Текст книги "Николай Бердяев"

Несмотря на аристократическое происхождение, Бердяев легче, чем другие интеллигенты, находил общий язык с простым народом. В Киеве, например, некоторые рабочие, враждебно настроенные к интеллигенции, относились к Бердяеву хорошо, выделяли его среди остальных.

В первый раз Николай Бердяев был арестован за участие в большой студенческой демонстрации. Студентов окружили казаки, и демонстрантов взяли под стражу. Несколько дней студенты просидели в арестантских ротах, после чего всех отпустили.

В то время Киев был одним из главных центров социал-демократического движения. В городе находилась подпольная типография, издавалась революционная литература, существовала связь с эмиграцией, с группой Плеханова, Аксельрода и В. Засулич.

В 1898 году Николай Бердяев был арестован по первому в России большому социал-демократическому делу и исключен из университета. Во время обыска, проведенного в ночь на 12 марта 1898 года, была составлена справка, что у него изъяты компрометирующая переписка, рукописи антиправительственного содержания и запрещенная литература. При допросе Бердяев показал, что обнаруженные у него рукописи были написаны им для себя, что он их не распространял (за исключением рукописи «О морали долга», которую давал читать некоторым знакомым). В другой справке было указано об изъятой у арестованного переписке, из которой следовало, что литературные произведения Бердяева в рукописях распространяются в среде знакомых. Кроме того, найдено несколько рукописных статей, из которых одна составлена самим Бердяевым, а другие переведены им из иностранной литературы.

По этому делу было арестовано 150 человек. Арест Николай Александрович воспринял с эмоциональным подъемом, редким для него чувством единения с другими людьми. В критических жизненных ситуациях он не испытывал состояния угнетенности, растерянности, в нем словно просыпался воинственный дух его предков, он всегда был настроен бороться и переломить ситуацию. Арестованные не считали себя проигравшими, наоборот, победителями, им казалось, они начинают новую эру в освободительном движении, что даже в Западной Европе будет резонанс на их арест.

На следующий день после ареста в тюрьму приехал киевский генерал-губернатор генерал-адъютант Драгомиров, бывший в довольно близких отношениях с родителями Бердяева. Генерал вошел в камеру в сопровождении жандармского генерала и прокурора. Бердяев на всю жизнь запомнил слова Драгомирова о том, что социал-демократы не видят, что общественный процесс есть процесс органический, а не логический, и что ребенок не может родиться раньше, чем на девятом месяце. Но разве можно было остановить социал-демократическое движение рассуждениями о несвоевременности перемен, которых они добивались – только вызвать недоумение и подозрение у жандармского генерала, который и без того постоянно писал доносы на Драгомирова.

В первые дни в огромном общем помещении Лукьяновской тюрьмы, где находились все арестованные мужчины, Бердяев прочел ряд докладов. Потом его перевели в одиночную камеру, но дверь в коридор оставалась открытой. Этот режим был далек от условий Петропавловской крепости и Алексевского равелина. Бердяеву без труда удавалось проникать в верхний коридор того же корпуса тюрьмы, где сидели дамы, его знакомые. Во время прогулки заключенные в тюремном дворе устраивали настоящие собрания, на которых председательствовал Бердяев. Нарушение режима закончилось для Николая тем, что его перевели в настоящее одиночное заключение, когда дверь уже была запертой. Он просидел в тюрьме месяц. Благодаря знакомству его отца с генерал-губернатором, молодой революционер был освобожден без права выезда из Киева и находился под надзором полиции до рассмотрения его дела.

После Бердяева по делу социал-демократической типографии был арестован Логвинский. Последовало длительное тюремное заключение, после – ссылка в Сибирь. Николай виделся с Логвинским перед ссылкой. Но тогда в убеждениях Бердяева началось движение в сторону идеализма, Логвинскому же это направление оказалось чуждо, и отношения друзей дали трещину, идеология разъединила их. Впоследствии отцу Бердяева благодаря связям удалось выхлопотать улучшение положения Логвинского в Сибири. Однако это не помогло. Давид Логвинский умер от туберкулеза.

Находясь под следствием, Николай Бердяев получил специальное разрешение на поездку в Петербург. Аристократ по происхождению и марксист, он всю жизнь будет вращаться в самых разных кругах, часто противоположных по убеждениям. В Петербурге он обедал у своего двоюродного брата, князя, вместе с Треповым, директором департамента внутренних дел, а вечером встречался с теоретиками «легального марксизма» П. Струве и М. Туган-Барановским. После этой поездки в Петербург у Бердяева завязались связи с людьми, близкими ему по течению критического марксизма, склонявшихся, как и он, в сторону идеализма.

