Текст книги "Вечная история"

Новелла IV

Над дорогой висело густое облако пыли. Огромная колонна военной техники, извиваясь змеёй, конца и начала которой не было видно, с лязгом и грохотом двигалась в направлении металлического моста через реку Сунжа. Это была граница между Афганистаном и Советским Союзом. Мы уходили.

Приближаясь к водной ленте, покачиваясь на броне БМД, я испытывал странные ощущения. С одной стороны, закончилась никому не нужная странная война. С другой – наш выход, скорее, напоминал бегство. Позади оставались могилы, непохороненные друзья, неосвобождённые пленные и огромное количество брошенной техники и оружия. Впереди ждала неизвестная мирная жизнь, от которой мы уже отвыкли, и страна, которая знать не хотела своих героев.

Хорошо было срочникам. Они, закончив службу, разъезжались по домам (хотя какое место в жизни может найти тренированный убийца?). Постоянному личному составу было хуже. Офицеры абсолютно точно знали, что им просто негде будет жить. Большинство из них были давно разведены. Жёны не выдерживали настоящих боевых будней и постоянного ожидания похоронки. Поэтому идти им было некуда. О чём думало наше руководство, выводя войска из зоны боевых действий без предварительно подготовленной базы, не представляю. Нам, вампирам, было проще. Нас и так особо никто не жаловал, да и не ждал, поскольку с родственниками, точнее, с их отсутствием, особых проблем не было. Большинство из нас пережило уже внучатых племянников. С пересечением границ всё тоже было просто. Мы, будучи настоящими космополитами, постоянно передвигались по миру, изредка оседая в той или иной стране на десять – двадцать лет для отдыха. А потом снова отправлялись в «горячие» точки. Война всё-таки хорошая встряска для оживления эмоций.

Я отвлёкся от грустных мыслей. Грохоча гусеницами, наша машина пересекла мост. Мы были дома. У меня на глаза невольно навернулись слёзы. Вдоль дороги бегали мальчишки, восторженно размахивая руками, и, как иссохшие саксаулы, опираясь на палки, гордо стояли аксакалы. И ни один из них не боялся ни нас, ни случайно найденных на дороге предметов.

– Ну вот, кажется, и дома! – хлопнул меня по плечу майор, жадно разглядывая всё, что нас окружало. – Знаешь, Ваня, сколько я уже по миру походил? А всё-таки лучше нашей земли нет. Вроде и воздух такой же, как в Афгане, и пыль… а сразу чувствуешь – Родина!

В ответ я смог только кивнуть. Комок в горле мешал говорить. Волной накатила щемящая радость от возвращения. Неожиданно захотелось спрыгнуть на землю, набирать её в ладони, гладить, целовать. Странно. До сих пор я считал, что такое бывает только в книгах и фильмах. Мне всегда казалось, что это просто метафора, с помощью которой автор подчёркивает чувства героев. И вот теперь, испытав всё на собственной шкуре, я понял, как правдива бывает метафора. Пока я пытался справиться с собой, отвернувшись от наставника и стараясь как можно незаметнее смахнуть с глаз слёзы, я успел заметить, что большинство наших ребят тоже взволнованы не меньше меня.

А ещё я обратил внимание на то, что границу мы пересекали в напряжённом молчании, внимательно глядя на дорогу.

Но как только полоса, отделяющая нас от войны, оставалась позади, все одномоментно расслаблялись, словно где-то глубоко внутри спускалась невидимая пружина.

Над машинами вспыхивали смех, шутки, песни. По рукам шли фляги со спиртом. Будущие трудности казались несущественными, по сравнению с тем, что мы пережили в Афгане.

Сидевший рядом Каркаладзе протянул мне бутылку, оплетённую лозой.

– За возвращение, тёзка! – весело улыбнулся он.

Я глотнул, не раздумывая. Напиток был душист и крепок.

– Чача, – пояснил Вано, уловив моё удивление. – Никакая водка с ней не сравнится.

– Здорово! – искренне ответил я.

– Специально берёг для такого случая! Все живы, все здоровы, все дома! За это не грех и выпить!

