Текст книги "Жнец у ворот"

– Возвращайся. Джинны обманывают тебя. Они используют твою слабость. Возвращайся немедленно.

Маут в обличье Лайи бросается на меня, словно желая силой вышвырнуть в Земли Ожидания. От удара я падаю на спину.

– Прекрати это, – я поднимаю руки, чтобы защититься. – Кто перенес меня сюда? Ты? Или джинны?

– Джинны, глупец, – отвечает Маут – я больше не могу думать об этом существе как о Лайе. Неважно, какую форму оно принимает. – Они крадут силу, которой ты не пользуешься. Становятся сильнее, отвлекают тебя искушениями земной жизни. Чем больше ты чувствуешь, тем ты слабее. Чем ты слабее, тем сильнее они.

– Как… как ты говоришь со мной? Ты вселился в ее тело? Это причиняет ей боль?

– Ее судьба не должна нас волновать. – Маут наносит мне еще один удар. – Ее жизнь не должна тебя волновать.

– Если ты причинишь ей зло…

– Она этого не вспомнит. Ничего из этого, – отвечает Маут. – Возвращайся. Подчинись мне. Забудь свое прошлое. Забудь, что ты человек. Ты должен это сделать! Ясно? Ты понимаешь меня?

– Но я не могу! – кричу я в ответ. – Прошлое – это часть меня. Мне нужна магия…

– Магия позволит тебе переправлять призраков дальше со скоростью мысли. Она позволит тебе справиться с джиннами. Но для этого ты должен оставить в прошлом свое прежнее «я». Ты больше не Элиас Витуриус. Ты – Ловец Душ. Ты принадлежишь мне. Я знаю, к чему стремится твое сердце. Этого никогда не будет!

Я безуспешно стараюсь отказаться от своих желаний. Таких маленьких, глупых… Просто дом с широкой кроватью, садик за окном, смех женщины… Будущее.

– Забудь свои мечты, – ярость Маута растет. – Забудь свое сердце. Единственное, что существует для тебя – обет, который ты дал мне. Любви здесь нет места. Найди джиннов, узнай их секреты. И тогда ты поймешь…

– Я никогда не смогу понять, – отвечаю я. – Никогда не смогу отказаться от того, за что так много боролся.

– Ты должен, Элиас. Иначе все погибло!

Маут выходит из тела Лайи, подобно пепельному циклону, и она падает без чувств. Я делаю шаг в ее сторону, но он утягивает меня в темноту. Через какое-то время я падаю на выжженную землю на месте бывшего дома Шэвы. Идет теплый летний ливень, и я мгновенно промокаю насквозь.

Проклятье! Все это было на самом деле! Я действительно был с Лайей в Маринне, а она даже не сможет этого вспомнить! Я был с Кровавым Сорокопутом в Навиуме. Сможет ли она оправиться от раны? Я должен был помочь ей, отнести в казармы.

Но даже мысли о Лайе и Элен возбуждают гнев Маута. Я сгибаюсь пополам от жгучей боли, пронзившей меня насквозь.

Найди джиннов. Узнай их секреты. Приказ Маута гремит у меня в голове. Однажды я уже пытался просить помощи у джиннов, но они обманули меня. Сделали все, чтобы дать призракам возможность убежать за Стену.

В памяти всплывают слова Коменданта: «Есть успех и есть поражение. А пространство между ними – для тех, кто слишком слаб, чтобы жить».

Мне нужно добыть магию. Маут считает, что для этого мне нужны джинны. Но теперь я не пойду к этим существам как Элиас Витуриус. И как Ловец Душ тоже не пойду.

Я явлюсь к ним как Маска Витуриус, солдат Империи, непоколебимый меченосец. Я – безжалостный убийца, сын Блэклифской Суки, чудовище, которое без раздумий убивает и собственных друзей, и врагов Империи. Я ребенок, который бестрепетно смотрит, как младшекурсников до смерти забивают кнутом у него на глазах.

