Текст книги "Жнец у ворот"

39: Лайя

Кровь моя обращается в свинец при звуке голосов джиннов, их единого многослойного голоса. В нем так и пульсируют хитрость и гнев, но отчетливее всего звучит нота невообразимой скорби. Та же самая нота, которая есть в голосе у Князя Тьмы.

– Где Элиас? – спрашиваю я, хотя заранее знаю, что они не скажут мне правды. Просто надеюсь, что любой их ответ будет лучше молчания.

Мы расскажем тебе, – убеждают они. – Но для этого ты должна прийти к нам.

– Я не настолько глупа, – говорю я, не выпуская кинжала из рук. Это слегка поддерживает меня, хотя я понимаю, что практической пользы кинжал принести не может. – Я ведь знакома с вашим королем, помните? Он такой же лживый, как вы все.

Нет, на этот раз никакой лжи, Лайя, дочь Мирры. В отличие от тебя, мы не боимся правды, потому что именно правда могла бы освободить нас из темницы. А тебя правда могла бы освободить из твоей темницы. Приди к нам.

Элиас никогда не доверял джиннам, и я не должна. Однако Элиаса здесь нет. И призраков тоже. Происходит что-то очень скверное, иначе он был бы на месте. Мне необходимо пройти сквозь лес. Другой дороги в Антиум, к Кровавому Сорокопуту, к последнему осколку Звезды не существует.

Стоять здесь и мучительно обдумывать все это у меня нет времени. Я просто пускаюсь в путь к западу, следуя указаниям внутреннего компаса и продвигаясь так быстро, как только могу. Может быть, Элиас отбыл совсем ненадолго. Может, он успеет вернуться.

А может быть, он не знает, что я здесь. Вдруг с ним что-то случилось?

Нет, – шепчут джинны, – ему просто нет до тебя дела. Он занят куда более важными вопросами.

В их голосах я не слышу злорадства – просто констатацию факта, и от этого испытываю еще больший страх.

Наш король ведь показал тебе правду, верно? Ты видела это в его глазах: Элиас уходит. Элиас выбирает исполнение долга, а не тебя. Он не поможет тебе, Лайя. Но мы можем помочь. Если ты нам позволишь, мы покажем тебе истину.

– С чего бы вам мне помогать? Вы же знаете, зачем я здесь. Знаете, что я пытаюсь сделать.

Мы же сказали – правда освободит нас из темницы. А тебя – из твоей темницы. Просто позволь нам тебе помочь.

– Держитесь от меня подальше, – говорю я. Джинны умолкают. Могу ли я надеяться, что они и впрямь оставят меня в покое? В спину мне дует ветер, подталкивает вперед, играет моими волосами и надувает одежду. Я подпрыгиваю и оборачиваюсь, готовая в каждой тени увидеть врага. Но это просто ветер.

С наступлением ночи я замедляю шаг. У меня уже нет сил идти дальше, придется остановиться. Я ложусь в корнях большого дерева, прижимаюсь спиной к стволу и не выпускаю из рук кинжала. Лес непривычно тих. Как только я опускаюсь на землю и прислоняюсь к дереву, приходит ощущение огромного покоя, будто я в знакомом безопасном месте. И это не то ощущение, которое бывает на дороге, по которой часто приходилось ездить. Это что-то другое, более древнее. Оно у меня в крови.

В самый темный час ночи меня охватывает сон. Я задремала и во сне лечу над Землями Ожидания, скользя над верхушками деревьев, ощущая восторг и страх. Мой народ. Они держат в заключении мой народ. Все, что я знаю – это то, что я должна прийти к ним. Добраться до них, если только возможно…

Я пробуждаюсь от накатившего на меня сильнейшего ощущения, что происходит что-то ужасное. Деревья, которые меня окружают сейчас, не те, под которыми я засыпала. У этих деревьев стволы широкие, как улица в Адисе, и они пульсируют зловещим красным светом, будто горят изнутри.

