Текст книги "Жнец у ворот"

– Сядьте, – никогда в жизни я так не желала кого-нибудь убить. Я на миг задумываюсь, можно ли использовать мою целительную силу для убийства. Могла бы я песней раздавить его кости внутри тела? Остановить его сердце?

Небеса, я не имею понятия о том, как лечить безумие. Как исцелить человека от галлюцинаций? И только ли галлюцинации его мучают? Где находится болезнь? У него в сердце или в голове?

Все, что я могу сделать – это начать искать его песню. Сначала я дотягиваюсь до его сердца, но оно кажется совершенно здоровым, бьется равномерно, такое сердце может биться еще много лет. Я исследую разум и наконец вхожу в его душу. Это ощущается так, будто я ступила в отравленное болото. Тьма. Боль. Гнев. И всепожирающая пустота. Я невольно вспоминаю Кухарку, но ее внутренняя темнота иная. Она ощущалась как ничто, а то, что живет в Маркусе, пульсирует болью.

Я пытаюсь очистить его разум от этой боли и ярости, но у меня ничего не получается. Я могу только поймать отблеск чего-то очень знакомого: истаявший облик, желтые глаза, темные волосы, печальное лицо. Он мог бы стать куда более великим, чем он есть, если бы только послушал меня. Закариас?

Эти слова кто-то будто прошептал мне на ухо, но я не знаю, кто именно. Небеса, во что я позволила себя втянуть? Помоги мне, беззвучно кричу я, не зная сама, к кому обращаюсь. Может быть, к отцу. Или к маме. Я не знаю, что мне делать.

– Прекрати.

Это не просьба, а приказ, и при звуке этого голоса даже Маркус удивленно оборачивается. Такой голос нельзя игнорировать даже главе Империи Меченосцев.

Посреди комнаты стоит Князь Тьмы. Окна закрыты, дверь тоже. Выражение ужаса на лице Ливии говорит мне, что она тоже никак не причастна к появлению здесь джинна.

– Она не может исцелить тебя, Император, – говорит Князь Тьмы непререкаемым тоном. – От твоего страдания нет исцеления. Потому что призрак твоего брата реален. Пока ты не подчинишься его воле, он будет тебя преследовать.

– Ты… – Впервые за долгие годы лицо Маркуса выражает что-то отличное от злобы и ненависти. Он выглядит перепуганным. – Так ты знал! Зак сказал, что в твоих глазах он увидел будущее. Посмотри на меня. Посмотри теперь на меня! И скажи мне, какой будет моя смерть.

– Я не покажу тебе твоей смерти, – говорит Князь Тьмы. – Я покажу тебе только самые темные моменты твоего будущего. Твой брат тоже видел такие моменты своей жизни. Скоро ты встретишься с худшим, чего только можно ожидать, Император. Оставь в покое Сорокопута. Оставь императрицу. Займись наконец своей Империей, иначе выйдет, что твой брат погиб понапрасну.

Маркус пятится от Князя Тьмы к двери и бросает на меня взгляд, полный ненависти. Этого взгляда достаточно, чтобы я поняла – со мной он еще не закончил. Пошатываясь, Маркус переступает порог и закрывает за собой дверь.

Я оборачиваюсь к Князю Тьмы, все еще дрожа от того, что видела в душе Маркуса. На губах моих дрожит все тот же вопрос: «Что за игру ты ведешь со мной?» Но я не должна его задавать.

– Это не игра, Кровавый Сорокопут, – отвечает джинн на незаданный вопрос. – Это нечто противоположное. Ты скоро все поймешь.

34: Элиас

До прибытия меченосцев осталось двенадцать часов. Двенадцать часов на то, чтобы подготовить к бою несколько тысяч кочевников, которые сейчас в плохой форме. Двенадцать часов на то, чтобы переправить в безопасное место детей и раненых.

Если бы было, куда бежать, я попросил бы кочевников попросту скорее убраться отсюда. Но к востоку лежит море, к северу – Лес. А с юга и запада надвигаются меченосцы.

Маут тянет меня, и его тяга становится все сильнее с каждой минутой. Я знаю, что должен возвращаться в лес. Но если я не сделаю что-нибудь, здесь погибнут тысячи кочевников. А значит, Земли Ожидания наводнят тысячи новых призраков, и мое положение станет еще хуже.