Я задумчиво покосился на него. Иногда Каркаладзе говорил с таким акцентом, что понять его было практически невозможно. Обычно акцент прорезался у него в присутствии вышестоящего начальства из людей, явившихся в роту с проверкой. Но чаще, особенно когда он был серьёзен, как сегодня, акцент куда-то испарялся, и Вано изъяснялся на чистейшем русском языке. Я повернулся к учителю и увидел, как застыло его лицо. Глаза на несколько секунд остановились, словно вглядываясь во что-то невидимое. Всё ясно, Бате срочно понадобился Ермоленко, но использовать радиосвязь он не захотел, значит, вопрос серьёзный. К телепатическому общению вампиры старались без особой нужды не прибегать. Я же вообще его не жаловал, хотя в школе прапорщиков, да и в части меня этому обучали. Не знаю, как у кого, а у меня после каждого сеанса дико болела голова. Но как экстренный способ общения, телепатия годилась. Радовало меня только одно – ментальные способности развиваются гораздо медленнее, чем все остальные, поэтому в ближайшие пятьдесят лет можно было не бояться лишней головной боли.

Завершив разговор, майор молча забрал у меня бутылку и, приложившись к ней, одобрительно крякнул. Потом, передав её дальше, улыбнулся нам и, слегка потирая виски, сообщил:

– Ну вот, голуби, Батю переводят в Москву*. В Центральный Магистрат при министерстве. Он предлагает ехать с ним.

– Отлично! – Вано, радостно рассмеявшись, достал ещё одну бутылку. – Это надо как следует обмыть!

– Вы осторожнее! – напомнил Ермоленко. – Не хватало к вечеру в санчасть угодить.

– Да ладно тебе, Петя! – Каркаладзе, ловко снимая пробку, сиял от удовольствия. – У меня есть пара пакетов с НЗ, так что всё будет хорошо!

– Лучше кислородную подушку иметь! А кровь прибереги.

– А у меня и баллон с кислородом есть! – Каркаладзе беззаботно расхохотался. – Так что не дрейфь!

Зажёвывая чачу плиткой гематогена, я расслабленно развалился на горячей броне и без сожаления сбросил в люк БМД ненужные теперь автомат, бронежилет и остальное снаряжение. Ребята тоже избавились от лишней амуниции и теперь наслаждались забытым ощущением безопасности и покоя. А я совершенно не в тему почему-то вдруг вспомнил последнюю встречу с Джабраилом. Когда стало ясно, что мы уходим, он пригласил нас в гости, попрощаться…

…В тот день, сидя в его шатре, угощаясь бараниной и сладостями, я впервые ощутил, что с этими людьми мне действительно делить нечего. Да и Эскиндер был настроен более дружелюбно, чем обычно. Возможно, из-за нашего отъезда. К тому же на этот раз говорили не о политике, а о нейтральных предметах.

Наконец, как водится в мужской компании, разговор свернул на женщин. И я, не удержавшись, задал вопрос, который интересовал меня с самого начала службы:

– А почему среди вампиров нет женщин?

– Кто тебе сказал такую глупость? – удивился хозяин.

– Сколько служу, ни одной не видел, – честно признался я. Все расхохотались.

– Ты ещё многого не видел, – хмыкнул майор, – не только женщин.

Я насупился. Эскиндер подмигнул мне и негромко сообщил:

– Места надо знать, где они водятся. И клювом не щёлкать. А то их маловато, на всех не хватает.

– В каком смысле?

– В самом прямом, – Джабраил привольно раскинулся на подушках, – тем более что их действительно мало.

– Почему?

– Вот ведь настырный! – он помог Эскиндеру поставить на ковер блюдо с пловом. – Да потому, что мы не можем иметь детей.

– Ну и что? – искренне поразился я.

Судя по всему, Эскиндер тоже не видел особой логики между невозможностью иметь потомство и затруднениями с инициацией женщин.

– А то, – отозвался майор, – что женщина относится к бесплодию гораздо более болезненно, чем мужчина. Вот вы с Эскиндером как отреагировали на известие о своей стерильности?

– Да никак, – пожал я плечами.

– И я так же, – Эскиндер ухмыльнулся, – тем более что общаться с женским полом это совершенно не мешает. Наоборот, никаких лишних проблем не создаёт.