– Приветствую тебя в нашей тюрьме, Лайя из Серры.

Князь Тьмы возникает из тени. Голос его звучит почти нежно. Он протягивает свои странно мерцающие руки к древесным стволам, будто желая их обнять. Деревья шепчут ему что-то невнятное. Одно слово, которое я не могу расслышать. Но он жестом заставляет их умолкнуть.

– Это ты… ты перенес меня сюда?

– Мои братья перенесли тебя. Будь благодарна за то, что при этом они ничем тебе не навредили. Они могли разорвать тебя на тысячу кусков.

– Если бы ты мог убить меня, ты бы уже это сделал, – отвечаю я. – Меня защищает Звезда.

– Это верно, любовь моя.

Я кривлюсь от отвращения.

– Не называй меня так. Ты ничего не знаешь о любви.

До сих пор он стоял ко мне спиной – но теперь разворачивается, и его взгляд обездвиживает меня.

– Увы, знаю. – Горечь в его голосе заставляет сворачиваться воздух вокруг него, настолько она древняя. – Я был рожден для любви. Это было мое призвание, цель моей жизни. А теперь это мое проклятие. Я знаю о любви больше, чем кто-либо другой из живущих. И уж точно больше девчонки, которая готова отдать свое сердце первому встречному.

– Скажи мне, где Элиас.

– Не торопись, Лайя. Ты всегда так торопишься. Прямо как твоя мать. Посиди немного с моими братьями. У них так редко бывают гости.

– Ты ничего не знаешь о моих родителях. Скажи мне, где Элиас.

Горло мое перехватывает, когда Князь Тьмы снова подает голос. Голос его звучит слишком интимно, как будто он пытается добиться от меня близости.

– А если я не скажу тебе, где Элиас, что ты сделаешь? Уйдешь отсюда?

– Именно так, – отвечаю я, но голос мой звучит слишком слабо. Ноги, похоже, онемели. Небеса, мне плохо. Я наклоняюсь вперед, касаясь руками земли, и мое тело сотрясает судорога. В голове возникает единственное слово, которого я никак не ожидала. Дом.

– Земли Ожидания говорят с тобой, Лайя из Серры. Они знают тебя.

– Но… но почему?

Князь Тьмы смеется, и его смеху вторят голоса джиннов из рощи. Смех заполняет воздух, накатывая со всех сторон.

– Потому что они – источник всей магии, существующей в мире. Все мы связаны с ней, а через нее – и друг с другом.

Где-то в этих словах таится ложь. Я чувствую ее. Но в них есть и правда, и я никак не могу провести между ними границу.

– Скажи мне, любовь моя, – в его устах это слово звучит оскорбительно. – У тебя бывали видения после того, как ты пользовалась своей магией?

Кровь моя холодеет. Тюремная камера. Поющая женщина.

– Так это ты посылал мне видения? Ты… ты следил за мной?

– В правде обретешь свободу. Позволь мне освободить тебя, Лайя из Серры.

– Мне не нужна твоя правда, – отвечаю я, желая изгнать его из своей головы, но он пробирается внутрь, скользкий, как угорь. Вместе со своими братьями он вцепляется в мой разум и сжимает его все крепче и крепче. Как я могла позволить себе заснуть! Позволить джиннам похитить меня! Поднимайся, Лайя! Беги!

– От правды не убежишь, Лайя. Ты заслуживаешь знать ее, дитя. От тебя ее так давно скрывали. С чего же мне начать? Может быть, с самого начала: с твоей матери.

– Нет!

Воздух вокруг меня колеблется. Я не знаю, реально ли происходящее, или это все наваждение. Передо мной появляется моя мать. Она беременна. Я понимаю, что она беременна мной. Она расхаживает туда-сюда по лужайке перед домом, говоря с моим отцом. Вдалеке видны поросшие лесом зеленые горы Маринна.

