Текст книги "Жнец у ворот"

10: Кровавый Сорокопут

Остаток дня я провожу в казармах Черной Гвардии, читая доклады шпионов. По большей части это мусор: обмен пленными может обеспечить нам верность клана торговцев… Ведется расследование гибели двух Отцов патрицианских кланов…

Мое особое внимание привлекают доклады из Тиборума. С приближением весны все ожидают, что с гор спустятся карконские варвары и начнут свои набеги.

Но мои шпионы доносят, что карконы сейчас ведут себя тихо. Может быть, Гримарр, их вождь, отправил слишком много своих людей атаковать Навиум? Может, на этот раз Тибориуму повезло?

А может, синемордые ублюдки просто замышляют что-то еще.

Я просматриваю доклады из всех северных гарнизонов. К тому времени, как колокола на башнях начинают бить полночь, я совершенно выжата, хотя прочла только половину бумаг. В любом случае, сейчас мне нужно сделать перерыв. Я не собираюсь ужинать, несмотря на то, что желудок урчит от голода, а надеваю плащ и сапоги. Уснуть мне все равно сейчас не удастся. Я все еще слышу треск ломающихся пальцев Ливии. Все мысли заняты Комендантом Керис. Какую засаду она мне готовит в Навиуме?

Коридор на выходе из моего кабинета пуст и темен. Черная Гвардия в большинстве своем спит, но на часах должно стоять не меньше полудюжины гвардейцев. Я не хочу, чтобы мои передвижения отслеживали. Подозреваю, что среди гвардейцев есть шпионы Коменданта. Поэтому я отправляюсь в оружейную, откуда ведет секретный проход в центр города.

– Сорокопут, – окликает меня тихий голос. Я подпрыгиваю на месте от неожиданности и вижу зеленые глаза, светящиеся, как у кошки. Они смотрят на меня из конца коридора.

– Авитас, – выдыхаю я. – Что тебе здесь понадобилось?

– Не ходи туннелем от оружейной, – шепчет он. – Там караулит шпион отца Сисселлиуса. Я бы о нем позаботился, но нынче ночью у меня нет на это времени.

– Ты что, следишь за мной?

– Ты просто очень предсказуема, Сорокопут. Всякий раз, когда Маркус мучает Ливию, ты идешь на долгую прогулку. Капитан Декс напомнил мне, что по регламенту Сорокопуту всегда полагается сопровождающий, так что я в твоем распоряжении.

Я знаю, что Харпер просто выполняет свои обязанности. С моей стороны безответственно шататься по городу в одиночестве, да еще посреди ночи. Но я рассержена. Харпер игнорирует мое раздражение и манит в прачечную. Должно быть, там есть еще один тайный выход.

Когда мы оказываемся бок о бок в тесном помещении, наше оружие соприкасается и слышится бряцание. Я недовольно кривлюсь, надеясь, что никто посторонний не слышал этого звука. Небеса знают, что о нас подумают, застав наедине в потаенном уголке.

Мое лицо вспыхивает при одной мысли об этом. Слава Небесам, что оно скрыто маской.

– Ну и где тут этот чертов проход?

– Он прямо тут, – он разводит руками висящую на вешалках стираную униформу. Я слегка отстраняюсь, разглядев гладкую смуглую кожу в вырезе его рубашки. От него исходит слабый, едва различимый запах, напоминающий о корице и кедре. Я невольно вдыхаю глубже и поднимаю на него глаза.

Он тоже пристально смотрит на меня, подняв брови.

– Ты пахнешь… довольно приятно, – неловко говорю я. – Просто подметила.

– Конечно, Сорокопут, – отзывается он, чуть изгибая губы. Это что, улыбка?

– Ну что, идем? – будто чувствуя мою неловкость, Харпер распахивает створки шкафа у меня за спиной и быстро входит внутрь. Мы молча следуем по скрытому тоннелю, ведущему из казарм Черной Гвардии наружу, в весеннюю прохладную ночь.

Когда мы выходим на поверхность, Харпер быстро отстает. Я забываю о том, что он меня сопровождает. Опустив капюшон на лицо, быстро шагаю по нижнему ярусу Антиума, через переполненный квартал книжников, минуя трактиры и бары, казармы и плебейские предместья. Стража у верхних ворот не замечает, как я перехожу на второй ярус. Этот трюк я проделываю регулярно, чтобы не потерять формы.