– Именно это я и имел в виду, – вздохнул Ермоленко, – для мужчины бесплодие – не приговор. А для женщины невозможность родить является самым страшным наказанием. Понимаете, мальчишки, мужчина, даже по физиологии, только оплодотворяет, а потом уходит в сторону. Так что получается, мы как бы ни при чём. А женщина создана природой именно для того, чтобы принять, сохранить, выносить зародившуюся жизнь.

– А если инициировать после того, как родила? – заинтересованно спросил Эскиндер.

– Хорошая мысль! – Джабраил насмешливо фыркнул. – Глянь на этих птенцов, Петь! Думают, только они такие умные! Считаете, кроме вас, до этого никто не додумался? Только одно «но»: мать не оставит своих детей. Хотя, конечно, всякое бывает.

– Так как же тогда? – растерялся я.

– Ой! Ну что ты, маленький, что ли? Смотри, сколько девчонок вокруг! – Джабраил лукаво подмигнул мне. – И вообще, бери пример с меня. У меня меньше трёх жен никогда не было.

– Что-то в последние сто лет я у тебя гарема не замечал, – Ермоленко лукаво ткнул Джабраила в бок.

– Всё надоедает, – вздохнул тот, – но иногда для развлечения можно и оттянуться.

Мы с Эскиндером только переглянулись, и он многозначительно кивнул на выход. Стараясь не привлекать внимания учителей, мы выскользнули наружу, и Эскиндер коротко шепнул:

– Старики правы: для развлечения вполне хватает обычных чувих.

Я согласно кивнул. Действительно, ну чего я к вампиршам привязался? Это уж слишком серьёзные отношения. Если бы я только знал, как много позже захочется мне этих отношений! Но в тот момент я весело направился за Эскиндером, который уверенно повёл меня к своим подружкам…

Пожалуй, об этом случае я вспомнил из-за того, что вокруг нас теперь мелькало множество женских фигур. Это тебе не Афганистан, где большинство женщин закутаны в чадру. Здесь же даже пёстрые восточные платья воспринимались просто как экзотика. К тому же эти девушки не шарахались от мужчин, а нормально воспринимали наше присутствие рядом с ними. А мысль о московских барышнях вообще согрела мою душу лучше всякого бальзама. Добравшись до ближайшей станции, наша рота распрощалась с боевыми товарищами и, в полном составе погрузившись в поезд, отправилась в столицу.

По прибытии на место назначения нас распределили по казармам. Вообще-то здание трудно было назвать казармой. Скорее это напоминало студенческую общагу. Комнаты на трёх человек с санузлом и прихожей. В комнатах стояли койки, шкаф, стол со стульями. Только, в отличие от общаги, стены были заклеены уставными плакатами, а не вырезанными из запрещённых журналов картинками с голыми женщинами.

Я оказался в одной комнате с Каркаладзе и Покрышкиным. Они не возражали. Положение в роте у нас было одинаковое, а отношения между собой – очень даже хорошие. Кое-как свалив вещи в угол, мы с Вано растянулись на кроватях. Покрышкин скрылся в ванной, там почти сразу зажурчала вода. Больше всего мне сейчас хотелось как следует выспаться. В поезде я спать почему-то не мог. Не повезло мне и сейчас. Дверь приоткрылась, и в комнату заглянул Ермоленко.

– Быстро приводи себя в порядок и пойдём проветримся! – полупредложил полуприказал майор.

Каркалыга встрепенулся на облюбованной им койке, сел и воскликнул:

– Правильно говоришь, товарищ майор!

– А ты тут при чём? – удивился майор. – Я это Ивану сказал.

– Вах! – с сильным акцентом возмутился Каркаладзе. – А ми, что?! Нэ люди, да?!

– Ну, допустим, не люди, – сдерживая улыбку, съязвил майор.

– Вай! Дарагой! За слава не цепляйся! Да?! – и, резко утратив акцент, добавил: – Мы с Покрышкиным с тобой!

Покрышкин согласно кивнул, выходя из ванной и растирая мускулистые плечи полотенцем.

