Текст книги "Жнец у ворот"

32: Лайя

Конечно, хранителем осколка Звезды должна была оказаться она. Кровавый Сорокопут. Не какой-нибудь мальчишка на конюшне или изнеженный придворный. Она не такой человек, у которого я могла бы просто украсть кольцо без долгих церемоний.

– Небеса, но как я могу забрать у нее кольцо? – Я в отчаянии меряю шагами внутренний двор кузницы. Ночь темна. Таурэ и Зелла сейчас в лагере беженцев, помогают людям, а мореходам и так достаточно проблем на сегодня, помимо несчастных книжников.

– Даже когда я невидима, я ей не противница, – говорю я. – Она же Маска, в конце концов! А если вокруг нее крутится Князь Тьмы, моя невидимость и вовсе гроша не стоит. Путь к Навиуму займет у меня два месяца. А Луна Урожая грядет всего через семь недель!

– Она сейчас не в Навиуме, – сообщает мне Муса. – Она уехала в Антиум. Можно попробовать подослать кого-то из наших людей украсть кольцо. Там много наших.

– Лучше подошли фей, – предлагает Дарин. – Они, случаем, не могли бы…

Ответом нам служит яростный щебет.

– Нет, – переводит Муса. – Никто из фей не может прикоснуться к осколку Звезды. Их страх перед Князем Тьмы слишком велик.

– В любом случае перечитай это еще раз, – я киваю Мусе на раскрытую книгу. – «Только призрак сможет уцелеть посреди побоища. Наследница Львицы да завладеет гордостью Мясника, тогда гордость истает как дым». Наследница моей матери – это я, Муса. Поэтому ты избрал меня для своей цели. И я же – призрак. Знаешь ли ты кого-нибудь еще, кто умеет становиться невидимым?

– Если ты и есть Призрак, – возражает Муса, – как насчет того, что ты должна пасть?

Конечно, я не забыла.

«Жена-призрак падет, плоть Призрака иссохнет».

– Это не имеет значения, – говорю я. – Ты готов рискнуть судьбой всего мира, чтобы узнать, что это значит?

– Возможно, я не готов рисковать твоей судьбой, аапан, – отвечает Муса. – Лагерь беженцев – это просто ужас. Почти десять тысяч человек осталось без крова, еще тысяча раненых. Ты нужна нам как глас книжников, как щит и меч. И еще сильнее ты нужна нам, если план Князя Тьмы сработает. Если ты позволишь себя убить, то очень меня подведешь.

– Ты же знал, что делал, когда заключал со мной сделку, – отвечаю я. – Помнишь условия? Ты помогаешь мне найти последний фрагмент Звезды и низвергнуть Князя Тьмы, а когда я возвращаюсь, то возглавляю Сопротивление на севере. Кроме того, если все пойдет по плану, Князь Тьмы не победит.

– Но меченосцы все равно нападут на нас. Возможно, не прямо сейчас, но рано или поздно – непременно. Комендант уже пыталась захватить военный флот меченосцев, а заодно и карконский. Ей это не удалось. Корабли были нужны Керис для нападения на мореходов. Свободные Земли должны быть готовы к войне. А книжникам нужен кто-то, обладающий властью, чтобы говорить от их имени, когда придет решающий день.

– Это не будет иметь значения, если мы все погибнем.

– Посмотри на себя, – Муса неодобрительно качает головой. – Ты же одной ногой стоишь на пороге, собираешься в любой момент отчалить в Антиум.

– Муса, до Луны Урожая меньше семи недель. У меня нет времени.

– Что ты хочешь нам предложить? – спрашивает Дарин. – Лайя права, у нас нет времени.

– Твое лицо, Лайя, известно по всей Империи. Князь Тьмы может читать твои мысли, а невидимость на нем не работает. Тебе нужны люди в Антиуме, которые смогут тебе помочь, – говорит Муса. – Люди, знающие город и меченосцев. Я мог бы помочь тебе найти таких людей. Пусть они помогут тебе приблизиться к Сорокопуту. Тогда Князь Тьмы не сможет разглядеть этот план в твоих мыслях.

– А что, если он сможет разглядеть его в мыслях других людей?