Молодой философ, как и марксисты, хотел нового мира, но он видел его построенным на принципах свободы и творчества. Его революция была этической, а не социальной.

Свободолюбиво настроенному философу Бердяеву двадцать пять лет. Находясь под гласным надзором полиции он написал свою первую книгу «Субъективизм и индивидуализм в общественной философии». Книгу прочел П. В. Струве, разделявший стремление Бердяева к идеализму, и написал к ней большое предисловие. Ее издали в Петербурге, когда Николай уже был в ссылке.

В большинстве критических статей о книге Бердяева отзывались негативно, что только способствовало еще большей его известности. В своей книге философ-аристократ предпринял своеобразную попытку реформирования марксизма, соединив марксистскую критику общества, ту самую несправедливость, с которой боролся мыслитель, с идеализмом в философии. В ней явно прослеживается влияние Канта: добро, истина, красота не зависят ни от каких социальных условий, они внеклассовы, первичны и принимаются бездоказательно, с морально-этической точки зрения. Вместе с тем Бердяев попытался обосновать идею исторического предназначения пролетариата и неизбежности социализма, опять же с этической стороны. Предназначение – вот один из вопросов, волновавших философа, но ответ на него он будет искать в других сферах мысли. К моменту выхода книги в свет Николай Александрович уже начинает понимать, что изменить марксизм в лучшую сторону ему не удастся. Когда Бердяев получил экземпляр книги, то уже хотел бы написать ее по-другому. В направлении к идеализму он пошел дальше критики марксизма – к метафизике, к проблеме духа.

Николай Бердяев, как уже говорилось, никогда не уходил полностью в марксистскую среду. Он общался и в других кругах. На первом курсе университета Николай познакомился с Г. И. Челпановым, популярным профессором философии, с большим успехом читавшим курс по критике материализма. У него собирались по субботам, Бердяев часто бывал на этих вечерах, где велись длинные философские разговоры. Беседы с Челпановым помогали Николаю расширить свой кругозор. Политические взгляды у них были разные, но это не имело значения для обоих. Перед ссылкой Бердяев познакомился со Львом Шестовым – философом-экзистенциалистом, ставшим его другом на всю жизнь. Они часто спорили, у них было разное отношение к миру, но они оба искали смысл жизни, и это объединяло их. Особенно заинтересовала Бердяева книга Шестова о Ницще и Достоевском.

Первая статья Бердяева «Ф. А. Ланге и критическая философия в ее отношении к социализму» была напечатана в 1899 году в марксистском журнале «Neue Zeit», редактируемом Каутским. Каутский в переписке очень хвалил статью Бердяева и писал ему, что возлагает большие надежды на русских марксистов для дальнейшего развития теории марксизма.

По решению суда Николай Бердяев был сослан на три года в Вологодскую губернию, как и почти все социал-демократы. Лишь очень немногие проходившие по «типографскому делу» были сосланы в Сибирь. Перед ссылкой, когда Бердяев читал свой первый публичный доклад – главу его книги «Субъективизм и индивидуализм в общественной философии», слушатели устроили ему настоящую овацию.

В политическом отношении Бердяев оставался социал-демократом, но его считали индивидуалистом, что не приветствовалось в марксистской среде. Он отказывался подчинять личную совесть коллективной, в чем видел ограничение свободы. Когда в Вологду прибыла большая группа ссыльных, среди многих вопросов возник один, показавшийся Николаю Александровичу очень глупым – подавать или не подавать руку полицмейстеру. Бердяев отказался коллективно решать этот вопрос. Он сказал, что сам решит, как ему поступать. У революционной интеллигенции была жесткая дисциплина, – философ ненавидел ее с детских лет, еще по Кадетскому корпусу. Он хотел бороться в одиночку и никогда не соглашался выполнять приказы. Он отказывался подчиняться коллективной морали, и никогда не становился частью какой-либо группы. Его обвиняли в индивидуализме, но именно в этом философ и видел свою революционность.