Майор ещё раз критически осмотрел всю компанию и, ухмыльнувшись, ответил:

– Чтоб через пятнадцать минут были готовы, – и ушёл к себе.

Мы, распотрошив брошенные баулы, радостно начали приводить себя в порядок. Когда майор, одетый в мягкий твидовый костюм цвета топлёного молока, заглянул к нам, мы были уже готовы. Увидев учителя в штатском, я обалдел. На костюме не было ни одного острого угла – всё скруглено и отглажено. Казалось, он излучает тепло и мягкость. Майор в нём выглядел шикарным английским джентльменом. Не хватало только котелка и тросточки.

Каркаладзе с Покрышкиным были одеты немного проще, но костюмы на них сидели как влитые. Несмотря ни на что, один выглядел, как гордый грузинский князь, второй походил на шляхетного пана. Я в своей форме смотрелся среди них, нет, не как Бен Ладен, а как зверски общипанный зелёный воробей. Все трое оглядели меня критическим взором, и наконец майор изрёк:

– Это что такое? Я же сказал, одеться прилично!

– Это парадно-выходная… – начал было я, но майор не дал договорить.

– Не смеши меня! Во-первых! Снять кроссовки, одеть ботинки! Это Москва, а не Кабул, здесь за неуставную форму можно и на «губу» залететь! Во-вторых! Деньги есть?

– Е-есть, – заикаясь, ответил я, судорожно сдирая с себя кроссовки и вытаскивая ботинки.

– Тогда так: берём этого «воробья» в «коробочку» и летим в ЦУМ. И чем быстрее, тем лучше!

Каркаладзе с Покрышкиным понимающе кивнули, и мы полетели. Весь путь занял приблизительно пятнадцать минут. За это время я наслушался шуточек о понимании смысла существования на всю оставшуюся жизнь. Наконец мы прибыли. Майор быстро затолкал меня в отдел мужской одежды, жестом подозвал явно знакомую продавщицу и, поздоровавшись, сказал:

– Зиночка, посмотри, пожалуйста, на этого морального урода и сделай из него быстренько человека.

Зина посмотрела на мою неординарную внешность и жалостливо вздохнула. Я сконфузился. За время службы я как-то отвык от реакции гражданского населения на альбиносов. Тут Зина, видимо, что-то решив, потащила меня за собой в подсобку.

– Для таких, как ты, у нас кое-что есть! – сообщила она, бесцеремонно вертя меня в разные стороны и снимая мерки непонятно откуда извлечённым сантиметром. – С импортом, конечно, напряжёнка, но регулярно завозят, так что заходи чуть попозже, подберём. А на первое время, вот, вчера из Севастополя* привезли. Выбирай.

Пока я копался в костюмах, она унеслась куда-то.

Костюмы Севастопольской фабрики напомнили мне дом. На секунду показалось, что я в Симферополе. Но ностальгия прошла так же быстро, как и пришла. Я увлёкся.

Наконец, я выбрал себе светло-бежевую «тройку» из натурального бостона. Цвет я выбрал, в какой-то мере подражая учителю, да и под мои волосы и кожу трудно что-либо найти. Был, правда, ещё один светло-серый костюмчик, но выглядел он как-то крысовато, поэтому я решил его не брать.

Тут вернулась Зина, в руках она держала несколько кульков. Глянув на мой выбор, она одобрительно кивнула и предложила померить рубашку.

Тёмно-синие шёлковые рубашки сразу очаровали меня. Я взял все три.

– Отлично! Теперь галстук. Думаю, под цвет глаз мы его подбирать не будем.

С этим я, конечно, согласился. Первый галстук был светло-серого цвета с тёмными диагональными полосками. Второй был тоже серым, но с явным розоватым оттенком. Для первого выхода я выбрал второй. Точку в моём преображении поставили шведские туфли светло-кофейного цвета.

Тут дверь открылась и в подсобку ввалился уставший ждать майор. Одобрительно оглядев меня с ног до головы, он удовлетворённо произнёс:

– Ну вот, Ваня, теперь ты похож на переходную ступень от обезьяны к человеку.

От неожиданности я даже слегка обиделся.