– Мои люди и моя доверенная персона достаточно хорошо тренированы, чтобы закрывать свой разум. Обладают разумом изощренным, как стальной капкан, а также умом и ловкостью рэйфа. Однако же…

– Никаких «однако же»! – тревожно говорю я. – Чего бы ты от меня ни хотел, я смогу заняться этим только по возвращении.

– До сих пор я тебя еще почти ни о чем не просил, Лайя.

– Что-то мне подсказывает, что ты собрался наверстать упущенное, – бормочет Дарин себе под нос.

– Именно так, – Муса поднимается со своего сиденья за кузницей, морщась при резком движении. – Идите со мной. Я все объясню по дороге. Хотя, – он косо смотрит на меня, – тебе сначала стоит принять ванну.

Меня охватывает внезапное подозрение.

– Куда мы идем?

– Во дворец, конечно. Мы идем говорить с королем.

* * *

Четыре часа спустя я сижу рядом с Мусой на бархатном диванчике в коридоре перед тронным залом. Мы ждем аудиенции с человеком, которого я попросту не хочу видеть.

– Это скверная идея, – шепчу я Мусе. – У нас нет никакой поддержки от беженцев или адисских книжников, нас не прикрывают бойцы Сопротивления…

– Ты же собралась в Антиум охотиться на джинна, – отзывается тот. – Я хочу, чтобы ты поговорила с королем сейчас. До того, как умрешь.

– Он не будет меня слушать! Того, что он когда-то был знаком с моей матерью, недостаточно! Ты же прожил здесь всю жизнь, у тебя куда больше шансов убедить его помочь книжникам. Он ведь тебя знает, иначе никогда не согласился бы дать аудиенцию…

– Нет, он согласился на аудиенцию со знаменитой дочерью своего старого друга. А теперь запомни: ты должна убедить его, что книжники отчаянно нуждаются в помощи, а также в том, что нам грозит нападение меченосцев, – говорит он. – Ни в коем случае не упоминай Князя Тьмы. Только…

– Я понимаю, – киваю я. Конечно, я понимаю, потому что ты говоришь мне это уже в четвертый раз. – Я хватаюсь за глубокий вырез своего платья, открывающий литеру К, вырезанную на моем теле Комендантом, и подтягиваю его вверх. Парадное платье, которое выдал мне Муса, жмет в груди и при этом болтается в области талии. Оно сшито из лазурного шелка с сетчатыми вставками цвета морской волны, украшено крохотными зеркалами и изумрудным бисером. По вороту и подолу вышиты золотые цветы. От пояса к низу оно темнеет, лазурный цвет переходит в темно-синий, подходящий к туфелькам, которые одолжила мне Таурэ. А еще я зачесала волосы наверх, сделала высокий пучок и постаралась отмыться так чисто, что кожа до сих пор горит.

Когда я ловлю свое отражение в зеркале, то тут же отвожу глаза и думаю, что бы сказал Элиас, если бы увидел меня в таком наряде. Если бы он был здесь сейчас, рядом со мной, в своих лучших одеждах… Если бы он, а не Муса, сопровождал меня и это была бы не аудиенция, а какой-нибудь праздник или бал!

– Хватит вертеться, аапан, – голос Мусы возвращает меня с небес на землю. – Платье помнешь.

Сам он одет в безупречно белую рубашку и длинный синий камзол с золотыми пуговицами. Волосы, обычно зачесанные назад, на этот раз свободно падают по плечам темными кудрями, хотя он и прикрыл голову капюшоном. Но, несмотря на это, его провожало множество взглядом, когда он шел во дворец с капитаном Элейбой. Некоторые придворные даже пытались подойти к нему, и Элейбе приходилось отгонять их резкими жестами.

– Я просто не могу это сделать, Муса, – от волнения я не могу сидеть спокойно и шагаю взад-вперед по коридору. – Ты говорил, что у нас есть только один шанс убедить короля помочь нам. Что будущее нашего народа зависит от этого разговора. Но ведь я – не моя мать. Я не тот человек, который тебе нужен…

Из-за дверей королевских покоев слышатся шаги, и капитан Элейба распахивает ее изнутри.

– Удачи тебе. – Муса подталкивает меня в спину и отступает на шаг. Только тут я понимаю, что он не намерен меня сопровождать.

– Ты что, не пойдешь со мной, Муса?

