза и внимательно осматривая окружающую обстановку, спросил Борисыч. Я рот закрыл, оглядел окрестности стола и другую прилегающую местность тоже внимательно оглядел. Сконцентрировался, фокус навёл. И при более тщательном осмотре, уже с прищуром, обнаружил пропажу и закричал радостно.

– Гляди, Борисыч, вот она, нашлась пропажа!

– Где, где?

– Да вот же она, в салате торчит!

На мгновение воцарилась тишина, только глазами друг с другом разговаривать стали. Нормальными глазами, не выпученными. У Борисыча их вижу, а у себя нет, пришлось пальчиком осторожно потрогать их, для убедительности, что не повылазили. Убедился – все два на месте.

Словами пока говорить не можем, поскольку слишком впечатлились от увиденного, не до слов. Сидим, поедаем глазами друг друга, виновного в произошедшем как бы определяем. Борисыч с подозрительным укором меня «поедает». Я стараюсь невозмутимо на него смотреть, нет за мной вины в этом происшествии, нет и всё. Для подтверждения даже морду лица насупил и недовольную сделал, вроде как обиделся за недоверие.

Борисыч первым тишину нарушил, хихикнул даже. Я воспрял, похоже, поиски виновных откладываются, морду лица поспешил сменить на более подходящую, елейную изобразил, с улыбочкой, конечно.

– Ладно, поскольку алиби у нас нет, будем считать этот случай форс-мажорным обстоятельством, случайностью. Надо как-то выловить этот посторонний предмет. Отлить надо, а куда? Тары больше нету, если поискать только, – бережно доставая «прибор» и очищая его от налипших пучков зелени, уже посмеиваясь, сказал Борисыч.

– А чего её искать? Искать, только время тратить, можно и отпить. Ты как? Да и адреналин у нас зашкаливает, выше некуда поднялся, столько пережили. Ещё, не дай бог, «родимчик» на нас какой найдёт и скрючит по самое «не могу». Давай, а? Рванём «чайку»!

Рванули, не один раз пришлось рвануть, а как же иначе, иначе никак, ёмкость-то глубокая, пришлось поднапрячься, чтоб глубину убавить. И уж потом на отмели паразитку, туда неведомо как попавшую, выловили.

Хорошо сидим после удачной рыбалки, душевно.

Рассказываем друг другу, какие у нас лица были да что пережили. Борисыч, правда, нет-нет, да бросит взгляд на меня, подозрительный такой взгляд, да я и не волнуюсь особо, я же в происшедшем совсем ни при чём. Кто её знает, как она заползла туда, с колпачком нырнула.

Хохочем над каждым словом почему-то. Душа поёт от удовольствия, а чего ей не петь, эксперимент прошёл удачно, про незначительные заминки и говорить не хочется. Дегустация вообще без заминки прошла, с оценкой «восемнадцать плюс». Сидим, лучше не бывает. Хотел и сам запеть, вон, Борисыч тоже, смотрю, намылился соло изобразить, да поперхнулся, икота откуда ни возьмись на него наскочила. Петь передумали, ещё, не дай бог, соседи набегут на подпевку, а нам тогда «чаем» делиться с ними придётся, ну их.

Хотел Борисыча обнять, от приятности, нахлынувшей, только привстал, а стол опять норов показывать начал, зашевелился, чертяка. Рисковать не стал, осторожно назад присел и так хорошо, вольготно!

Поклялись мы с Борисычем, что про казус свой, с нами произошедший, даже под пытками никому не расскажем. Только Виктору, ну и Анатоличу с Фёдорычем, ну может, ещё кому, а больше ни-ни, остальным молчок.

Вот и пришло время покинуть мне эту уютную гавань, пора отчаливать от пристани Борисыча. Вот тут заминка образовалась.

Знакомый один вспомнился, с ним-то же заминка произошла. Шёл он как-то после гулянки свадебной, кстати, он на ней не последний человек был, а чуть ли не главнее жениха, оно и понятно, что гармонист после энного захода за стол на первом месте становится. Известное дело, гармонист на деревне – первый парень, все девки его.