Ссыльные, проходя по этапу через Вологду, направлялись большей частью в уездные города Вологодской губернии, иногда в Архангельск. Некоторые через Вологду возвращались из ссылки. Многие из них заходили к Бердяеву, в гостиницу «Золотой якорь», где он жил. В гостинице подобралось довольно интересное общество. Вместе с Бердяевым в Вологду были сосланы А. Ремизов, П. Щеголев и А. Маделунг, Б. Савенков и А. Богданов, А. Луначарский.

Вологодским губернатором в это время был дальний родственник и друг дяди Бердяева. Через полтора месяца Николай получил документ, разрешавший ему выбрать для поселения какой-нибудь не университетский город на Юге России. Бердяев не просил никого об этом одолжении и был удивлен тем, что его получил. Оказалось, что генерал свиты Его Величества светлейший князь Н. П. Лопухин-Демидов, крестный отец и муж тети Бердяева, сказал великому князю Владимиру Александровичу, что племянника его жены и его крестника сослали в Вологодскую губернию, и просил, чтобы его перевели на Юг. Николай отказался от этой возможности и остался в Вологде. Полиция не беспокоила его. Среди ссыльных он тоже отстоял свою независимость.

Вологодский период жизни Николая Бердяева был наполнен философскими исканиями. Некоторые вопросы, волновавшие его, не вмещались в марксизм, и наоборот, проблемы, стоявшие перед марксистами, не входили в круг интересов его мысли. Товарищи Бердяева по ссылке характеризовали его как идеалиста, но с марксизмом он еще не порвал.

В ссылке Николай Бердяев пишет еще одну статью – «Этическая проблема в свете философского идеализма». Ее напечатали в сборнике «Проблемы идеализма». В этом сборнике помимо бывших марксистов, увлекшихся идеалистическим направлением, участвовали либеральные представители академической философии: П. Новгородцев, братья Трубецкие. Статья Бердяева была проникнута идеями, близкими к Канту и Ницше. Об этой статье князь Трубецкой сказал, что если бы знал о ней, то не стал бы участвовать в сборнике. Эта статья фактически означала разрыв философа с марксизмом, после ее выхода многие товарищи Бердяева называли его изменником идеям марксизма.

Последний год ссылки Бердяеву разрешили провести в Житомире, и после ее окончания. Николай вернулся в Киев. В Киеве он познакомился с Сергеем Николаевичем Булгаковым (1871–1944), профессором политической экономии в Политехническом институте. Булгаков тоже прошел в своих убеждениях через марксизм, но иначе, чем Бердяев. С. Булгаков родился в семье священника, окончил духовное училище, поступил в семинарию. Через три года, увлекшись революционными идеями, он оставил семинарию, окончил гимназию в Ельце и поступил в Московский университет на юридический факультет. Булгаков, как и Бердяев, активно сотрудничал в марксисткой печати, был лично знаком с Г. Плехановым, А. Бебелем, увлекся политэкономией марксизма. Но вскоре, разочаровавшись в марксизме, он начинает активно критиковать учение Маркса и его последователей. На Булгакова большое влияние оказали работы великого русского философа-идеалиста Вл. Соловьева. Булгаков, как и Бердяев, искал истину, но его мысли были направлены в сторону «христианского социализма», религиозного понимания общественной жизни, христианского миросозерцания. После революции 1917 года Сергей Булгаков принял сан священника. Знакомство с Булгаковым открыло Николаю Бердяеву новые направления развития его философской мысли.

* * *

После ссылки у Николая Бердяева наступил кризис общения. Разрыв с марксистами был неизбежен, нового круга единомышленников он еще не нашел. Разрушив прежнее, он ничего не приобрел. Этот период жизни философа был заполнен пустотой – замкнутому по натуре, ему для его внутренней жизни было необходимо общение с людьми, как необходимы были новые мысли. Неравнодушный к политике, он политиком не был. Кое-какие личные связи с социал-демократами у него сохранились, но в этом кругу к нему относились враждебно. А либералы были идейно чужды ему. Социал-демократы относились к Бердяеву враждебно из-за его идеализма, а либералы по этой же причине воспринимали его с иронией. Нетерпимость социал-демократов к Бердяеву можно было объяснить тем, что они фанатично веровали в революцию и не терпели в своих рядах «еретиков». Насмешливо-ироничное отношение либералов толковалось их скептицизмом – духовные искания они считали безвредной чепухой. Бердяев же искал деятельности. Он примкнул к Союзу освобождения. В 1903 и 1904 годах Н. Бердяев принял участие в съездах, на которых был создан Союз освобождения. Эти съезды проходили в Германии, в Шварцвальде и Шафгаузене. Рейнский водопад, красоты природы привлекали Бердяева гораздо больше, чем содержание съездов. Многие из людей, присутствовавших на них, позже вошли в состав Временного правительства. Бердяев находил их достойными людьми, но и эта среда, как часто с ним бывало, отторгала его. Из Союза освобождения потом отделилась группа людей, составившая ядро Партии конституционных демократов. Эту партию Бердяев считал буржуазной, и не видел своего места в ней. Он оставался социалистом. Банкеты Союза освобождения казались Николаю Александровичу ужасно скучными, он чувствовал себя на них лишним. Какое-то время он сблизился с П. Струве, но тот большее значение придавал политике, чем проблемам духовным. Беседы с С. Булгаковым на религиозные темы были полезны и содержательны, но и с ним Николай Александрович все больше расходился во взглядах. С. Булгаков склонялся к христианству, Бердяев же выбрал путь свободной духовности.