– Лайя из Серры, – возглашает Элейба своим громовым голосом, – дочь Мирры и Джахана из Серры. Тебя ожидает король. А также тебя, Муса из Адисы, принц-консорт Ее королевского высочества Никлы Адисской.

Мой рот сам собой приоткрывается от изумления. Я понимаю, как глупо выгляжу. Муса качает головой.

– Нет, Элейба, меня не звали…

– Тогда тебе вообще не следовало приходить, – говорит капитан непреклонно. – Заходите. Король ждет.

Муса делает несколько шагов, но идет следом за мной, так что я не вижу его лица. Я вхожу в зал аудиенций – и меня сразу же поражает вид высокого купола над головой, усыпанного драгоценными камнями, пола, выложенного черным деревом и перламутром, розовых кварцевых колонн, которые, кажется, светятся изнутри… Внезапно я чувствую себя неотесанной простушкой.

Глубокий старик – очевидно, это и есть король – ожидает нас в дальнем конце зала. Рядом с ним сидит уже знакомая мне молодая женщина. Принцесса Никла. Их троны вырезаны из гигантских древесных стволов и покрыты причудливой резьбой в виде рыб, дельфинов, акул и крабов.

Зал совершенно пуст, если не считать королевской семьи и их личной охраны. Элейба занимает свое место за троном короля, но то, как она нервно сжимает кулаки, выдает ее тревогу.

Король выглядит плачевно. В прошлом сильный и крепкий человек внезапно состарился от болезни. Никла кажется полной сил на фоне своего хрупкого отца. Ничего общего с грубой и просто одетой женщиной, которая посещала нас в тюрьме. Сейчас она в платье с богатой вышивкой, напоминающем мое. Волосы собраны в высокую прическу и убраны под синий головной убор, напоминающий волну, катящуюся на берег.

При виде ее гневного лица я замедляю шаг и невольно оглядываюсь в поисках запасных выходов. Как жаль, что я не смогла прийти сюда с оружием!

Но принцесса позволяет себе только слегка нахмуриться. На этот раз ее не окружают гули, и я рада это видеть. Хотя несколько этих тварей таится по углам тронного зала.

– Что я вижу? Возвращение блудного зятя, – зычный голос короля совсем не соответствует его хрупкой и больной внешности. – Я по тебе немного скучал, юноша. Скучал по твоему острому уму.

– А я – по вам, Ваше Величество, – искренне отвечает Муса. Он подчеркнуто не смотрит на Элейбу.

– Лайя из Серры, – наследная принцесса нарочито игнорирует своего мужа – о небеса, мужа! – Приветствую тебя в Адисе. Мы очень давно хотим с тобой встретиться.

Вы очень давно хотите меня убить, вот что ты имеешь в виду. Ведьма проклятая!

Должно быть, мое раздражение отражается у меня на лице, потому что Муса бросает на меня предостерегающий взгляд. А потом низко кланяется королю. Я повторяю его движение, хотя и нехотя. Складки у краев губ Никлы делаются еще глубже.

О небеса. Как мне говорить с королем? Я ведь никто. Как мне его хоть в чем-нибудь убедить?

Король жестом приказывает нам подняться.

– Я знал твоих родителей, Лайя из Серры, – говорит он. – Ты так же красива, как твой отец. Как говорится, «красива, как джинн». Но в нем не было огня, в отличие от Львицы, – Ирманд смотрит на меня с неподдельным интересом. – Ну же, дочь Мирры, ты хочешь что-то попросить у меня? В память твоей покойной матери, которая многие годы была моим другом и союзником, я выслушаю твою просьбу.

Принцесса Никла слегка кривится на словах «друг» и «союзник». Ее темные глаза блестят. Во мне вскипает гнев – я вспоминаю, какие слова она говорила о моей матери. Вспоминаю, что о ней говорили городские дети. Взгляд Никлы устремлен на меня, и в нем читается явный вызов. Что-то темное и колеблющееся возникает за ее спиной, у одной из розовых колонн. Это гуль.

Напоминание о тьме, с которой нам предстоит встретиться, заставляет меня распрямить плечи и смело взглянуть в лицо королю. Я – не никто. Я Лайя из Серры, и в этот момент я – голос своего народа. Другого голоса у них нет.

