Текст книги "Жнец у ворот"

В глубине души затаилась неведомая сила, которая пытается заставить меня повернуть обратно. Она тянет назад, словно брошенное кем-то лассо. Это Маут хочет вернуть меня на место. Его притяжение вызывает боль, однако я сжимаю зубы и продолжаю свой путь. «Это твой выбор. Конечно, можно покориться Мауту. Но можно победить и торжествовать!» Так учила нас Керис Витурия. Этот урок я усвоил хорошо и никогда не забуду ее слова.

Полночь уже давно миновала, когда я прибыл к окрестностям деревни. Здесь мы должны были встретиться с Лайей. Через снеговые тучи проглядывал тусклый свет луны.

«Хоть бы набег удался! Лишь бы с Мамой все было в порядке!»

Но что-то пошло не так. Я понял это, как только увидел деревню. Караван был пуст, распахнутые двери фургонов скрипели на ледяном ветру. Тонкий слой снега уже успел покрыть холодеющие тела охранников. Среди погибших я не увидел ни одной Маски и ни одного кочевника. В деревне царило безмолвие. Ни суеты, ни оживленных голосов…

«Это ловушка!»

Инстинкт не подвел меня. Я осознал это, и картина происшедшего возникла перед глазами так же отчетливо, как лицо собственной матери. Неужели это работа Керис? Как она могла разузнать о набегах Лайи?

Я покрываю голову капюшоном, плотнее заматываю шарф и, присев на корточки, изучаю следы на снегу. Они едва заметны, затерты и почти заметены снегом. Но мне все же удается различить след знакомого башмака – здесь проходила Лайя!

Это не чья-то оплошность. Кто-то хотел дать мне знать, что Лайя пошла в деревню и не вернулась оттуда. Это означает, что ловушка не для нее. Обмануть хотели меня.

4: Кровавый Сорокопут

– Черт тебя дери! – Я держу Лайю из Серры железной хваткой, но она отчаянно сопротивляется. Лайя не сбросила своей невидимости, и мне кажется, что я пытаюсь удержать извивающуюся мокрую рыбу. Я проклинаю себя за то, что не вырубила ее сразу, как только схватила.

Она умудряется дать мне болезненный пинок в лодыжку, а потом ударить локтем под дых. Моя хватка слабеет, и Лайя вырывается. Я бросаюсь на звук шагов и стискиваю ей ребра с такой силой, что из легких девушки с шумом вырывается воздух. С удовлетворением и злорадством я слушаю эти хрипы. Наконец Лайя начинает терять невидимость, она появляется лишь на мгновение, но я успеваю заломить ей руки за спину и скрутить туже, чем ярмарочную козу. Тяжело дыша, толкаю ее на стул и привязываю к нему.

Лайя с беспокойством смотрит на другую пленницу и яростно рычит сквозь кляп. В этой же комнате находится Мама Рила, связанная и, кажется, без сознания. Лайя дергается и пинается, как ослица. Ей даже удается пнуть меня ногой в колено. Я невольно кривлюсь от боли, но сдерживась: «Главное – не прикончи ее в гневе, Сорокопут!»

Я невольно восхищаюсь тем, сколько в ней жизни. Лайя сильна и умеет постоять за себя. Когда-то я исцелила ее и сейчас должна сожалеть о том, что сделала. Однако та магия, которую я использовала, чтобы спасти Лайю, слишком сильно связала нас. Это произошло против моей воли. Однако жизненная сила этой девушки радует меня, как радовала бы уверенность в том, что сестренка Ливия здорова.

«Она не выздоровеет, если наш план не сработает!» Страх пронзает меня, как копье, и за ним в памяти вспыхивает яркая картина. Тронный зал, император Маркус… Мои мать, отец и сестра Ханна лежат с перерезанным горлом… Это случилось по моей вине!