Кочевники, конечно же, примут решение остаться здесь и защищаться. Залдары – по крайней мере те их них, кто сохранил рассудок – уже готовят лошадей и оружие. Но этого недостаточно. Хотя численностью мы превышаем меченосцев, они куда лучшие бойцы. Одно дело – засады по ночам, отравленные дротики, но совсем другое – прямое столкновение, бой в чистом поле против хорошо обученной армии. Тем более что здешние бойцы несколько дней нормально не спали и не ели.

– Бану аль-Маут, – голос Афии звучит куда увереннее, чем час назад. – Соль отлично работает. Нам нужно еще позаботиться о мертвецах, но главное – рух освобожается. Духи больше не тиранят своих родных.

– Но мертвых слишком много, – рядом с Афией появляется Мама, бледная и изможденная. – И все они нуждаются в погребальных обрядах.

– Я говорила с другими залдарами, – говорит Афия. – Мы можем выставить тысячу всадников…

– Вам не придется этого делать, – отвечаю я. – Я позабочусь обо всем.

Задлара глядит на меня с сомнением.

– С помощью твоей… магии?

– Не совсем, – я быстро прикидываю, что мне еще нужно. Все необходимое есть в наличии, но нужна еще одна вещь, которая облегчит процесс. – Афия, у вас есть при себе дротики, которыми вы пользуетесь при набегах?

Мама и Афия обмениваются взглядами, потом моя мать подходит ко мне так близко, чтобы ее слышал только я, и берет меня за руку.

– Сынок, что ты задумал?

Может, и следует ей сказать. Хотя она наверняка попытается отговорить меня от этого плана. Она ведь любит меня, а любовь ослепляет. Так что я просто осторожно отстраняюсь, не глядя ей в глаза.

– Мама, поверь, тебе не нужно этого знать.

Когда я покидаю стойбище, Маут призывает меня с такой силой, что мне кажется – сейчас он просто утащит меня в Лес. Как тогда, когда джинны перенесли меня к Лайе.

Но это единственный выход.

Впервые я убил человека, когда мне было одиннадцать. Лицо моего врага – это была женщина – преследовало меня много дней после убийства. Я слышал ее голос. А потом я снова убил человека. И еще одного. И еще. Довольно скоро мне перестали являться их лица. Я перестал постоянно думать о том, как их могли звать, были ли у них родные и друзья. Я убивал, подчиняясь приказам. Потом, когда освободился из Блэклифа, то убивал просто для того, чтобы остаться в живых.

Когда-то я помнил точное число убитых мной людей. Теперь уже не помню. Где-то на моем долгом пути часть меня научилась забывать, это перестало быть важным. И эту часть себя мне сейчас нужно привести в действие.

Пока я обдумываю свой план, связь между мной и Маутом слабеет. Он не дает мне магии, но хотя бы позволяет идти, куда я хочу, не испытывая боли.

Армия меченосцев стоит лагерем на невысоком плато. Их палатки чернеют на фоне бледной пустыни, походные костры горят в теплой ночи, как звезды. Мне понадобилось полчаса, чтобы вычислить, где в лагере палатка командира, и еще пятнадцать минут – чтобы спланировать свое вторжение, а заодно и отступление. Меня знают в лицо, но большинство считает меня умершим. Они никак не ожидают меня встретить, и в этом мое преимущество.

Между палатками лежит густая тень, и я перебегаю от одной к другой, пробираясь по лагерю. Командир расположился в самом центре, его палатку явно ставили в спешке и на скорую руку. Вместо полагающегося пустого пространства вокруг нее наставлены палатки солдат. Попасть туда непросто, но возможно.

Когда я приближаюсь, приготовив отравленные дротики, часть меня отчаянно сопротивляется тому, что я собрался сделать.

«Победа – или смерть, – звучит в голове голос Коменданта. Старое воспоминание… – Третьего не дано».

Я всякий раз вспоминаю об этом, когда собираюсь убивать. Даже когда я охотился на Масок, чтобы Лайя могла освобождать узников из призрачного каравана, даже тогда я чувствовал это внутреннее сопротивление. Мне было трудно это делать. Мои враги будут убиты, но вместе с ними умрет и частичка меня.

