Текст книги "Жнец у ворот"

19: Кровавый Сорокопут

«Кровавый Сорокопут, приветствую тебя!

В Антиуме лето в полном разгаре, становится трудно укрыться от жары. Императора радует смена времен года, хотя его радость отравляют волнения из-за различных нужд короны.

Сезонные шторма не менее опасны, чем жара. При дворе нет человека, который бы не пострадал. Я пытаюсь помочь, кому только могу, но едва справляюсь.

Каждый день я благодарю Небеса за помощь плебеев. Их поддержка важна как для меня, так и для Императора. Это большое утешение в трудные времена.

Верность до конца.

Императрица Ливия Аквилла Фаррар».

Письмо Ливии пришло ко мне уже вскрытым. Кто-то прочел его до меня. Хотя сестра и пыталась зашифровать свои мысли и сделала это достаточно искусно, я понимаю, что ее усилия были напрасны. Теперь Коменданту тоже известно, что беременность проходит хорошо. Князь Тьмы сообщил ей это.

Из остального текста письма Керис, разумеется, сделает выводы, что Ливии становится трудно скрывать свою беременность. Понятно, психика Императора все сильнее расшатывается, хотя моя сестра пытается сдерживать его. И только благодаря плебеям Маркус до сих пор умудряется сохранять трон. Также очевидно, что, если я хочу сохранить жизнь Ливии и ее ребенку, мне нужно как можно скорее уничтожить Коменданта.

Я читаю письмо во время прогулки по южному побережью Навиума, покрытому обломками кораблекрушения. Это останки имперского флота. Обрывки парусины, обломки мачт, куски дерева… Все это – доказательства моей неспособности защитить город.

Я опускаюсь на колени в песок и поднимаю обломок дерева, бывшего частью обшивки корпуса корабля. Волны уже успели его обкатать. И тут у меня за спиной появляется Декс.

– Отец Татиус отказался от встречи с тобой, Сорокопут.

– И какое объяснение он предоставил на этот раз?

– Он должен навестить больную тетушку, – вздыхает Декс. Он выглядит таким же измотанным, как и я. – Когда я пришел к нему, он говорил с Отцом Эквитиусом.

Понятно. Отец клана Эквития всего два дня назад точно так же объяснил свой отказ со мной встретиться. Хотя я и подозревала, что Татиус, как и прочие Отцы патрициев, постарается избежать встречи со мной, надежда все же была.

– Больше Отцов для переговоров не осталось, – говорит Декс по дороге с побережья к казармам Черной Гвардии. – Аргус и Висселиус мертвы, и их наследники обвиняют в произошедшем тебя. Остальные в ярости после того, что случилось с флотом. Татиус потерял четверть своего клана в этом шторме.

– Дело не только во флоте, – говорю я. – Если бы это было так, они кричали бы на меня, требовали официальных извинений и контрибуций. В конце концов, это же меченосцы. Они обожают ставить женщин на место. Так же сильно, как обожают деньги. – Нет, они или боятся Коменданта… Или она предлагает им в уплату за молчание что-то, что я не могу предложить… Что-то, от чего они не могут отказаться.

– Деньги? – спрашивает Декс. – Или новые корабли?

– У нее нет никаких кораблей, – отвечаю я. – Даже если мы чудом сможем захватить флот Гримарра, его кораблей едва ли хватит, чтобы восполнить наши потери. Да, она богата, но не настолько, чтобы платить всем этим людям.

Здесь кроется что-то еще. Но как, черт побери, я могу разузнать это, если никто из Отцов не хочет со мной говорить?

Мы поднимаемся наверх, к городу. Нашим глазам открывается разрушенное, все еще дымящееся юго-западное предместье. Гримарр в последние две недели с момента моего прибытия еще дважды наносил удары по этой части города. Без флота у нас не было иного выхода, кроме как затаиться и ждать в надежде, что пожар не распространится дальше.

Во время этих нападений Отцы кланов во главе с Керис отстранили меня от принятия решений. Также Комендант мягко и ненавязчиво игнорирует все мои приказы – «ради большего блага». Один только Янус Атриус по-прежнему меня слушает, но его одинокий голос – ничто против хора союзников Керис.