Я не хочу потерять еще и Ливию! Ради сестры я обязана выполнять приказы Маркуса. И сейчас необходимо выполнить его задание – сместить с должности коменданта Керис Витурию. Если вернусь в Антиум без сведений, которые можно использовать против нее, Маркус выместит свой гнев на императрице, моей сестре. Так бывало и раньше…

Комендант кажется неуязвимой. Во всяком случае, пока… Все низшие классы, плебеи и торговцы поддерживают ее, потому что она подавила восстание книжников. Самые влиятельные семейства Империи и патриции боятся ее так же, как и клана Витурия. Она слишком осторожна, чтобы подпустить к себе наемного убийцу. Тот, кто осмелится бросить вызов, будет иметь дело с ее союзниками. Они поднимут бунт.

Для начала необходимо подорвать ее авторитет. Все кланы должны увидеть, что она – всего лишь человек.

Для этого мне нужен Элиас Витуриус, ее сын. Если верить слухам, он мертв. Сама Керис заявила об этом так, чтобы услышали все. На самом деле, как мне достоверно известно, он жив. Элиаса можно представить народу как доказательство промаха Керис. Это поможет убедить ее союзников, склонить их на свою сторону. Комендант не так сильна, как им кажется.

– Чем больше ты сопротивляешься, – говорю я Лайе, – тем сильнее затягиваются веревки. – Она кривится от боли, и что-то внутри меня неприятно сжимается. Неужели я чувствую это потому, что исцелила ее?

Слова Князя Тьмы эхом всплывают в памяти. «Эта исцеляющая сила способна уничтожить тебя. Будь осторожна!» Не об этом ли он тогда говорил? Неужели я связана нерушимыми узами с теми, кому помогла?

Но сейчас некогда об этом размышлять. Капитан Авитас Харпер и капитан Декс Атриус входят в реквизированный нами дом. Харпер коротко кивает мне, но Декс не видит никого, кроме Мамы. Он смотрит на нее, до боли сжав зубы.

– Декс, время пришло, – говорю я.

Он не отводит взгляда от Мамы. Ничего удивительного. Несколько месяцев назад, когда мы охотились на Элиаса, Декс лично допрашивал Маму и других членов племени Саиф. Он сделал это по моему приказу, и чувство вины все еще терзает его.

– Атриус! – я резко одергиваю его. – Марш на позицию.

Стряхнув оцепенение, Декс исчезает. Харпер терпеливо ждет приказа, не обращая внимания на заглушенные кляпом ругательства Лайи и тихие стоны Мамы.

– Разузнай обстановку, – приказываю я. – Убедись, что никто из селян не вздумал вернуться.

Не для того я готовила эту засаду несколько недель, чтобы теперь ее случайно раскрыл какой-нибудь любопытный плебей!

Лайя из Серры провожает Харпера взглядом. Тем временем я вынимаю кинжал и начинаю чистить ногти. Грязная одежда девчонки тесно облегает ее, подчеркивая изящные изгибы красивого тела. Это зрелище раздражает меня, заставляет чувствовать себя костлявой и угловатой. Я отобрала у нее вещевой мешок и старый кинжал. Это кинжал Элиаса! Боль узнавания кольнула меня в самое сердце. Он получил его от Квина, своего деда, на шестнадцатый день рожденья.

А потом, значит, Элиас подарил его Лайе.

Она гневно шипит сквозь кляп, переводя взгляд с меня на Маму и обратно. Ее непокорность напоминает мне о Ханне. Я ловлю себя на мысли, что, может быть, в другой жизни мы с книжницей могли бы быть подругами.

– Если пообещаешь не орать, я выну кляп, – говорю я ей.

Немного подумав, Лайя кивает головой. Я вынимаю кляп, и в тот же миг она начинает орать на меня.

– Что ты с ней сделала? – она бьется на своем стуле так яростно и отчаянно, что веревки глубоко врезаются в тело. Всеми силами Лайя рвется в сторону Мамы Рилы. – Ее срочно нужно лечить! Каким нужно быть чудовищем, чтобы…

Я отвешиваю девчонке звонкую пощечину. Ее звук разносится по всему дому и кажется слишком громким в окружающей нас тишине. Меня сгибает пополам от резкого приступа тошноты. Небеса, что со мной творится? Я хватаюсь за столешницу, чтобы удержаться на ногах и не упасть. Усилием воли поспешно выпрямляюсь, пока Лайя не заметила моей слабости.

Она вздергивает голову, от удара из носа начинает струиться кровь. Золотистые, похожие на кошачьи глаза полны изумления, смешанного со страхом. Наконец-то она испугалась. Вовремя.