И на этот раз я не собираюсь просить помощи у джиннов.

Я сам возьму то, что мне нужно.

25: Кровавый Сорокопут

«Ты – Кровавый Сорокопут Империи. Ты просто обязана выжить».

Кто произнес эти слова? Я пытаюсь рыться в собственной памяти. Кто-то был здесь, на этой темной улице, рядом со мной. Какой-то друг…

Но, когда я открываю глаза и умудряюсь встать на колени, я совершенно одна. Со мной только эхо чьих-то слов.

Колени мои подгибаются, когда я пытаюсь подняться на ноги. Как бы я ни старалась дышать, мне очень не хватает воздуха. Потому что ты потеряла слишком много крови, Сорокопут.

Я срываю плащ и, комкая, прижимаю его к ране со стонами боли. Вот сейчас мне действительно необходим патруль. Скорее всего, это подстроила Комендант, и она наверняка позаботилась о том, чтобы меня не нашли.

Убийца мог быть не один. Мне нужно встать. Добраться до казарм Черной Гвардии.

Зачем это все? – спрашивает внутренний голос. – Просто сдайся. Тьма ждет тебя с распростертыми объятиями. Там твоя семья.

Мама. Отец. Мне нужно что-то вспомнить о них, что-то важное. Я сжимаю кулаки и чувствую на руке что-то твердое. Кольцо. Птица с распростертыми крыльями.

«Ты – та, что сдержит тьму». Кто-то когда-то сказал мне эти слова. Нет, слова не имеют значения. Они ничто по сравнению с болью, пронизывающей мое тело, накатывающей волнами.

Ты – та, что сдержит тьму. Яркое воспоминание… Я прижимаю руку к лицу и чувствую металл маски. Холодный металл придает мне сил, как ничто другое, выгоняет меня из ступора.

Эти слова сказал мне отец. Ливия! Ее ребенок! Регентство! У меня есть семья. У меня есть Империя. Я должна выжить, чтобы защитить и то и другое.

Я двигаюсь вперед, скрипя зубами от боли. По лицу текут невольные слезы, каждый шаг отдается болью в ране. Ты должна справиться. Сколько еще шагов до казарм? Отсюда – не меньше четверти мили. То есть пятьсот шагов. Всего пятьсот. Это совсем немного.

И как ты собираешься туда явиться? Что, если солдаты увидят тебя такой слабой? А если убийца был не один и новые враги поджидают в темноте?

Тогда я буду драться и с ними. И выживу. Если я позволю себе умереть, все потеряно.

Я смотрю на отцовское кольцо, и это придает мне сил. Я – Маска, Аквилла, Кровавый Сорокопут. Боль – ничто.

Я добираюсь до стены ближайшего дома и пытаюсь выпрямиться, опираясь на нее. В такой час ночи в окнах не горит свет. Но, если стучаться во все двери, есть шанс найти помощь. Не исключено, что я наткнусь на врагов. Комендант все делает тщательно. Если она послала убийцу, то вполне могла и заплатить жителям соседних домов, чтобы никто не помог мне.

Вперед, Сорокопут! Я двигаюсь дальше по улице, хотя колени подгибаются. По ним поднимается холод. Я замедляю ход, пытаясь перевести дыхание, и внезапно падаю. Тьфу, я снова на коленях. Ненавижу это чувство совершенной слабости, беспомощности, как во время Первого Испытания, когда Маркус нанес мне удар. Тогда меня спас Элиас. Потому что он был… Потому что он мой друг. Как я могу думать о нем иначе после всего, что мы пережили вместе? Если я о чем-то и жалею сейчас, когда ко мне подступает смерть, так это о том, что охотилась на него. Я причинила боль его семье и ему.

Когда я умру, я встречу его? Там, в Землях Ожидания? Может, он меня там встретит? Как глупо, что он прикован к тем землям навеки в то время, когда мир живых так нуждается в его свете…

– Ты заслужил лучшую участь, – шепчу я.