Революцию 1905 года Николай Бердяев воспринял противоречиво. Он примирился с неизбежностью революции и признавал ее, но последствия, к которым она привела, оттолкнули его. Он считал эту революцию неудавшейся, а героический период в истории русской интеллигенции законченным. Бердяев приветствовал революцию, но революцию духа, а не масс. В 1907 году он написал статью, которая вошла в его книгу «Духовный кризис интеллигенции». В этой статье Николай Александрович довольно точно предсказал, что в следующей революции победят большевики, и что эта революция, вопреки ожиданиям многих, не станет торжеством свободы и гуманности – наоборот, будет враждебна им. В этом он видел трагизм русской исторической судьбы. Бердяев отошел от политики и целиком посвятил себя духовной борьбе. Теперь он хотел изменить если не мир, то сознание интеллигенции.

Его часто называли «любимцем женщин и богов». Но сам философ считал, что подобное определение не имеет к нему никакого отношения, потому как это характеристика человека легкого и счастливого, каковым он себя не считал. Острое переживание одиночества не делало его счастливым.

Летом 1904 года Бердяев познакомился со студенткой Лидией Рапп. Лидия родилась 20 августа 1871 года в Харькове в семье нотариуса Юдифа Степановича Трушева. В семье было трое детей. О брате Лидии практически ничего не известно. С младшей сестрой Евгенией Лидия была очень дружна, они не расставались всю жизнь. Трушевы были весьма состоятельны. Зимой семья жила в городе в собственном доме, весну и лето проводили в деревне. Мать, Ирина Васильевна, почти не принимала участия в воспитании девочек. Вначале за детьми следила бонна-немка, затем француженка. В 1889 году Лидия закончила обучение в пансионе при частной женской гимназии Н. Я. Григорцевич. Сестры Рапп, увлекшись народническими идеями, решили посвятить себя служению обездоленным и страждущим. За советом Лидия обратилась к Л. Н. Толстому. Знакомая с ним только по его творчеству, 21 сентября 1890 года она отправила ему письмо, в котором писала, что хочет закончить фельдшерские курсы в Петербурге, просила благословить ее или указать другой путь, где она могла быть полезной обществу. Толстой ответил на ее письмо. Он отговорил Лидию от курсов и советовал подумать над тем, как искать не средства делать добро, но средства перестать делать зло. 16 ноября 1890 года Лидия написала еще одно письмо Толстому. Оно осталось без ответа. На курсы Лидия поступать так и не стала.

В 1889 году умер Юдиф Трушев. После его смерти семья испытывала материальные затруднения. Ирина Васильевна старалась поправить дела. Дом в Харькове на Михайловской площади был продан, но дачу Бабаки в Люботине удалось сохранить. Несмотря на трудности, в 1891 году Лидия ездила в Швейцарию, где в пансионе под Лозанной изучала французский язык.

Вскоре Лидия Трушева вышла замуж за потомственного дворянина Виктора Ивановича Раппа, чиновника Харьковской контрольной палаты. Он был совладельцем «Книгоиздательства В. И. Рапп и В. И. Потапов». Евгения вышла замуж за его брата – Евгения Ивановича. Сестры Трушевы-Рапп хлопотали об устройствах народных школ, библиотек, но их начинания увязли в бюрократических препонах. Лидии не удалось открыть свою школу, и она искала единомышленников. Вскоре она присоединилась к Харьковскому социал-демократическому рабочему союзу ремесленников. В 1899 году сестры проводили занятия в кружке ювелиров, обсуждали на собраниях Союза вопросы народного просвещения. 6 января 1900 года они были арестованы. Через двадцать дней Лидия и Евгения были освобождены под залог в 2000 рублей за каждую. Несмотря на арест, они продолжили заниматься революционной деятельностью. Второй раз Лидия Трушева-Рапп была арестована в 1903 году, вместе с мужем и сестрой, когда была разгромлена Харьковская подпольная типография РСДРП.