Я замечаю, что кручу на пальце отцовское кольцо. Кольцо клана Аквилла. Иногда при взгляде на него я могу различить кровь, проникшую между перемычками печати. Кровь, которая забрызгала мое лицо и доспехи в тот день, когда Маркус перерезал горло моему отцу.

«Не думай об этом». Я кручу кольцо, его присутствие на пальце немного успокаивает. «Даруй мне стойкость клана Аквилла, – прошу я его. – Помоги мне одержать победу над врагом».

Вскоре я добираюсь до цели – это большой парк возле Архивного Чертога. В это время суток я ожидаю застать Чертог темным, но в нем горит более дюжины ламп – архивариусы допоздна сидят за работой. Массивное здание с колоннами впечатляет своими размерами и простотой архитектурного стиля. От него веет покоем и уверенностью. Сама история хранится здесь: генеалогические списки, записи дат рождения, смертей, назначений, договоров, торговых соглашений и законов.

Если Император – сердце Империи, а народ – ее кровеносные сосуды, то Архивный Чертог – это ее память. Как бы плохо я себя ни чувствовала, это место воодушевляет меня, напоминает обо всех достижениях меченосцев за пять веков существования Империи.

– Все Империи рано или поздно гибнут, Кровавый Сорокопут.

Когда из глубокой тени выходит Каин, я невольно тянусь к рукояти меча. Сколько раз я думала, что буду делать, когда настанет миг новой встреча с Пророком! Я представляла себя в этой сцене абсолютно спокойной и молчаливой. Не позволяла ему проникнуть в мой разум, была сильной и стойкой.

Но все мои благие намерения рассыпаются в прах, когда я вижу вблизи его проклятое лицо. Страстное желание свернуть его тощую шею обуревает меня. Я и не знала, что способна на такую сильную ненависть! В ушах звенит предсмертный крик Ханны: «Элли, прости меня!» и тихий голос моей матери, преклонившей колени перед казнью. «Крепись, девочка моя». Я так сильно сжимаю кулаки, что отцовское кольцо врезается мне в ладонь.

Я тяну меч из ножен – но рука моя словно замерзает и падает без сил, завороженная Пророком. Потеряв способность свободно двигаться, я злюсь и замираю от страха.

– Сколько злости, – тихо бормочет он.

– Ты сломал мою жизнь, хотя мог их всех спасти! Ты… ты чудовище.

– А ты кто такая, Кровавый Сорокопут? Как по-твоему, ты – не чудовище? – Капюшон Каина опущен, но из-под него виден блеск внимательных глаз.

– Ты другой, ты куда хуже, – выдыхаю я. – Ты такой же, как они. Как Комендант, Маркус и Князь Тьмы…

– О, но Князь Тьмы – вовсе не чудовище, дитя мое! Хотя порой он и совершает ужасные вещи. Он одержим своей скорбью и обречен жить, чтобы причинить большое зло. Как и ты. Я думаю, вы с ним очень похожи. Больше, чем тебе хочется думать. Ты многому могла бы научиться у Князя Тьмы, если бы он удостоил тебя своим вниманием.

– Я не желаю ничему учиться у таких тварей, как вы! – рычу я. – Потому что ты – настоящее чудовище, даже если…

– А ты – конечно же, само совершенство, верно? – Каин наклоняет голову к плечу с выражением искреннего любопытства. – Ты живешь, дышишь, ешь и пьешь на костях тех, кому повезло меньше. Твое существование возможно только за счет тех, кого ты считаешь ниже себя. Но почему, Кровавый Сорокопут, судьба выбрала тебя быть тираном, а не страждущей? В чем смысл твоей жизни?

– В благополучии Империи. – мне не следовало отвечать. Нужно было молчать и игнорировать его. Но привычка к подчинению старшим чинам у меня в крови. – Империя – смысл моей жизни.

– Возможно, – Каин пожимает плечами. Этот жест придает ему человечности, что даже удивительно. – По правде говоря, я пришел не за тем, чтобы вести с тобой философские споры. У меня есть послание для тебя.

Он вынимает из складок плаща конверт. При виде печати – птица, парящая над сияющим городом – я выхватываю письмо у него из рук. Это печать Ливии.