– Следи за языком, – я стараюсь говорить бесстрастно и холодно. – Или кляп снова окажется у тебя во рту.

– Чего ты от меня хочешь?

– Ничего. Мне нужны твои сообщники.

Глаза Лайи сужаются: она наконец замечает прикованные к стоящему в углу стулу наручники.

– Я действую в одиночку, – говорит она. – Можешь делать со мной что хочешь.

– Ты всего лишь комарик, – я отмахиваюсь и едва сдерживаю улыбку. Видно, что мои слова задели ее за живое. – Ну, может быть, слепень. Не смей говорить мне, что я могу делать и чего не могу. Империя все еще не прихлопнула тебя потому, что я им не позволила. Это единственная причина, по которой ты до сих пор жива.

Я, конечно, лгу. За два месяца Лайя совершила шесть набегов на караваны, освободила несколько сотен узников. И одним небесам ведомо, что еще она успела бы натворить, не получи я то письмо.

Оно пришло два месяца назад. Тот, кто его доставил, сумел ускользнуть от целого гарнизона Масок и остаться незамеченным. Человек это был или существо, никто не видел. Почерк был мне не знаком.

Письмо гласило:

«О НАБЕГАХ.

ЭТО ДЕЛАЕТ ТА САМАЯ ДЕВЧОНКА».

Я старалась не говорить об этих вторжениях. У нас и так были трудности с кочевниками, которые то и дело нападали на легионы меченосцев, дислоцированные в пустыне. На западе карконские варвары победили кланы дикарей и теперь подбираются к нашим форпостам возле Тиборума. А карконский волшебник Гримарр призвал на помощь свои кланы. Теперь они рыщут на юге, нападая на наши портовые города.

Маркус совсем недавно смог добиться верности от патрицианских кланов. Если они узнают, что какая-то книжница из повстанцев устраивает набеги на окрестности столицы и сеет там смуту, то начнут роптать. А если им станет известно, что это та самая девушка, которую Маркус якобы убил во время Четвертого Испытания, то в воздухе запахнет кровью.

Вмешательство патрициев мне сейчас совсем не нужно. Решается судьба Ливии, а она полностью зависит от Маркуса.

Когда я получила письмо о набегах, вычислить Лайю было довольно просто. Нужно было всего лишь сопоставить рапорты о событиях в тюрьме Кауф с докладами об этих нападениях. «Девушка, которая способна исчезать и появляться… Книжница, восставшая из мертвых, мстит Империи и вершит правосудие…» Никакой это не призрак – просто какая-то девчонка, оказавшаяся на редкость способной ученицей.

Сейчас мы смотрели друг на друга глаза в глаза. Лайя из Серры – воплощение страсти… Все мысли и чувства написаны у нее на лице. Скорее всего, она даже не представляет себе, что такое долг.

– Если я – только комарик… – говорит она, – Почему же… – тут ее осеняет. – Значит, вы охотитесь не за мной! Но если вы используете меня как приманку…

– …то приманка должна сработать. Я хорошо знаю свое дело, Лайя из Серры. Он будет здесь не более чем через четверть часа. А если нет, то… – кончиком кинжала я аккуратно вычищаю грязь из-под ногтя. Лайя бледнеет.

– Но он же умер! – Она старается солгать так, будто сама в это верит. – Умер в тюрьме Кауф. Он не может прийти.

– О, не сомневаюсь, он скоро придет! – Небеса, я ненавижу себя за эти слова. Потому что, как всегда, Элиас придет за ней. И никогда он не сделает этого для меня…

Я стараюсь избавиться от подобных мыслей. «Не позволяй себе этой слабости, Сорокопут!» Зажав в руке нож, я опускаюсь на колени рядом с книжницей. Острие медленно скользит по литере К, которую вырезала на ее груди Комендант. Шрам кажется застарелым, будто давно зажил. На сияющей коже Лайи он не более чем царапина. Эта отметина будто придает всему ее облику мужественности. Передо мной стойкая женщина, которая много страдала и отважно сопротивлялась. И за это я тоже ее ненавижу.