– Ты не дуйся. Поживёшь с моё, тогда человеком станешь. – Потом, обернувшись к продавщице, добавил: – Спасибо, Зиночка, сколько мы должны?

– Пятьсот, – ответила она.

У меня отвисла челюсть. Таких денег я отродясь в руках не держал. Я затравленно посмотрел на учителя. Ему легче было убить меня, чем заставить снять всё, что я выбрал. К моему изумлению, майор, совершенно не удивившись, словно фокусник, достал пять сторублевых бумажек и передал их Зине.

– Через недельку зайдите, я вам кое-что из импорта отложу. Мальчика надо всё-таки прилично одевать. И хватит его обижать, а то я на вас обижусь.

С этими словами она вручила нам пакеты с моей старой формой и остальными покупками, после чего выпроводила в общий зал. Майор осмотрел меня ещё раз и произнёс со скрытым удовлетворением:

– Сойдёт для сельской местности. Через годик в Париж съездим, вот там и затаримся по-настоящему.

– Куда?! – ошалел я. – У нас же подписка!

– Вот балбес! – обречённо вздохнул майор. – Я тебя чему учу? Какая подписка? Мы не люди! Едем куда хотим.

Пока мы пробирались к выходу, майор прикупил мне ещё несколько носовых платков, хорошие часы, одеколон и так, кое-что по мелочам. Поэтому, выйдя из ЦУМа, я настолько обнаглел, что спросил:

– А почему мы пошли в ЦУМ, а не в ГУМ?

Майор глянул на меня, как на ненормального, и изрёк:

– Слышь, Вань, я на самом деле думал, что ты дурачок. Но, похоже, я тебя переоценил – ты на самом деле контуженный на всю голову. С твоей рожей, в потрёпанной форме, да ещё с привычкой держать в руках не бутылку с пивом, а автомат. Такие жесты опытному человеку за три версты видны. Тащиться на Красную площадь, где каждый второй кагэбэшник, а каждый первый – мент, – ты с ума сошёл! А теперь мухой доставить пакеты в казарму и вернуться на прежнее место, то есть сюда! Если через полчаса тебя не будет, пеняй на себя, я уйду. Ну, чего застыл? Время пошло!

И я побежал. Понимая, что учитель не шутит, и не желая оставаться в гордом одиночестве, я уложился за двадцать пять минут. Примчавшись назад, я обнаружил, что к майору уже присоединились наши спутники. Ребята наконец-то соизволили покинуть магазин. Физиономии у них были недовольные.

– Это надо, такую громадину отгрохали, а купить нечего! – возмущался Покрышкин.

Я с недоумением осмотрел себя.

– Ну и что ты на это барахло смотришь? – брезгливо сказал Покрышкин. – Это взяли только за неимением костюмов.

– Да у меня лучшего в жизни не было! – возмутился я.

– Оно и видно! – фыркнул он.

– Казимир! – майор не повышал голос, но Покрышкин немедленно скис. – Отставить прения! Шагом марш в ресторан! А ты, если не любишь местные магазины, слетай в Варшаву и успокойся.

Покрышкин коротко кивнул, а Каркаладзе поинтересовался:

– Куда идём?

– Сегодня общий сбор в «Космосе», – отозвался Ермоленко. Немного посовещавшись, мы пошли ловить такси.

На человека, который никогда не был в Москве, гостиница «Космос» производила неизгладимое впечатление. Огромное здание, выгнутое дугой, подавляло своей величиной и геометрической элегантностью. К моему изумлению, на лицах моих спутников при виде этой громады отразилась только скука и раздражение. Похоже, архитектура данного сооружения их не впечатляла.

– Нам туда! – Ермоленко ткнул пальцем в скромную, неприметную дверь.

На двери не было ни единой надписи, похоже, её вообще никто из окружающих, кроме нас, не замечал. Да и я, пока учитель не показал, куда идти, не обращал на неё внимания. Но когда я понял, то был просто поражён. Тут можно было вывесить указатель с надписью: «Здесь живут вампиры». Из-за двери выплёскивалась такая мощная аура вампирского присутствия, что оставалось только удивляться, как их ещё не обнаружили, – ведь среди людей тоже попадаются очень чувствительные экземпляры. Правда, с этим вопросом всё оказалось просто: на охране сидели трое охранников с мощными невербальными способностями. Они и отводили глаза особо любопытным гостям и жителям столицы. Я взволнованно посмотрел на учителя.