У меня уже возникает мысль начать рубить головы. Но Керис только ищет повода, чтобы меня низложить, убить или хотя бы бросить в тюрьму. Если я начну расправу над Отцами, она этого добьется.

Нет, мне нужно действовать более продуманно и осторожно. Я пускаю лошадь в галоп. С атаками Гримарра я ничего не могу сделать, но могу ослабить Керис, если найду на нее компромат.

– Нас ждет затишье дня на два, пока Гримарр размышляет над следующим ходом карконов, – говорю я Дексу. – У меня на столе лежат досье на нескольких Отцов. В них собрана информация об их маленьких грязных тайнах. Начни изучать эти документы. Посмотрим, удастся ли нам заставить их разговориться.

Декс кивает и уходит. А я возвращаюсь в казармы – и натыкаюсь на Авитаса, который ждет меня, ужасно напряженный.

– Тебе не следует в одиночку передвигаться по городу, Сорокопут, – говорит он. – Устав предписывает…

– Я не могу постоянно таскать за собой тебя или Декса, тратя ваше время, – отвечаю я. – Ну что, нашел что-нибудь?

Он кивком приглашает меня в мои собственные апартаменты.

– В горах за городом – около двухсот имений, – говорит он, раскатывая на моем столе карту. Все интересующие нас дома помечены. – Все, что я отметил, – имения кланов, поддерживающих Керис. Три – заброшены.

Я вспоминаю слова Элиаса о том, где сейчас может находиться Квин. «Где бы ни была Керис, он будет рядом. Будет следить за ней, ожидая возможности поймать ее на ошибке. Конечно, он не настолько глуп, чтобы оставаться в одном из своих имений. И еще он, конечно же, не один».

Один из брошенных домов на дне долины не имеет собственного источника воды, леса вокруг тоже нет, так что он открыт постороннему взгляду. Другой слишком мал, чтобы туда поместилась дюжина человек. А вот третий привлекает мое внимание.

– Думаю, здесь, – я упираю палец в нужный дом. – Он вырастает из холма. Рядом – ручей. Легко быстро отступить в случае опасности. И посмотри-ка, – я указываю на другую сторону холма. – Здесь есть городок, достаточно отдаленный, но туда можно посылать людей за припасами и притом не привлекать ничьего внимания.

Мы немедленно выходим. Просто двое Черных гвардейцев, идущих патрулировать территорию на случай появления шпионов. К полудню мы уже в горах к востоку от Навиума.

– Сорокопут, – обращается ко мне Харпер, когда мы достаточно удаляемся от города. – Тебе следует знать, что у Коменданта ночью был посетитель.

– Князь Тьмы?

Авитас качает головой.

– Нет. В покои Коменданта на Острове трижды кто-то врывался за последние три недели. Первое вторжение, по словам моего шпиона, ознаменовалось только тем, что окно осталось открытым. А вот после второго вторжения на постель Керис кто-то подбросил очень странный предмет. Статуэтку.

– Статуэтку?

– Да, изображающую мать с ребенком на руках. Комендант уничтожила ее и убила раба, который нашел статуэтку в ее вещах. А во время третьего вторжения в комнате Коменданта оказалась еще одна скульптура. Мой информатор принес ее мне, выкопав из золы в очаге.

Он тянется к седельной сумке и вынимает из нее грубую статуэтку из желтой глины, обгоревшую с одного бока. Это фигурка женщины со склоненной головой, которая тянет руки к ребенку, который, в свою очередь, тянется к ней. Они не соприкасаются, но стоят на одной основе.

Фигурки сделаны совсем просто – вместо глаз вмятины пальца, вместо носов бугорки. Но рты женщины и ребенка открыты, как будто они кричат. Я рассматриваю статуэтку и отдаю ее назад Авитасу, чувствуя тревогу.

– Никому не удалось увидеть того, кто вторгался в покои Керис, – продолжает Авитас, убирая статуэтку. – В том числе потому, что сама Комендант об этом молчит и не поднимает тревогу.

На самом деле людей, которые могли бы проникнуть в жилище Коменданта незамеченными, предостаточно. Но есть только один человек, который мог бы сделать это несколько раз и притом не попасться. Я не слышала о ней уже много месяцев. Это Кухарка.