Поле боя – мой храм.

Я подбираюсь к командирской палатке и вижу, что в ней есть небольшой отсек, скрытый от посторонних глаз. Я осторожно и беззвучно прорезаю ткань и сморю в щель. За столом сидят пятеро Масок, включая командира. Они ужинают и обсуждают план грядущих действий.

Да, они не ожидают увидеть меня, но все же они Маски, нельзя их недооценивать. Мне нужно действовать быстро, прежде чем они поднимут тревогу. Нужно сперва вырубить их дротиками, которые дала мне Афия.

Клинок – мой жрец.

Я должен это сделать. Я должен обезглавить армию. Тогда у кочевников будет шанс спастись. Иначе эти Маски будут убивать моих сородичей. Мою семью. Убивать, мучить, обращать в рабов.

Танец смерти – моя молитва.

Но даже понимая, что сделают эти Маски, если я не расправлюсь с ними первым, я не желаю им зла. Не хочу быть частью этого кровавого мира, полного насилия и мести. Я не хочу быть Маской.

Смертельный удар – мое освобождение.

Мои желания не имеют значения. Эти люди должны умереть. Кочевников нужно защитить, а свою человечность мне необходимо побороть. Я увеличиваю разрез и вхожу в палатку.

И отпускаю на свободу своего внутреннего Маску.

35: Кровавый Сорокопут

Через неделю после того, как Маркус сломал руку Ливви, Харпер наконец возвращается из Архивного Чертога, где проводил каждую свободную минуту с тех пор, как получил мой приказ.

– Архив как раз собрался переезжать, – объясняет он. – Кругом страшный бардак. Все покрыто записями дат рождений, генеалогиями, списками… Рабы-книжники пытаются поддерживать порядок, но они же не умеют читать, так что ничего не могут правильно сделать.

Он кладет на мой стол стопку свидетельств о смерти и падает на стул напротив меня.

– Ты была права. За последние двадцать лет насильственной смертью умерло десять татуировщиков, все они жили в городах, где служила тогда Комендант. Один погиб совсем недавно, неподалеку от Антиума. Места жительства других самые разные, от земель кочевников до Дельфиниума. И я нашел кое-что еще.

Он протягивает мне список имен. Их всего тринадцать, и это сплошь патриции из известных кланов. Я узнаю два имени, этих двоих недавно нашли мертвыми здесь, в Антиуме. Помню, что я читала эту новость две недели назад, как раз когда Маркус отправил меня в Навиум. Еще одно имя тоже кажется знакомым.

– Даэмон Кассиус, – произношу я вслух. – Откуда я знаю это имя?

– Его убили в прошлом году в Серре бойцы Сопротивления книжников. За несколько недель до убийства серрийского татуировщика. Каждый из этих патрициев был убит незадолго до смерти очередного татуировщика. Способы убийства самые разные. Все случаи произошли за последние двадцать лет. Все эти патриции – Маски.

– Теперь я вспомнила, – говорю я. – Кассиус был убит у себя дома. Его жена обнаружила тело в запертой комнате. Мы с Элиасом тогда проходили Испытания. Я, помнится, очень удивлялась, как удалось группе бунтовщиков из книжников справиться с Маской.

– Титус Руфиус, тридцать два года, – читает Харпер дальше. – Несчастный случай на охоте, девять лет назад. Иустин Сергиус, двадцать пять лет, отравлен. Предположительно, рабом-книжником, который признался в преступлении шестнадцать лет назад. Кайус Сисселлиус, тридцать восемь. Утонул в собственном имении, в реке, где он купался с младенчества. Этот случай произошел три года назад.

– Авитас, посмотри на их возраст, – говорю я, изучая список. – И все они – Маски, а значит, учились вместе с ней. Она их всех знала.

– И все умерли скоропостижно, трагически, – говорит он. – Почему? Зачем она их всех убила?

– Они каким-то образом перешли ей дорогу, – говорю я. – Она всегда была амбициозна. Может, они получали назначения, за которыми она охотилась, или как-то отвергали ее, или… или… Ох!