– Сорокопут! – я слышу топот ног – и оборачиваюсь, оскаливаясь и вытаскивая кинжал. Но тут же узнаю черные волосы, золотистую кожу… Я не ожидала его увидеть, но ведь Харпер – мой лучший друг. Неудивительно, что он здесь. Он никогда не даст мне умереть!

– Ты… ты пришел…

– Сорокопут, держись! Не уходи! – Нет, это не Элиас. В этом голосе не звучит летнее тепло, напротив, он холодный и жесткий, как зима. Как мой собственный голос. Потом я слышу еще один голос, тоже знакомый. Это Декс.

– В особняке Аквилла есть врач…

– Приведи его скорее, – требует холодный голос. – Но сначала помоги мне снять с нее доспех, так будет легче ее нести. И осторожно, она ранена в живот.

Теперь я узнаю и этот голос. Авитас Харпер. Странный, тихий Харпер, задумчивый и всегда бдительный, с огромной пустотой внутри, на которую отзывается мое сердце.

Они быстро освобождают меня от доспеха, и я подавляю стон. Красивое смуглое лицо Декса, нависающее надо мной, становится четче. Он хороший солдат, верный друг. Но ему всегда плохо, он одинок и страдает. А еще он очень скрытен.

– Это несправедливо, – шепчу я ему. – Ты имеешь право любить кого хочешь. То, что сделает с тобой Империя, если узнает… Это так ужасно…

Декс страшно бледнеет и бросает быстрый взгляд на Авитаса.

– Береги силы, не разговаривай, Сорокопут, – говорит он. И исчезает. Харпер обхватывает меня за талию, потом закидывает мою руку себе на шею, и мы вместе делаем шаг. Я спотыкаюсь, потеряла слишком много крови…

– Подними меня и неси, идиот, – выдыхаю я. Через мгновение я уже не чувствую собственного веса и выдыхаю.

– С тобой все будет в порядке, Эл… Сорокопут, – Голос Харпера прерывается. Я слышу страх? Тревогу?

– Не дай никому меня увидеть в таком состоянии, – шепчу я. – Это уни… унизительно.

Харпер испускает короткий смешок.

– Только ты можешь думать о том, как выглядишь со стороны, когда у тебя едва не вываливаются внутренности. Держись, Кровавый Сорокопут. Казармы совсем близко.

Он несет меня к главному входу, и я протестующе мотаю головой.

– Нет. Входи через черный вход. Плебеи, которым мы дали тут приют, не должны видеть меня такой…

– У нас нет выбора, кратчайший путь в госпиталь – через главный…

– Нет! – Я дергаюсь и хватаю Харпера за грудки. Он только чуть морщится. – Никто не должен меня видеть в таком состоянии! Ты же знаешь, что она тогда предпримет. Комендант обратит это против меня же. Отцы кланов и без того уже считают меня слабой!

– Капитан Авитас Харпер, – слышится глубокий древний голос, говорящий так, что возражений попросту не предполагается. При его звуках Харпер замирает. – Неси ее сюда.

– Убирайся с нашего пути, – выдыхает Харпер, отступая на пару шагов, но Князь Тьмы протягивает руки ему навстречу.

– Дитя, я мог бы убить вас обоих одной силой мысли, – говорит он мягко. – Если хочешь, чтобы она выжила, неси ее сюда.

Харпер медлит несколько мгновений, но подчиняется. Я хочу протестовать, однако едва могу говорить. Тело Харпера под униформой напряжено, мускулы тверды, словно стальная проволока. Его сердце бьется часто, как удары бурных волн о берег. Но лицо его, скрытое маской, совершенно спокойно. Что-то внутри меня расслабляется, в глазах темнеет. О, блаженный сон…

– Оставайся со мной, Сорокопут! – резко окликает меня Харпер, и я издаю протестующий стон. – Не закрывай глаза. Не нужно говорить, просто не давай себе заснуть.