– Нам нужно возвращаться, Джахан, – говорит она. – Как только ребенок родится…

– И ты предлагаешь взять ребенка с собой? – отец проводит рукой по своим густым, непослушным волосам, которые я у него унаследовала. Позади звенит детский смех: это Дарин, толстощекий младенец, ничего не понимающий в происходящем. Он смеется на коленях у Лиз, которой на вид лет семь. При виде сестры мое сердце сжимается. Я ведь так давно ее не видела. В отличие от беззаботного Дарина, она смотрит на мир настороженно, глаза ее тревожно перебегают от отца к матери. Она – ребенок, чье счастливое детство отравлено непонятными разногласиями родителей. В ее мире порой бывает солнечно, но чаще там гремят грозы.

– Мы не можем подвергать детей подобной опасности, Мирра…

Темнота. Я чувствую запах раньше, чем вижу свет. Это запах цветущих абрикосовых деревьев и горячего песка. Я в Серре. Снова передо мной появляется мать, она одета в облегающую кожаную одежду, на плече – лук и колчан. Ее светлые волосы стянуты в пучок на затылке, взгляд яростный. Она стучит в дверь – давно знакомую старую дверь нашего дома. Отец, стоящий рядом с ней, опускается на колени. На одном плече он держит меня, на другом – Дарина. Мне четыре года, Дарину – шесть. Отец целует наши щечки снова и снова, что-то шепчет нам, только я не слышу слов.

Дверь открывается, и на пороге появляется бабушка. Она уперла руки в бока и выглядит настолько сердитой, что мне хочется крикнуть: Пожалуйста, не сердись! Потом ты пожалеешь, что сердилась на нее! Ты будешь так сильно скучать по ней, страдать из-за того, что много лет назад не поприветствовала ее раскрытыми объятиями. Бабушка окидывает взглядом моего отца и нас с Дарином. Потом делает шаг в нашу сторону.

Снова темнота. И наконец – знакомое место, которое я предпочла бы никогда не видеть. Темная комната, светловолосая женщина внутри… Теперь я узнаю ее. Это моя мать. И эта комната – не просто комната. Это тюремная камера.

– Правда освободит тебя от иллюзий, Лайя из Серры, – шепчет голос Князя Тьмы. – Освободит тебя от груза надежды.

– Я не хочу этого, – но образ моей матери не спешит растворяться. – Я не хочу быть свободной. Просто скажи мне, где Элиас, – умоляю я, запертая в тюрьме собственного разума. – Отпусти меня.

Князь Тьмы безмолвствует. Вдалеке трещат факелы, дверь в камеру моей матери отворяется. Внезапный свет освещает ее, и я вижу следы ударов, раны на ее теле, спутанные волосы, крайне истощенное тело.

– Ну что, ты готова к сотрудничеству? – спрашивает ее холодный, как зима, голос, которой ни с чем не спутаешь.

– Я никогда не буду сотрудничать с тобой, – и моя мать плюет под ноги Керис Витурии. Комендант намного моложе, чем сейчас, но выглядит не менее грозно. До меня доносится тонкий плач ребенка. Я знаю, кто это плачет. Это Лиз, моя сестра.

Я извиваюсь и кричу, пытаясь вырваться из видения. Я не могу это видеть, слышать… Но Князь Тьмы и его братья удерживают меня на месте.

– Она далеко не так сильна, как ты, – говорит Керис моей матери. – Твой муж тоже слабее тебя. Он сломался, умолял о смерти. И о твоей смерти тоже. В нем нет никакой верности, он рассказал мне все.

– Нет. Он бы никогда так не сделал.

Керис распахивает дверь камеры.

– Мы так мало знаем о людях, пока они не ломаются на наших глазах. Тогда мы наконец видим их жалкие слабые душонки. Я давно выучила этот урок, Мирра из Серры. А теперь пришла пора тебе его выучить. Я сдеру с тебя шкуру, обнажу твою душу. И для этого мне даже не понадобится к тебе прикасаться.