Я вспоминаю, что Квин говорил мне об Ариусе Харпере. «Его убила группа Масок на следующий день после выпуска – сокурсники Керис, Черепа. Это было подлое убийство, их было более дюжины на одного. Забили его до смерти. И все убийцы были из патрициев».

– Нет, они не переходили ей дорогу. Это была месть, Харпер. Это те самые Маски, которые убили Ариуса Харпера, твоего отца. Он был забит до смерти. – Я смотрю на список в своей руке и невольно думаю, были ли у отца моего напарника такие же зеленые глаза.

Авитас какое-то время пораженно молчит.

– Я… я не знал, как он умер.

О, преисподняя.

– Прости меня, – быстро говорю я. – Я думала… Авитас, о небеса…

– Теперь это уже неважно, – быстро отвечает он, внезапно чрезвычайно заинтересовавшись видом из окна моего кабинета. – Он давно уже мертв. А с чего бы Коменданту беспокоиться о моем отце? Она ведь не сентиментальная особа.

Я поражена тем, как он быстро овладел собой, и размышляю, стоит ли мне еще раз извиниться. Или сказать ему, что, если он хочет оставить обстоятельства смерти отца втайне, это его право. Думаю, лучшее, что можно сейчас сделать – это просто продолжать разговор. Быть Кровавым Сорокопутом. Двигаться дальше.

– Это не сентиментальность, – отвечаю я, хотя сама не уверена в своих словах. В конце концов, Комендант ведь покровительствовала Авитасу, взяла его под свое крыло. Конечно, в своем стиле. – Здесь речь о силе. Она любила Харпера, а они его убили. Забрали у нее силу. Убивая их, она возвращала себе эту силу.

– И как нам использовать это против нее?

– Мы должны передать эту информацию Отцам, – говорю я. – Они должны узнать обо всем – о татуировке Керис, о смерти татуировщиков, об Ариусе Харпере, убийствах Масок… обо всем.

– Нам нужны доказательства.

– У нас они есть, – я киваю на свидетельства о смерти. – Всякий, кому нужны доказательства, легко их найдет. Если мы передадим эти свидетельства в руки нескольким доверенным Отцам, дальше новость распространится сама собой. Вспомни, как она смогла оправдаться за то, что случилось в Навиуме. То, что она лгала, не имело никакого значения. Главное – число людей, поверивших в ее ложь.

– Надо начать с Отцов Сисселлиуса и Руфиуса, – говорит Харпер. – Они – ее ближайшие союзники. Остальные Отцы им доверяют.

Три дня мы с Харпером посвящаем распространению слухов. А потом, когда я нахожусь при дворе и слушаю спор Маркуса с послом кочевников, до моего слуха доносится…

– Ее собственные однокурсники, и все из патрициев! Она спала с плебеем! Можете себе представить…

– Но доказательств нет…

– Их недостаточно, чтобы бросить ее в тюрьму, но Сисселлиус сам видел свидетельства о смерти. Связь между смертями очевидна. Вы же знаете, как этот человек ненавидит пустые слухи. Кроме того, доказательство она носит на собственной коже… эта ужасная татуировка…

Всего через несколько дней я чувствую, что атмосфера меняется. Отцы уже по-другому относятся к Керис. Некоторые даже открыто высказываются против нее. Когда Комендант наконец прибудет в Антиум, ее ждет далеко не такой теплый прием, к которому она привыкла.

* * *

Капитан Алистар отправил мне послание. Он сообщает, что у него есть необходимая информация. В этот же день в Антиум возвращается Декс, и я призываю их обоих к себе на тренировочный плац.

– Керис объявится здесь на этой неделе, – сообщает Декс, только что сошедший с седла. Он устал от долгого пути, одежда забрызгана дорожной грязью. Но все равно Декс готов потренироваться со мной. Он низко надвигает шлем, так что я не вижу его губ. Сквозь звон клинков и возгласы тренирующихся солдат почти ничего не слышно.

– Она знает, что ты распространила слухи о ее татуировке и об убийствах. Она послала к тебе двух убийц. Я ликвидировал их раньше, чем они успели сюда добраться, но одним небесам ведомо, что Керис сделает, когда прибудет. Тебе лучше подготовиться.

– Она скачет прямо в Антиум?