Открывая конверт, я краем глаза слежу за Пророком.

«Сестра, приходи ко мне как можно скорее. Ты мне нужна! Вечно твоя, Ливия».

– Когда она это отправила? – быстро спрашиваю я. – И почему решила передать письмо через тебя? Она ведь могла…

– Она попросила передать письмо, и я согласился. За любым другим посланником могла бы быть слежка. А это не соответствует моим интересам. И ее интересам тоже. – Каин протягивает руку и прикасается к моему покрытому маской лбу. – Всего тебе хорошего, Кровавый Сорокопут. Мы еще увидимся – перед твоим концом.

Он отступает в тень и исчезает. Из темноты появляется Харпер, сосредоточенный, стиснув зубы от ярости. Он так же сильно любит Пророков, как люблю их я, и у него тоже есть на это причины.

– Ты не должна допускать их в свой разум, – говорит он мне. – И Князя Тьмы тоже. Я могу научить тебя, как от них закрываться, если хочешь.

– Не откажусь, – отвечаю я. – Займемся этим по дороге в Навиум.

И вот мы стоим под балконом покоев Ливии, и поблизости нет ни одного солдата. Авитас остался внизу. Я напоминаю себе, что нужно как следует накричать на Фариса, капитана личной гвардии Ливии, за подобный беспорядок. Но тут я чувствую чье-то присутствие. Я не одна.

– Мир вам, Сорокопут, – говорит Фарис Канделан, выходя мне навстречу из коридора, ведущего в покои Ливии. Руки его подняты вверх, короткие светлые волосы взлохмачены. – Она вас ждет.

– Ты должен был, черт возьми, предупредить ее, что вызывать меня опасно.

– Я не могу приказывать Императрице, что ей делать, а чего не делать, – отвечает Фарис. – Моя задача в том, чтобы не дать никому навредить ей. Она всегда поступает так, как считает нужным.

Что-то в его интонации заставляет меня покрыться холодным потом. В два прыжка я оказываюсь рядом с ним и приставляю к его горлу кинжал.

– Осторожнее, Фарис, – шепчу я. – Любовные дела – личное дело каждого, но если Маркус заподозрит, что она ему неверна, он убьет ее. И все Отцы кланов дружно подтвердят, что он имел на это полное право.

– Не беспокойтесь на мой счет, – отзывается Фарис. – У меня есть девушка, красотка из Торговцев. Она ждет меня в квартале Ткачей. У нее такие бедра, равных которым я никогда не видел. Я бы и сейчас обнимал ее за талию, – он выдыхает с облегчением, когда я отпускаю его, – но кто-то же должен сторожить покои Императрицы.

– Не кто-то, а два гвардейца, – поправляю я. – Где твой напарник?

Из тени возле двери на свет выходит еще один гвардеец: нос его переломан в трех местах, кожа очень смугла, а голубые глаза, напротив, такие светлые, что почти светятся – даже из-под серебряной маски.

– Раллиус? Черт побери, неужели это ты?

Сильвио Раллиус отдает мне салют и усмехается – той самой усмешкой, от которой у девушек-подростков из патрицианских семей по всей Серре шли головы кругом. И моя голова тоже – пока я не узнала Раллиуса получше. Он был для нас с Элиасом героем, хотя и старше всего на два года. Единственный курсант-старшекурсник Блэклифа, который не был монстром по отношению к младшим.

– Кровавый Сорокопут, – салютует он. – Мой меч принадлежит вам.

– Прекрасные слова! Такие же прекрасные, как твоя улыбка, – я не улыбаюсь ему в ответ, чтобы он понял, что имеет дело с Кровавым Сорокопутом, а не с молодой курсанткой из Блэклифа. – Пусть эти слова будут столь же истинны, сколь красивы. Защищай ее как следует, иначе твоя жизнь не будет стоить и гроша.

Я прохожу мимо мужчин и оказываюсь в спальне Ливии. Мои глаза привыкают к сумраку. Половица у дальней стены скрипит, слышится шелест ткани. Кровать Ливии пуста; на ее туалетном столике стоит чашка чая – травяного, обезболивающего, судя по запаху.

Ливия выглядывает из-за гобелена и манит меня к себе. Я едва успела увидеть сестру – значит, шпионы точно ее не заметят.