Так вот. Дело уже к первым петухам шло, он домой собрался, идет себе, идет, в положенном после гулянки состоянии идет, нормально в общем. Дошёл он до моста через речушку, как раз там, где я друзей своих потерял, после «ретро»-бани Анатоличевой.

И видит, а моста-то два! По какому идти? По правому или по левому? Выбрал правый, ну и навернулся с кручи, ногу сломал, пришлось бедолаге ползком до дому добираться. Но гармонь не бросил, характер не тот. Вот такая заминка с ним произошла, не тот мост выбрал, судьба, видно. Ох не кстати мне это вспомнилось.

Борисычу никуда отчаливать не надо, ему хорошо, он дома. А мне хоть и недалеко, всего на этаж ниже, а кажется, что я на вершине Эвереста и до подножия страх божий сколько. А там если доберусь, тоже заминка образоваться может, если моя половинка уже дома. Хорошо, если нет, тогда быстренько в «люлю» на бочок. Потом скажу ей, что смена ночная тяжёлая была, бессонная, авось обойдётся, раньше обходилось. Удивляюсь даже, и как она меня терпит…

Ладно, пойду потихоньку. А насчёт «обошлось» или как – в другой раз расскажу.

Приватизация

Идем с Борисычем к Виктору в Баньку, а вокруг красота, хоть и осень. Лист на деревьях разноцветный: и красный, и жёлтый, и зелёный. Осина громче всех с летом прощается, листики у неё даже при слабом ветре крутятся, шелестят, издалека слышно. Ну и опадают, конечно, время им пришло.

– Гляди, Борисыч! Вокруг нас и до горизонта – сплошная благодать. Так и хочется прилечь и руки раскинуть, ни о чем не думая. Ты как, согласен?

– Согласен, согласен. Только поспешать надо, а то опоздаем, останутся нам рожки да ножки.

– Да успеем, без нас не начнут. Ты вот представь только: идём мы с тобой по незнакомому лесу, а вокруг нас вот такая красота, как сейчас, и вдруг навстречу идёт прекрасная…

– Баба-яга!

– Эх, Борисыч, помечтать не дал, прагматичный ты человек, и о чём только думаешь? Вот сейчас, к примеру?

– О том, чтобы ты поаккуратнее с паром обращался, не как в прошлый раз, а то не только руки раскинем, но и ноги тоже.

– Да я, чтобы ты знал, самый аккуратный в этом деле, да и вообще, в другом всяком тоже, просто некоторые больно нежные стали. Ну подумаешь, ошпарил разок, так-то нечаянно, не со зла. Увлёкся просто.

– Что-то твои «увлёкся» зачастили.

– Ладно, не ворчи, без последствий всё прошло. Да и лекарство у нас на все случаи имеется, самое верное средство. – Тут я согласен, от хорошего «чайка» только польза. Далее пошли без остановки и без разговоров на отвлечённые темы, так как посещение Баньки требует уважительного к ней отношения.

Дошли, друзья гомонят, заплелись языками, Анатолич уже венички перевязывает, готовит их к непосредственному применению.

– Явились! Не прошло и года.

И Виктор в знак приветствия меня по плечику хлопнул, дружески вроде. Я об Борисыча стукнулся, Борисыч – об Фёдорыча, чуть как костяшки домино ни сложились. Но не сложились, поскольку Фёдорыч даже не качнулся, да и не заметил нашего телодвижения, дополнительный запас «чая» приготовленный рассматривал, внимательно его созерцая, не до нас было.

– Это неприкосновенный запас, нечего его рассматривать, приготовленного достаточно, – убирая его от наших глаз подальше, посмеиваясь, сказал мой сосед.

Мы одновременно переглянулись, вздохнули и осуждающе посмотрели на Виктора, и не просто посмотрели, а как бы запоминая, в какой шкафчик это богатство прячется. Зафиксировали, так, на всякий случай, вдруг хозяин забудет, а мы бац – и напомним. Хотя тут я призадумался, можем и мы подзабыть, Банька – «штука» коварная, иногда и на память действует, проверено.

Анатолич только головой покачал, наблюдая, как мы тоскливо, но внимательно провожаем взглядом исчезновение такого милого нашей душе продукта.

