Текст книги "Вечная история"

Дышать сразу стало тяжело. В груди свистело, рот наполнился кровью. Уже теряя сознание, услышал голос майора:

– Капитан! Выполняй задание! С твоим «жмуром» разберусь сам!

Я ещё успел обидеться – я ведь пока живой. Гаснущим зрением заметил, как майор вытащил из кармана одноразовый шприц и, вскрыв его, ловко вогнал иглу себе в локтевой сгиб.

Перед глазами поплыли красные круги, которые то сужались, то расширялись, потом они слились в ленту Мёбиуса. Казалось, что она состоит из множества кирпичей, они двигались, скользили друг по другу странным образом, но не рассыпались.

Неожиданно лента совершенно неописуемым рывком свернулась в тоннель, в конце его светился невероятно яркий и в то же время мягкий свет. Мне очень хотелось туда, но тут я ощутил сильную боль в правой щеке, а сияние погасила плотная тусклая мембрана. Я дёрнулся вперёд, чтобы успеть до её полного уплотнения, но теперь левая щека отозвалась резкой болью, потом опять правая. Постепенно я осознал, что кто-то настойчиво и методично бьёт меня по физиономии.

Открыв глаза, я увидел склонившегося надо мной майора. Прищурившись, он шёпотом скомандовал:

– Лежать здесь! Не вставать! Через полчаса мы тебя заберём!

Я вяло подумал о том, что не смогу с боку на бок повернуться, не то что встать, но майора уже не было. Минут через десять меня начала мучить сильная жажда, в то же время перед глазами стояла тумбочка с опрометчиво оставленным в ней гематогеном. Не могу понять, чего хотелось больше – пить или съесть сладкую плитку. Ощущения становились всё более острыми и нестерпимыми. Во рту пересохло так, что я готов был прокусить горло любой подвернувшейся под руку твари и глотнуть крови, чтобы хоть слегка смочить язык, – прямо какие-то волчьи инстинкты проснулись.

Майор со своими архаровцами появился на десять минут позже, чем обещал, – когда я уже был готов землю грызть. С собой они притащили четыре жердины, к двум из которых меня немедленно привязали, закрепили даже голову. Из оставшихся палок и пары курток вышли импровизированные носилки, куда меня и положили. Оставалось только гадать, зачем они меня так надёжно скрутили.

Майор деловито приказал двум бойцам:

– До части восемнадцать километров. Доставить в лучшем виде! Сразу в санчасть и переливание крови.

Парни согласно кивнули.

– Вы со мной! – сказал майор оставшимся солдатам. – Группу капитана мы должны вывести. Выполнять!

С последними словами они растворились в темноте. В ту же секунду носилки взмыли в воздух, и мы полетели. Другого слова для этого бешеного галопа я найти не мог. Звёзды над головой сливались в смутные пятна, луна, как ни старалась, не могла нас догнать. А жажда становилась всё более нестерпимой. Трясло немилосердно, и я снова потерял сознание. Временами, выныривая из забытья, я всё более чётко ощущал, что мне чего-то хочется, но боялся себе признаться – чего. Мне мерещились капли, ручьи, реки крови… Неожиданно я с ужасом осознал, что готов вцепиться в горло любому – врагу, другу… лишь бы утолить эту неистовую жажду, ощутить на губах вкус живой крови. В кровожадном порыве я пытался освободиться от пут, которые связывали меня, но майор знал своё дело – верёвки были надёжны, а жердины, хоть и гнулись, но не ломались. В какой-то книжке я читал, что в Индии Смерть носит красные одежды, тогда я не осознал глубокого смысла, но сейчас понял – эти одежды сотканы из крови, жаль только никто не удосужился добавить, что она приносит ещё и жажду крови. На этой глубокой мысли я отключился окончательно…

… Глаза были закрыты, но слезились от нестерпимо яркого света, жажды и боли не было, во всех членах царили благодушное расслабление и нега. Из этого я сделал утешительный вывод – я наконец умер, сейчас открою глаза и увижу архангела Гавриила, или Михаила, или этого, как его, апостола Петра, чёрт его знает, кто должен тут встречать новеньких. А вдруг действительно чёрт?! Хотя нет, в аду, говорят, темно и жарко, а здесь температура была вполне комфортная. Да и вообще, можно ли верить всему, что болтают, ведь из тех, кто эту братию видел, назад никто не возвращался. Ну всё, открываю глаза, тем более меня уже окликнули, только почему-то не по-божественному, а по-простому:

– Рядовой, проснёшься ты или нет? – Дальше прозвучало более настойчивое: – Рядовой Горлов! Откройте глаза! Я же вижу, что вы меня слышите!