– Ты бы лучше выпила чай, – говорю я. – Он действительно помогает, а твои пальцы наверняка болят.

Одежда моей сестры тихо шуршит, а потом раздается тихий щелчок. На меня накатывает затхлый запах мокрого камня. Перед нами открывается проход в длинный коридор. Мы шагаем туда, и она закрывает за собой дверцу, после чего наконец начинает говорить.

– Императрица, которая выносит боль с достоинством и держит лицо, – это императрица, заслуживающая почтения подданных, – говорит сестра. – Мои придворные дамы будут шептаться меж собой, что я отказалась от лекарства. Значит, я не боюсь боли. Но, ад побери, как же больно!

На меня накатывает волна сострадания. Желание исцелить ее, петь над ней, пока боль не уйдет.

– Я… я могу тебе помочь, – говорю я. Небеса, как же это ей объяснить? – Я умею…

– У нас нет времени, сестра, – обрывает меня Ливия. – Идем. Этот коридор связывает мои покои с императорскими. Я уже пользовалась им. Не шуми, он не должен нас поймать.

Мы крадемся по коридору к слабому свету впереди. Через какое-то время слышится невнятное бормотание. Свет исходит из маленькой скважины – она достаточно велика, чтобы сквозь нее проникал звук, но слишком мала, чтобы толком рассмотреть, что находится по ту сторону. Я могу разглядеть Маркуса – сейчас он, без доспехов, меряет свои пещерные покои быстрыми шагами.

– Перестань так поступать, когда я нахожусь в тронном зале, – яростно говорит он кому-то невидимому, ероша руками волосы. – Ты что, нарочно умер, чтобы меня свергли с трона, признав безумным?

Невидимый собеседник молчит. Маркус продолжает:

– Черт побери, я не могу к ней даже притронуться! И как заткнуть ее сестрицу, которая не дает мне покоя?

Я давлюсь вдохом, и Ливия сжимает мою руку.

– У меня есть свои причины так поступать, – шепчет она.

– Я сделаю, что должен, чтобы сохранить Империю, – рычит Маркус, и я впервые различаю… нечто. Бледную тень, похожую на отражение в глубоком омуте. Через мгновение эта тень исчезает, я встряхиваюсь. Это просто игра света, конечно же. – Если я должен сломать кому-то пару пальцев, чтобы удержать в узде твоего драгоценного Кровавого Сорокопута, я их ломаю. Да я хотел руку ей сломать…

– О преисподняя, – шепчу я Ливии. – Он ведь совершенно безумен.

– Он считает, что его видения – реальность, – отзывается Ливия. – Может, они и реальны. Неважно. Он не должен оставаться на троне. В лучшем случае, он слушается приказов призрака, в худшем – у него галлюцинации.

– Наш долг – его поддерживать, – качаю головой я. – Пророки назвали его Императором. Если его низложат или убьют, мы рискуем развязать гражданскую войну. Или же Комендант захватит власть и провозгласит себя Императрицей.

– Разве в этом наш долг? – Ливия здоровой рукой берет мою ладонь и кладет ее себе на живот. Она ничего не говорит. В словах нужды нет.

– О боги. Ты… Так вот почему ты… вы с ним…

Блэклиф подготовил меня ко многому. Но совершенно не подготовил к тому, что делать, если твоя сестра беременна от человека, перерезавшего горло нашим родителям.

– Вот наш ответ, Сорокопут.

– Наследник, – шепчу я.

– Династия. Трон.

О небеса! Если Маркус исчезнет после того, как родится ребенок, Ливия и клан Аквилла будут править Империей до совершеннолетия наследника. Мы могли бы воспитать мальчика достойным и честным гражданином. И патрициям придется смириться, потому что наследник будет из благородного клана. Плебеи смирятся потому, что это сын Маркуса, а значит, он их крови. Но…

– Откуда ты знаешь, что это мальчик?

Она смотрит на меня глазами нашей матери. Моими собственными глазами. Я никогда ни у кого не видела такого уверенного взгляда.

– Это мальчик, Кровавый Сорокопут, – подтверждает она. – Просто верь мне. Он уже шевелится. К Луне Урожая он родится на свет.

Я вздрагиваю. Снова речь о Луне Урожая.