Еще один крик, на этот раз взрослый. Это кричит мужчина.

– Они спрашивают о тебе, – говорит Комендант. – Не понимаю, почему ты заставляешь их так страдать. Так или иначе, Мирра, ты выдашь мне имена твоих союзников в Серре. – В глазах Керис пляшет нечестивая радость. – Пока ты не сделаешь этого, я буду пытать твою семью.

Она выходит, а моя мать ревет от ярости ей вслед и бросается на дверь камеры. По полу пляшут тени. Проходит один день, за ним другой. Все это время моя мать вынуждена слушать крики Лиз и отца, которых пытают. И я вынуждена это слушать. Мать все сильнее соскальзывает в безумие, она пытается бежать, обмануть стражников, убить их… Ничего не получается.

Дверь камеры открывается, и стражники Кауфа втаскивают внутрь моего отца. Он без сознания. Его швыряют в угол, как тряпку. Следом швыряют Лиз, и я не могу видеть, что сделала с ней Керис. Сестра еще совсем ребенок, ей всего двенадцать. О небеса, мама, как ты смогла это вынести? Как ты умудрилась окончательно не сойти с ума?

Моя сестра трясется и сворачивается в клубок в темном углу. Ее молчание, безвольно отвисшая челюсть, пустота в глазах – это зрелище будет теперь преследовать меня до самой смерти.

Мама берет Лиз на руки. Та никак не реагирует. Прижимая искалеченное тело дочки к себе, моя мать укачивает ее на руках и поет.

 
Звезда, звезда
В мой дом пришла,
Сияньем озарила…
 

Лиз закрывает глаза. Мама обнимает ее, гладит по лицу, ласкает. В глазах ее нет ни слезинки. В них вообще ничего нет.

 
И смехом, словно
Птичья песнь,
Историю творила…
 

Мама кладет одну руку Лиз на затылок, а другой обхватывает подбородок.

 
Когда же спать
Она пошла,
То будто солнце скрылось…
 

Сухой треск, будто ломается птичье крылышко. В моих видениях он казался куда громче, чем был на самом деле. На самом деле он очень тихий. Лиз безжизненно обвисает у матери на руках, и та опускает ее на пол. Шея сестренки сломана – рукой мамы.

Наверное, я кричу. Наверное, этот ужасный крик, этот визг издаю я сама. В этом мире я кричу? Или в каком-то другом? Я не знаю. Я не могу отсюда выбраться. Не могу бежать от того, что я только что видела.

– Мирра? – шепчет мой отец, приходя в себя. – Лиз… Где Лиз…

– Она спит, любимый, – голос мамы звучит спокойно, отстраненно. Она подползает к отцу и кладет его голову себе на колени. – Она наконец уснула.

– Я… я так устал, не знаю, сколько смогу еще…

– Не бойся ничего, любимый. Никто из вас больше не будет страдать.

Когда она ломает шею и ему тоже, звук получается более громкий. А за ним следует тишина, от которой кости во мне словно размягчаются. Это настоящая смерть надежды, быстрая и никем не оплаканная.

Львица все еще не плачет.

В камеру входит Комендант, быстрым взглядом окидывает тела.

– Ты сильна, Мирра, – признает она, и в ее бледных глазах светится что-то вроде восхищения. – Сильнее, чем была моя мать. А знаешь, я собиралась оставить твою дочь жить.

Мама вскидывает голову. Все ее существо наполнено отчаянием.

– Разве это жизнь? – выговаривает она.

– Может, ты и права, – соглашается Керис. – Но как ты можешь быть уверена? Кто знает.

Снова темнота, время смещается. Комендант держит в руке, затянутой в огнеупорную перчатку, пригоршню углей и приближается к моей матери, которая привязана к столу.