– Она остановилась в «Приюте», – говорит Декс. – Я пытался проникнуть к ней, но едва не попался в руки ее людей. Тогда я подумал, что лучше поспешу к тебе. Мои осведомители доложат, когда… – Глаза Декса фокусируются на чем-то за моей спиной, и он мрачнеет.

У входа в казармы, отделенные от нас тренировочным плацем, стоят несколько Черных гвардейцев. Там что-то происходит, к ним подтягиваются другие. Я сперва думаю, что там произошла драка и спешу в их сторону, по-прежнему сжимая в руке боевой молот.

Один из солдат кричит:

– Срочно зовите доктора!

– Нет смысла, уже поздно, это яд змеи карка…

Люди собрались вокруг своего товарища-гвардейца, которого тошнит на землю черной желчью. Я сразу узнаю его: это капитан Алистар.

– Проклятье! – Я опускаюсь рядом с ним на колени. – Быстро сюда полкового врача! Я сказала – сейчас же!

Но даже если бы наш лекарь был здесь, уже слишком поздно. Черная желчь, краснота на ноздрях и ушах Алистара – все это узнаваемые признаки яда карка. Алистар – покойник.

Харпер проталкивается сквозь толпу и бросается на колени рядом со мной.

– Сорокопут, что…

– Ничего, – Алистар из последних сил хватает меня за одежду и тянет к себе. Он едва может говорить. – Ничего… Нет нападений… Ничего… Сорокопут – их нигде…

Рука его ослабевает и падает. Труп Алистара валится на землю.

Тысяча проклятий!

– По местам, – говорю я собравшимся. – Разойтись всем.

Люди рассеиваются, со мной рядом остаются только Харпер и Декс, которые в ужасе смотрят на своего мертвого товарища.

Я наклоняюсь над трупом и вынимаю из его коченеющих пальцев стопку бумаг. Я ожидаю, что это информация о капрале Фаврусе, но обнаруживаю рапорты из гарнизонов севера, прямо от командующих.

– Карконы просто растворились, – Харпер читает, глядя мне через плечо, и в его голосе то же удивление, которое сейчас чувствую я. – Ни одного нападения в районе Тиборума. На дальнем севере тоже тихо, причем месяцами. Капрал Фаврус лгал. Карконы ведут себя тихо.

– Карконы никогда не ведут себя тихо, – отвечаю я. – Год назад в это же время они напали на кланы дикарей. Мы остановили их только под Тибориумом. Потом остановили под Навиумом. Они потеряли свой флот. На их южных территориях жестокий голод, и жрец-воин подстегивает их праведный гнев. Они должны были вырезать нас целыми деревнями отсюда до самого моря.

– Взгляни на это, Сорокопут, – Харпер, осматривавший тело Алистара, вынимает из-под его одежды еще один свиток. – Думаю, он нашел это в вещах Фавруса. Шифровка.

– Значит, расшифруй ее, – огрызаюсь я. Происходит что-то скверное… очень скверное. – Найди Фавруса и доставь его ко мне. Смерть Алистара – не совпадение. Этот капрал вовлечен в заговор. Отправь послания в северо-западные гарнизоны. Прикажи им направить разведчиков к ближайшим карконским кланам. Пусть узнают, где они сейчас, чем заняты. Отчеты должны быть у меня уже к ночи, Харпер. Если эти ублюдки планируют нападение на Тиборум, город может пасть. Возможно, уже слишком поздно. Декс!

Мой старый друг вздыхает, уже зная, что ему не светит отдохнуть перед тем, как снова отправиться в путь.

– На север, – приказываю ему я. – Проверь все перевалы Невеннских гор. Возможно, планируется нападение на Дельфиниум. У варваров недостаточно людей, чтобы удержать город, но эти тупицы могут попытаться это сделать.

– Я пришлю вести через барабанщиков, как только узнаю что-нибудь стоящее, Сорокопут.

К ночи мы получили барабанную весть от самого далекого восточного гарнизона. Карконы полностью разгромили восточные лагеря. Склады разграблены, скот угнан, сады и поля сожжены. Это значит, что варвары сейчас не планируют атаку на Тиборум.

Они собирают свои войска где-то еще. Но где именно? И к чему это приведет?