– Когда об этом прознает Комендант, твоя жизнь будет в опасности. Мне придется…

– Убить ее, – подхватывает Ливия, произнося мои же слова. – Сделай это, пока она не узнала.

Когда я спрашиваю Ливию, знает ли Маркус, что она беременна, она качает головой.

– Я сама только сегодня узнала наверняка. И сперва хотела сказать тебе.

– Скажи и ему, Ливви, – убеждаю я ее, забыв ее титул. – Он же хочет наследника. Может, тогда он перестанет… – я указываю на ее искалеченную руку. – Скажи только ему, больше никому не говори. Скрывай эту тайну от всех на свете…

Она касается пальцем моих губ, призывая к молчанию. Бормотание Маркуса за дверью оборвалось.

– Уходи, Сорокопут, – шепчет Ливви.

Моя мать! Отец! Ханна! У меня перехватывает дыхание. Он не может убить еще и Ливви! Я не могу допустить даже мысли об этом!

– Я справлюсь с ним. Позволь мне…

Сестра сильно сжимает мое плечо пальцами здоровой руки. Боль отрезвляет меня.

– Да, ты справишься с ним. Когда ты в гневе, с тобой не совладать. Ты убьешь его, а потом наши враги развяжут войну. Разгорятся споры, кому занять его место, и убьют нас обеих. Нет, мы должны выжить. Ради него, – она кладет руку себе на живот. – Ради отца, мамы и Ханны. Ради Империи. А теперь уходи.

Она выталкивает меня из коридора – как раз в тот миг, когда дверь Маркуса распахивается и из нее льется свет. Я пробегаю через покои Ливии, мимо Фариса и Раллиуса, и успеваю спуститься по висящей с балкона веревке. Я проклинаю себя, потому что за спиной слышны крики Маркуса. А потом – звук удара, и хруст еще одной кости моей сестры.

Часть II
Преисподняя

11: Лайя

Четыре недели спустя

Мы с Дарином движемся в потоке беженцев-книжников, следуя по грязной дороге, ведущей в Адису. Мы особенно не выделяемся – просто еще два усталых путника с измученными лицами среди сотен, ищущих убежища в сияющей столице Маринна.

Среди нас царит молчание, которое подобно плотному туману. Большинству этих книжников уже отказали в убежище другие города мореходов. Все эти люди потеряли свои дома, семьи, друзей… У каждого кто-то погиб или попал в темницу.

Меченосцы отлично умеют пользоваться оружием. Им нужно сломить книжников. И если я не смогу остановить Князя Тьмы и не отыщу этого Пчеловода в Адисе – книжники погибнут.

Пророчество Шэвы постоянно звенит у меня в ушах. Оно преследует меня. Мы с Дарином обсуждаем его каждый день, как одержимые, пытаясь понять смысл каждой строки. Некоторые образы – птицы, мясник – вызывают старые воспоминания, обрывки мыслей, которые я пока не могу соединить в целую картину.

– Мы все поймем в свое время, – утверждает Дарин, заметив, как я хмурю брови. – Сейчас у нас есть более насущные проблемы.

Например, наша тень. Человек, появившийся три дня назад. Он следует за нами по пятам после того, как мы заночевали в одной деревушке. По крайней мере, тогда мы его впервые заметили. С тех пор он держится от нас достаточно далеко, и мы не можем как следует его рассмотреть. Но достаточно близко, чтобы я постоянно чувствовала тревогу и не убирала ладони с рукояти кинжала. Каждый день я прибегаю к невидимости в надежде подобраться к нему поближе, но всякий раз он умудряется ускользнуть.

– Он все еще тут, – Дарин бросает короткий взгляд через плечо. – Тащится за нами тайно, как проклятый рэйф.

Темные круги под глазами моего брата делают его взгляд почти черным. Лицо исхудало, скулы выпирают наружу, почти как в тот день, когда я вытащила его из Кауфа. С тех пор, как появилась наша тень, Дарин почти не спит. Его и до того преследовали кошмары – снился Кауф, его ужасный надзиратель… Иногда я жалею, что надзиратель уже мертв – я бы с удовольствием убила его сама. К сожалению, иногда монстры преследуют нас и после своей смерти, оставаясь такими же могущественными, какими они были при жизни.