Лидию, Евгению и Виктора Рапп освободили под залог. Им было предписано покинуть Харьков. В начале января 1904 года они переехали в Киев. Это освобождение показалось подозрительным харьковскому губернатору, и 18 февраля он отправил в Департамент полиции жалобу на действия прокурора Харьковской судебной палаты С. С. Хрулева, который содействовал освобождению семьи Рапп. Виктор Рапп был вновь арестован.

Встреча Лидии Рапп и Николая Бердяева произошла 19 февраля на банкете в день освобождения крестьян. Лидия была, так сказать, заочно знакома с Бердяевым, о нем ей рассказывал Сергей Булгаков и обещал непременно познакомить ее с молодым философом.

Бердяев всегда одевался элегантно, у него была склонность к франтовству, и он всегда уделял большое внимание внешности. Лидия была красивой женщиной – зеленые глаза, четкий профиль. Николай искал любви необыкновенной, связанной с духовной жизнью. С Лидией у них были не только общие взгляды на искусство. Она была очень религиозным человеком и при этом занималась революционной деятельностью.

Летом 1904 года Бердяев писал Лидии, что в его жизни произошла огромная перемена, – если раньше он был одинок, то теперь будет с рядом с ней, что бы ни случилось, и верил, что если даже все отвернутся от него, то она не покинет его и поймет, а больше ему ничего не нужно. Осенью он собрался в Петербург и предложил Лидии ехать вместе с ним. Скорее всего, Лидия сразу переехать не смогла: нужно было уладить отношения с В. И. Раппом, а кроме того, она находилась под негласным надзором полиции и жить в столице не имела права.

Осенью 1904 года Николай Бердяев переехал в Петербург. Он намеревался редактировать новый журнал, который решено было создавать на основе уже существующего «Нового пути», выходившего с 1903 года. Идея журнала принадлежала группе символистов во главе с поэтом, писателем и мыслителем Дмитрием Мережковским. Именно они пригласили в редакцию Бердяева и Булгакова. «Мережковцы» представляли литературные религиозные искания, «идеалисты», к которым относил себя Бердяев, – философское и общественное направления. Вскоре «Мережковцы» перестали играть главную роль, направление журнала начали определять Булгаков и Бердяев. Вышло несколько номеров. Но сотрудничество «мережковцев» и «идеалистов» оказалось непрочным, их развели по разные стороны, как всегда, идейные разногласия.

Приезд в Петербург означал для Николая Бердяева встречу с литературным миром. Начало XX века – это новый ренессанс русской культуры. Бердяев чувствовал это опьянение творческим подъемом, происходившее вокруг, обострение эстетической чувствительности, его привлекала новизна, религиозные искания. Наступила эпоха расцвета поэзии, философской мысли, в обществе проснулся интерес к мистике и оккультизму. Сознание интеллигенции изменялось. Философская терминология вошла даже в частную переписку. Повсеместно в кружках и салонах, на страницах печати обсуждались идеи Шеллинга, Ницше, Маркса, Соловьева, Достоевского и Толстого.

Бердяев всегда ждал чуда от общения с новыми людьми. Так совпало, что культурный ренессанс появился в предреволюционную эпоху и вместе с надеждой на преображение жизни нес чувство приближающейся гибели старой России.

В искусстве рождались новые направления. Философская мысль возвращалась к вопросам, поставленным Достоевским и Толстым, но неоцененным по достоинству прежними русскими критиками. Бердяев еще до приезда в Петербург с большим интересом прочитал книгу Д. Мережковского «Л. Толстой и Достоевский», которую считал лучшим произведением писателя.