36: Лайя

Муса ничего не желает мне объяснять, когда мы выходим из дворца. Единственное, что выдает его отчаяние, – это ускоренный шаг.

– Извините, – я толкаю его в бок, сворачивая вслед за ним на незнакомую улицу. – Ваше королевское высочество…

– Не сейчас, – огрызается он. Кроме того, что я хочу у него спросить, есть и более насущная проблема. А именно – как нам отделаться от капитана Элейбы. Король быстро сказал ей несколько слов, а потом она вышла вслед за нами из дворца и теперь следует позади, в нескольких футах. Когда Муса сворачивает в соседний квартал, где дома стоят особенно густо, я готовлюсь воспользоваться невидимостью, подумав, что он планирует напасть на капитана. Но вместо этого он попросту останавливается в каком-то переулке.

– Ну? – говорит он, обернувшись к ней.

Элейба прочищает горло и обращается ко мне:

– Его Величество Король Ирманд благодарит тебя за предупреждение, Лайя, и заверяет, что он всеми силами воспротивится нашествию враждебных духов в его земли. Он принимает предложение Дарина из Серры касательно изготовления оружия и клянется обеспечить убежищами всех книжников города, пока у них не появится возможность обустроить себе постоянное жилье. А еще он хочет передать тебе вот это. – Элейба протягивает мне серебряное кольцо с печатью. На печати изображен трезубец. – Покажи это любому мореходу – и честь обяжет его помочь тебе.

Муса улыбается.

– Я знал, что ты до него достучишься.

– Но наследная принцесса, она…

– Король Ирманд правит Маринном уже шестьдесят лет, – говорит Элейба. – А принцесса Никла… не всегда была такой, как сейчас. У короля нет других наследников, и он не хочет подрывать ее авторитет публичным несогласием. Но он сам знает, что лучше для его народа.

Я не знаю, что на это ответить, и просто глупо киваю.

– Удачи тебе, Лайя из Серры, – тихо говорит Элейба. – Кто знает, может, мы еще встретимся.

– Готовьте ваш город к обороне, – говорю я ей, пока мужество меня окончательно не покинуло. Элейба поднимает свои безупречно выгнутые брови, и я спешу договорить, чувствуя себя идиоткой, что смею давать советы человеку на двадцать лет старше и в сто раз опытнее. – Вы же капитан гвардии, у вас есть власть. Пожалуйста, сделайте для города все, что возможно. И попросите всех своих друзей в Свободных Землях сделать то же самое.

Когда она наконец уходит, Муса отвечает на мои незаданные вопросы.

– Мы с Никлой поженились десять лет назад. Мы тогда были чуть старше тебя, но куда глупее. У нее был старший брат, который должен был унаследовать корону. Но он умер, она стала наследницей, и мы… разошлись.

Он говорит слишком быстро, поместив целое десятилетие в одно предложение.

– Я не упоминал об этом, потому что не видел смысла. Все равно мы много лет как расстались и живем раздельно. Она забрала мои деньги, титул, состояние…

– И твое сердце.

Муса сухо смеется, и его смех отдается эхом от каменных стен.

– И сердце тоже, – соглашается он. – Ступай, переоденься и собери свои вещи. Попрощайся с Дарином. Я встречу тебя у восточных ворот, передам провизию и информацию о своем доверенном лице.

Он, должно быть, видел, что я хочу его утешить, сказать что-то ободряющее, но отворачивается и быстро ныряет в темноту. Где-то через полчаса я уже переоделась, заплела волосы в толстую косу и вернула одолженное мне Мусой платье в его комнату при кузнице. Дарин сидит во дворе с Таурэ и Зеллой и поддерживает огонь, пока женщины покрывают клинок глиной.

Дарин поднимает глаза, когда я подхожу. Увидев мою дорожную одежду и сумку на плече, он извиняется перед товарищами и идет ко мне.

– Дай мне час на сборы, – говорит он, выслушав мой краткий рассказ об аудиенции у короля. – Надо сказать Мусе, чтобы приготовил нам двух лошадей, а не одну.

– Нет, Дарин, ты нужен книжникам. А теперь еще и мореходам.

Плечи Дарина каменеют.

– Я согласился ковать оружие для мореходов до того, как узнал, что ты собираешься уходить. Они подождут. Я тебя не оставлю.