– Хватит вашей болтовни, пошли прогреваться, Борисыч, запаривай венички, пора париться. Мне сегодня пораньше вернуться надо, надеюсь, что вы достойно, не пугая окрестности, закончите вечер.

– Или ночь, – шёпотом добавил Борисыч, почёсывая свою редеющую макушку.

– А то в прошлый раз я к Виктору приехал, а вы поленницу развалили, а как собирать – так вас и нету, вдвоём исправляли.

– Да не мы это! Это ветер разметал, – возмутился Фёдорыч.

– Да-да, видно, смерчик ночью крутанул, такое бывает, не заметили просто, – добавил Борисыч.

Я тактично промолчал, силясь вспомнить, что в прошлый раз было. Да вроде ничего такого «хронического» не произошло, и разошлись нормально, вон, даже Фёдорыч никого по дороге не пришиб, а может, просто не попался никто.

– Давайте, заходим все, – и для вескости слов Анатолич веничком помахал.

– Давно пора, а то кое-что остыть может. Или кто прольёт ненароком, – показывая в сторону выхода, где нас ждал обильно накрытый стол, махнул рукой Фёдорыч. Загремело пустое ведро.

– Да-да, – добавил Борисыч, подымаясь с пола и отставляя в сторону так некстати попавшее под ноги ведро. Мы хихикнули, а Фёдорыч даже не заметил. Серьёзный мужик, сосредоточенный, на пустяки внимания не обращает.

– Во! Не терпится ему, уже и копытами стучит, да не ты, Борисыч, – смеётся Виктор. – Иди-иди, что ты затормозил.

Попарились, как положено, само собой, не один раз, с необходимым отдыхом между заходами. Конечно, с обязательными в этом деле громкими, эмоциональными возгласами, так необходимыми для поддержания всё возрастающего нашего тонуса. Да и где это видано, париться – и не орать. Я таких примеров не знаю. Фёдорыч порывался что-то сказать, но его порывы пресекались звонкими шлепками веничков. Я старался держать себя в руках, помнил замечания Борисыча, не хулиганил с паром, хотя очень хотелось. Извёлся весь, аж занервничал. Да и Анатолич, смотрю, за мной присматривает, вежливо меня останавливает, когда я норовлю поболее на каменья плеснуть.

С Виктором стараюсь поменьше взглядом встречаться, он мои намерения в этом враз раскусит. И придётся в гордом одиночестве париться, а мне в этом никакого интереса нет, скучно, значит.

Но ничего, в другой раз обязательно наверстаю, а то никакого «романтизма».

При выходе заметил я, что Борисыч злополучное ведро ещё дальше отставил, правильно остерегается, вёдра они такие, как и табуретки всякие, так и норовят под ноги попасть. Только не надо было тормозить и на него оглядываться, тогда бы в Фёдорыча не уперся, да гулко так упёрся, у меня аж дух захватило, внизу же ступеньки. Но обошлось, устоял. У меня при такой ситуации уже бы не только «искры», «Владивосток» в глазах мелькнул, если не хуже.

Все распаренные, умиротворенные, в саду яблоками пахнет, оставшиеся еще на верхних веточках висят. Лист почти весь уже опал, а они, как ёлочные игрушки; красиво до невозможности. Под яблонями земля падалицей усыпана, пройти под ними сложновато, обязательно споткнёшься. Дед мой говорил, что яблоня – глупое дерево, рожает столько яблок, что удержать не может. Ветерок, конечно, прохладный, осенний ветерок. Да нас это не пугает, мы же после Баньки, а то, что простынками прикрыты, так то для приличия, хотя некоторые хотели в костюме Адама выскочить, но после замечания Анатолича, что могут «крантиками» за сучок зацепиться, забеспокоились, застеснялись как бы. Я тоже забеспокоился, вниз на себя глянул и простынку потуже затянул, ну мало ли.

Накрыли на свежем воздухе. Не стол, а сплошной «рог» изобилия. Все яства, имеющиеся на нём, перечислять не буду, словами не перескажешь, да и не надо, достаточно сказать, что в центре сияет долгожданный «чаёк», сияет так, как будто нимб над ним. От него, у кого – говорить не буду, даже урчание произошло, громкое такое урчание, на кошачье похожее.