Свет слегка потускнел. Я рискнул приоткрыть один глаз и увидел перед собой его…

Это точно был не чёрт. Надо мной склонился силуэт в белом… с нимбом вокруг головы. Что в таких случаях положено говорить, я не знал, поэтому заплетающимся языком промямлил:

– Здравия желаю, товарищ Бог!

Бог удивлённо хмыкнул, потом, расплывшись в улыбке, задумчиво произнёс:

– Кому, может, и Бог, а тебе – капитан медицинской службы Васильев. С прибытием, товарищ солдат!

От неожиданности я широко открыл оба глаза. Капитан выпрямился, и свет лампочки, находившейся у него за спиной, ослепил меня. Я коротко взвыл, глаза непроизвольно зажмурились, по щекам полились горячие слёзы. Капитан пожалел меня и погасил лампу. Я осторожно приподнял веки и неожиданно понял, что прекрасно вижу даже при очень ограниченном освещении. Я попытался стереть влагу с лица и ощутил, что конечности по-прежнему крепко привязаны, правда, теперь не к палкам, а к кровати. Для чего это было нужно, я не понимал, но спросить не успел. Врач уже закрыл за собой дверь.

Чувствовал я себя просто отлично, всё во мне бурлило от ощущения какой-то переполняющей меня неведомой силы. Все чувства казались невероятно обострёнными. Даже когда врач вышел из палаты, я отчётливо слышал и ощущал, как он прошёл по коридору, спустился по лестнице и вышел во двор. В палате я был один, в помещении слева лежали три человека. В следующем за ним находились ещё трое, но кто это, я понять не мог, по всем признакам должны были быть люди, но ощущались они почему-то как машины.

От такого открытия у меня даже мурашки побежали по коже. Я машинально начал искать доктора. К моему ужасу, он тоже чувствовался мной как машина.

А ощущения всё обострялись. Внезапно я понял, что на территории госпиталя довольно много живых машин.

Сперва я запаниковал. В голову полезли жуткие мысли, достойные фантастического фильма. «А если меня захватили инопланетяне? Хотя нет, всю нашу часть! А эти машины – биороботы! Похоже, только я это понял, поэтому меня и засунули в эту палату и не отвязывают. Они догадались, что я единственный на планете, кто их может разоблачить». Потом я слегка успокоился и пришёл к выводу, что если это инопланетяне, то им легче было меня просто убить, а не морочить себе голову. Поэтому мысли пошли по другому пути. «Может, это наши учёные что-то новенькое придумали? Ведь, похоже, меня с того света вернули. Вряд ли это под силу обычным врачам».

Тут на улице капитан Васильев окликнул пробегавшего мимо солдата:

– Витя, давай сюда! Сгоняй в первую роту, позови майора Ермоленко! Пусть подойдёт в седьмую палату к своему «жмуру»! Потом слетай во вторую, позови Ткаченко, пусть идёт туда же! Если будут сопротивляться, скажи – Батя вызывает!

Я по достоинству оценил юмор врача и представил удивление майора и капитана, когда они увидят меня живого и здорового. Я приготовился к встрече, но вместо этого минут через десять услышал за дверью тихий разговор. Голос врача говорил:

– Трансформация проходит нормально, через три дня можете забирать своего бойца в подразделение. Как вы его будете делить – меня не касается.

Следом за этими словами зазвучал низкий, хорошо поставленный бас:

– Майор, тебе что, делать нечего? Тебе лишняя обуза нужна? Его же всему по новой учить надо!

Тут же вмешался голос Ткаченко:

– Между прочим, ты у меня бойца увёл! И неплохого! Ещё два-три выхода – и он бы асом стал!