– Книжники ужасно страдают, Ваше Величество, – говорю я. – И вы можете положить конец их страданию.

Я рассказываю ему о пожаре в лагере беженцев, о потерях книжников. Я рассказываю о войне, которую Империя объявила против моего народа, о геноциде, устроенном Комендантом, об ужасах Кауфа. А потом, хотя Муса неоднократно просил меня этого не делать, говорю о Князе Тьмы. В этот миг своей жизни я – кеханни.

И я должна сделать так, чтобы в мою историю поверили.

Я не решаюсь взглянуть на Мусу. Он стиснул кулаки, костяшки пальцев побелели, взгляд устремлен на Никлу. Я была сосредоточена на короле и не видела, что вокруг принцессы сгущаются тени. Не видела, что эти тени одна за другой присасываются к ней, как пиявки.

Муса выглядит как человек, на чьих глазах мучают кого-то любимого… да он и есть такой человек. Я понимаю это сейчас.

– Помогите книжникам, Ваша милость, – говорю я. – Они страдают, в то время как могли бы жить спокойно. А еще – подготовьте ваши войска к обороне. Нанесет удар Князь Тьмы или нет, вы должны…

– Я должен? – Старик удивленно приподнимает брови. – Я – должен?

– Да, – выкрикиваю я. – Если вы хотите спасти свой народ, вы именно должны готовиться к войне.

Никла поднимается и делает шаг в мою сторону, положив руку на рукоять меча. Но потом овладевает собой.

– Не слушай эту дурочку, отец. Она – ничто. Просто девчонка, которая торгует байками.

– Не принижай меня, – я тоже делаю шаг вперед, и все плывет перед моими глазами: Элейба, извлекающая меч из ножен, напряженные стражники по сторонам трона, Муса, который что-то умоляюще шепчет у меня из-за спины. – Я – дочь Львицы! Я разрушила Блэклиф и спасла жизнь Элиаса Витуриуса. Я выжила после издевательств Коменданта Керис Витурии и после предательства сопротивленцев. Даже после предательства Князя Тьмы! Я прошла всю Империю и смогла войти в тюрьму Кауф, чтобы спасти своего брата и сотни других книжников. Я – не ничто! – Я смотрю королю в глаза. – Если вы не приготовитесь к войне, Ваша Милость, мы все погибнем, когда Князь Тьмы освободит джиннов.

– А как мы можем готовиться к войне без серрийской стали, а, Лайя из Серры? – ядовито спрашивает принцесса. – Мы знаем, что твой брат все еще жив. Конечно, Муса его наверняка спрятал, и он втайне кует оружие для вашего Сопротивления.

– Дарин из Серры готов ковать оружие для мореходов, – вмешивается в разговор Муса, и я удивляюсь, когда это Дарин успел ему это сообщить. – И обучать этому ваших кузнецов. Но только в том случае, если книжники и мореходы будут получать равное количество оружия, и если столько же кузнецов из книжников будут учиться вместе с вашими. Кроме того, книжникам, оставшимся без крова, будут предоставлены убежища в городе и работа за достойную плату.

– Все это ложь, – шипит Никла. – Отец, они пытаются тобой манипулировать. Единственное, что им нужно – это оружие для Сопротивления.

Мне очень хочется ответить на это обвинение, но я стараюсь игнорировать Никлу. Я должна убедить в своей правоте не ее, а короля.

– Ваше Величество, – говорю я. – Это очень хорошее предложение. Никто другой не сделает вам подобного. Меченосцы не станут вам помогать, а где вы еще возьмете серрийскую сталь?

Король внимательно смотрит на меня, в голосе его больше не слышится снисходительности.

– Ты храбрая, Лайя из Серры, раз смеешь говорить с королем таким тоном.

– Я не храбрая, – отвечаю я. – Просто я в отчаянии от страданий моего народа.

– Что же, девочка, я слышу в твоих словах истину. Но все же… – король оглядывается на свою дочь. В отсутствие гулей она выглядела величественной, даже красивой, но сейчас ее лицо злобно и безжалостно, губы бескровны, зрачки чрезмерно расширены.

Старый король качает головой.

– Возможно, ты говоришь правду. Но если мы вооружимся серрийской сталью, подготовим наш флот, всячески приготовимся к обороне, меченосцы могут объявить нам войну, решив, что мы планируем на них напасть.