– Тебе придется это сделать, – настаиваю я. – Я должна остановить Князя Тьмы. Если у меня ничего не получится, нужно дать нашему народу возможность сражаться и защищать себя. Зачем нужны все наши страдания, если они не помогут народу книжников, не дадут ему хотя бы шанс выжить в битве?

– Куда ты, туда и я, – тихо повторяет Дарин. – Ты что, забыла наше обещание друг другу?

– Неужели наше обещание значит больше, чем судьба всего народа?

– Ты говоришь, как мать.

– Ты так это произнес, как будто в этом есть что-то плохое.

– Потому что это плохо. Она ставила Сопротивление, народ выше всего. Это было для нее важнее мужа и детей, важнее ее собственной жизни. Если бы ты знала…

У меня на затылке приподнимаются волосы.

– Если бы я знала что?

Он только вздыхает.

– Ничего. Неважно.

– Нет, – говорю я. – Ты уже поступал так со мной раньше. Я знаю, что наша мать не была совершенной. Я слышала разные… слухи о ней, когда бродила по городу. Но она не была той, кем ее пытается представить принцесса Никла. Она не была чудовищем.

Дарин сбрасывает свой кузнецкий фартук на наковальню и начинает лихорадочно собирать инструменты в мешок, упрямо отказываясь говорить о нашей матери.

– Тебе все равно нужен человек, который в случае чего тебя прикроет, Лайя, – говорит он. – Афия не может этого сделать, не может и Элиас. А значит, никого лучше родного брата у тебя нет.

– Ты же слышал Мусу. У него есть человек, который мне поможет.

– Ты знаешь, что это за человек? Его имя? Почему ты так уверена, что ему можно доверять?

– Я не уверена, но я верю Мусе.

– Почему ты ему веришь? Ты его едва знаешь! Как едва знала Кинана. Извини, я хотел сказать, Князя Тьмы. Как ты едва знала Мейзена…

– На их счет я ошибалась, – говорю я. Мой гнев разгорается, но я подавляю его изо всех сил. Мой брат злится, потому что ему страшно, а мне знакомо это чувство. – Но я не думаю, что ошибаюсь насчет Мусы. Да, он раздражает меня, часто действует на нервы, но он с нами честен. У него, как и у меня… у нас обоих есть магия, Дарин. Он единственный человек, с которым я могу об этом поговорить.

– Ты могла бы поговорить со мной.

– После Кауфа я с тобой едва могу поговорить даже о том, что мы будем есть на завтрак, не то что о магии! – как я ненавижу это делать… Ненавижу ссориться с братом. Часть меня желает сразу сдаться, позволить ему сопровождать меня. Мне было бы не так одиноко, не так страшно.

Твой страх не имеет значения, Лайя. И твое одиночество тоже. Имеет значение только спасение народа книжников.

– Если со мной что-нибудь случится, – говорю я, – кто будет говорить с королем от лица книжников? Кто еще на свете знает правду о Князе Тьмы и его планах? Кто поможет мореходам подготовиться к войне, чем бы она ни кончилась?

– О преисподняя, Лайя, прекрати! – Дарин никогда не повышает голоса, и я так пугаюсь, что тут же уступаю. – Я еду с тобой. Это решено.

Я тяжело вздыхаю. Я так надеялась, что до этого не дойдет. Хотя подозревала, что такое может случиться. Мой брат упрям, как осел. Теперь я понимаю, почему Элиас просто оставил записку, когда собрался исчезнуть, а не пришел прощаться. Не потому, что он меня не любил. Наоборот – потому что любил слишком сильно.

– Я просто могу исчезнуть, – говорю я. – И ты не сможешь меня нагнать.

Дарин смотрит на меня с недоверчивым отвращением.

– Нет, ты не можешь так поступить со мной.

– Именно так бы я поступила, если бы знала, что это точно поможет удержать тебя на месте.