Резкий голос майора отрывисто прокаркал:

– «Жмуры» в разведку не ходят! Они на кладбище лежат! А тебе лишний «цинк» в роте нужен? Забыл, как их в «тюльпан»* грузят?

– Твои тоже не вечные! – огрызнулся капитан.

– Ничего вечного на земле не бывает! И вообще, скажи «спасибо», что я твою статистику совсем не завалил. Переход в другую роту – всё-таки не труп.

О чём они говорят, я не понял, но догадался, что речь идёт обо мне. Опять послышался тихий бас:

– В общем так, Петя. Голову тебе, конечно, открутить надо за самовольство. Но чёрт с тобой, прощаю, бери под свою ответственность. Если с ним что-то случится – башку, точно, оторву. Кстати, до сих пор не могу понять, как ты его в Симферополе не почувствовал?

Голос майора виновато буркнул:

– И на старуху бывает проруха. Думал, только инициирован.

– Ну вот, теперь расплачивайся за свои ошибки. Считай, что своё право на ученика ты реализовал.

Майор недовольно кашлянул, но возражать не стал. Тут возмущенно вмешался мой капитан:

– А мне что прикажете делать?

– Как всегда, прикрывать первую роту, – отозвался бас.

– Но у меня же некомплект! – возопил Ткаченко.

– В первый раз, что ли? – вмешался майор. – Вон, прошлый призыв почти на сто процентов положил! На подвиги их, понимаешь, потянуло! Вы, люди, в другом хороши. У вас чувство опасности не притупляется.

Дверь скрипнула. Говорившие вошли в палату. Полковник посмотрел на меня и ехидно спросил:

– Ну что, солдат, всё слышал?

– Никак нет! – с испугу ляпнул я.

– Если всё идёт как положено, то слышал всё, так что хватит придуриваться. После госпиталя бери свои манатки и топай в первую роту. Кстати, где этот подлый кровосос?

– Кто это кровосос? – мрачно поинтересовался военврач. – Уж кто бы говорил. Я, между прочим, кровь переливаю, а не пью.

– Лучше скажи, где ты её берёшь. С двух рот по четыреста миллилитров с человека выкачал.

– Можно подумать для себя! – огрызнулся Васильев.

– В таком случае я её из тебя сам бы высосал, – абсолютно серьёзно отозвался полковник, и я почему-то ему поверил. А полковник продолжал: – Ладно, через двенадцать часов отвяжешь.

– А капать до трёх суток, – добавил майор.

– Без вас знаю! – резко отозвался Васильев. – Всё-таки лёгкое в клочья порвало. А на его ремонт крови много идёт. Да ещё трансформация. И вы тут со своими советами…

– Ты ему хоть катетер поставил? – примирительно поинтересовался майор.

– Блин! Почему все всегда всё знают лучше, чем лечащий врач?! – взорвался Васильев. – Издеваешься, гад! Да если бы из-под него вёдра не сливали, он бы уже давно холодцом растёкся!

– Ладно, оставьте бойца в покое, – приказал полковник. – Шагом марш в мой кабинет! Да, капитан Васильев, спирт прихватите.

Они вышли из палаты, и я услышал, как врач открыл сейф.

Потом звякнули бутылки, и капитан Ткаченко пробормотал:

– Ну что ж, выпьем за помин души рядового Горлова.

– И за его рождение в новом качестве, – веско припечатал майор.

Тщетно поломав голову над смыслом услышанного, я понял, что устал, и уснул…

Проснулся я от того, что ремни, привязывающие меня к кровати, начали дёргаться. Открыв глаза, я увидел склонившегося надо мной капитана Васильева, который снимал мои путы. Рядом с койкой сидел майор Ермоленко.

– Капитан, не спеши отстёгивать. Я с ним поговорить должен, а пока неясно, как он отреагирует.

Капитан молча отошёл, а майор повернулся ко мне.

– Солдат, я кое-что хочу тебе сказать. Ничего не говори, просто слушай. Первое: как человек, ты уже умер и благополучно находишься на том свете почти тридцать шесть часов.

Первое, что пришло мне в голову: срок хранения свежеиспечённого торта как раз тридцать шесть часов.