– Так, давайте присаживайтесь за стол. А то кое-кто боится, как бы «чаёк» не простыл.

Расселись. Я с Анатоличем на стульчиках, остальные напротив, на лавочке угнездились. Хорошо, что Борисыч между ними посередине сидит, если что, Анатолич его придержит. Потому как Фёдорыч уж больно локтями ворочает, живот оглаживая, предвкушает, значит.

– Ну, с «лёгким паром»! – вставая, произнес Анатолич.

Мы переглянулись, раньше за этот обязательный тост никогда не вставали. Встали с серьёзными лицами, конечно, не особо серьёзными, «особо» у нас не получилось. А что? Банька никогда нас не подводила, можно и почтительное уважение ей оказать.

Головы высоко, гордо задрали, мы с Борисычем выше всех, у меня даже что-то хрустнуло в шее, у Борисыча не хрустнуло, я бы услышал. Значит, шея у него гибкая, разработать где-то успел. Я голову быстро на место вернул, забеспокоился, понимая – ещё один такой хруст и можно стать «китайским болванчиком», будет она болтаться туда-сюда. Житья никакого не будет, выйдешь на улицу, а все пальцем будут показывать и у виска крутить, последний авторитет потерять можно. Опасная перспектива, надо почаще самоконтролем заниматься и друганам подсказывать, чтобы ничего такого-всякого с ними не произошло.

Хотя насчёт «подсказывать», от них чаще смех в мой адрес происходит. С чего бы это?

Тост, в смысле «чаёк», опрокинули дружно, присели тоже дружно, хотя с небольшой заминкой, дело вот в чём: так как масса тела Фёдорыча превышает сумму массы его соседей, на чуть-чуть, конечно, но по закону физики, сколько масс плюхнется на лавочку, а он крайний сидел, столько же и выплюхнется. И поэтому Борисыч с Виктором малость подпрыгнули, Виктор раньше приземлился, а Борисыч попозже, так как выше взлетел. Обошлось без контузии. Не надо было раньше Фёдорыча присаживаться.

Анатолич, в отличие от нас, смеялся негромко, вежливо, тактичный человек, сразу видно.

Борисыч сидит совершенно невозмутимо, у него Банька к таким вещам гуттаперчивость выработала. Не первый раз «затяжным» приземляется.

Сидим, хорошо сидим, колер лиц соответствующий посещению Баньки, балагурим, пока ещё не одновременно, одновременно будет попозже, когда тонус нашего настроения малость повыше будет.

– Какое сегодня число? – спрашивает Анатолич.

– Правильно, второе, Ильин день, большой праздник на Руси, Илья-пророк почитается святым наряду с Николаем Чудотворцем. На Ильин день заканчивается лето: на Илью до обеда – лето, после обеда – осень. В этот день проходит богослужение, народ гуляет и трапезничает.

Ну Анатолич, молодец, всё знает, в отличие от меня, «голова», одно слово, да и как вовремя призадумался я над своей «серостью».

– Так что не грех за него и чашку с «чаем» поднять, наливайте.

– Уже всё готово, дожидается, точно, и как это я забыл, в этот день олень в воду насс… – воскликнул, размахивая руками Фёдорыч.

– Не насс…, а написал, – поправил Борисыч, выпрямляясь после опасных движений Фёдорыча.

Надо бы его пересадить, поменяться с ним местами, но подумал, и расхотелось мне пересаживаться, пусть с Виктором меняется. Я не такой увёртливый.

«Чаёк» испили дружно, чувствую, градус – не градус, конечно, а то подумаете чёрт-те что – тонус начал подыматься, похорошело малость.

– Анатолич! Как ты хорошо про трапезу сказал, – с набитым ртом выговорил Фёдорыч.

– Аппетитно сказал, – добавил Борисыч.

– Фёдорыч! Ты особо на закуску не налегай, а то «чаёк» больше не поместится, – засмеялся Виктор.

– Кто, я? У меня? Да ни в жисть, ещё за добавкой «чая» в крайний шкафчик побежишь.

– Подсмотрел, значит, – продолжая смеяться, погрозил ему Виктор.