– Не дрейфь! – тихо шепнул он в ответ.

И я вслед за майором и лейтенантами вошёл в закрытый и жутко элитарный клуб «Только для вампиров»…

… Служба в Москве шла легко, как нечто само собой разумеющееся. Нет, физически, конечно, было тяжело. Подъём, отбой, распорядок дня – сплошной устав. Нет окопного панибратства. Всё строго по рангу и по жиру. Зато никто не стрелял из-за угла. По дороге можно ходить, не глядя под ноги, чтобы не наступить на мину. На душе было действительно легко. Не было настоящих боевых тревог, по улицам не текла кровь. Политика нас сильно не волновала (если военные занимаются политикой, в стране ничего хорошего быть не может). Если же начинало одолевать беспокойство, то всегда можно было развеяться в одном из вампирских баров. Таких только в Москве насчитывался десяток, да столько же в Питере. Однако майор ходил мрачнее тучи, Батя тоже не радовался. Если же я спрашивал у них, что случилось, они только улыбались и загадочно отвечали:

– Всё, что могло случиться, уже случилось.

Вести из Афгана тоже были грустными. Закончив воевать с шурави*, афганцы взялись друг за друга, а потом, считая потери, искренне плакали по ушедшим гяурам*. Но совсем кисло им стало несколько позже, когда на наше место пришли американцы. Я только развёл руками: вроде ребята видели, чем кончаются такие захваты. Да и Вьетнам у них был, но, похоже, они так ничему и не научились. Жить «духам» стало веселее, но и тут они остались недовольны. Резать американцев, всё равно, что отнимать конфету у маленького ребёнка. Так же легко и неинтересно. А американцы искренне были удивлены тем, что в этой стране их никто не любил и не говорил «спасибо» за жвачку и пакеты с материальной помощью.

Мы же чувствовали себя вполне комфортно. Даже несмотря на то, что творилось в стране. Благодаря снабжению спецназа, мы сперва не замечали, что в Союзе становится всё хуже и хуже, да и что солдату надо, если он сидит на полном государственном обеспечении. Пелена с моих глаз спала, когда я зашёл в абсолютно пустой магазин (то есть – абсолютно: ни продуктов, ни покупателей), только две бабушки, отчаянно грызущиеся за неизвестно как сохранившуюся на прилавке банку килек в томате. Судя по всему, магазин покинули даже крысы. Сказать, что я удивился, значит не сказать ничего. Снабжение Москвы всегда было на уровне, а тут такое… Впервые за два года я внимательно присмотрелся к окружающей действительности. Показалось, что падать дальше уже некуда. Боже мой, как я тогда ошибался…

…Я шёл по городу. Увиденное меня ошарашило. Несмотря на лето, Москва казалась серой и унылой. Стоило свернуть с центральных улиц, и всё вокруг становилось грязным и пыльным, словно прибитое угольным мешком. Ветер лениво гнал по дорожкам и вытоптанным газонам обрывки газет и ещё бог знает какой мусор. Людей на улицах почти не было, а те, кто встречался, выглядели озабоченными и унылыми. Не звучала музыка, не было слышно смеха.

В казарму я пришёл молчаливый и подавленный и долго пытался сообразить, что же всё-таки происходит. Если верить газетам и телевизору, то мы идём вперёд семимильными шагами. Кооперация процветает, очередной раз перевыполнен план по заготовке зерновых; хлопка в стране столько, что на каждого гражданина СССР можно сделать по пять ватных матрасов, а в магазине, между прочим, даже майки не купишь. Оставалось только грустно вспоминать песню Визбора: «…А также в области балета мы впереди планеты всей…»

Хотя, судя по театральным афишам, с балетом у нас тоже началась напряжёнка. Балет как-то очень радостно перебежал в Штаты. Туда же поехали спортсмены, учёные, писатели… Но был, к сожалению, и обратный поток. В страну хлынул вал диссидентов всех мастей и размеров. Кстати, при ближайшем рассмотрении выяснилось, что без них воздух в Союзе был гораздо чище и здоровее.