– Второе вытекает из первого, – продолжил майор, – раз ты не человек, значит, ты кто-то другой. Объясняю популярно. Ты теперь, говоря человеческим языком, вампир. Это совершенно не умаляет твоих качеств, даже наоборот, – он несколько минут внимательно смотрел на меня, а я – на него. Странно, я не только не испугался, но даже не удивился.

– Капитан, – майор удовлетворённо улыбнулся, – как реакция?

– В норме. Ремни даже не натянулись.

– Ну, тогда отвязывай, пусть спит дальше.

Когда они ушли, я свободно откинулся на подушку. В голове назойливо звучала фраза из книги братьев Стругацких: «Правый глазной (рабочий) зуб графа Дракулы Задунайского». Под её монотонное повторение я и уснул…

Когда я проснулся в очередной раз, в палате никого не было. Пошевелившись, я с удовольствием убедился, что меня таки больше не привязывали. О ранении напоминали только игла капельницы и трубка катетера, уходящая из-под одеяла под кровать. Несколько минут я просто лежал, бездумно глядя в потолок и считая тонкие трещинки, покрывавшие штукатурку. Потом вспомнил недавний разговор с майором и вновь задумался: «Что же он всё-таки имел в виду?» Чувствовал я себя просто отлично. В жизни я ещё не был так полон сил и спокойствия. На живого мертвеца, по моему глубокому убеждению, это никак не тянуло. «Может быть, я его не так понял?» Хотя разговор за дверью тоже был до сих пор непонятен, не было ясности и в том, каким образом я всё это услышал. Какие-то трансформации, мутации, помин души…

Я поскрёб рукой грудь и замер. Повязки не было. То есть абсолютно! Под больничной рубашкой, кроме меня, ничего не наблюдалось. Место ранения слабо откликнулось лёгким зудом, – и всё. Я судорожно принялся соображать. «Сколько же я здесь лежу? Врач сказал, что через трое суток меня можно выписать. А сколько прошло до этого? Майор упоминал тридцать шесть часов, но это просто невозможно!»

Стараясь не потревожить капельницу, я аккуратно приподнялся и, осторожно распахнув рубашку, посмотрел на грудь. Ничего особенного. Только чуть ниже правого соска белел маленький круглый шрам. Теперь я вообще перестал понимать, что происходит. «Если верить капитану Васильеву, то у меня было полностью разорвано лёгкое. Значит, операция по его спасению или извлечению должна была оставить рубцы. А кстати, сколько можно прожить без лёгкого? Не уверен, что очень долго. К тому же восемнадцать километров по пересечёнке, – это с какой же скоростью бежали ребята?»

Тут меня прошиб холодный пот. Я только сейчас сообразил, что увидел след от пули в темноте.

На улице стояла глухая ночь, да и шторы были задёрнуты. «Господи! Что же со мной сделали? Какие технологии и лекарства использовали? А вдруг майор прав, и я не человек!»

Судорожно ухватившись за грудь, я ощутил знакомый стук сердца, и мне слегка полегчало. «Если я правильно помню легенды, то у упырей сердце не бьётся. Но как же тогда объяснить всё, что произошло? И всё-таки, сколько же я здесь провалялся? Чёрт! И спросить не у кого. Сестру позвать, что ли?»

Я машинально прислушался и уловил тихую беседу. Сестрички были на посту и, пользуясь свободной минуткой, пили чай. Судя по всему, девчонки безумно устали, поэтому тревожить их я не стал. Вместо этого, улёгся обратно и попытался соединить все кусочки головоломки в единую картину.

Ничего не получалось. Любой вариант событий казался бредом. Смущало только воспоминание о дикой жажде, ну и обострившиеся способности тоже. Но допустить то объяснение, которое дал майор, – это казалось полным идиотизмом. Так и не придя ни к какому выводу, я снова уснул…

… Разбудил меня солнечный свет. Молоденькая медсестра раздвинула шторы. На мою кровать прямые лучи не попадали, но и отражённых хватило с лихвой. Заорав дурным голосом, я набросил одеяло на голову.

Сестричка, решив, что я стесняюсь, глупо хихикнула и направилась к выходу.