Мы с Борисычем переглянулись. Эх, Фёдорыч проговорился, мы же хотели попозже, перед уходом как бы нечаянно дверцу шкафчика зацепить, Виктор бы и не отвертелся, пришлось бы ему «чаёк» выставить.

Гляжу, а Борисыч уже с Виктором местами поменялся, и когда успел? Я и не заметил, сидит с краешку, довольный, маковка у него поблёскивает, бликует под лучами заходящего солнца. Сообразительный.

– Так, мне пора уходить, а вы продолжайте, – засобирался Анатолич, нас взглядом обошёл, а на Виктора попристальней посмотрел, вроде как попросил о чём-то или предупредить хотел. Опять на нас посмотрел, не на нас ли он намекает, подозрительно это. Да нет, показалось мне, что на нас намекать, мы же мирные и даже не хулиганистые вроде?

– Ну тогда на посошок, чтоб дорога тебе, Анатолич, без спотыканий прошла и вообще, – поднимаясь с Виктором, сказал Фёдорыч.

– Да-да, чтоб ровной дорога была, – успел добавить Борисыч, соскальзывая с лавочки на землю. Не успел вместе с ними одновременно встать, расслабился. Но обошлось, неповреждённый поднялся.

Проводили, сидим, жутко приятно сидим, не вечер, а сплошное удовольствие.

– Глядите, братцы! Чувствую я себя в большом приподнятом настроении, того и гляди, левитация наступит, и будем мы блаженно парить и наблюдать окрестности.

– Ты только налево не «леветируй», – серьёзно, что на него не похоже, сказал Борисыч.

Странно, подумал я, Борисыч сроду так не говорил, чувствуется влияние моего соседа.

– Да не улетит он никуда, закон всемирного тяготения никто не отменял, вон, на Борисыче проверено, – заметил Виктор.

– Да, хорошо бы слетать куда-нибудь, на золотистый пляж, к примеру, а там…

– Слетай-слетай, на нудистский небось собрался? Только, Фёдорыч, разрешение у жены спроси.

– Да ладно тебе, ничего бы и не случилось, помечтать не дашь. И вообще, пора бы и «чайку» махнуть за эти физические законы. Чтоб при взлётах приземляться аккурат в Баньку.

– Только приземляться лучше затяжным способом, – добавил Борисыч.

«Чаёк» в нас приземлился натурально, без затяжек всяких. Тонус ещё повысился. Это радует, входим, значит, в знакомое после Баньки русло, хотя и неизвестно, куда оно может нас вынести. От «Бахуса» всякое можно ожидать, мы при этом совершенно ни при чём, раньше в таких случаях свою пристань всегда находили, конечно, бывало, не с первого раза, но якорь бросали в нужном месте.

– Вы только «чайком» не увлекайтесь, а то и правда улетите, ищи вас потом, МЧС и прочие органы привлекать придётся, – показывая на заветный графинчик, еле сдерживаясь от напиравшего на него смеха, сказал Виктор.

– Да мы дальше ближайших кустов и не улетали никогда. Посмотрев на оторопевших товарищей, понял я, что не то сказал, да поздно спохватился, даже испуг пробрал, вот ведь не хотел, а выскочило из меня очередное вредничество. – Когда это мы улетали? – нахмурив брови, негодующе сказал Фёдорыч. – Борисыч, было такое?

Хорошо, что не вскочил, хотя Виктор напрягся, а Борисыч даже привстал, остерегается.

– Да нет, это он просто так сказал, для смеха вроде.

Я быстренько наполнил чашечки, дабы задобрить Фёдорыча, тост соответствующий произнес.

Подействовало, подобрел. Тонус у нас уже заметно поднялся, поскольку разговаривать одновременно начали и сильно уважительно друг к другу.

– Что-то ты всё порывался нам рассказать, давай излагай очередную байку, только не очень увлекайся, не привирай, а то от них напрягаться приходится.

– Точно, не доводи до коликов в животе или до жути какой, – сытно-добродушно заметил Фёдорыч.

– Да-да, так и пупок развязаться может, в прошлый раз Виктора опять икота прохватила, – добавил Борисыч.

– Хорошо, что только икота прохватила, а не другое что-нибудь, – захохотал Фёдорыч. И предложил.