– Мы обязательно оторвемся от него, когда дойдем до городских ворот, – я стараюсь, чтобы мой голос звучал убедительно. – Затаимся и пропустим его вперед. Потом найдем себе самую дешевую гостиницу, клоповник, в котором никто нас не будет искать, и займемся поисками Пчеловода.

Притворяясь, что мне просто нужно поправить капюшон, я быстро оглядываюсь, бросая взгляд на нашу «тень». Он сейчас совсем близко, лицо скрыто шарфом, видны только красные толстые губы, изогнутые в улыбке. В его руке блестит оружие.

Я снова разворачиваюсь к брату. Мы спускаемся по склонам холмов, и вскоре перед нами встает, сверкая золотом, стена Адисы – беломраморное чудо, которое кажется оранжевым в свете заходящего солнца. Вдоль восточной стены на протяжении мили тянется ряд серых палаток – лагерь беженцев-книжников. На севере блестит ледяное море, его соленый запах перебивает вонь лагеря и разбитой дороги. С юга дует сильный ветер, разрывая в клочья висящие над горизонтом облака.

Толпа беженцев изумленно выдыхает, увидев в центре Адисы шпиль из стекла и камня. Он устремляется вверх, будто вонзаясь в небеса. Шпиль имеет форму спирали, словно рог сказочного животного, и сверкает белизной. Совершенно непонятно, как он, такой высокий, держится на месте. Я слышала об этом здании, читала описания – но ничто не сравнится с возможностью увидеть его воочию. Великая Адисская Библиотека…

Незваное и нежеланное воспоминание тревожит меня. Рыжие волосы, карие глаза, губы, которые лгали мне… Кинан – Князь Тьмы – говорил мне, что тоже мечтал увидеть Великую Библиотеку.

«Она сладкая на вкус, мой мальчик. Похожа на ясный рассвет и чистую росу». У меня по коже бегут мурашки при воспоминании о том, как он поливал меня грязью в Землях Ожидания.

– Смотри, – я киваю брату на толпу у городских ворот. – Все стремятся попасть внутрь до наступления темноты. Здесь мы можем от него оторваться. Тем более если я исчезну.

Когда мы приближаемся к городу, я резко сажусь на корточки у ног Дарина, как будто у меня развязался шнурок и я хочу его завязать. И тут же становлюсь невидимой.

– Я прямо около тебя, – шепчу я брату, поднимаясь. Дарин кивает и начинает как можно скорее выбираться из толпы, расталкивая людей острыми локтями. Чем ближе мы к воротам, тем медленнее движется людской поток. И наконец, когда солнце клонится к западу и опускается за горизонт, мы оказываемся перед самым входом. Массивные деревянные врата покрыты резьбой, изображающей разных морских тварей: китов, угрей, осьминогов, русалок… От ворот в город ведет мощеная улица, исчезающая в лабиринте ярко окрашенных домов. В окнах мигают фонарики. Я невольно думаю о своей матери, которая попала в Адису, будучи всего на несколько лет старше меня. Выглядел ли город таким же, как сейчас? Чувствовала ли она восторг, который сейчас чувствую я?

– Кто ваш поручитель, сударь?

Один из дюжины стражников-мореходов занялся Дарином и, несмотря на то, что беженцев целые толпы, умудряется держаться в рамках вежливости. Дарин непонимающе качает головой.

– Мой поручитель?

– Я имею в виду, у кого вы собираетесь остановиться в городе? У какого семейства или гильдии?

– Мы собирались остановиться в гостинице, – отвечает Дарин. – У нас есть деньги, мы заплатим…

– Золото всегда может быть краденым. Мне нужно не золото, а имена. Название гостиницы, где собираетесь остановиться, и имя того, кто готов поручиться за вас. Мы должны быть уверены в вашей добропорядочности. Назовите имя поручителя – и переходите в зону ожидания. Там вы пробудете, пока наши люди не подтвердят эту информацию. После чего можете войти в Адису.

Дарин в замешательстве. Мы не знаем в Адисе ни души. Расставшись с Элиасом, мы предприняли несколько попыток связаться с Араджем, вождем скиритов, который вместе с нами сбежал из Кауфа. Но не получили ответа.

Дарин кивает стражнику, как будто знает, что нам теперь делать.

– А если поручителя нет?