Резко стукнула дверь, кто-то влетел в палату и быстро задёрнул шторы. Затем голос капитана Васильева грозно рявкнул:

– Машка! Что ты здесь делаешь?! Это что, твоя палата?! Дрожащий девичий голос пролепетал:

– Меня Клава попросила посмотреть, проснулся или нет.

Я с любопытством выглянул наружу, чтобы узнать, что же там творится. Увиденное меня настолько поразило, что я немедленно нырнул обратно. Военврач был страшен. Глаза, словно у разгневанного демона, метали молнии. Я замер, предчувствуя неизбежную кару, что обрушится сейчас на несчастную девчонку, но услышал совершенно немыслимое:

– Машенька, – неожиданно мягким голосом сказал капитан, – пошла прочь. Клавдию перед обедом – ко мне, а ты, боец, вылезай. У ж е можно.

Я послушно стащил с головы одеяло. И хотя плотные шторы были задёрнуты, при взгляде на окно я всё равно ощущал беспокойство и некоторый дискомфорт. Военврач перехватил мой взгляд и, улыбнувшись, подошёл ко мне. Присев рядом, он бесцеремонно сдёрнул одеяло, задрал рубашку и начал ощупывать мою грудь, продолжая свой монолог:

– Судя по тому, как ты выглядишь, солдат, с солнышком ты и раньше не дружил, а теперь тебе его придётся опасаться. Думаю, полгода гарантировано. И если хочешь, чтобы и дальше всё было хорошо, будешь выполнять то, что я тебе сейчас скажу. Твоё время – ночь. Месяца через три-четыре – вечер и раннее утро. В это время тебе ничего не грозит. Если возникнет необходимость до истечения полугода выйти днём, то – плотная рубашка с длинным рукавом, брюки, закрытая обувь, на руки – тонкие перчатки, на глаза – тёмные очки, на голову – широкополая шляпа. Вид, конечно, не блестящий, но твоё нынешнее состояние к этому обязывает. Дальнейшую информацию получишь от своего командира. Кстати, вот и он, лёгок на помине.

В палату с каменным лицом вошёл майор. Он посмотрел на капитана Васильева и сухо спросил:

– Ну что, медицина, как он?

– В полном порядке, – заверил военврач.

– Отлично! Товарищ солдат, сейчас вам принесут новую форму – и шагом марш в расположение роты.

– У него капельница, – напомнил Васильев.

– Капитан, ты же сам сказал, что у него всё в порядке. Незачем здоровых бугаёв в санчасти держать.

– Майор, – неожиданно спокойно сказал военврач, вставая, – у себя в роте командуй, а здесь – я начальник. К тому же, как ты его по солнышку тащить собираешься?

Майор слегка смутился, а Васильев невозмутимо продолжал:

– Так что выпишу, как обещал, завтра вечером. Ему ещё двадцать флаконов осталось. К завтрашнему утру как раз управимся.

– Какие же вы, врачи, консерваторы! – буркнул майор.

– Слушай, Петро, – устало сказал военврач, – я вымотался, время неурочное, твои все дрыхнут. Если тебе так уж неймётся, займись делом – прочти краткую лекцию, а то солдат, похоже, так ничего и не понял. Только коротко, он скоро опять заснёт.

С этими словами Васильев ушёл.

Майор медленно прошёлся по палате, зачем-то потрогал штору и только после этого взял стоявший у стола табурет и сел рядом со мной.

– Жили-были дед и баба… – внезапно начал он.

– … И была у них Курочка Ряба, – не удержался я.

– За знание классики хвалю, – задумчиво отозвался майор, – а за то, что перебиваешь старших по званию, в следующий раз схлопочешь по шее. Не было у них курочки, а был внук – Иван-дурак. И везуха у этого Ивана была, скажем, хуже некуда. Мало того, что урод, так ещё и без родителей остался.