В памяти моей всплывает голос: «Тебя когда-нибудь привязывали к столу, чтобы накормить раскаленными углями?» Это говорила мне Кухарка. Давным-давно, на кухне в Блэклифе. Почему она сказала мне такие слова?

Время ускоряется. Теперь волосы у мамы уже не золотистые, а снежно-белые. Комендант полосует ее лицо кинжалом, и оно покрывается шрамами – ужасными, отвратительными шрамами… Лицо моей матери, Львицы, окончательно исчезает под ними, превращаясь в лицо…

«Тебя когда-нибудь полосовали тупым ножом по лицу, а подручный Маска в это время поливал твои раны соленой водой?»

Нет. Я не в силах поверить. Должно быть, Кухарка просто пережила такие же мучения, как и моя мать. Должно быть, это любимый способ Коменданта заставлять говорить особенно крепких сопротивленцев. Кухарка – старуха, а моей матери было бы сейчас… она была бы сейчас еще довольно молода!

Но Кухарка никогда не вела себя как старуха. Она обладала силой и ловкостью довольно молодой женщины. Это те же самые шрамы… Те же самые волосы…

И глаза! Я никогда не вглядывалась в глаза Кухарки. Но теперь я вспоминаю их очень ясно: глубоко посаженные, синие, потемневшие от теней, которые в них навеки поселились.

Но этого не может быть. Не может быть.

– Это правда, Лайя, – говорит Князь Тьмы, и моя душа содрогается, потому что я знаю – он не лжет. – Твоя мать жива. И ты знаешь ее. А теперь ты свободна.

40: Элиас

Как смог посторонний проникнуть в рощу джиннов без моего ведома? Стена на границе не должна была его пропустить. Хотя он мог прорваться, если стена ослабла. Где-то на востоке на стену давят призраки, и я замедляю бег.

Справляюсь ли я с укреплением стены? С переправкой призраков? Их волнение кажется огромным, такого я раньше не слышал. Они практически ревут от ярости.

Но если в роще находится человек, одним небесам известно, что он сейчас терпит от джиннов!

Я решаю тут же направиться к нарушителю границы. Маут давит на меня. Я ощущаю его, как жернов, прикованный к ногам. Дорогу мне преграждают призраки. Их так много, что сквозь них почти ничего не видно.

Она у нас, Элиас, – слышу я голос джиннов. Призраки умолкают. Внезапная тишина пугает меня. Как будто весь Лес вслушивается.

Она у нас, Элиас, и мы порвали ее разум в клочья.

– Кто – она? – Я отвлекаюсь от призраков, от зова Маута. – Кого вы захватили?

Приди к нам – и увидишь сам, захватчик.

Неужели они смогли как-то добраться до Мамы? Или до Афии? Страх распространяется в моем теле быстро, как яд, и я ускоряю бег по ветрам. Козни джиннов уже привели к страданиям племени Аубарит, к одержимости Афии и Джибрана. К тому, что Мама потеряла своего брата, а сотни кочевников погибли. Кровавый Сорокопут сейчас слишком далеко, вне их досягаемости. Из всех, кого я люблю, только Сорокопут и еще одна женщина пока не испытали на себе козней джиннов.

Но Лайя никак не могла к ним попасть. Она ведь в Адисе, ищет способ остановить Князя Тьмы. Скорее, Элиас, скорее! Я борюсь с притяжением Маута, прорываюсь сквозь толпу страшно взволнованных призраков и наконец добираюсь до рощи джиннов.

На первый взгляд роща выглядит, как обычно. А потом я вижу ее, скорчившуюся на земле, и узнаю ее по заплатанному серому плащу. Это ведь я подарил ей этот плащ давным-давно, той ночью, когда еще не представлял, как много эта женщина будет для меня значить.

Из-под сени деревьев к северу от поляны за мной наблюдает тень. Князь Тьмы! Я бросаюсь к нему, но он тут же исчезает, уносится так далеко, что, если бы не эхо его смеха на ветру, я бы подумал, что это игра воображения.