Но скоро все закончится. Я никогда не отпущу Лайю из Серры на свободу! Когда император Маркус увидит ее отрубленную голову, то станет милостив ко мне. А это, в свою очередь, продлит дни моей сестрички.

Я вспоминаю Кухарку, Лайя очень интересовала ее… Бывшая рабыня Коменданта разгневается, если узнает, что девчонка мертва. Но эта старуха не показывалась уже несколько месяцев. Кто знает, может, она сама давно умерла.

В моих глазах Лайя читает свой приговор, и ее лицо становится пепельно-серым. Отшатнувшись, она в ужасе замирает. На меня опять накатывает тошнота, перед глазами вспыхивает белый свет. Я нависаю над ней, опираясь на подлокотник стула и нацелив в грудь смертоносный кончик кинжала…

– Довольно, Элен!

Резкий звук его голоса будто бьет меня, как бич Коменданта. Он вошел через заднюю дверь, как я и полагала. «Элен»… Конечно, он всегда называет меня по имени.

Я думаю о своем отце. «Ты сможешь сдержать тьму», – сказал он тогда. Я думаю о Ливии, скрывающей под слоем пудры синяки на шее, чтобы придворные не видели ее слабой и обиженной. И разворачиваюсь к Элиасу:

– Элиас Витуриус.

Кровь холодеет у меня в жилах, когда я вижу его. Мне казалось, это я устроила на него засаду… Элиасу удается меня поразить. Он пришел не один, а умудрился взять Декса в заложники, скрутил ему руки и держит у горла кинжал. Лицо Декса под маской застыло в гримасе бессильного гнева. Декс, ты кретин. Я с отвращением смотрю на него. Хотелось бы знать, он хоть пытался защищаться?

– Можешь убить Декса, если хочешь, – говорю я. – Если он настолько глуп, чтобы попасться в заложники, мне он не нужен.

Свет факела отражается в глазах Элиаса. Он смотрит на изломанное, страдающее тело Мамы Рилы и прищуривается. Волна ярости захлестывает его. У меня мгновенно пересыхает в горле – его гневный взгляд пронзает насквозь. По лицу Элиаса пробегают тени, сотни мыслей и эмоций написаны на нем. Его тело будто каменеет, плечи напряжены, руки крепко держат оружие. Язык его тела я знаю с шести лет. «Держись, Сорокопут! Не поддавайся».

– Декс – твой союзник, – говорит он. – Я слышал, у тебя их сейчас немного. Думаю, если я его убью, тебе будет его не хватать. Освободи Лайю!

Это напоминание о Третьем Испытании, о смерти Деметриуса и Линдера. Они погибли от его руки. Элиас изменился, я вижу в нем некую тьму, которой раньше не было.

«И ты, и я – мы оба изменились, старый друг».

Я сдергиваю Лайю со стула и прижимаю к стене, приставив кинжал к ее горлу. На этот раз я готова к волне тошноты и могу ее преодолеть, стиснув зубы и ничем себя не выдав.

– Разница между нами, Витуриус, – говорю я, – в том, что мне плевать на смерть своих «союзников». Поэтому просто бросай оружие. Видишь в углу пару наручников? Заткнись, сядь и защелкни их на себе. Если сделаешь, как я сказала, Мама останется жива. Я обещаю не преследовать твою банду преступников, угоняющих караваны с узниками. Откажешься – найду их всех и, в конце концов, убью своими руками.

– Я… я думала, вы благородный человек, – еле слышно шепчет Лайя. – Нехороший, но… благородный. А вы… – Ее взгляд скользит от лезвия моего кинжала к лежащей на полу Маме. – Нет, вы не благородный!

«Ты дура!»

Элиас колеблется, и мой кинжал пронзает кожу девчонки.

В этот момент открывается дверь. Входит Харпер с обнаженным кинжалом, впуская за собой волну холода. Элиас не обращает на него внимания, его взгляд сосредоточился на мне.

– Отпусти Лайю, – говорит он. – И тогда мы, считай, договорились.

– Элиас, – выдыхает Лайя. – Нет! Не делай этого. Земли Ожида…

Я прерываю ее, и она тут же умолкает. Нет времени на эти шуточки! Чем дольше я колеблюсь, тем больше вероятности, что Элиас придумает способ убраться отсюда невредимым. Он догадался, что Лайя вошла в деревню, и ему удалось перехватить Декса. Это можно было предвидеть! «Сорокопут, ты идиотка. Ты его недооценила».