– Надо «чайком» заранее обезопаситься, чтоб не икалось. Обезопасились. Чую, тонус ещё выше поднялся, нормально, главное планку тонусную не перепрыгнуть, а то мало ли что произойти может? Надо продолжать.

– Так, никаких баек я не знаю и впредь попрошу меня с ними не связывать, сроду не врал, всё это истинная правда. Даже обидно стало.

– Ладно-ладно, это так, после «чайка» выскользнуло, – отвечает Виктор, и все с ним согласны, и так ровненько выпрямились, ну как перед «Цицероном».

Я даже встать хотел и трибуну с графином попросить для солидности своего выступления. Но передумал.

– Так вот! История эта приключилась с одним моим знакомым. Дело было возле одного большого магазина, куда он свернул за покупками. То ли «пятёрочка», то ли еще какая «восьмёрочка», их сейчас развелось, как блох на собаке. Удобно, конечно, всё в одном месте можно прикупить, не то что раньше, сельпо да универмаг, пустые, конечно, но жили же и неплохо жили, дружнее в общем. А эти «супер» кусачие больно.

– Кто, магазины? А за какие места они кусают?

– За кошелёк они кусают, – глубокомысленно разъяснил смеющемуся Фёдорычу Борисыч.

– Не отвлекайте рассказчика, пусть продолжает, – складывая ручки на животе, с подозрительной хитринкой качнул головой мой сосед.

– Так вот, припарковался он возле магазина, а парковка в один ряд, параллельно дороге, и все друг за другом останавливаются. Остановился, вышел и решил «подымить» маленько, время этому располагало. Сзади ещё одна подъехала. Глянул он, а машина, подъехавшая, точь-в-точь, как у него, и цвет такой же, даже игрушка на стекле болтается такая же. Разговорились, ну как обычно, когда встречаются два автолюбителя, конечно, о своих железных конях, что да как крутится и вертится, какие проблемы с ними, ну и прочее. Да вы знаете, в общем, сошлись родственные души.

А тут бац! И в зад знакомого моего знакомого другая подъехавшая тюкнулась. Они обомлели, парковка же свободная, сзади ещё не одна машина поместится.

– В зад твоего знакомого въехала?

Вот ведь, опять гогочут, ну никакой серьёзности у них нет. Я так и сбиться могу.

– Да не в его зад, а машины. А у того, кто въехал, тачка навороченная, крутая, значит. И выходит из неё мужик, неказистый, но весь лощёный, с «гайками» на пальцах.

Ещё и слова не сказал, а уже слюной от злости брызжет, аж подпрыгивает. Орать начал, мол, это он его стукнул, резко назад сдал. Знакомый говорил, что тот даже онемел от такой наглости. Кратковременно, конечно.

– Да как же сдал, когда я здесь стою, вон и коллега подтвердить может, – и на моего знакомого показывает.

Меня, говорит за него даже обида взяла, в ухо гаду закатить захотелось.

– Я бы закатил, – возмущённо сказал Фёдорыч.

Мы зашумели, как бы соглашаясь с этим, да и Фёдорычу подфартить не мешало, он от этого только добрее становится, значительней как бы.

– На меня как на свидетеля внимание не обращает, орёт, что сговорились. Стал головой по сторонам вертеть, свидетелей выискивать, чтоб на свою сторону переманить.

Орут оба, орут как положено, поскольку сильно руками машут, жестикулируют значит, усиливая этим каждый свою правоту. Сплошные нервы показывают. Хотел им про ГАИ намекнуть, мол, приедут – разберутся, куда там, не слышат.

А тут коллега мой возьми и скажи, и сказал-то негромко, чуть ли не шёпотом, а как обухом мужика по голове стукнул. – Чтоб тебе тёща приснилась!

И с мужиком удивительная метаморфоза произошла.

Замолчал, поник весь, какой-то жалостный стал, тишина настала, пауза образовалась.

И мне, говорит, его жалко стало, забыл, что в ухо хотел ему зарядить. Все мы такие, сперва наорём, а потом миримся, натура у нас, у всех такая, отходчивая она.

Хотя такой «посыл» не каждый выдержать может.

– Зачем же так, можно и мирно договориться, – спокойно, нормальным человеческим языком сказал.