Я все еще обдумываю услышанное по дороге в горы, но все равно не вижу в этом никакого смысла. Зачем Кухарке пробираться в комнату Коменданта? Только ради убийства. Но для чего подкидывать ей статуэтки?

Мы едем в горы, и несколькими часами позже перед нами открывается вид на древний густой лес. Навиум сверкает на западе – пригоршня огней и поднимающийся к небу дым.

Мы спешиваемся у ручья. Я вынимаю кинжал, и мы направляемся к границе леса. Если Квин действительно здесь, он вряд ли будет гостеприимен, увидев на пороге Кровавого Сорокопута императора Маркуса.

Харпер снимает с плеча лук, и мы осторожно входим под сень деревьев. Стрекочут сверчки, поют лягушки – со всех сторон доносятся звуки южного лета. Хотя сейчас ночь, лунного света достаточно. Можно увидеть, что в этот лес давно не ступала нога человека. С каждым шагом моя надежда увядает. Завтра я должна послать Маркусу отчет. Что мне написать в своем докладе, если я не найду Квина?

У Харпер вырывается ругательство. Свистящий звук рассекает ночь. Из темноты в нашу сторону прилетает сразу несколько топоров, их лезвия вонзаются в дерево. Харпер едва успевает уклониться от одного из них, и я испытываю огромное облегчение при виде того, как мой союзник чудом избежал смерти.

Следующую пару часов мы проводим, старательно избегая ловушек всех видов, причем каждая последующая сложнее и опаснее предыдущей.

– Что за психопат тут живет, – выдыхает Харпер, обрубая веревку, которая призвана сбросить на нас сеть с сотнями осколков стекла, острых, как бритва. – Он даже не пытается захватить никого живым! Его цель – убить любого, кто подойдет близко!

– Это не психопат, – я говорю тихо. Луна висит высоко над деревьями. Полночь уже миновала. – Он просто очень осторожен.

Сквозь ветви светится огонек – это застекленное окно где-то вдалеке.

Что-то меняется в воздухе, и ночные создания умолкают. Я чувствую, что мы с Харпером тут не одни.

– Выходи и покажи себя, – я обнажаю меч, молясь небесам, чтобы это оказалась не банда разбойников с большой дороги или какой-нибудь безумный отшельник.

Тишина. В это мгновение мне кажется, что я ошиблась.

А потом слышится шорох шагов – сразу со всех сторон. Перед нами от дерева отделяется высокая величественная фигура с серебряным лицом. Это мужчина с густыми белыми волосами, наполовину скрытыми под капюшоном. Он совсем не изменился с тех пор, как я видела его в последний раз в Серре.

Нас окружает две дюжины воинов. Они не скрывают гербовых цветов, гордо и открыто носят униформу клана Витурия. Когда я выхожу вперед, они выпрямляются и салютуют мне.

– Кровавый Сорокопут, – последним отдает салют Квин Витуриус. – Очень вовремя.

* * *

Квин приказывает Харперу остаться с его людьми и ведет меня в полуразрушенный дом, врастающий в гору, и дальше – по длинной цепи пещер. Неудивительно, что Керис не удалось найти старика. Эти туннели настолько запутанны, что в них можно блуждать месяцами.

– Ты появилась на несколько недель позже, чем я ожидал, – говорит Квин по дороге. – Почему ты еще не убила Керис?

– Ее не так просто убить, генерал, – отзываюсь я. – Особенно, когда Маркус не может себе позволить убийство, которое выглядит как убийство. – Мы поднимаемся и, наконец, выходим на маленькое плато, по периметру огороженное стенами, но притом открытое небу. Здесь растет маленький тайный сад. Он выглядит так, будто некогда о нем заботились, а теперь предоставили самому себе, и он немного одичал.

– У меня есть для тебя кое-что, – говорю я, вынимая из кармана маску Элиаса. – Твой внук отдал мне это перед тем, как оставить Блэклиф. Я подумала, что, возможно, ты захочешь это сохранить.

Рука Квина на секунду зависает над маской, и наконец он берет ее.

– Помню, как трудно было заставить мальчика надеть на лицо эту штуку, – произносит он. – Я так и знал, что однажды он снимет ее, чтобы больше не надевать.