Лайя пытается заговорить, но мой кинжал только глубже вонзается ей в горло. Из-под лезвия начинает течь кровь. Дыхание книжницы становится прерывистым, она трепещет в моих руках. Я чувствую, как кровь погибших родителей, текущая в моих жилах, кипит от ярости. Голова пульсирует болью, и это немного отрезвляет меня.

– Я знаю ее песню, Витуриус, – говорю я. Декс и Авитас не понимают, что стоит за этими словами. Но Элиас понял. – Мы можем оставаться с ней тут всю ночь и весь следующий день. Столько, сколько потребуется. Я могу причинить ей очень много боли.

И исцелить ее! Это лишь мои мысли, но он чувствует, что я хотела бы высказать их вслух. А потом причинять ей боль еще, и еще… Пока ты не сойдешь с ума!

– Элен, – гнев Элиаса утихает. В его глазах теперь удивление и… разочарование? Да по какому праву он так на меня смотрит? – Элен, ты ведь не можешь нас убить.

Его голос звучит не слишком уверенно. Я в ярости. Мы же были так близки! Ты так хорошо знал меня! Но сейчас все изменилось. Я и сама себя теперь не знаю…

– Есть кое-что похуже, чем смерть, – отвечаю я. – Может, испытаем это вместе?

Элиас вскипает. Теперь осторожнее, Кровавый Сорокопут! Внутри Элиаса Витуриуса до сих пор живет Маска – кем бы он сейчас ни стал. Я могу подтолкнуть его принять верное решение. Заставить его сделать выбор не в моих силах.

– Я готова освободить Маму, – можно предложить морковку, прежде чем использовать кнут. – Авитас может отвести ее туда, где сейчас ваши друзья-кочевники. Они подберут ее.

Только когда Элиас бросает холодный взгляд на Харпера, я понимаю – он не знает, что Авитас его сводный брат. Я прикидываю, можно ли использовать это против Элиаса, но решаю пока придержать язык. В конце концов, это секрет Харпера, а не мой. Я киваю Авитасу, и он выносит Маму из хижины.

– Отпусти и Лайю тоже, – настаивает Элиас. – Тогда я сделаю все, что попросишь.

– Нет, она отправится с нами, – возражаю я. – Я знаю все твои трюки, Витуриус. Со мной они не сработают. Если хочешь, чтобы она жила, слушай меня. Брось оружие, надень и защелкни наручники. Повторять я не буду.

Элиас перерезает путы Декса и, дав ему пинка, отбрасывает в сторону. Декс падает на колени и даже не пытается ударить в ответ. Глупец!

– Это тебе за то, что допрашивал мою семью, – сообщает ему Элиас. – Ты думал, я об этом не знаю?

– Приготовь лошадей, – рявкаю я на Декса. Собравшись с силами, тот поднимается на ноги. Он даже не ранен. После ухода Декса гнев Элиаса прорывается наружу.

– Отпусти Лайю! – рычит он. – Ты не смеешь мне угрожать. И держись от меня подальше, Кровавый Сорокопут.

Он больше не зовет меня по имени, и это причиняет мне боль. Но, в конце концов, я ведь больше не Элен Аквилла.

Когда мы с Элиасом виделись в последний раз, я все еще была Элен. И несколько минут назад, когда он снова увидел меня после долгой разлуки, то назвал мое имя.

Я отпускаю Лайю, и она жадно, с шумом втягивает воздух. На ее щеки медленно возвращаются краски жизни. Моя рука вся мокрая от крови, вытекшей из пореза на ее шее. Подумаешь, царапина. Даже сравнивать нельзя с теми потоками, которые струились из горла моего отца, матери, сестры… Их раны были смертельны…

«Ты – та, что сдержит тьму».

Я вновь повторяю про себя эти слова. Напоминание о том, зачем я здесь и что должна сделать. Во мне осталось не так много человеческих чувств, но сейчас душа пылает, как огонь.