Гляжу, мужик в кошель полез, купюры перебирает, отвалил столько, что мне враз захотелось свою машину ему подставить.

Инцидент исчерпан, руки друг другу пожали и разошлись.

Вот такая история со знакомым моим приключилась.

Смеются, хорошо смеются, Виктор с Борисычем посдержаннее, Фёдорыч от души, а душа у него широкая, потому и Борисычу тесно на лавочке стало, опять чуть не скатился с неё.

Так, смеясь, «чайку» откушали. Хоть руки от смеха и подрагивали, а к нему бережно отнеслись, не расплескали. Он же напиток непростой, со всей нашей душой изготовленный, марочный он. Такой «чай» и на международный аукцион выставить не зазорно. Хвалиться не буду, но золотая медаль однозначно обеспечена. Ну конечно, ни на какой аукцион выставлять не будем, а то начнётся: заявку подай, патент оформи и прочую всякую муру. Да ещё рецепт выкрасть могут. А нам это надо? Правильно, совсем ни к чему. Нам и так хорошо, а кто угоститься пожелает, так пожалуйста, на здоровье, мы не жадные.

Я думал, что друзья мои как-то сдержанней к этому рассказу отнесутся, всё-таки не особо он весёлый, а даже наоборот, а они нет, с юмором.

Значит, всё в порядке.

Хотя, похоже, «планка тонусная», мною назначенная, вроде как преодолеваться начинает, а впрочем, рано волноваться, мы же не доходяги какие, мы же в баньке, значит, выдюжим, не впервой.

– Ты вроде ещё что-то рассказать хотел, давай только поаккуратнее, не надо нас напрягать сильно, а то мало ли что? – Да-да, чтоб без коликов и развязывания пупков прошло, – немного боязливо добавил Борисыч.

Вот, думаю, и чего это они забоялись? Я сроду до «хронического» состояния их не доводил, они ж не плачут, ишь, предупреждают, перестраховщики.

– Ну слушайте, дело было не простое, нервное.

– Так погоди, раз такое дело, надо «чайку» испить, успокоиться. И без возражений, – глядя на осуждающий взгляд Виктора, сказал как отрезал Фёдорыч.

Какие могут быть возражения – это исключено. Сроду такого не было. Испили, «чай» хорош. «Тонусная планка» вроде как в дымке исчезать начинает, но особо не беспокоюсь.

– Продолжай, – говорит Виктор.

– А на чём я остановился? Запамятовал.

– На нервах, – отвечает Борисыч, – хороший за них тост был, может, повторим?

– Надо повторить, – согласно закивал Фёдорыч.

А тут Виктор сказал, резко так сказал, очень даже обидно для нас:

– Нет! Никакого «чая», зачастили, и нечего на память ссылаться, намекать.

– Продолжаю. Решил один мой знакомый приватизировать туалет.

– Что-что? – удивлённо спрашивает Виктор.

Рука у Фёдорыча застыла над столом, за закуской протянутая, губы у Борисыча безмолвно сложились буквой «О», не лицо, а маска. В общем, немая сцена произошла, прямо как у классика «К нам едет ревизор». Будто и «чаю» не пили. Я даже забеспокоился, не за себя, за них, конечно.

– А то, как он рассказывал, в стране идет полная, всё поглощающая приватизация, вот он и решил тоже приобщиться к этому делу, не для наживы, а для личного нервного спокойствия. Тёща, говорит, достала.

«Железные маски» с лиц мгновенно исчезли, рука у Фёдорыча безвольно рухнула на стол, стол устоял и на нем что было – тоже. Далее последовала непереводимая игра слов, вперемежку с хохотом.

Я опять забоялся, как бы что «хроническое» с ними не случилось. Но обошлось, вроде поспокойнее стали.

– А где этот туалет находится? На даче-огороде или где? – спрашивает Виктор, и остальные тоже согласно кивают.

– Петрович сказал, в квартире на третьем этаже.