– И ты рассчитывала, что я спокойно приму это, – говорит Дарин. – Что я просто так дам тебе уехать, сознавая, что единственный член моей семьи, моя сестра, снова подвергает себя смертельному риску…

– Ничего себе! А то, что все те месяцы ты тайно от меня встречался со Спиро – это нормально? Если кто-нибудь на свете и должен понимать, почему я так поступаю, Дарин, так это ты! – Мной наконец овладевает гнев, и слова сами собой льются наружу потоком яда. Лучше сдержись, Лайя! Не надо! Но я не могу остановиться, это сильнее меня. – На наш дом напали из-за тебя одного. Дедушка и бабушка погибли из-за тебя. Я пошла в Блэклиф из-за тебя. Я получила эту метку, – я оттягиваю воротник, чтобы открылся глубокий шрам в виде буквы К, памятка от Коменданта, – из-за тебя! Я прошла полмира, потеряла верного друга… Пережила то, что мой любимый мужчина теперь навеки прикован к какому-то проклятому миру мертвых. Все это из-за тебя. Так что не говори мне теперь, что я не должна рисковать собой. Просто не смей открывать рот на этот счет.

Я и сама не знала, как много горечи накопилось у меня в душе, пока не начала кричать на брата. И теперь мой гнев взял надо мной власть и изливается из меня водопадом.

– Ты останешься здесь, – рычу я. – И будешь делать оружие. Чтобы наш народ получил шанс уцелеть в бою. Ты должен это делать ради памяти дедушки, бабушки, Иззи и Элиаса! И ради меня тоже. Не думай, что я это забуду!

Дарин беспомощно приоткрывает рот, а я вихрем уношусь прочь, захлопнув за собой дверь. Гнев сам собой несет меня из кузницы в город. Когда я уже на полпути к западным воротам, меня нагоняет Муса.

– Отличная семейная ссора, – сообщает он, появляясь словно из ниоткуда. Ловкий, будто рэйф. – Не думаешь, что перед окончательным уходом тебе стоило бы извиниться? Ты немного… перестаралась.

– Есть на свете хоть какие-нибудь разговоры, которые ты не подслушиваешь?

– Я же не виноват в том, что феи обожают слушать, – пожимает плечами тот. – Хотя и для себя я извлек некоторую полезную информацию – ты наконец вслух призналась в своих чувствах к Элиасу. До этого ты избегала говорить о нем.

Мои щеки заливает жар.

– Мои чувства к Элиасу – не твое дело.

– Не мое. До тех пор, пока он не мешает тебе исполнять обещание, данное мне, – поправляет Муса. – С такой формулировкой я соглашусь, аапан. Пойдем, я отведу тебя к лошади. В седельных сумках ты найдешь карты и провиант. Я разметил для тебя маршрут – строго на восток, через горы. К Сумеречному Лесу ты доберешься недели через три с небольшим, если все пойдет хорошо. Мой человек встретит тебя по другую сторону леса и проводит в Антиум.

Мы уже у западных ворот. На ближайшей часовой башне колокол бьет полночь. Вместе с последним ударом я слышу тихий шелест – звук кинжала, покидающего ножны. Я хватаюсь за оружие, но тут у меня над ухом что-то свистит.

Вокруг слышится сердитый щебет, я чувствую касание крохотных ручек. Я падаю, увлекая Мусу за собой, и над нашими головами пролетает стрела. Еще одна летит в нас из темноты, но не достигает цели, обрушиваясь на землю в полете – спасибо феям Мусы.

– Никла! – яростно кричит Муса в темноту. – Покажись!

Среди теней что-то движется, и из темноты выходит наследная принцесса. Ее лицо искажено от злобы, его едва можно разглядеть из-за гулей, клубящихся вокруг нее.

– Я так и знала, что предательница Элейба тебя отпустит, – шипит Никла сквозь зубы. – Она за это заплатит.

Слышатся звуки шагов. Это приближаются солдаты, которых привела с собой Никла. Они заключают нас с Мусой в плотное кольцо.

– Никла, послушай голос разума, прошу тебя. Мы с тобой оба знаем…

– Не смей говорить со мной! – орет принцесса, и гули радостно купаются в ее боли. – У тебя был шанс, но ты его упустил.

– Когда я опрокину ее, беги, – шепчет мне Муса.

Я еще не до конца осознаю, что он сказал, как Муса минует меня и бросается прямо на Никлу. Тут же вперед выступают телохранители в серебряных доспехах, и видно лишь мелькание тел.