После развала «Нового пути» был создан новый журнал – «Вопросы жизни», который издавал Д. Е. Жуковский. В нем, кроме редакторов С. Булгакова и Н. Бердяева, сотрудничали многие яркие мыслители эпохи: Д. Мережковский, В. Розанов, А. Карташев, Вяч. Иванов, Ф. Сологуб, А. Блок, А. Белый, В. Брюсов, А. Ремизов, Г. Чулков, Л. Шестов, М. Гершензон, С. Франк, П. Струве, князь Е. Трубецкой, П. Новгородцев, Ф. Зелинский, Б. Кистяковский, А. Глинка (Волжский), В. Эрн. Общение с ними несомненно повлияло на мировоззрение Николая Бердяева. Во многом он был не согласен с ними, но, как сам признавал, благодаря им значительно расширил свой кругозор.

В ноябре 1905 года по Высочайшему указу было прекращено дело Харьковского комитета РСДРП и Лидия Рапп получила свободу передвижения. Она приехала в Петербург к Бердяеву и больше они не расставались.

Встреча с Д. Мережковским имела для Николая Александровича большое значение. Долгие зимние вечера 1905 года Бердяев проводил в разговорах с женой Мережковского З. Н. Гиппиус. Они засиживались до трех часов ночи. Бердяева поражало в ней отсутствие человеческой теплоты, он находил ее холодность «змеиной». Чуткий к страданиям, Бердяев считал Гиппиус несчастным человеком и при этом очень ценил ее поэзию, хотя поэтов не любил. Личного общения с Дмитрием Мережковским у Бердяева не сложилось. Он считал, что это вряд ли было возможно, главным образом из-за характера самого Мережковского, который не слышал и не замечал людей. Николай Александрович вспоминал, что вечера у Мережковских таили в себе нечто магическое, почти сектантское. Они стремились подчинять, довлели над собеседниками, а Бердяев, индивидуалист по своей природе, не мог этого позволить. Он сам считал себя выразителем новой религиозной и философской мысли. Атмосфера, царившая у Мережковских, в какой-то степени повлияла на поворот Бердяева к православной церкви. Он находил, что в ренессансе XX века, слишком много языческого, и это казалось ему новым ограничением свободы личности.

В Мережковских Бердяева вначале привлекла их неординарность, необычность. Но Николай Александрович всегда был личностью независимой, никогда не сливался с обществом, не позволял поглотить себя коллективной силе, не растворялся в чужих идеях, и мог противостоять сторонней харизме. Как бы ни казались интересны ему новые мысли, как бы ни интересны были люди, он никогда не попадал под их обаяние. Превыше всего он ставил свободу, и любая попытка влияния на Бердяева вызывала у него обратную реакцию. Атмосфере, господствовавшей в умах творческой интеллигенции в начале XX века, он противопоставил свободу личности и духа. Новые веяния того времени лишь слегка задевали его, настолько, чтобы узнать, постичь их и вернуться к своим, изначально волновавшим его вопросам. Он пытался понять новые идеи, но не подчинялся им. Поэтому он оставался всегда одиноким и в марксизме, и в православии.

Василия Васильевича Розанова Николай Бердяев считал одним из самых ярких и оригинальных людей, каких ему приходилось встречать в своей жизни. Обладая типичными русскими чертами, Розанов тем не менее был индивидуален. Бердяеву казалось, что Розанов похож на героев Достоевского, его внешность больше подходила какому-нибудь рыжему хитрому костромскому мужику. У Розанова была забавная манера говорить – пришептывая и приплевывая. Бердяев считал, что у Розанова самый большой дар в современной русской прозе, неудивительно, что между Бердяевым и Розановым сложились хорошие отношения. Василий Васильевич часто называл Николая Адонисом, иногда «барином» и обращался к нему на «ты». О книге Бердяева «Смысл творчества» Розанов написал четырнадцать статей. Он одновременно восхищался книгой философа и критиковал ее. До Розанова еще никто не уделял Бердяеву столько внимания. Отношение к миру у них было противоположным. Николай Александрович ценил критику Розановым исторического христианства и лицемерия христианства в проблеме пола, но в столкновениях Розанова с христианством принимал сторону христианства. В Петербурге, на первом собрании Религиозно-философского общества, основанного по инициативе Бердяева, Николай Александрович прочел доклад «Христос и мир», обращенный против статьи Розанова «Об Иисусе Сладчайшем и о горьких плодах мира». Что, однако, никак не повлияло на их отношения.

В культурном ренессансе начала XX века Николай Бердяев нашел много новых тем для себя. Он считал себя многим обязанным общению с людьми того времени. Но магическая, оккультная атмосфера, символизм, казавшиеся ему опасными для свободы, не имели над ним власти.