Погрузившись в свои мысли, я даже не обратил внимания на подошедшего сзади наставника. Майор сел рядом и задал риторический вопрос:

– Что, Иванушка, не весел? Что головушку повесил?

– На Сетуни гулял.

– Интересно, что это тебя туда занесло?

– Хотел Москву посмотреть в непарадных местах. Заодно на Киевский вокзал зашёл, Пашку домой провожал.

– Хорошо, что прогулялся, – проронил майор, – теперь понял, о чём я тебе уже два года талдычу.

Я грустно вздохнул, а майор включил телевизор. Передача была какая-то странная. С экрана лилась прекрасная классическая музыка, по сцене легко порхала балерина в образе лебедя. Я растерялся, в голове вспыхнула непрошеная мысль: «Неужели Горбатый помер?!».

– Ничего ты, дурачок, не понял, – произнёс майор, – смотри, что дальше будет.

Музыку прервал экстренный выпуск новостей. У меня ёкнуло в груди. Зычным, хорошо поставленным голосом диктор объявил: «В связи с тяжёлой болезнью президента СССР Михаила Горбачёва, власть в стране временно переходит к Государственному комитету по чрезвычайному положению. Выступление вице-президента Геннадия Янаева будет передано после окончания экстренного сообщения…» Экран мигнул и высветил картинку. За длинным столом сидели пятеро испуганных человек. Казалось, они так до конца и не поняли, как рискнули пойти на такой отчаянный шаг, а главное – почему именно они повелись на эту идиотскую затею. Исключение составлял министр обороны Язов. Лицо его было хмурым и решительным. В глазах крупнокалиберными стволами светились танки.

Один из чиновников, заикаясь, начал читать по бумажке обращение к стране. Речь была рыхлая и абсолютно непонятная. В жёваных рваных фразах с трудом угадывалось, что собравшиеся за этим столом люди – наше новое руководство, которое, вслед за тяжёлой бронетехникой, приведёт нас к царству демократии.

Ещё они пытались объяснить, что Горбачёв, ввиду его длительной и тяжёлой болезни, очень заблуждался в поисках верного пути, по которому должна идти страна.

– Так, – коротко процедил майор, – дождались.

Я с недоумением покосился на него. Судя по остановившемуся взгляду, учитель вышел на связь с Батей. Ответ пришёл сразу, причем Батя думал так громко, что даже я его слышал. А может быть, он специально не экранировался, чтобы и я принял участие в беседе.

– Не ори! – недовольно прозвучал в голове голос полковника. – Я тоже телевизор смотрю!

– Что делать?

– А что уже сделаешь? Поторопились ребята. Не захотели подождать, пока мы всё, что необходимо, подготовим. Теперь ситуация только усугубится. Развал неминуем.

– Ну почему они побежали впереди паровоза? – взмолился майор.

– Потому что рыцари тоже понимают, что мы не сидим сложа руки, поэтому и нанесли удар первыми. – Тут в его голосе наконец-то прорвалась ярость. – Сволочи! Учуяли!

– Отец!

Я впервые слышал, как учитель называет полковника отцом. Столько боли и любви в его голосе я ещё ни у кого не слышал.

– Отец! Что же нам остаётся?

– Только одно. Придёт Борис. А там подождём, когда наш план начнёт работать. Жаль только, что собирать и восстанавливать придётся почти с нуля.

– Но…

– Слушай, Петро, заткнись! Ты думаешь, ты один хочешь в истерике покататься? Или что я сейчас отдыхаю на Багамах? Через час в кабинете Гроссмейстера!

С этими словами он прервал связь. Посмотрев в расстроенное лицо учителя, я не рискнул задавать вопросы. Я почти физически ощущал, как он волнуется и боится за Батю. Чёрт, мне тоже иногда хотелось назвать его отцом, но что-то всё время останавливало. Возможно, так я смогу его назвать в самый критический момент или через пару сотен лет, когда сумею отбросить ненужную сентиментальность и застенчивость.