В два прыжка я добираюсь до Лайи, не в силах поверить, что она настоящая. Земля содрогается подо мной куда сильнее, чем когда-либо до того. Маут гневается. Но сейчас мне нет до него дела. Проклятье, что джинны сделали с Лайей?

– Лайя, – зову я ее, заглядывая ей в лицо. Золотые глаза открыты, но совершенно не видят меня, смотрят куда-то далеко, в другой мир. Губы чуть расходятся. – Лайя! – Я разворачиваю ее лицо к себе. – Послушай меня. Что бы ни сказал тебе Князь Тьмы, в чем бы они все ни старались тебя убедить, это ложь. Это просто ложь…

Мы не лжем. Мы показали ей правду, и эта правда сделала ее свободной. Больше она никогда не сможет надеяться.

Мне нужно срочно очистить ее разум от их отравы.

Как ты думаешь это сделать, захватчик, если магия не подчиняется тебе?

– Отвечайте, что вы с ней сделали!

Как скажешь.

Через несколько мгновений мое тело так же приковано к роще, как тело Лайи, и джинны показывают мне, зачем она пришла в Земли Ожидания. Ей нужно попасть в Антиум, к Кровавому Сорокопуту, и завладеть ее кольцом. Ей нужно остановить Князя Тьмы.

Но сейчас она забыла о своей цели, в ее душе полыхает огонь. Лайя потеряна, заключена в темнице, прикована к месту, чтобы снова и снова смотреть на то, что случилось с ее родными.

Мы показываем тебе ее историю, чтобы ты смог разделить с ней это страдание, Элиас, – говорят джинны. – Ну же, кричи от боли, кричи от бессильной ярости! Мы так любим этот звук!

Мечи и угрозы здесь не помогут. Джинны сейчас у нее в голове.

Сильный рывок Маута почти сбивает меня с ног. Я со свистом втягиваю воздух сквозь зубы, так сильна боль. Что-то очень скверное происходит в Землях Ожидания. Я чувствую это. Что-то творится на границе.

Оставь ее, Элиас. Иди. Исполняй свой долг.

– Я ее не оставлю!

У тебя нет выбора. Если, конечно, ты хочешь, чтобы мир живых продолжал существовать.

– Не оставлю! – бешено кричу я. – Я не позволю вам замучить ее до смерти, даже если для того, чтобы вас остановить, понадобится разрезать меня на куски! Пусть весь мир горит огнем, но я не оставлю ее страдать.

У всего есть своя цена, Элиас Витуриус. Цена ее спасения будет вечно лежать у тебя на совести. Ты готов платить?

– Просто отпустите ее! Прошу вас. Я… я сочувствую вашей боли, вашим страданиям. Но она в них не виновата. Маут, помоги мне!

Зачем я прошу, зачем умоляю? Я ведь заранее знаю, что это не приведет к добру. Мне поможет только безжалостность, только бесчувственность. Отказ от человечности. Я должен покинуть Лайю.

Но я не могу этого сделать. Не могу притвориться, что я ее не люблю.

– Вернись ко мне, Лайя, – тело ее тяжело обвисает в моих руках, волосы спутаны. Я откидываю их, чтобы видеть ее лицо. – Забудь их, забудь их ложь. Они только и умеют что лгать. Возвращайся назад.

Да, Элиас, – бормочут джинны. – Вложи в нее свою любовь. Вложи в нее свое сердце.

Когда же они наконец заткнутся?

– Вернись обратно в мир. Что бы они ни показали тебе, в каком бы воспоминании ни заключили тебя, это неважно. Куда важнее твое возвращение. Ты нужна своему брату. Ты нужна своему народу. Ты нужна мне.