Старик сжимает маску в руке, и металл меняет форму, подобно воде.

– Они ведь часть нас, ты знаешь. Мы становимся сами собой, только когда они сливаются с нами. Мой отец постоянно повторял это с того дня, как вступил в ряды Масок: маска – это личность солдата, без нее часть души оставляет тебя, и восстановить это невозможно.

– А ты как думаешь, генерал?

– Мы – то, что мы вкладываем в маску. Элиас очень мало вкладывал в нее, так что она мало что давала ему взамен, – я жду, что он будет расспрашивать меня о своем внуке, но он просто убирает его маску к себе в карман. – Расскажи мне о твоем враге, Кровавый Сорокопут.

Пока я рассказываю о нападении на Навиум, об утрате флота, даже о статуэтке – Квин молчит. Мы с ним прогуливаемся по саду и подходим к пруду, огражденному раскрашенными камнями.

– Она что-то замышляет, генерал, – говорю я. – Мне нужна твоя помощь, чтобы выяснить, что именно. Нужно вывести ее на чистую воду.

– Керис училась ходить именно здесь, пока я не вывез их с матерью в Серру, – говорит он и кивает на едва различимую тропку, ведущую к беседке, увитой плющом. – Ей тогда было девять месяцев. Такая малышка… О небеса, Каринна так ей гордилась! Она просто обожала эту девочку.

Увидев выражение моего лица, он поднимает брови.

– Ты, наверное, думала, что моя любимая покойная жена была чудовищем и Керис унаследовала это от нее? Нет, совсем наоборот. Каринна не позволяла ни единому волосу упасть с головки дочери. У нас были дюжины рабов, но жена настояла на том, чтобы самостоятельно ухаживать за ребенком. Она кормила ее, купала, переодевала, играла с ней… Мать и дочь обожали друг друга.

Я не могу даже представить Керис маленькой золотоволосой девочкой. Этот образ настолько далек от нее нынешней, что ничего не получается. Я усилием воли заставляю себя вернуться к еще не заданным вопросам, которых у меня накопилось великое множество. Квин говорит медленно, даже слишком медленно. И я думаю, рассказывал ли он это раньше кому-нибудь.

– Я, к сожалению, не мог быть со своей семьей в то время, – говорит он. – Ко времени нашей свадьбы с Каринной я был уже генерал-лейтенантом. Карконы постоянно нападали на наши западные границы, поэтому я был нужен Императору.

Голос его звучит… не скорбно, но почти грустно.

– А потом Каринна умерла… Император не дал мне отпуска. Прошло около года, прежде чем я смог вернуться домой. К тому времени Керис уже перестала разговаривать. Я провел с дочерью всего месяц, а потом вернулся на поле боя. Когда ее выбрали для служения в Блэклифе, я был уверен, что она не выдержит там и недели, просто умрет. Она же была такая нежная. Так похожа на свою мать.

– Но она не умерла, – отзываюсь я и стараюсь сдержать желание топнуть ногой от нетерпения. Я жду, когда же он наконец перейдет к сути дела.

– Она – дочь клана Витурия, – говорит Квин. – Мы, Витурия, никогда не любили убивать. Одним небесам ведомо, что ей пришлось пережить в Блэклифе. У нее не было столько друзей, как у тебя, девочка. Сокурсники превратили ее жизнь в настоящий ад. Я пытался сам заниматься с ней, как занимался потом с Элиасом, но она не хотела иметь со мной ничего общего. Блэклиф вошел в ее сердце. Когда она стала Маской, то связалась с Князем Тьмы. Он больше всего похож на друга, которого у нее в жизни никогда не было.

– Он же не друг ей. Он ее хозяин, – шепчу я себе под нос, вспоминая слова джинна. – А кто был отцом Элиаса?

– Кто бы он ни был, она его любила, – мы стоим на краю пруда. От края плато покатые холмы сбегают вниз, к плоским равнинам, к пустыням, где обитают кочевники. Сейчас над пустынями небо голубеет – разгорается рассвет. – Когда Элиас был избран в Блэклиф, она ужасно переживала, волновалась, что он не справится. Я никогда не видел ее настолько взволнованной. Она сказала тогда, что оставила ребенка в живых только потому, что этого хотел его отец.