5: Лайя

– Проверь, как там Витуриус, – приказывает Кровавый Сорокопут Авитасу Харперу, когда тот возвращается без Мамы Рилы. – Нужно удостовериться, что наручники достаточно крепкие.

Сорокопут тащит меня к дверям, стараясь держаться от Элиаса как можно дальше. Присутствие нас троих в одном помещении, кажется, раскаляет воздух. Но это ощущение – ничто по сравнению с болью, когда кинжал Сорокопута глубоко вонзается в мою плоть.

Нужно выбираться отсюда любой ценой. Сорокопут, кажется, намерена выполнить свое обещание. Ей доставляет удовольствие мучить меня. Дарин и Афия, наверное, сходят с ума от волнения.

У задней двери появляется Декс.

– Лошади пропали, Сорокопут!

Она в ярости разворачивается к Элиасу, который только пожимает плечами.

– Ты же не думала, что я оставлю их у коновязи?

– Ступай и найди нам других лошадей! – рявкает Сорокопут на Декса. – И не забудь призрачный фургон! Харпер, долго ты еще будешь копаться? Тебе нужно просто проверить, в порядке ли эти чертовы цепи!

Я напрягаю мышцы, чтобы проверить свои путы на прочность. Сорокопут замечает это и еще больнее заламывает мне руки.

Элиас совершенно спокойно сидит, прикованный к стулу. Его взгляд устремлен на своего бывшего лучшего друга. Беззаботное выражение лица, расслабленное тело… Но меня не обманешь. С каждой минутой темная золотистая кожа Элиаса бледнеет, он выглядит уставшим, больным. Земли Ожидания притягивают его к себе, и сила этого притяжения растет. Я уже такое видела. Если он останется в мире живых надолго, это причинит ему боль. Элиас будет сильно страдать.

– Ты хочешь меня использовать, чтобы добраться до моей матери, – говорит Элиас. – Она раскусит твой план за тысячу миль.

– Не вынуждай меня применить кляп, – щеки Сорокопута вспыхивают под маской. – Харпер, отправляйся вместе с Дексом. Фургон нужен мне как можно скорее.

– Как думаешь, чем сейчас занята Керис Витурия? – спрашивает Элиас, едва Харпер выходит за дверь.

– Ты же не живешь больше в нашей проклятой Империи, так что заткнись, – огрызается Сорокопут, ужесточая хватку.

– Не обязательно жить в Империи, чтобы предвидеть ход мыслей Коменданта. Ты же хочешь ее смерти, верно? Она наверняка об этом знает. А если тебе это удастся, то вспыхнет гражданская война. Керис понимает это и не позволит развязать войну с ее союзниками. Так что, пока ты тут теряешь время, охотясь за мной, она наверняка вернулась в столицу и укрепляет свои позиции.

Кровавый Сорокопут хмурит брови. Всю свою жизнь она слушала советы Элиаса и сама помогала ему в случае нужды. А что, если он прав? – я будто слышу ее мысли. Элиас встречается со мной взглядом – он также, как и я, думает о побеге.

– Найди моего деда, – говорит Элиас. – Если хочешь низложить ее, тебе нужно знать, о чем она думает. Понимать ход ее мыслей. А Квин знает Керис лучше, чем кто-либо другой.

– Квин оставил Империю, – отвечает Сорокопут.

– Ну уж нет. Мой дед оставит Империю не раньше, чем у кошек вырастут крылья. Где бы ни была Керис, он всегда рядом. Следит за ней, ждет удобного случая. Стоит ей допустить малейшую ошибку, он поймает ее. Конечно, Квин не настолько глуп, чтобы оставаться в одном из своих имений. И у него достаточно верных людей…

– Это не имеет значения, – отмахивается Кровавый Сорокопут. – Керис и это существо, которое она держит подле себя…

Все внутри меня сжимается от страха. Князь Тьмы! Она имеет в виду Князя Тьмы.

– Они вместе замышляют что-то, – продолжает Сорокопут. – Мне нужно разрушить их планы раньше, чем они разрушат Империю. Я много недель искала Квина Витуриуса. Больше у меня нет на это времени.