– Тогда отправляйтесь в лагерь беженцев-книжников. Он у восточной стены, – стражник, до того занятый рассматриванием толпы, напирающей сзади, наконец смотрит в лицо Дарину. Глаза его сужаются.

– Скажите…

– Пошли отсюда, – шепчу я в ухо брату, и он успевает промычать какое-то невнятное извинение стражнику прежде, чем раствориться в толпе.

– Он не может знать меня в лицо, – говорит Дарин. – Я никогда не встречал его до сегодняшнего дня.

– Может, он тебя с кем-то путает, для него все книжники на одно лицо, – предполагаю я. Однако мы оглядываемся, чтобы узнать, не идет ли тот стражник за нами. Я замедляю шаг только тогда, когда замечаю его у самых ворот. Он говорит с большой группой книжников. Наша «тень», похоже, тоже нас потеряла, и мы спешим на восток, к длинным очередям, тянущимся в лагерь беженцев.

Бабушка рассказывала мне о том, чем занималась мама, будучи вождем Сопротивления здесь, на севере, в Адисе. Это было двадцать пять лет назад. Король мореходов Ирманд поддерживал с ней связь, чтобы защитить книжников. Давал им работу, дома, интегрировал их в общество по городам мореходов.

С тех пор многое изменилось…

Даже издалека лагерь беженцев выглядит мрачно и уныло. Среди серых палаток ходят оборванные дети, даже малыши бродят без присмотра. Тощие собаки лакают воду из сточных канав.

Почему бедствия постоянно валятся на книжников? Все эти люди, в том числе дети, постоянно терпят лишения. За ними охотятся, их мучают, убивают. Семьи разбиваются, ломаются жизни… Они прошли долгий путь только для того, чтобы снова быть отверженными, выброшенными за стены города. Их даже не пускают на порог. Они спят в жалких матерчатых палатках, спорят за кусок хлеба, голодают, мерзнут – и в итоге страдают еще сильнее.

Все считают, что мы должны быть благодарны. Счастливы. И многие действительно счастливы – просто потому, что остались в живых, наконец достигли безопасных земель. Но для меня этого недостаточно, чтобы быть счастливой.

По мере нашего приближения я могу лучше рассмотреть лагерь. На полотняных стенах белеют листки пергамента. Я приглядываюсь – но ничего не вижу, пока мы не подходим вплотную к одной из палаток. И тогда я наконец понимаю, что изображено на этих листках.

Мое лицо. И лицо Дарина. А под ними – угрожающие надписи:

Личным указом Ирманда, короля Маринна

Объявлены в розыск

Лайя и Дарин из Серры

Опасные преступники, подозреваемые в подстрекательстве к бунту, агитации и заговоре против короны

Награда за поимку: 10 000 марок

Эти листовки выглядят так же, как постеры в кабинете Коменданта в Блэклифе. Как листовки из Нура, где Кровавый Сорокопут устраивала охоту на Элиаса и меня, объявив за наши головы награду.

– О небеса, – выдыхаю я. – Чем же мы умудрились оскорбить короля Ирманда? Может, за этим стоят меченосцы?

– Да откуда им знать, что мы здесь?

– У них есть шпионы, как и у всех остальных, – горько говорю я. – Оглянись и помаши рукой, как будто заметил знакомого и хочешь к нему подойти. А потом иди…

В конце очереди происходит некоторое замешательство – в сторону лагеря из ворот Адисы марширует отряд воинов-мореходов. Дарин горбится и еще ниже опускает капюшон на лицо. Впереди слышатся крики, ярко вспыхивает свет, вслед за ним поднимается струя черного дыма. Пожар. Крики быстро превращаются в вопли о помощи.

Я в смятении. Перед глазами встает Серра, та ночь, когда солдаты забрали Дарина. Стук в дверь, серебряное лицо Маски. Кровь бабушки и дедушки на полу, крик Дарина: «Лайя! Беги!»

Крики ужаса вокруг меня становятся все громче. Книжники бегут, спасаясь из горящего лагеря. Дети сбиваются в стайки, надеясь, что их никто не заметит и не обидит. Одетые в синее с золотом, солдаты мореходов мелькают тут и там между палатками, разрезая полотняные стены мечами, словно что-то ищут.

Нет, не что-то. Кого-то.