Так значит, Керис любила Ариуса Харпера? Его досье было украдено из школы и бесследно пропало. Керис так сильно ненавидела Элиаса… Я думала, что он – плод насилия.

– А ты знал Ариуса Харпера, генерал?

– Да. Он был из плебеев, – Квин смотрит на меня исподлобья, удивленный внезапной сменой темы. – Боевой центурион из Блэклифа, которого постоянно подвергали взысканиям за слишком мягкое обращение с курсантами… Я бы сказал, за доброту.

– Как он умер?

– Его убила группа Масок на следующий день после выпуска – сокурсники Керис, Черепа. Это было подлое убийство, их было больше дюжины на одного. Забили до смерти. И все убийцы были из патрициев. Потом отцы их кланов отмазали этих подлецов от суда. Да так искусно, что даже я не смог ничего доказать.

С чего бы группе Масок убивать центуриона? Знала ли об этом Керис? Могла ли она заказать товарищам это убийство? Но Квин сказал, что у нее не было друзей в Блэклифе. Сокурсники травили ее. И если не она подстроила убийство Ариуса, если она его любила, – почему же она так сильно ненавидела Элиаса?

– Ты думаешь, Ариус Харпер – его отец? – спрашивает Квин. – Значит, капитан Харпер…

– Сводный брат Элиаса, – киваю я. – Но все это неважно. Ее прошлое, ее история никак не объясняют того, что она сейчас творит в Навиуме. Керис пожертвовала нашим флотом только ради того, чтобы опорочить меня. Зачем?

– Мой внук постоянно говорил мне, что ты умная девочка, – невесело усмехается генерал. – Неужели он ошибся? Зачем ты смотришь на действия Керис вместо того, чтобы смотреть на нее саму? Чего она добивается? И почему? Взгляни на ее прошлое, узнай ее историю. Как все это изменило душу Коменданта? Ты говоришь, что Князь Тьмы – ее хозяин. А чего добивается он, что нужно ему? Может ли она дать то, что он хочет? Какими путями она способна добиться согласия Отцов кланов на то, чтобы этот вонючий Гримарр разорял беднейшие районы города? Просто поработай головой, если она у тебя есть. Не думай, что моя дочь хоть как-то озабочена судьбой портового города и ее жителей. Ее волнует только собственная власть.

– Но она получила приказ…

– Керис всегда было плевать на приказы. Ей нужна только власть. Ты любишь Империю, Кровавый Сорокопут. Поэтому думаешь, раз Керис тоже была воспитана как Маска, она, как и ты, верна Империи. Но это не так. Она верна только себе самой. Осознай это, и тогда, возможно, ты сможешь одержать над ней верх. А не сможешь – она выпустит из тебя кишки раньше, чем кончится эта неделя.

20: Лайя

Когда небеса наконец светлеют, я натягиваю платье и спускаюсь вниз по ступенькам. Если поторопиться, может, смогу нагнать караван кочевников, который я видела вчера вечером. И встречусь с их кеханни.

Но в дверях меня ждет Зелла. Она сразу же извиняется, что вынуждена меня остановить.

– Муса попросил, чтобы ты оставалась здесь, – говорит она. – Для твоей же собственной безопасности. Принцесса Никла отправила йадуна патрулировать город в поисках тебя. Одна из йадуна видела тебя прошлой ночью. – Зелла тревожно сцепляет руки. – Муса велел тебе передать, чтобы ты не смела использовать свою магию. Иначе наведешь йадуна на наш дом, и все мы окажемся в тюрьме. Это его слова, не мои, – поспешно добавляет она.

– Что ты о нем вообще знаешь, Зелла? – быстро спрашиваю я, пока она не ушла. – Чем он занят? Почему сам не хочет заняться возрождением Сопротивления?

– Я просто кузнец, Лайя. И старая подруга его семьи. Если у тебя есть к нему вопросы, задай их ему лично.

Выругавшись, я ухожу во внутренний двор и сажусь помогать Дарину. Мы полируем мечи гладкими серыми брусками.

– Я слышала его, Дарин, – я быстро рассказываю брату о своей встрече с Князем Тьмы. – Он говорил всякие гадости мне в самое ухо. А потом ушел. Это означает, что он может находиться где угодно. Может быть, он уже нашел последний осколок Звезды.