Что тут началось! Друзья мои говорить не могут, ну не могут и всё. Смотрю, а у них как-то странно щёки раздуваться стали, и они медленно, как при замедленной сьёмке, с лавочки сползать начали, как бы расплескать что-то у них имеющееся боятся. Виктор вообще отвернулся, икает. Эти сползли, лежат. Фёдорыч зашевелился, дрожь какая-то его пробрала, редкая такая, вроде как снизу его что-то подбрасывает. Борисыч почаще подбрасывается, странно, с чего бы это.

– Куда это он пополз? Гляди, и Борисыч за ним.

– Да пускай ползут, разминаются, засиделись. Дальше забора не уползут, к столу вернутся, – стараясь говорить спокойно, равнодушно вроде, произнёс Виктор.

Хотя икота выдает в нём внутреннюю борьбу, предположительно от смеха. Да и глянул на меня совершенно не равнодушно, а как-то подозрительно. Опять же палец на меня наставил, вроде как предупреждает о чём-то, мне опять боязно стало.

Гляжу, Борисыч Фёдорыча догнал, поравнялся с ним, опять ползут, спины у них подрагивают, сами мычат. Немного проползли, вроде успокоились, развернулись синхронно, даже красиво. Строго под сто восемьдесят градусов по отношению друг к другу. При развороте у них простынки задрались, оголились выпуклые места. Я забеспокоился, как бы «крантики» не повредили. Не зря Анатолич предупреждал, чтоб осторожнее были. Я даже на себя вниз глянул, а зачем? Я же не ползу, простынка на месте, перестраховываюсь, значит. А они как услышали, раз – и одновременно поправили их, прямо «синхронисты».

Доползли, присели, серьёзные такие, лица красные, даже «колер» Банькин перебили, и слезы вытирают.

Губы плотно сжаты, а они всё равно пытаются растянуться.

Фёдорыч отдышался, махнул мне.

– Давай «чаю» быстрее, я не могу налить, руки дрожат.

– Да-да, и пополнее, – добавил Борисыч с несвойственной ему хрипотцой.

– Плесни-плесни, а то после твоих рассказов как бы они опять не расползлись в разные стороны, – перестав икать, сказал Виктор.

Ну плеснул «чайку», гляжу, вроде всем полегчало.

– Давай дальше продолжай, – говорит Виктор.

– Так вот, знакомый рассказал, что он всё продумал, как с тёщей бороться. Написал заявление на имя Главы, раньше тот был председателем Сельского Совета, но времена эти наши ушли в прошлое. Галстук поправил, по такому случаю надетый, на ладошки поплевал, волосы пригладил, хотя там и приглаживать нечего. Плешь не закроешь, поскольку плешивый основательно был, но всё же несколько волосинок поровнее на маковке распределил. Хотел перекреститься, но передумал. Пощупал секретный груз в авоське, цел ли? Секретный груз главного калибра цел, на месте, от прощупывания позвякивает приглашающе. Приободрился. «И чего это я забоялся, – подумал Петрович, – вопрос же житейский, его решать надо, а то вон и руки подрагивать начали, как будто кур воровал». И вздохнул горестно.

Ну и пошёл он к этому Главе, предусмотрительно к концу рабочего дня, мол, и приёма уже нет, и его сотрудники по домам собираются. Пришёл, вежливо так поскрёбся в дверку, аккуратненько, в ответ тишина, еще раз поскрёбся – опять то же. Вот, думает, когда председателем был, дверь вообще не закрывалась, а как молодых расписывал, это же поэма, его знаменитое напутствие им «плодитесь и размножайтесь» до сих пор помнится.

А сейчас не тот стал, заелся, заважничал. Да, времена меняются, и люди вроде бы те же, да, видно, не все. Хотя и раньше, помню, на всех собраниях старался в первом ряду угнездиться и, что начальство ни скажет, первый руку тянул, чтоб на виду быть. А как субботник или аврал какой, сразу на больничный уходил. А начальство что? Кто больше всех кричит с одобрением в их адрес, тот и на доске почёта. Жмот, копейку не выпросишь. Но всё же дождался он аудиенции, заходит и видит, сидит Глава и важно так берёт листочки из одной кучки, посмотрит и перекладывает в другую. На меня не смотрит, понимаю, занятой человек, стою, переминаюсь с ноги на ногу. Дождался, махнул он рукой на меня, не глядя, в сторону стульчика. Я, конечно, понял, присел на краешек.