– Меченосцы и так всегда готовы к войне, – говорю я. – Они не станут нападать на вас только по той причине, что вы будете подготовлены, как они.

Он вздыхает тяжелым старческим вздохом.

– Дитя, тебе известно о том, что мореходы вынуждены уже пять веков отплясывать под дудку Империи, которая то и дело теснит нас по границам, откусывая по кусочку наших земель? Ты знаешь, каким сложным стал наш танец, когда к нам потекли потоки книжников? Я стар. Моя смерть уже близка. Какое наследство я оставлю своей дочери? Десятки тысяч беженцев. Разрушенную Великую Библиотеку. Разделенный народ – половина хочет помогать книжникам, а другая половина мечтает, чтобы они наконец оставили нас в покое. Мы устали помогать им. И я сию минуту должен мобилизовать свои войска только потому, что мне сказала об этом девочка, которая, оказывается, участвует в незаконном изготовлении оружия?

– Пожалуйста, помогите хотя бы книжникам из лагеря беженцев, – прошу я. – Они…

– Мы выдадим им новые палатки. В свое время. Это все, что я могу для них сделать.

– Отец, – вмешивается Никла. – Я предлагаю отправить эту девушку и ее брата, который прячется где-то в городе, в тюрьму.

– Нет, – решительно говорит король Ирманд.

И, хотя эти слова наделены властью, я с тоской смотрю на худые дрожащие руки в старческих пятнах, выдающие его возраст. Совсем скоро его дочь станет королевой. – Если мы задержим их, дочь моя, у меченосцев могут возникнуть к нам резонные вопросы об условиях мирного договора. Это же имперские беженцы, верно?

– Государь, – умоляю я. – Прошу вас, выслушайте меня. Вы были другом моей матери, доверяли ей. Прошу, доверяйте теперь мне! Ради ее памяти!

– Для меня честь – встретиться с дочерью Мирры… Мы с твоей матерью далеко не во всем соглашались, в последние годы до меня доходило немало разных слухов о ней. Но сердце ее было искренним и верным, в этом я никогда не сомневался. В память нашей дружбы я даю вам с братом два дня на то, чтобы покинуть город. Капитан Элейба проследит за вашими сборами и отбытием. Муса, – король переводит взгляд на моего спутника, – а ты больше не смей сюда возвращаться.

Король протягивает капитану гвардии руку. Она тут же помогает ему встать с трона и поддерживает.

– Проследи, чтобы Лайя из Серры и ее брат нашли дорогу к пристани, капитан. Аудиенция окончена.

33: Кровавый Сорокопут

Я не могу торжествовать, что спасла Ливию и этим разрушила планы Коменданта. Маркус знает, что я могу делать. Обнаружив меня, он почти ничего не сказал, но я подозреваю, что он непременно использует свое знание. Это лишь вопрос времени.

Но хуже всего то, что всего через несколько дней по прибытии в Антиум я узнала, что Керис удалось вырваться на свободу.

– Отцы патрицианских кланов нашли в законе чертову дырку, – Маркус расхаживает по своему кабинету, попирая сапогами обломки стола, который он разломал в приступе ярости. – Запрещено держать в заключении дольше недели главу патрицианского клана без согласия двух третей остальных отцов кланов!

– Но она же не Мать клана Витурия!

– На момент, когда ты ее посадила, она ею была, – отвечает Маркус. – И этот бред подтвержден законом.

– Из-за нее в Навиуме погибли тысячи человек.

– О небеса, какая же ты тупая, – рычит Маркус. – Навиум отсюда в тысяче лиг. Тамошние патриции и торговцы ничем не могут нам помочь оттуда! Им даже не удалось удержать ее в заключении! Ее союзники в Антиуме уже распространяют слухи, что ее вины в произошедшем нет! Какая досада, что я не могу отрубить все эти болтливые языки вместе с головами, – он склоняет голову набок, будто прислушивается. – Отрубишь одну голову – на ее месте вырастет дюжина новых, да, не говори мне, я знаю, знаю…

О небеса. Он опять говорит с призраком своего брата. Я хочу, чтобы это поскорее прекратилось. Потихоньку отхожу в дверям, надеясь выскользнуть и прикрыть за собой дверь. Снаружи меня ждет Харпер, который с тревогой слушает бормотание Маркуса из кабинета.