Я гоню сон из последних сил, стараясь сосредоточиться на колебании ризы Князя Тьмы. Он что-то шепчет, но я не могу разобрать слов. Каменная стена, только что высившаяся перед нами, растворяется. Это магия! Через пару мгновений я снова вижу казармы. Стража, стоящая снаружи, поднимает головы и хватается за рукояти мечей. Но Князь Тьмы снова начинает говорить, и часовые отводят глаза, отворачиваются и не видят нас.

– Положи ее сюда, капитан, – говорит Князь Тьмы, заводя нас в мою комнату и указывая на кровать. – И уходи.

Харпер медленно и осторожно опускает меня на постель. Я все равно кривлюсь от боли, накатившей мощной волной от того, что потревожили рану. Когда Харпер отстраняется, мне становится холодно.

– Я ее не оставлю, – капитан распрямляется и смотрит в лицо Князю Тьмы, не мигая.

Князь Тьмы пар секунд обдумывает его ответ.

– Ну что же. Тогда хотя бы отойди в сторону и не мешай.

Джинн присаживается на край кровати и поднимает мою рубашку. Я смотрю на его руку, виднеющуюся из-под длинного рукава. Она словно соткана из тени, но под тенью слегка мерцает зловещий свет, вроде углей в камине. Я вспоминаю тот день, когда мы встретились впервые. Это было в Серре. Вспоминаю, как он пел одну долгую ноту, и следы ударов на моем лице исчезали.

– Почему ты помогаешь мне?

– Я не могу тебе помочь, – отзывается Князь Тьмы. – Но вот ты сама можешь помочь себе.

– Нет, я не могу исцелить себя саму.

– Твоя исцеляющая сила позволяет тебе восстанавливаться куда быстрее, чем может обычный человек, – говорит он. Я понимаю, что Авитас тоже все это слышит. Может быть, и следовало приказать ему выйти из комнаты. Но я слишком слаба, чтобы мне было до этого дело. – Иначе как бы ты могла выжить, дитя, после такой огромной кровопотери? Постарайся осознать эту рану, а потом найди свою песню. Давай. Работай!

Это не просьба, а приказ.

Я тихо мычу себе под нос, борясь с болью, стараясь найти свою собственную мелодию. Я закрываю глаза и вижу себя маленькой девочкой. Ночью ко мне в постель пришла сестренка Ханна, ища утешения – она боится ночных чудовищ. Я успокаиваю ее, а мама находит нас по звуку голосов и начинает петь нам колыбельную… Порою, в Блэклифе, темными ночами я вспоминала ее тихую песню, и это убаюкивало меня. Но когда я сейчас пытаюсь спеть ту же самую мелодию, ничего не происходит.

Неудивительно. Ведь моя песня не может быть настолько мирной. Моя песня состоит из боли и падения. Это песня крови и битвы, смерти и власти. Эта песня принадлежит не Элен Аквилле, а Кровавому Сорокопуту. И я не могу отыскать ее. Не могу на ней сосредоточиться.

Вот до чего ты докатилась. Тебя просто зарезали на темной улочке, как пьяную горожанку, которая не может отличить бутылку от меча.

Князь Тьмы выпевает две ноты. Первая из них – ярость. Вторая – любовь. В этой короткой и холодной грубой песне живет мой мир, моя душа.

Я выпеваю две ноты ему в ответ. Две ноты становятся четырьмя, четыре – четырнадцатью. Ярость – моим врагам, думаю я. Любовь – моему народу. Вот она, настоящая моя песня.

Но как же это больно, как невыносимо больно! Князь Тьмы берет меня за руку.

– Добавь боли в песню, дитя, – советует он. – Изгони ее из себя.

Его слова словно бы прорывают плотину. Хотя боль моей раны передается ему, он и бровью не ведет. Он вообще не двигается, принимая мою боль неподвижно, как статуя. Моя кожа сама собой зарастает, рана заживает на глазах, при этом причиняя боль, от которой из глаз катятся слезы.