Как бы мне хотелось преодолеть свои сомнения! Они сжимают грудь! Просто убить его одним ударом и снова поверить, что я могу одолеть джинна. Страх сейчас не руководит мной, как некогда, но порой набрасывается с яростью отвергнутого любовника.

Мой брат водит лезвием клинка по камню.

– Если бы Князь Тьмы действительно нашел последний осколок Звезды, мы бы это знали. Лайя, ты полностью ему доверилась и выстояла. Он боится тебя. Боится того, что ты о нем узнала и что можешь сделать с этим знанием.

– Он не должен меня бояться.

– Еще как должен, – Дарин протирает тканью отполированный клинок и протягивает его мне. Затем берет в руки свой первый серрийский меч, который я получила от Спиро Телумана и пронесла через всю Империю.

– А с чего бы ему меня бояться? – спрашиваю я. – Я же отдала ему браслет. И не смогла помешать ему убить Шэву. Чем я могу быть страшна ему?

Голос мой повышается, и на той стороне внутреннего двора Таурэ и Зелла обмениваются тревожными взглядами.

– Тем, что ты можешь остановить его, и он это знает, – отвечает Дарин, подтягивая протез, который он сделал себе для левой руки. Он использует эту штуковину, чтобы возместить отсутствие двух пальцев. Так ему удобнее работать, и в последнее время я не видела брата без этого устройства. Дарин играет со своим мечом. – Для чего тогда он убил Шэву и связался с Комендантом? Учинил погром в Землях Ожидания? Зачем ему вообще весь этот хаос, если он не боится быть свергнутым? И еще, – Дарин притягивает меня к себе, – почему он появился в тот самый момент, когда ты поняла, что можешь найти ответы на свои вопросы у кеханни?

Да, этот факт до сих пор от меня ускользал. Теперь я понимаю, как важно встретиться и поговорить с кочевницей-сказительницей. Небеса, когда же Муса наконец вернется?

– Спиро меня бы убил, если бы увидел, какую дрянь я делаю, – Дарин кивает на только что откованный клинок. – Но если я смог наконец выковать настоящую серрийскую сталь, нам нужно это отпраздновать. Пошли. Может, хоть этот клинок не сломается.

Когда мой меч встречает меч Дарина, сыплются искры. Последние наши клинки довольно долго не ломались, но по-настоящему сильных ударов все же не выдержали. Я понимаю, что испытание будет серьезным. Сильные удары жестко отдаются мне в руку, но сталь не ломается. Да, она отличается от той, из которой откован подаренный мне Элиасом клинок. Но все же она держит удар.

Зелла и Таурэ выходят из дома и наблюдают за нашими экспериментами. Я усиливаю атаку, но клинки остаются целыми.

Дарин снова нападает на меня. Я отпускаю гнев на волю, вкладывая в каждый удар свое отчаяние. Наконец брат просит меня о передышке, хотя невольно широко улыбается. И берет из моих рук меч.

– У него нет сердца, – говорит он. В глазах его горят искры, которых я не видела многие месяцы. – У него нет души. Но он хоть на что-то годится. Давай проверим следующий.

Зелла и Таурэ присоединяются к нам, когда мы фехтуем во дворе. Они смотрят на то, как сталкиваются и держат удар наши клинки. Я даже не замечаю, что Муса тоже смотрит на наши упражнения, пока он не начинает громко аплодировать.

– Отлично, – восклицает он. – Недаром я в тебя верил…

Я хватаю Мусу за локоть и тащу к дверям дома, невзирая на его попытки протестовать.

– Мне нужно скорее встретиться с кеханни. Я несколько часов ждала твоего возвращения!

– Кочевники только что покинули Адису, чтобы сражаться с меченосцами в пустыне, – говорит Муса. – Они спешат и не собираются возвращаться.

У меня по спине пробегает холодок – я вспоминаю слова Афии о нападениях на деревни меченосцев.