– Не позднее, чем через две недели, Керис будет здесь, – говорю я, когда мы выходим наружу, на полуденный свет солнца. – И после времени, проведенного взаперти, она разъярена и еще более опасна. А Маркус при этом проводит время в разговорах с призраком своего брата, Харпер. Когда Керис узнает об этом, то постарается использовать в своих целях. Пошли весточку Дексу. – Мой друг остался в Навиуме, чтобы руководить восстановлением разрушенных кварталов. – Попроси его следить за ней. И скажи, что он нужен мне здесь – как можно скорее.

Через час Харпер находит меня в моем кабинете. В ожидании его я меряю комнату шагами. Вместе мы садимся за работу.

– Плебеи относятся к Керис с подозрением из-за того, что случилось в Навиуме, – говорю я. – Теперь наша задача – разрушить доверие патрициев к ней.

– Нужно извлечь пользу из ее характера и биографии, – говорит Харпер. – Большинство патрициев – настоящие снобы. Никто из ее союзников не знает, что отец Элиаса был плебеем. Нужно распространить информацию об этом.

– Этого недостаточно, – говорю я. – Дело очень уж давнее, и Элиас к тому же мертв. Но… – я размышляю. – Хочется использовать что-то, что мы о ней не знаем. Есть у нее секреты? Например, эта ее татуировка – она тебе что-нибудь о ней говорила, когда вы работали вместе?

Харпер качает головой.

– Мне известно только то, что татуировка появилась у нее почти двадцать лет назад. Примерно через год после того, как она подбросила Элиаса кочевникам в пустыне. Тогда она жила в Дельфиниуме.

– Я видела эту татуировку, когда была в Навиуме, – говорю я. – Не всю, только несколько букв. Буквы ВСЕ. Может быть, это чьи-то инициалы?

– Нет, это начало девиза ее клана, – отвечает Харпер. – «Всегда побеждать».

Да, конечно!

– Надо посмотреть реестр умерших в Дельфиниуме, – говорю я. – В Империи не так много татуировщиков. Узнай, умер ли кто-нибудь из них в Дельфиниуме примерно в это время. Чтобы сделать татуировку, ей пришлось раздеться, а она никогда не оставила бы в живых того, кто видел ее нагой.

Стук в дверь отвлекает меня от планирования. На пороге появляется светловолосый капрал из плебеев и лихо салютует мне.

– Позвольте доложить, я капрал Фаврус, принес рапорт из гарнизона, – взглянув на мое мрачное лицо, он поспешно продолжает: – Вы приказывали доставить вам рапорты из всех северных гарнизонов за последний месяц, сэр.

Да, теперь я вспоминаю. Карконы в районе Тиборума вели себя слишком уж тихо, и я хотела узнать, что они замышляют.

– Подожди снаружи.

– Я могу принять рапорт, – говорит Авитас. – К тебе там целая очередь с докладами о более важных вещах, о союзниках и врагах Маркуса. Появиться сейчас во дворе для небольшой тренировки – не самая плохая идея. Возьми свой боевой молот, напомни им, кто ты такая.

Я хочу сказать ему, что слишком устала для тренировок, но тут вспоминаю слова, которые однажды сказал Квин своему внуку Элиасу: «Когда ты чувствуешь себя слабым, обращайся к полю боя. В битве ты найдешь силу и вернешь свою доблесть».

– Да, пожалуй, небольшая тренировка мне не помешает, – говорю я. – А еще мне нужны разведданные. Харпер, ты единственный, кому я могу это доверить! Сделай это быстро! Когда сюда прибудет Керис, все станет куда сложнее.

Авитас выходит, мгновение спустя входит Фаврус и начинает, запинаясь, отчитываться передо мной о положении дел с карконами.

– Они по большей части удалились в свои горы, Сорокопут. Было несколько спонтанных столкновений, но более ничего необычного. Из Тиборума слышно лишь о паре небольших набегов на предместья города.

– Подробности, – приказываю я, хотя едва слушаю его. Мой мозг занят сразу десятком куда более важных задач.