Я слышу свист клинка, покидающего ножны.

– А ну, отвечай, что ты с ней делаешь!

Князь Тьмы оборачивается к Авитасу и делает легкий жест кистью руки. Авитас тут же роняет клинок, как будто тот жжет ладонь.

– Посмотри сам, – джинн кивает ему на мою рану, которая обратилась в небольшой звездообразный шрам. Он еще сочится кровью, но рана уже не смертельна.

Харпер тихо ругается сквозь зубы, и я понимаю, что скоро мне потребуется многое ему объяснить. Но об этом я подумаю позже. Сейчас я крайне измождена. Несмотря на это, я заставляю себя сесть в постели, когда Князь Тьмы поднимается и отпускает мою руку.

– Подожди, – шепчу я. – Ты собираешься рассказать ей об этом?

Он понимает, кого я имею в виду.

– Зачем мне ей это рассказывать? Чтобы она предприняла еще одну попытку убить тебя? Я ей не слуга, Кровавый Сорокопут. Это она служит мне. И она напала на тебя вопреки моему приказу. Я не терплю неповиновения и поэтому решил расстроить ее планы.

– Я все еще не понимаю. Почему ты помогаешь мне? Что тебе от меня нужно?

– Я и не думаю помогать тебе, Кровавый Сорокопут, – он поднимается и подбирает полы длинной одежды. – Я помогаю себе самому.

* * *

Я просыпаюсь уже глубокой ночью и слышу грохот выстрелов катапульт. Похоже, варвары продолжают бомбить Навиум.

Я одна в комнате, на стене висит мой доспех. Резко поднимаюсь с кровати и не могу не выругаться. Моя рана из смертельной превратилась в весьма болезненную и ужасно меня раздражает. Так, хватит ныть. Давай, надевай доспех. Я хромаю к стене с трудом, как старуха с больными суставами в середине зимы. Все жду, что сейчас ноги как-то расходятся, и тело согреется хотя бы до такой степени, чтобы я могла сесть в седло.

– Собралась опять подставиться под нож убийцы? – звучит знакомый голос. Это настолько неожиданно, что я сперва не верю своим ушам. – Твоя мать очень огорчилась бы.

Кухарка сидит у меня на подоконнике в привычной позе, на ней все тот же капюшон. Хотя я не раз видела ее страшные шрамы на лице, все же она так уродлива, что я невольно отвожу взгляд. Плащ ее изодран, седые волосы всклокочены и напоминают птичье гнездо. А желтые пятна глины на руках говорят о том, кто именно оставлял глиняные статуэтки у Коменданта в комнате.

– Я слышала, тебя пырнули, – Кухарка спрыгивает с подоконника. – Думала зайти к тебе и как следует накричать за это. – Она качает головой. – Какая же ты дура. Чем ты думала, расхаживая одна ночью в сотне миль от Блэклифской Суки?

– Сама хороша, – усмехаюсь я. – Почему ты ее до сих пор не убила? Вижу, не очень-то у тебя получается. Единственное, на что ты годишься, – так это подбрасывать ей в дом никчемные глиняные фигурки.

Кухарка зловеще усмехается.

– Я и не собираюсь ее убивать, – глаза ее скользят по моему животу. – А ты забыла поблагодарить меня за то, что я перебила остальных убийц, посланных за тобой. Или за то, что я велела Харперу бросать чтение рапортов и бежать тебе на выручку.

– Благодарю, – говорю я.

– Думаю, ты знаешь, что ублюдок с горящими глазами кое-что от тебя хочет?

Я не спрашиваю, откуда она узнала, что меня исцелил Князь Тьмы.

– Я не доверяю ему, – говорю я. – Я не так глупа.

– Тогда зачем ты позволила ему помогать тебе? Он же планирует большую войну, или ты не понимаешь? И в этой войне он уже присмотрел роль для тебя. Ты просто пока не знаешь, что это за роль.