На «урода» я решил обидеться в следующий раз – уж очень хотелось дослушать сказку. Тем более, что, похоже, она меня непосредственно касалась. А майор тем временем продолжал:

– И захотелось нашему Ване Родине послужить, ратному делу поучиться. И понесло его в военкомат. И служить бы ему в нестроевой части, из которой комиссовался бы он через пару месяцев, но попался он на глаза майору Ермоленко, которому шибко понравился, а тот взял да и утащил его в свою часть. И опять, всё бы хорошо, да вот только ошибся майор Ермоленко, и пришлось ему отдать своего протеже капитану Ткаченко. Он, конечно, мужик хороший, но личный состав не бережёт – разбрасывается сильно. И опять, всё бы ничего, да вот снайпер Ване отличный попался на первом же задании. И подстрелили нашего голубка, как куропатку. Причём качественно подстрелили. И пришлось майору исправлять свою ошибку, хотя разрешения на это он не имел. – Тут он перешёл на нормальный язык. – Вот и вкатил я тебе в вену два «кубика» своей крови. Считай, что подхватил ты от меня очень интересную инфекцию. Что собой представляет эта кровь, пока тебе знать незачем, главное в том, что она изменяет твой организм, при этом почти моментально восстанавливает любое механическое повреждение. Если, конечно, тебя по частям не разбросало на минном поле. И силы у тебя прибавилось, и выносливости. Мелочи всякие, вроде ночного зрения, отличного слуха и тому подобного, упоминать не буду. Так что всё хорошо, да только один изъян у нас есть. Солнышко мы не очень любим, а самое главное – для нормальной жизнедеятельности кровь нам нужна, хотя бы раз в месяц. И имя нам одно – «вампиры». Только это не то, что в сказках рассказывают. В общем, переваривай информацию, а я в роту пошёл. – И, уже открывая дверь, он добавил: – Да, когда мы одни или среди своих, можешь называть меня учителем. Отдыхай, ученик.

Дверь закрылась. Я безучастно смотрел на неё. В голове был вакуум. Казалось, что череп вот-вот схлопнется. Но где-то была маленькая дырочка, через которую пустота наполнялась даже не знанием, а каким-то глубоким пониманием. Это понимание должно было вызвать бурю эмоций, но я оставался спокоен. Не было даже малой толики сомнений. Вчерашний страх и недоверие исчезли. Всё очень просто, всё так, как и должно быть. Удивляло только одно – почему именно я, почему именно сейчас? Но и это удивление сильно не волновало меня. Я внезапно сообразил, что понял и принял свершившееся ещё сутки назад, но боялся признаться в этом даже себе. Полностью осознав это, я наконец снова уснул…

 
Солнце вышло из-за ели,
И вампиры обалдели…
 

Такой жизнерадостной песенкой разбудил меня поздно ночью военврач.

– Как мы себя чувствуем? – спросил он, увидев, что я открыл глаза.

– Спасибо, хреново! – Слова сорвались с губ раньше, чем я успел сообразить, что говорю.

– Что, серьёзно? – сразу насторожился врач.

– Нет, шучу, – смутился я.

– Шутить будешь в роте, – буркнул капитан, вытаскивая из вены иглу. Я ожидал боли, но было просто неприятно.

– Да сколько же можно? – не удержался я, прижимая к ранке кусочек ватки.

– Сколько нужно, столько и можно! – отрезал врач.

– Товарищ капитан медицинской службы…

Брови капитана приподнялись. Он с интересом смотрел на меня, ожидая продолжения. А я вдруг растерялся, но всё же рискнул:

– Разрешите задать вопрос?

– Задавайте, товарищ гвардии рядовой первой роты отдельного разведывательного батальона ВДВ, – передразнил меня капитан.

– А я… это… точно… ну, то, что сказал товарищ майор, правда?

– Было бы не точно, сейчас летел бы домой в «цинке». Ещё вопросы есть?

– Никак нет!

– В таком случае разрешаю ещё поспать.

Он вышел, а я действительно опять заснул…

… Проснулся я от голода. Нормального здорового человеческого аппетита. Я задумался. В госпитале была столовая, но я не знал, где она находится, к тому же проклятый катетер всё ещё был на месте и мешал встать.

Так как делать всё равно было нечего, я ещё раз полюбовался местом, куда попала пуля, потом осмотрел руку, в которой столько дней торчала игла. Синяка, как и дырочки от укола на сгибе, не было.