Он отвечает не сразу. Я поднимаю на него глаза как раз вовремя, чтобы отметить беспокойный взгляд в сторону, прежде чем он начинает описывать стычки в обычной терминологии – сколько погибло наших, сколько убито врагов, сколько было нападавших…

– Капрал Фаврус, – я привыкла к более детальным отчетам. – Вы можете мне рассказать, какие оборонные меры были приняты, что оказалось эффективным, а что не сработало?

– Я не подумал, что это может быть важным, Сорокопут… Командир гарнизона сказал, что застрельщики не имеют значения…

– Все, что имеет отношение к нашим врагам, имеет значение, – отрезаю я. Мне ненавистна мысль, что придется доложить центуриону об оплошности этого парня, но он, в конце концов, Маска и Черный гвардеец. Он должен лучше знать свои обязанности. – Если мы чего-то не знаем о карконах, это может стать причиной нашего поражения. Скажем, мы все считали, что они мирно сидят вокруг костров и отправляют свои нечестивые обряды под руководством колдунов. А они в это время переживали голод и войны, которые вынудили их собрать огромный флот и отправиться опустошать наш главный портовой город.

Фарвус, ужасно бледный, коротко кивает.

– Прости, Сорокопут. Конечно. Я сейчас же отправлюсь уточнить детали о застрельщиках.

Я понимаю, что он просто мечтает уйти, но инстинкт велит мне задержать его. В нем есть что-то странное. Я достаточно времени пробыла Маской, чтобы научиться слушать свой внутренний голос, когда он меня о чем-то предупреждает.

Я внимательно оглядываю капрала, который остается каменно-неподвижным, только по вискам его катится пот. Странно, учитывая тот факт, что в моем кабинете достаточно прохладно.

– Свободен, – я машу рукой, позволяя ему идти и притворяясь, что не заметила его волнения. Я все еще размышляю о нем по дороге на тренировочный двор. Гвардейцы уступают мне дорогу, смотрят настороженно. Я выхватываю молот из перевязи и предлагаю кому-нибудь бросить мне вызов. Один из Масок – парень из патрицианской семьи, из клана Раллия, который служил здесь задолго до моего прибытия – принимает мой вызов, и я заставляю себя на время забыть о рапорте Фавруса. Пара хороших тренировочных боев, и, возможно, ответ сам придет ко мне.

Я так давно не тренировалась! Так что почти успела забыть, как прочищает мозги хороший бой, когда во всем мире остаешься только ты и твой противник. Я забыла, как приятно сражаться с теми, кто умеет это делать: с Масками, верными, искренними и хорошо обученными, закаленными уроками выживания в Блэклифе. Я быстро беру верх над патрицием и с удовольствием принимаю благодарность за хороший бой от побежденного. Через час на дворе собирается еще несколько человек – посмотреть, как мы тренируемся. Еще два противника, и больше никто не рискует бросить мне вызов.

Однако мне не дает покоя капрал Фаврус. Я все еще думаю о его странном поведении, когда ко мне через двор подходит гвардеец по имени Алистар. Это один из друзей Харпера, плебей, который прослужил здесь, в Антиуме, уже лет двенадцать. Хороший человек и верный, как говорит Декс.

– Алистар, – капитан останавливается передо мной, удивленный. Я еще никогда лично к нему не обращалась, он не знал, что мне известно его имя. – Ты знаешь капрала Фавруса?

– Конечно, Кровавый Сорокопут. Он новичок в Черной гвардии. Его перевели к нам из Серры. Тихий немногословный солдат.

– Проследи за ним, – приказываю я. – Я хочу знать о нем больше. Ни одна деталь не будет лишней. Особое внимание обрати на его связи с северными гарнизонами. Он упомянул тут карконских застрельщиков, но… – Я подозрительно качаю головой. – Я уверена, он чего-то не договаривает.

Алистар отбывает исполнять мой приказ, а я нахожу у себя в кабинете личное дело капрала Фавруса времен прошлого Кровавого Сорокопута. Меня удивляет факт, что, похоже, в лице капрала я нашла самого скучного солдата, когда-либо служившего в Черной гвардии. Сказать о нем решительно нечего. И тут моя дверь распахивается, и вваливается Сильвио Раллиус. Его темная кожа кажется серой от волнения.