– Война? – я сажусь на кровать. – Война с кем? С карконами?

Кухарка злобно шипит, хватает со стола подсвечник и швыряет его мне в голову.

– Да не эта мелкая войнушка, дурища! Грядет настоящая большая война. Она назревает с того дня, когда мой бестолковый народ принял решение уничтожить джиннов. Вот в чем дело, глупая девчонка. В это ввязалась и Комендант. Она не только карконов хочет победить.

– Объясни, – требую я. – Что ты имеешь в…

– Уходи отсюда, – перебивает та. – Убирайся как можно дальше от Коменданта. Она продолжит попытки тебя уничтожить, возможностей у нее предостаточно. Поезжай к своей сестре, защищай и охраняй ее. Не своди глаз с этого вашего императора. А когда война наконец разразится, будь к ней готова.

– Сначала я должна справиться с Комендантом, – говорю я. – Война, о которой ты говоришь…

За дверью звучат тяжелые шаги. Кухарка запрыгивает на подоконник, хватается за оконную раму. Я замечаю, что что-то не так с ее рукой. На ней слишком гладкая кожа – не такая молодая, как у меня, но и не кожа сморщенной старухи.

Темно-синие глаза пронзают меня насквозь.

– Ты хочешь справиться с Блэклифской Сукой? Хочешь низложить ее? Для этого надо стать такой, как она. А в тебе нет нужных качеств, глупая девочка.

26: Лайя

Голова моя кружится, я в полном замешательстве и с трудом надеваю башмаки. Я проспала целый день – и какие же странные сны мне снились! Прекрасные, но такие странные…

– Лайя! – доносится из-за двери приглушенный шепот Мусы. – Проклятье, ты там в порядке? Лайя!

Дверь распахивается прежде, чем я успеваю ответить. Муса бросается ко мне, хватает за плечи, словно хочет убедиться, что я настоящая.

– Собирайся, – он быстро осматривает окна, заглядывает под кровать. – Нам нужно скорее убираться отсюда.

– Что случилось? – спрашиваю я. Моя первая мысль – о Князе Тьмы и его приспешниках. – Это… это он?

– Рэйфы, – отвечает Муса, бледный, как сталь его меча. – Они напали на племя Сулуд, а теперь могут искать нас.

Ох, нет, только не это!

– Кеханни…

– Я не знаю, удалось ли ей уцелеть, – отрубает Муса. – Нам нельзя рисковать, мы туда не сунемся. Давай, поторапливайся.

Мы быстро сбегаем по ступенькам трактира и спешим в конюшни, стараясь двигаться как можно тише. Сейчас совсем поздно, вся деревня спит, разбудить кого-нибудь – значит нарваться на лишние вопросы и задержаться.

– Рэйфы убили всех в полной тишине, – по пути рассказывает Муса. – Я бы не понял, что что-то случилось, если бы мне не принесли вести мои феи.

Я медлю, прежде чем подняться в седло.

– Нам нужно проверить, есть ли выжившие среди кочевников.

Муса уже в седле, он круто разворачивает свою лошадь.

– Одним небесам ведомо, что может ждать нас в стойбище.

– Я уже однажды встречалась с рэйфом и выжила, – говорю я, заканчивая седлать коня. – Там в стойбище человек пятьдесят кочевников, Муса. Если хоть кто-то выжил…

Муса трясет головой.

– Нет, большинство уже уехало. Всего несколько кибиток осталось вместе с кеханни, чтобы охранять ее, пока она тоже не будет готова тронуться в путь. А она осталась из-за…

– Из-за нас, – выдыхаю я. – И именно поэтому мы должны поехать и убедиться, что никому из ее родичей не нужна наша помощь.

Муса протестующе стонет, но все же следует за мной, когда я вывожу лошадь из конюшни и скачу к стойбищу. Я ожидаю встретить там тишину, однако дождь громко стучит по крышам кибиток, мешая нам расслышать даже топот собственных коней.