– Хорош собой любоваться! – капитан Васильев двигался так бесшумно и быстро, что я не только не услышал, как он подошёл к палате, но даже не заметил, когда открылась дверь.

Пока я хлопал глазами, он уже небрежно откинул одеяло и извлек катетер. Впрочем, это было проделано так лихо, что я не успел даже испугаться.

– Ну вот и всё, – ехидно произнёс военврач, – хватит мочиться под кровать. Туалет в конце коридора.

Почти сразу после его слов скрипнула дверь и вошла медсестра с подносом. Я быстро прикрылся. Но она не обратила на это никакого внимания. Девушка была незнакомая.

Впрочем, в госпитале я лежал не только недолго, но ещё и всё время спал, так что из обслуживающего персонала видел только вчерашнюю Машу.

Сестричка тем временем поставила поднос на тумбочку, кокетливо «стрельнула» глазками и удалилась.

– Солдат, твоя задача – съесть всё, что тебе принесли. Как следует отдохнуть. Вставать уже можно, но очень осторожно, шторы не открывать – чревато. Если почувствуешь себя нехорошо, немедленно вызывай сестру! После захода солнца – вон из госпиталя! Ермоленко за тобой пришлёт.

И я остался один на один с подносом, на котором находились два варёных яйца, гречневая каша, густо посыпанная сахаром, стакан кефира, литровая банка гранатового сока и два ломтика ржаного хлеба с маслом. Портила эту красоту только плитка гематогена.

Пока Васильев был в палате, голод вроде отступил. Но как только я остался один и оценил продуктовый набор, желудок просто скрутило. Как ни странно, начал я с гематогена. Вкус был, как всегда, мерзостный, но смёл я его в первую очередь. При этом, к собственному изумлению, получил удовольствие. Запил я его соком, отхлебнув прямо из банки. В желудке заурчало сильнее. Как говорится, аппетит приходит во время еды.

Я схватил яйцо и, недолго думая, по привычке, как учила меня мама, тюкнул о собственный лоб, за что и был сразу наказан. По лицу потёк желток. Яйца оказались всмятку. Я слетел с кровати и метнулся к умывальнику. Вот тут меня и поджидал первый подводный камень. Двигаться было непривычно легко, но в то же время я чуть не упал. Как выяснилось, координация у меня нарушилась полностью. Мозг ещё не научился контролировать многократно увеличившуюся силу мышц. На секунду я застыл в нелепой позе, растопырив руки и слегка присев. Но желток вынуждал двигаться. Поэтому я очень осторожно, балансируя, словно канатоходец, маленькими шажками пошёл к крану. Как бы то ни было, но до раковины я добрался, ни разу не упав. Умывшись, я аккуратно повернулся и так же медленно направился к кровати. С дальнейшим принятием пищи эксцессов больше не было.

Весь день я ел, отдыхал и заново учился ходить. Обед и ужин мне тоже принесли в палату, но тут всё прошло хорошо. Вечером меня в последний раз навестил капитан Васильев. Приказал полностью раздеться и придирчиво осмотрел.

– Здоров, – подытожил он, – даже слишком. И при жизни-то был не слаб, а сейчас просто Геракл какой-то. А ну, подпрыгни.

И я подпрыгнул. Несколько выше, чем обычно, но почти так же, как неделю назад. Приземлился я не очень хорошо, но на ногах устоял. Васильев посмотрел на меня разочарованно и буркнул:

– Тренировался-таки. Хвалю. Вот тебе последнее наставление: в течение трёх месяцев на солнце не выходить, сверхсилой не злоупотреблять, через месяц явиться на осмотр и переливание крови. Ладно, за тобой уже идут.

Я прислушался и услышал шаги в коридоре. Мало того, я сразу определил, что это Ермоленко и с ним никого нет. Судя по выражению лица Васильева, он это тоже понял и очень удивился.

Войдя в палату, майор небрежно бросил на кровать вещмешок.

– Одевайся, боец.