Элиас на своем стуле слегка подается вперед – он готовится нанести удар. Хватка Сорокопута слегка ослабла, и мне удается соединить ладони. Я натягиваю веревки изо всех сил, изгибаю руки, чтобы незаметно освободить их. Запястья мокры от пота – он должен послужить смазкой, чтобы выскользнуть из веревок. Но пока мне это не удается.

– Ты хочешь ее уничтожить, – наручники Элиаса звякают. Что-то маленькое блестит в его пальцах. Отмычки? Как он умудрился утаить их от Авитаса? – Просто помни, что Керис готова к тому, к чему не готова ты. Она сыграет на твоих слабостях. В этом ей нет равных.

Элиас слегка двигает рукой, и Сорокопут резко поворачивает к нему голову. Глаза ее сужаются. В этот момент входит Харпер.

– Фургон готов, Сорокопут, – отчитывается он.

– Бери ее, – она толкает меня в руки Авитаса. – Держи кинжал у ее горла. – Харпер притягивает меня к себе, и я отшатываюсь от острого лезвия ножа. Если бы хоть на миг удалось отвлечь Сорокопута и Авитаса, Элиас успел бы атаковать…

Я использую прием, которому меня научил Элиас во время наших совместных странствий. Пинаю Авитаса в уязвимое место, в щиколотку, после чего падаю и всем весом тяну его вниз.

Авитас выругался, Сорокопут развернулась – и в этот миг на нее бросился Элиас. Он успел освободиться от наручников. В мгновение ока одним длинным прыжком он добирается до своего кинжала. Лезвие разрезает воздух у меня над головой, но Харпер уклоняется от него и увлекает меня за собой. Кровавый Сорокопут рычит от ярости. Элиас сбивает ее с ног, пользуясь своим превосходством в весе. Он прижимает ее к земле и приставляет клинок к горлу. У ее запястья тоже блестит кинжал. Небеса, она сейчас ударит Элиаса!

– Элиас! – Я кричу, желая предупредить его, но он будто каменеет. Кинжал падает на пол, и через мгновение из-под Элиаса выползает Сорокопут, оскалившись в усмешке.

– Лайя, – в глазах Элиаса застыла бессильная ярость. И тут в комнате резко темнеет. Я вижу только взмах летящих черных волос, темное лицо. И бездонные черные глаза, в которых можно утонуть. Это Шэва!

В следующий миг она исчезает вместе с Элиасом. Земля под нами содрогается, за стенами ревет ветер. Его вой напоминает стоны множества призраков.

Кровавый Сорокопут тщетно бросается на место, где только что лежал Элиас. Но его больше тут нет – и через мгновение она накидывается на меня. Ее рука хватает меня за горло, клинок пронзает кожу напротив сердца.

– Кто, ад ее побери, – выдыхает она мне в лицо, – была эта женщина?

Тут распахивается дверь, и на пороге появляется Декс, запорошенный снегом. Не дав ему сказать ни слова, Сорокопут начинает орать:

– Обыскать деревню! Витуриус только что выскользнул у меня из рук, как проклятый рэйф!

– Его нет в деревне, – говорю я. – Она забрала его.

– Кто его забрал? КТО она? – Я не могу говорить – нож слишком близко – но Сорокопут не позволяет мне сделать ни единого движения, чтобы отстраниться. – Говори!

– Чуть отстрани кинжал, – говорит Авитас. Темноволосый Маска окидывает взглядом комнату, как будто Элиас может появиться снова. – Дай ей вздохнуть – тогда она заговорит.

Кровавый Сорокопут чуть отстраняет кинжал – не более, чем на волосок. Лицо ее под маской пылает.

– Говори, или ты умрешь!

Намеренно запинаясь и путаясь в словах, я пытаюсь объяснить, кто такая Шэва и кем теперь стал Элиас. Я понимаю, как невразумительно это звучит. Кровавый Сорокопут молча слушает, всем своим видом выражая недоверие.

Рассказ завершен, она поднимается с кинжалом в руке и вглядывается в ночь. До рассвета остается несколько часов.

– Ты можешь вернуть сюда Элиаса? – тихо спрашивает она.

Я качаю головой, и она приседает рядом со мной. Лицо ее кажется торжественным, а тело совершенно расслабленным. Взгляд Сорокопута отстраненный, в своих мыслях она где-то очень далеко.