Первое тело простерто у самого входа в лагерь. Оно все изломано, лежит в неестественной позе. В горле у меня встает горький ком – я узнаю этого кочевника, он первым приветствовал нас по прибытии. Еще трое его родичей лежат мертвые в нескольких ярдах. Ясно, что им наша помощь уже не нужна.

Но кеханни мы пока не нашли. Тихий щебет у уха Мусы говорит мне, что феи тоже заметили ее отсутствие. Муса кивает на кибитку кеханни. Я иду к ней, но Муса вдруг выбрасывает передо мной руку.

– Аапан, – говорит он, и выражение его лица так же тревожно, как мое предчувствие. – Давай я пойду первым. На всякий случай.

– Муса, я была в стенах тюрьмы Кауф и вышла оттуда живой, – говорю я и обгоняю его. – Вряд ли я могу встретить тут что-то хуже этого.

Задняя дверь кибитки беззвучно распахивается, и я сразу вижу кеханни. Она сидит, сгорбившись, у дальней стены. Она кажется такой маленькой – куда меньше, чем при нашей первой встрече – просто немощная старушка, у которой украли ее последнюю историю. Рэйфы не зарезали ее. Я не вижу у нее открытых ран, но странный изгиб тела говорит мне, что кеханни тоже мертва. И как именно она умерла. Я невольно прижимаю руку к губам, чтобы удержать тошноту. Небеса, как же ей, наверное, было больно.

Однако изо рта кеханни вырывается слабый стон, заставляющий нас с Мусой дружно подпрыгнуть на месте.

– О небеса, – я в два прыжка добираюсь до нее. – Муса, иди к лошадям, приспособь седло, чтобы мы могли усадить…

– Нет, – ввалившиеся глаза кеханни угасают. – Послушайте меня.

Мы с Мусой замираем. Слабеющий голос кеханни едва слышен за шумом дождя.

– Ищите слова Пророков, – шепчет она. – Их Предсказание. В Великой Библиотеке…

– Пророков? – Я пока ничего не понимаю. – Какое отношение имеют Пророки к Князю Тьмы? Разве они союзники?

– В некотором роде, – шепчет кеханни. – В некотором смысле…

Веки ее опускаются. Она умерла. От дверей кибитки слышится беспокойный щебет.

– Идем, – шипит Муса, хватая меня за руку. – Рэйфы возвращаются. Они узнали, что мы здесь.

Паника фей передается нам, и мы скачем под проливным дождем, рискуя загнать лошадей. Прости, прости меня, шепчу я, сама не зная, у кого прошу прощения. У своего коня, которого я сейчас заставляю страдать? У кеханни, которой задала вопрос, приведший ее к гибели? У погибших кочевников?

– Предсказания пророков, – говорит Муса, когда мы наконец переходим на шаг, чтобы дать лошадям отдохнуть. – Единственное место, где хранятся их записи – это Великая Библиотека. Она… она пыталась помочь нам, хотела рассказать. Но в библиотеку попасть невозможно.

– Нет ничего невозможного, – вспоминаю я слова Элиаса. – Мы непременно попадем внутрь. Мы должны. Но сначала нам нужно вернуться.

И снова мы скачем сквозь ночь, и на этот раз Мусу не нужно торопить. Оглядываясь через плечо, я думаю, как проникнуть в Великую Библиотеку. Небеса очищаются от туч, но дороги все еще труднопроходимы из-за глубокой грязи. Феи держатся рядом с нами, их крылышки порой вспыхивают в темноте. Их присутствие странным образом утешает и поддерживает меня.

Когда в самый темный час ночи перед нами наконец встают стены Адисы, я хочу плакать от облегчения. Но в это время замечаю клубы дыма и всполохи пламени.

– Это горит лагерь беженцев, – Муса погоняет коня. – Они жгут палатки!