– Кровавый Сорокопут, командир, – выдыхает он, – прошу тебя, скорее идем во дворец. Император – у него там что-то вроде припадка – он бился и кричал на кого-то, кого никто другой не может видеть. А потом он отправился в покои Императрицы.

Ливия! Я бросаюсь бежать, не тратя слов. Когда я добираюсь до покоев своей сестры, где в дверях стоит на страже Фарис, то едва могу дышать.

– Император там, внутри, – говорит Фарис сдавленным голосом. – Сорокопут, у него не припадок, он просто… просто…

– Ты на грани предательства, лейтенант Канделан, – обрываю его я. Небеса, он что, не знает, какое наказание полагается за подобные речи? Другие стражники могут его услышать, передать его слова врагам Маркуса. А еще во дворце есть рабы-книжники, которые могут быть подкуплены Комендантом… И что тогда будет с Ливией? – Все императоры порой бывают… слишком возбуждены. Ты просто не знаешь, какова тяжесть короны. И никогда не поймешь этого. Власть Императора – тяжкое бремя.

Небеса, что за чушь я несу! Но как Сорокопут я обязана всегда выступать на стороне Императора.

По крайней мере до тех пор, пока я его не убью.

Едва я вхожу, на меня обрушивается боль Ливии. Я чувствую ее страдание, ее горечь. А подо всем этим – биение быстрого маленького сердечка ребенка, который, к счастью, не знает, что за чудовище сидит рядом с кроватью его матери.

Лицо у моей сестры мертвенно-белое, она прижимает одну руку к животу. Маркус, вытянув ноги, сидит на кресле рядом с ней и ласково, как влюбленный, гладит ее по другой, свободной руке.

Но я тут же понимаю, почему рука Ливии выглядит так странно. Она лежит под неправильным углом, потому что Маркус только что сломал ее.

Император поднимает на меня свои желтые глаза.

– Давай-ка, исцели ее, Кровавый Сорокопут, – приглашает он. – Хочу посмотреть, как ты это делаешь.

Я не трачу времени на раздумья о том, как сильно я ненавижу этого человека. Просто быстро начинаю петь песнь Ливии, не в силах больше выносить ее боль. Ее кости соединяются, срастаются, снова становясь целыми и здоровыми.

– Интересный трюк, – мертвым голосом говорит Маркус. – А на тебе самой он сработает? Например, если я потребую дать мне твой боевой молот и переломаю тебе колени, ты сможешь сама себя исцелить?

– Нет, – спокойно отвечаю я, хотя внутри у меня все горит от омерзения. – Себя саму я исцелить не могу.

Он грустно качает головой.

– А если я переломаю колени ей, ты сможешь ее починить своей песней?

Я в ужасе смотрю на него.

– Отвечай мне на вопрос, Сорокопут. Иначе я сломаю ей и вторую руку.

– Да, – отвечаю я сквозь зубы. – Да, я смогу ее исцелить. Но она – мать твоего ребенка…

– Она – патрицианская шлюха, которую ты мне подсунула в обмен на твою никчемную жизнь, – цедит Маркус сквозь зубы. – Единственное, зачем она нужна – это чтобы выносить моего наследника. А когда он наконец родится, я вышвырну ее… я ее… – Маркус так стремительно бледнеет, что становится страшно. Он издает полукрик, полурев, сжимает кулаки так, что ногти вонзаются в ладони. Я оглядываюсь на дверь, ожидая, что Раллиус и Фарис вот-вот ворвутся на помощь своему Императору, с которым все так плохо.

Но они не врываются. Возможно потому, что надеются – плохо ему из-за меня.

– Хватит! – кричит он, но обращается не ко мне и не к Ливии. – Ты же сам сказал мне это сделать! Это все ты! – Он хватается за голову и издает животный крик боли.

– Исцели вот это, – он хватает меня за руку, едва не ломая мне пальцы, и прижимает ее к своей голове. – Исцели меня!

– Я… я не…

– Исцели меня! Или, клянусь небесами, когда срок приблизится, я вырежу своего ребенка из брюха твоей сестры, пока она будет еще жива! – Он хватает меня и за левую руку, и прижимает ее к другому своему виску, так вцепляясь в мои запястья, что я стону от боли. – Исцели меня сейчас же.