– Ну вот, – наконец пробормотал учитель. Похоже, он начисто забыл обо мне и говорил для себя, – остаётся только одно: сидеть, ждать и смотреть на всё, что теперь будет твориться…

В это же время Ельцин, по примеру Ленина, забрался на броневик (танк) и, размахивая кепкой (кулаком), вещал, что землю надо отдать крестьянам – отобрать у колхозов, дать больше прав всем гражданам и семимильными шагами идти к демократии, и в этом нам помогут друзья из Америки.

«Крестьяне», всю жизнь прожившие в Москве и никогда не видевшие земли, а также борцы за правое дело, воодушевлённые новыми призывами, скандируя: «Землю – народу! Демократию – людям!», бросались под гусеницы танков.

Эти кадры мы смотрели в кабинете у Бати. Здесь все последние дни после ГКЧП у нас шло постоянное совещание. А если точнее, командный состав сидел и внимательно следил за тем беснованием, которое царило в стране, и в Москве в частности.

– Смотрите, какая давка, – задумчиво протянул Каркаладзе, – да ещё и темно. Кого-нибудь обязательно задавят.

Покрышкин, соглашаясь, кивнул и добавил:

– О! Таки задавили! Только не пойму, одного или двоих.

Майор, глядя на экран, пожал плечами:

– Не фиг под танки прыгать! Что танк, что троллейбус, давят одинаково. Только танкист, в отличие от водилы, тебя не видит. А здесь такая толпа! И вообще, ночью надо спать или гулять, а не по дорогам перед танками бегать. Тем более, что армия себя ведёт более чем корректно и безразлично.

– Они что, пьяные? – не выдержал я. – Чего они как дебилы?!

– Скорее всего, кто-то толкнул, – откликнулся Батя, – и есть у меня сильное подозрение, что это черносотенцы постарались. Интересно, когда и как хоронить будут?

– Это неважно, – фыркнул майор, – попы налетят как вороньё. Ребятам-то теперь всё равно. Зато героями станут. Мёртвые герои всегда нужны.

Чуть позже состоялся звёздный полёт в Форос к арестованному президенту. Странные извинения, возвращение Горбачёва в Москву, арест ГКЧП и сияющая рожа Ельцина. Он, бедный, до конца так и не понял, как сильно его подставили. На лбу у него сияло только одно – «царь Борис»! И, как царь Борис, он начал с того, что вернулся к границам России пятнадцатого века. Всё, что с таким трудом собирали русские цари в течение пятисот лет, что оплатили реками крови, было похерено одним росчерком пера трёх подонков.

Разгулялся парад суверенитетов. Ельцин даровал свободу всем. А после его слов: «Берите демократии столько, сколько сможете!» – все смогли взять даже больше, чем хотели изначально.

Тут уже и Магистрат забил тревогу. Города-государства – это ещё понятно, хотя и глупо, не Средние века в конце концов. Но деревня-государство… И началась война всех со всеми. Вместо Афганистана, Россия получила Чечню для отвлечения голодных людей от житейских проблем. Население России серьёзно сократилось.

Как позже выяснилось, нас активно хотели использовать все. И правительство, и армия, и преступные группировки. Мы, как могли, уворачивались, держа строгий нейтралитет. Но человеческая настойчивость дебильна в своей сути. И грянул путч девяносто третьего года. Данное выступление отличалось от ГКЧП. Танки, например, теперь были демократичны. Говорят, что погибших на площадях не было. Но, судя по количеству техники, а главное – милиции, их, похоже, вовремя успели убрать.

И именно в этот момент мы получили очередной приказ.

Батя, огласивший его, был мрачен и решителен. Мы же слегка растерялись. Раз нас вводили в дело, значит, Магистрат узнал что-то очень серьёзное.

– Слушай приказ! В Белом доме засели высшие вампиры, руководящие всем этим безобразием, – он кивнул за окно. – Надеюсь, ни у кого нет сомнения, что Руцкой является марионеткой. Великий Магистр России объявил Большую Охоту. Очень важно, чтобы всё закончилось быстро и незаметно для людей. Думаю, после этой операции станет чуть легче. Эти сволочи являются как раз одними из руководителей ложи «Феникса» в России.