– Проклятье, что там произошло?

Но у Мусы нет ответа.

Лагерь обратился в сущий ад. Здесь царит такой хаос, что мореходы, пытающиеся спасти горящих книжников, не обращают на нас внимания. Люди бегут во все стороны среди пылающей травы и палаток. Муса исчезает в лабиринте шатров – он хочет поговорить с кем-то из мореходов, прежде чем вернуться ко мне.

– Нет, это не работа мореходов, – кричит он мне наконец сквозь рев пламени. – Иначе зачем бы им помогать беженцам? И как огонь мог так быстро распространиться? Солдат, с которым я говорил, сказал, что пожар начался не более часа назад.

Мы бежим по горящим улицам палаточного городка, выхватываем из огня людей, будим тех, кто спит и рискует сгореть заживо, выводим детей за пределы пожарища. Мы делаем все, что можем, с отчаянной энергией тех, кто знает, что не может почти ничего. Кругом слышатся крики: кто-то попался в ловушку и не может выбраться, кто-то не может отыскать своих родных в этом хаосе. Или нашел их, но уже мертвыми.

Почему всегда мы? Глаза мои слезятся от дыма, лицо мокро от пота. Почему всегда это происходит с моим народом?

Мы с Мусой то и дело выбегаем из горящего лагеря и снова в него возвращаемся, неся на руках тех, кто не может идти сам, в надежде спасти как можно больше книжников. Женщина-солдат, помогающая в эвакуации, протягивает нам бутыль питьевой воды – поить выживших. Я беру бутыль из ее рук и холодею, встретившись с ней взглядом. Это капитан Элейба. Под глазами у нее темные круги, руки дрожат от усталости. Она смотрит на меня, но только слегка качает головой и возвращается к своей задаче – обеспечить людей водой.

С тобой все будет в порядке. Все хорошо. Ты будешь жить.

Я говорю эти глупости каждому, кто обожжен, или кашляет кровью, надышавшись дыма. Мы обязательно найдем твою маму. Твою дочку. Твоего внука. Твою сестренку. Я лгу. Все это ложь. Я ненавижу себя за то, что лгу этим людям. Но говорить правду – куда более жестоко.

Сотни людей еще находятся в лагере и нуждаются в помощи, когда я вдруг замечаю в дыму и неразберихе нечто странное. От города Адисы исходит непонятное красное сияние. Горло мое горит от дыма, казалось бы, куда хуже, но при виде этого зрелища оно еще больше пересыхает. Неужели пожар распространился на город? Нет, такого не могло случиться! Огонь не мог перекинуться через такую высокую городскую стену.

Я отхожу от лагеря беженцев в надежде, что оттуда, где нет густого дыма, мне будет видно лучше. Мое тело медленно сковывает страх. То же самое чувство охватывало меня, когда я засыпала после какого-то ужасного события и просыпаясь не сразу вспоминала, что случилось. А потом появлялось осознание.

Вокруг меня слышатся крики и стоны – как будто полчище злых духов вырвалось на волю. Я не единственная, кто заметил алое зарево над Адисой.

– Муса! – Я перехватываю его, когда он снова мчится в лагерь, надеясь спасти кого-то еще. – Ты видишь это?

Я разворачиваю его за плечи лицом к городу. Теплый ветер с океана разрывает пелену дыма над лагерем, и тогда мы наконец можем все разглядеть.

Сказать, что это большой пожар, – все равно что назвать Коменданта не очень доброй женщиной. Это чудовищный пожар, настоящий ад, превращающий небеса в огненный кошмар. Толстое облако дыма подсвечено огненными языками снизу. Пламя невероятно высокое, как будто оно прорывается из самых глубин преисподней.

– Лайя, – голос Мусы срывается. – Это же… это…

Ему не обязательно договаривать. Я сама понимаю, что происходит. Пламя слишком высоко. В Адисе нет другого настолько же высокого здания.

Это горит Великая Библиотека.