– Вряд ли они успели далеко отъехать от города, – говорю я. – Я ведь видела кеханни только вчера вечером неподалеку от центрального рынка Адисы! И слышала ее сказания. У нее были серебряные волосы, а кибитки ее племени – белые с пурпурным…

– Это племя Сулуд, – говорит Муса. – Я знаю кеханни, о которой ты говоришь. Она не станет просто так сообщать тебе нужную информацию, Лайя. Она захочет платы.

– Отлично, у нас же есть деньги! Мы можем заплатить…

– Все не так просто, Лайя, – Муса высвобождает руку из моей хватки. – Она тебе не уличная циркачка, которая проделывает трюки за мелкую монетку. Она рассказывает истории на своих условиях. Традиционные дары за сказания – это предметы, которых у нас попросту нет. Это огромные отрезы шелка, сундуки золота, целые повозки еды.

Я измеряю Мусу взглядом с ног до головы. От его подкованных серебром башмаков до кожаных вставок на рубашке, вытканной из чистого тонкого льна.

– Только не говори мне, что ты бедняк. Таурэ говорила, что твой отец – очень богатый в Маринне человек.

– Да, у меня есть неплохая одежда, – признает он. – И немного золота. Но мореходы захватили большую часть моего имущества, ульи, мое наследство, когда… – Он встряхивает головой. – Неважно. Просто они захватили кое-что, принадлежавшее мне, и теперь я весьма ограничен в средствах.

Зелла и Таурэ обмениваются взглядами. Позже найду их и поговорю об этом. Я хочу знать больше о прошлом Мусы, отлично понимая, что сам он того не желает. Брат до сих стискивает рукоять одного из новых мечей. Лезвие блестит на солнце, и этот блеск слепит меня.

– Я знаю, что могу предложить ей в качестве платы за сказания, – говорю я. – Есть нечто, чего она точно захочет. От чего не сможет отказаться.

Муса следит за моим взглядом – он падает на клинок из серрийской стали. Я жду, что он вот-вот скажет: «Книжникам сталь нужна куда больше», или «У нас ее недостаточно». Но он молчит, только слегка поднимает брови.

– Ты же знаешь, чем сейчас заняты кочевники на севере, – говорит он. – Они безжалостно вырезают меченосцев, не видя разницы между солдатами и мирным населением.

Мои щеки вспыхивают.

– Ты наконец добыл для меня сведения о Князе Тьмы? – Муса, конечно же, качает головой. – Тогда это лучший способ узнать что-нибудь стоящее. Если, конечно, Дарин согласится расстаться со своими клинками в обмен на информацию.

Дарин тяжело вздыхает.

– Важнее всего остановить Князя Тьмы. Чтобы это сделать, нам нужна информация. Я готов пожертвовать несколькими мечами. Но, Лайя…

Скрестив руки на груди, я жду, что сейчас он будет меня критиковать.

– Наша мать всегда заключала подобные сделки, – говорит он. – Сделки, которые не хотела заключать, но все равно шла на это ради блага своего народа. Поэтому ее и звали Львицей. Она возглавила Сопротивление, но в конце концов это стоило ей жизни. И будет стоит жизни нам.

– Наша мать делала то, что считала должным, – отзываюсь я. – Она занималась этим и ради нас, Дарин, даже если мы этого и не понимали. О небеса, хотела бы я быть хоть наполовину такой отважной, как она! Такой же сильной… Я не такая, для меня все это непросто. Я не хочу, чтобы страдали невинные люди. Но мне нужно хоть что-то выведать о Князе Тьмы. Думаю, мама со мной согласилась бы.

– Ты не должна… – В лице Дарина мелькает что-то странное – гнев, или тень боли… Чувство, которое он прячет глубоко внутри, почти как Маска. – У тебя есть своя собственная сила, – говорит он наконец. – Ничего страшного, что она другая и не похожа на силу, которой обладала Львица.

– На этот раз мне нужна именно такая мощь, – говорю я. – Этот урок я хорошо усвоила от последнего бойца Сопротивления, которого мне довелось знать лично. Чтобы стать вождем, приходится совершать дурные поступки. Мы живем сегодняшним днем. Продолжай работу – или уходи. Все это не имеет для меня значения.

Не дожидаясь ответа Мусы, я разворачиваюсь и ухожу. Но спиной чувствую его изумление и недоумение Дарина. Их разочарование. Хотелось бы мне не переживать из-за этого так.