– Если Император узнает, что ты жива, он захочет лично допросить тебя, – говорит она. – И если ты не дура, то понимаешь, что лучше смерть, чем его допрос. Я могу сделать это быстро.

О небеса! Мои ноги свободны, но руки связаны. Если как следует рвануть, может, удастся освободить левую руку…

Авитас убирает клинок в ножны и склоняется надо мной. Он прикасается к запястьям, чтобы потуже затянуть веревки.

Но веревки не затягиваются.

К моему удивлению, руки теперь свободны! Харпер выдыхает мне в затылок единственное слово – так тихо, что мне не верится, слышала ли я его.

– Беги.

Трудно даже пошевелиться. Кровавый Сорокопут смотрит мне в глаза. Что ж, в это мгновение я могу взглянуть в глаза смерти. Ее серебряное лицо искажено гримасой скорби. Сорокопут сейчас выглядит много старше своих двадцати лет, и непреклонной, как стальной клинок. В ней нет ни тени слабости. Она видела слишком много крови, пережила смерть близких.

Я вспоминаю рассказ Элиаса о том, как Маркус поступил с семьей Сорокопута. Элиас узнал это от призрака Ханны Аквиллы. Ее душа несколько месяцев преследовала его своими жалобами в Землях Ожидания, пока наконец не была готова уйти.

Помню, с каким чувством слушала этот рассказ. Каждая новая подробность болью отзывалась в моей душе. Это случилось несколько лет назад, но то утро навсегда останется в памяти черным от горя… Ночью я проснулась, разбуженная приглушенными стонами, и подумала, что дедушка принес домой какое-то животное. Наверное, чтобы его вылечить. Животное ранено и теперь медленно умирает, корчась в агонии.

Но когда я выбежала в гостиную, то увидела бабушку, которая стонала, раскачиваясь из стороны в сторону. Дедушка пытался успокоить ее. Он не хотел, чтобы кто-нибудь услышал, как она плачет по своей дочери. По моей матери! Никто не должен был об этом знать. Иначе Империя явилась бы за членами семьи Львицы. Убили бы всех, кто был ей дорог. Всех нас.

Наутро мы все, как обычно, отправились на рынок продавать бабушкино варенье: она, дедушка и мы с Дарином. Глаза бабушки были совершенно сухи, она не пролила ни слезинки. Только глухой ночью я снова услышала ее сдавленные стоны, которые звучали для меня страшнее самого дикого крика.

Кровавому Сорокопуту тоже было отказано в привилегии скорбеть публично. Как она это выдержала? Она, правая рука Императора, не сумела выполнить его приказ и этим погубила свою семью.

– Я сожалею, – шепчу я, когда она поднимает кинжал. И выбрасываю вперед руку – но не для того, чтобы защититься от клинка. Я беру ее за свободную руку. Сорокопут замирает, потрясенная. Кожа на ее ладони холодна и покрыта мозолями. Проходит несколько секунд, прежде чем ее изумление переходит в гнев.

Самая большая жестокость рождается из глубочайшей скорби. Так обычно говорила бабушка. Не молчи, Лайя!

– Моих родителей тоже убили, – говорю я ей. – И мою сестру. В Кауфе. Я была еще юной и не видела этого своими глазами. Мне никогда не позволяли скорбеть по ним открыто. Никто в семье не говорил об этом вслух. Каждый день я думаю о них и очень сожалею о твоей потере. Правда.

На миг я вижу в Сорокопуте девушку, которая исцелила меня. Девушку, которая позволила мне и Элиасу бежать из Блэклифа и научила, как выбраться из тюрьмы Кауф.

И пока эта девушка не исчезла – а она непременно вот-вот исчезнет – я пользуюсь способностью становиться невидимой и исчезаю сама. Пробегаю мимо Авитаса и выскакиваю за дверь. Всего в нескольких шагах за моей спиной кричит Сорокопут. Я слышу в воздухе свист пущенного вслед ножа, а затем и кинжала.

Но слишком поздно. Кинжал не попадает в цель. Я успеваю выскочить за дверь – мимо ничего не подозревающего Декса – и бегу со всех ног, оставаясь для встречных лишь тенью в ночи.