Многое было для него неприемлемым. Бердяева раздражала литературщина, элитарность, эгоцентризм поэтов, неестественность увлечения оккультными течениями. Все это порождало у него уже знакомое ему чувство нехватки свежего воздуха.

Культурный ренессанс рубежа веков был элитарен. Его представители, хоть и сочувствовали революции, были слишком увлечены новыми проблемами философского, эстетического, мистического характера и совсем не интересовались социальными вопросами. Людям, активно участвовавшим в социальном движении, были чужды интересы культурной элиты. Попытка организаторов журнала «Вопросы жизни» установить сближение культурных и социальных течений провалилась.

В России в то время были в моде дионисические[5]5
  Дионис – бог (фракийского и лидийско-фригийского происхождения) плодоносящих сил земли, растительности, виноградарства, виноделия, культ которого распространился в Греции. Культ Диониса отражается в оргиазме, экзальтации и буйном исступленном восторге. Объясняемая в свете этого культа, природа человека получает стихийный характер, творческое изобилие и мощь, подчиняющую любое личное качество или конкретное явление.


[Закрыть] веяния и оргиазм. Искали экстазов, и мало интересовались реальностью. Для Бердяева это означало равнодушие к теме личности и свободы. Андрей Белый, необыкновенно яркая творческая индивидуальность, с гордостью говорил, что у него нет личности, нет собственного «я». Бердяев в этих настроениях усматривал только подтверждение различия между индивидуальностью и личностью. В то время многие хотели преодолеть индивидуализм, и идея «соборности» в сознании и культуре была очень популярна в литературных кругах. Главным теоретиком соборной культуры, преодолевающей индивидуализм, был Вячеслав Иванов – философ, один из идейных вдохновителей Серебряного века.

Это был человек утонченной, универсальной культуры: поэт, филолог, специалист по греческой религии, теолог, теософ, публицист, интересующийся политикой. Он мог говорить на любую тему. По средам Вячеслав Иванов и его жена Л. Д. Зиновьева-Аннибал устраивали у себя на квартире, называемой «башней», встречи, на которых собирались едва ли не все наиболее одаренные люди того времени: поэты, философы, ученые, актеры, политики. Беседовали на философские, литературные, мистические, оккультные, религиозные и общественные темы. Все эти обсуждения всегда происходили на очень высоком интеллектуальном уровне, подчеркнутой культурной утонченности. В «башне» собирался «аристократический» слой русской культуры и мысли. Три года Бердяев был бессменным председателем на «средах» Ивановых. Иногда поэты читали свои стихи.

Вячеслав Иванов уделял много внимания начинающим поэтам и был хорошим учителем. Но дружба у него была несколько деспотична. Бердяева, как человека независимого, ценящего личную свободу, это раздражало в Иванове, который, как никто, умел очаровывать людей. Особенно неотразимо его взгляд действовал на женщин.

Однажды, когда в «башне» было особенно много гостей, власти произвели обыск. У каждой двери стояли вооруженные солдаты. Всю ночь переписывали присутствующих.

Бердяевы дружили с семьями Розановых, Ремизовых, Эрнов, Гершензонов. В марте 1906 года в «башню» Николай и Лидия пришли с цветами. Вечер был стилизован в античном стиле. Лидия украсила цветами женщин и мужчин. В подражание античности, Бердяева укутали в оранжевую кашемировую шаль, уложив ее греческими складками, повязали ему вокруг головы оранжевую ленту, волосы украсили розами. Лидия сделала прическу в греческом стиле, перехватила волосы красной лентой, наряд ей соорудили из старой персидской шали матери Зиновьевой-Аннибал.

Эллинистические вечера привлекали цвет тогдашней интеллигенции, однако у «менее утонченной» публики вызывали несуразные пересуды. Общая «эллинская» настроенность, поиски необыкновенного, выходящего за рамки обыденности, подвигли нескольких писателей того времени к попытке подражания «дионисической мистерии», которая должна была пройти на квартире у Н. М. Минского – поэта-мистика, одного из основателей Религиозно-философского общества. Идея мистерии принадлежала В. Иванову. Слухи проникли в печать, журналисты писали, что на этом собрании была даже отслужена «черная месса». На самом деле ничего ужасного у Минского не произошло, вечер был проведен литературно и театрально. Но Бердяев не одобрил эту «дионисическую мистерию», действо показалось ему крайне легкомысленным, неестественным и надуманным.