Пока я говорю, я могу видеть ее мысли. Я вижу джиннов, вцепившихся в ее разум. Они выглядят как странные искривленные языки бездымного пламени – ничего общего с прекрасными созданиями, которых я видел в городе джиннов. Лайя пытается отбиваться, сбросить их с себя, но ей это не под силу.

– Ты сильна, Лайя. И ты так нужна здесь. – Щеки ее холодны, как лед. – Тебе еще столько предстоит сделать.

Глаза Лайи стекленеют, и я содрогаюсь. Я прижимаю ее к себе, зову. Но все равно она постареет и умрет, а я останусь таким же, как сейчас. Она – мгновение, а я – целая вечность.

Это можно принять. Думаю, что смогу жить свою вечность без нее, если буду точно знать, что у Лайи была долгая жизнь. Я легко отдал бы все свои годы, которые мог провести с ней, лишь бы сейчас она очнулась.

Пожалуйста. Прошу тебя, вернись.

Тело ее выгибается в моих руках, и одно чудовищное мгновение я думаю, что она умирает.

Но тут она открывает глаза и смотрит на меня с глубоким изумлением. Небеса, благодарю вас!

– Они ушли, Лайя, – говорю я. – Но нам нужно поторопиться. Тебе пора выбираться отсюда.

После того, во что втянули ее джинны, ее разум особенно уязвим. Даже небольшое давление со стороны призраков, атака джиннов будут для нее слишком опасны.

– Я… я пока не могу идти. Ты не мог бы…

– Обхвати меня руками за шею, – говорю я – и бегу по ветрам с ней на руках прочь от рощи джиннов. Лайя плотно прижимается ко мне. Маут яростно давит на меня, и земля под ногами дрожит и трескается. Я достигаю границ, когда давление становится совсем уже невыносимым. Тяга так сильна, что по мне ручьями течет пот. Но мне нужно вынести Лайю отсюда, а потом я пойду и наведу порядок среди призраков, отгоню их от границы, если они еще не вырвались наружу.

– Элиас, – шепчет Лайя. – Ты… ты настоящий? Или ты тоже – обман джиннов?

– Нет, я – не обман, – я наклоняюсь, чтобы прикоснуться к ней лбом. – Нет, любимая. Я настоящий. И ты настоящая.

– Что здесь происходит? Что-то ведь не так, – она вздрагивает у меня на руках. – Оно кажется таким раздувшимся, будто вот-вот прорвется. Я это чувствую.

– Это просто призраки, – говорю я. – Ничего такого, с чем я не могу справиться. – По крайней мере я на это надеюсь. Передо мной за стеной деревьев появляется заросшая травой долина – земли Империи.

Граница сейчас кажется мне совсем слабой, даже слабее, чем тогда, когда я в первый раз перешел ее. За мной следует множество призраков, и сейчас они давят на мерцающую преграду, а крики их звучат торжествующе, будто они радуются податливости стены.

Я выхожу дальше за пределы леса и кладу Лайю на землю. За спиной у меня качаются деревья, словно танцуют какой-то безумный танец. Нужно возвращаться, но я тяну время и просто смотрю на нее. На облако темных волос, на ее поношенные башмаки и мелкие царапины на лице – по дороге ее хлестали ветки… Она крепко сжимает подаренный мной кинжал.

– Джинны, – шепчет она. – Они… они сказали мне правду. Но эта правда… – она, не договаривая, качает головой.

– Эта правда слишком страшна, – отзываюсь я. – Правда о наших родителях – страшнее любой другой. Но мы – не они, Лайя.

– Она там, Элиас, – говорит Лайя, и я понимаю, что она имеет в виду свою мать. Так же известную как Кухарка. – Где-то там. Я не могу… я… – она снова проваливается в то воспоминание, и, хотя Лес остался позади, я понимаю, что вытащить оттуда Лайю было недостаточно. Она по-прежнему во власти джиннов. Я хватаю ее за плечи, встряхиваю. Ударяю по щеке, заставляю ее взглянуть на меня.