На этом моё пребывание в госпитале закончилось. И началась новая загадочная жизнь, в которую я шагнул вслед за майором. А она была действительно загадочна и неизведанна, но я даже приблизительно не мог представить, что меня ожидает за порогом…

Ночь. Первая ночь в моей жизни после смерти. Когда я вышел на улицу, на меня обрушились запахи и звуки, о которых я до сих пор даже не подозревал. Это была симфония вселенной, и я замер, ошеломлённый этим открытием. Майор стоял рядом, ожидая, пока схлынет первая волна изумления. Я был благодарен ему за понимание и деликатность. Рядом стоял человек, который знал, чувствовал, видел и слышал, как я, или, наоборот, я был теперь, как он.

– Не ожидал? – негромко спросил майор. – Нравится?

– Да! – только и смог выдавить я.

– Хорошо. Но наслаждаться будешь позже. Сейчас тебя ждёт Гроссмейстер.

– Кто? – не понял я. – Я в шахматы никогда не играл.

– Гроссмейстер, – терпеливо повторил майор, – Александр Никифорович Промахос, комдив и Гроссмейстер наших сил в Афганистане. Он тебя, конечно, два дня назад уже видел. Но протокол должен быть соблюдён. Так что быстрее, он ждёт.

Я заторопился за Ермоленко и, забывшись, полетел со ступенек. Майор коротко ругнулся, подхватил меня за руку и потащил за собой.

– Товарищ майор, а что это за представление?

– Обычное. Войдёшь, представишься, назовёшь дату инициации, имя учителя – моё имеется в виду. Потом принесёшь присягу…

– Какую? – оторопел я. – Мы уже…

– Это другая! – оборвал меня майор. – Ты, как вампир, должен знать наши законы и исполнять их. Именно в этом ты клянёшься перед лицом Гроссмейстера или Магистра той области, где ты собираешься жить.

– Ух ты! Значит, и законы есть?

– У нас, как в Греции, есть всё! – оборвал меня наставник. – А теперь закрой рот и не тормози. Батя и так не очень доволен.

– Почему? – приказ молчать я проигнорировал.

– Ну хотя бы потому, что я инициировал тебя без его разрешения. Более того, я даже не намекнул, что хочу использовать своё право на ученика. Он действительно мог оторвать мне голову, и был бы совершенно прав. Но мне повезло, мы очень давно знаем друг друга, и, самое главное, у меня было право на инициацию любого человека, которого я сочту подходящим для этого. С его согласия, разумеется. Но с тобой всё получилось неожиданно. Я и сам от себя такого не ожидал.

– А если бы у вас не было этого права? – не удержался я.

– Скорее всего, это меня не остановило бы. Я ведь виноват перед тобой. Если бы не я, ты уже комиссовался бы и жил бы себе спокойно дома. А за ошибки платят.

Он притормозил около штаба. Придирчиво осмотрел меня. Поправил ремень, отряхнул невидимые пылинки, потом удовлетворённо кивнул, и мы вошли в дверь. Уже после представления и принятия присяги, направляясь в казарму, учитель коротко объяснил мне иерархию вампирского сообщества и способ управления им. Оказывается, в каждом городе, где есть хоть десяток вампиров, находится Кавалер или Магистр, который наблюдает за ними и следит за порядком. В крупных городах и столицах республик или областей находятся Гроссмейстеры, а венчает пирамиду Великий Магистр. Вампиры имеют жёстко централизованное управление, которое необходимо столь малочисленной группе людей, обладающих к тому же некоторыми сверхспособностями.

Ни один вампир не может ослушаться своего создателя. Столь же беспрекословно птенцы (молодые вампиры) и их наставники подчиняются Магистрам, Гроссмейстерам и Великому Магистру. Раз в году собирается общий Магистрат. Около шестидесяти вампиров из всех стран мира решают накопившиеся вопросы. Кроме этого, существует ответственность учителя за ученика. До тех пор, пока создатель официально не провёл церемонии, которая соответствует дню совершеннолетия у людей, он отвечает за поступки и ошибки своего подопечного собственной жизнью. За самостоятельных вампиров отвечают Магистры и так далее. Всё это необыкновенно распалило моё любопытство, но майор только ухмыльнулся и пообещал, что всё расскажет. Благо времени у нас теперь даже больше, чем надо, а пока посоветовал снова поторопиться, потому что меня уже ждут.