Книжники разбегаются в стороны, ими владеет ужас, который проникает и в нас. «Почему всегда мы?!» Наше достоинство растоптано, наши семьи уничтожены, дети оторваны от родителей. Кровь наша мешается с грязью. Какой великий грех совершили книжники, что столько поколений вынуждены расплачиваться за него своими жизнями?

Дарин, всего секунду назад совершенно спокойный, застывает рядом со мной в ужасе. Я тоже чувствую страх и хватаю брата за руку. Я больше не готова расставаться с ним – не сейчас, когда он так нуждается в моей поддержке.

– Бежим отсюда, – говорю я и стараюсь вывести его из толпы, но нашу очередь окружают солдаты. Между палатками мелькает знакомое смуглое лицо. – Скорее, Дарин…

За нашими спинами слышится крик:

– Их здесь нет! – Женщина-книжница, худая как скелет, пытается отбиться от солдата. – Я же говорила, их здесь нет!

– Мы знаем, что ты их прячешь, – говорит женщина-солдат, на голову выше ее. Широкие плечи облечены серебряным доспехом. Ее скуластое темное лицо не такое жестокое, как у Маски, но в целом она выглядит угрожающе. Она срывает со стены ближайшей палатки постер с нашими лицами. – Просто выдай нам Лайю и Дарина из Серры, и мы тебя отпустим! Иначе мы разнесем лагерь в клочья и вышвырнем всех беженцев на мороз. Да, мы благородны по отношению к вашему народу. Но это не значит, что мы глупцы.

За спиной солдата другие воины сгоняют детей-книжников в подобие загона. Еще одна палатка взрывается снопом искр у нас за спиной, тут и там костры поднимаются к небу. Я содрогаюсь при виде пламени, плач моего народа разрывает сердце.

– Это пророчество, – шепчет Дарин. – Помнишь? «Птицы утонут – никто не узнает». Книжники и есть птицы, Лайя. Мореходов всегда называли морским народом, народом вод. Они и есть потоп, который погубит птиц.

– Мы не можем этого допустить, – с трудом выдавливаю я. – Наш народ страдает из-за нас. Другого дома у них сейчас нет. А из-за нас они его лишатся.

Дарин сразу понимает, что я собралась сделать. Он качает головой, отступая на шаг, его движения выдают панику.

– Нет, Лайя, – говорит он. – Нет, мы не можем так поступить! Как мы найдем Пчеловода, если угодим в тюрьму? Или погибнем? Как мы сумеем… – Голос его прерывается, он может только снова и снова мотать головой.

– Я знаю, что они бросят нас в тюрьму, – я трясу брата за плечи. Мне нужно, чтобы он справился со своим страхом. Чтобы он мне поверил. – Но клянусь небесами, я смогу вытащить нас оттуда. Мы не можем позволить им сжечь лагерь, Дарин. Это неправильно. Мореходам нужны только мы – пусть они нас получат.

У нас за спиной кто-то отчаянно кричит. Стражница вырывает из рук книжника ребенка, отец из последних сил пытается с ней бороться.

– Пожалуйста, не трогайте мою дочь, – умоляет он. – Прошу вас… умоляю… только не ее…

Дарин с содроганием смотрит на эту сцену.

– Да, ты… ты права.

Эти слова даются ему с трудом, и я гордо смотрю на него. Но сама мысль о том, что моего брата снова отправят в тюрьму, ужасает меня.

– Больше никто не умрет из-за меня. И ты не умрешь. Я выдам себя, а ты оставайся на воле…

– Нет, ни за что на свете, – я качаю головой. – Больше никогда я тебя не оставлю.

Я сбрасываю невидимость – и испытываю такое сильное головокружение, что едва не падаю с ног. В глазах темнеет, и передо мной встает образ светловолосой женщины в темной комнате. Ее лицо мне не знакомо. Кто это такая?

Когда зрение проясняется, я понимаю, что прошло всего несколько секунд. Встряхиваю головой, чтобы отделаться от незваных образов, и выхожу наружу из нашего укрытия.

Инстинкт женщины-солдата срабатывает безупречно. Хотя мы находимся от нее в целых тридцати футах, в тот миг, когда мы выступаем на свет из тени палаток, ее голова поворачивается в нашу сторону. Шлем, прикрывающий маской часть лица, делает ее похожей на разгневанного сокола. С оружием наперевес она смотрит, как мы приближаемся.