– Прости меня, если сможешь, – прошу я. – Только помни, что судьба никогда не оказывается такой, как мы думали. Твоя мать, моя мать – мы никогда не поймем их мучений и боли. Мы можем только страдать от последствий их ошибок и грехов, но не обязаны носить это в своем сердце. Мы этого не заслужили.

– Элиас, неужели хаосу никогда не будет конца? Неужели наша жизнь никогда не наладится?

Она смотрит на меня чистыми и ясными глазами, на миг свободная от того, что видела в Лесу.

– Неужели мы не будем гулять с тобою под луной, не будем проводить вместе целые дни, варить варенье или заниматься…

Любовью. При одной мысли об этом мое тело загорается, как огонь.

– Ты мне снился, – шепчет она. – Во сне мы были вместе…

– Это был не сон, – отвечаю я, привлекая ее к себе. То, что она ничего не помнит, просто убивает меня. Как бы я хотел, чтоб она помнила. Чтобы она могла удерживать в своей душе тот день, как это делаю я. – Я правда был там, и ты была рядом. Это был прекрасный час или несколько часов. И так, как сейчас, будет не всегда. – Хотел бы я сам верить в свои слова! Но что-то сдвинулось в моем собственном сердце, что-то поменялось. Я чувствую себя другим, более холодным. Этого достаточно, чтобы я говорил тверже, надеясь, что словами о желанных чувствах я могу сделать их реальными. – Мы найдем выход, Лайя. Не такой, так другой. Но если… если я буду меняться… Если я покажусь тебе другим, ты все равно знай, что я тебя люблю. Что бы со мной ни случилось. Скажи, что ты всегда будешь это помнить, прошу тебя…

– Твои глаза, – она смотрит на меня снизу вверх, и от ее пристального взгляда у меня перехватывает дыхание. – Они… стали темнее. Стали похожи на глаза Шэвы.

– Я не могу больше с тобой оставаться. Прости. Мне нужно возвращаться. Нужно переправлять призраков. Но мы обязательно увидимся снова. Клянусь тебе. А теперь поспеши. Тебе нужно в Антиум.

– Подожди, – она с трудом поднимается, все еще покачиваясь на ногах. – Не уходи, пожалуйста. Не оставляй меня здесь.

– Ты достаточно сильна, – говорю я ей. – Ты ведь – Лайя из Серры. Ты не Львица. Ее наследство, ее грехи не относятся к тебе так же, как и наследство Керис не относится ко мне.

– Что ты сказал мне тогда? – спрашивает Лайя. – Той ночью, много месяцев назад, когда мы направлялись в Кауф. Я спала в кибитке вместе с Иззи. Что ты сказал?

– Я сказал – ты…

Но тут Маут окончательно теряет терпение и насильно тащит меня в Земли Ожидания. Он влечет меня туда с силой, от которой болят кости.

Я отыщу тебя, Лайя! Я найду способ. Это еще не конец, – пытаюсь я кричать всем своим существом, но, как только я оказываюсь в Землях Ожидания, все сторонние мысли мгновенно покидают меня. Потому что я вижу, как прогибается, ломается граница. Я должен срочно укрепить ее, но чувствую себя так, будто пальцем пытаюсь заткнуть брешь в плотине.

У всего есть цена, Элиас Витуриус, – снова говорят со мной джинны, и в их голосах звучит непреложная истина. – Мы тебя предупреждали.

По Землям Ожидания прокатывается рев, ужасный звук, словно исходящий из недр земли. Призраки вопят. Этот вопль становится все громче, когда они дружно ударяются о границу. Я должен их освободить. Они слишком близко и вот-вот прорвутся наружу.

Слишком поздно, захватчик. Слишком поздно.

Дружный крик достигает апогея, и страждущие души, за которые я отвечаю, преодолевают границу Земель Ожидания и вырываются в мир живых. Их завывания подобны живой смерти, летящей на крыльях ветра.