Текст книги "Маска"

Все это время он не спускал с Мелисанды глаз. Девочка, не поднимая головы, смотрела в огонь. Подойдя поближе, он осторожно опустил ладонь ей на плечо.

– Обед готов, Мелисанда. Ты должна поесть. Тебе нужны силы.

Она не ответила. Раймунд задумался. Наклонившись к ней, он прошептал ей на ухо:

– Тебе нужны силы, если ты хочешь победить де Брюса. Ты должна поесть. Ради твоей цели.

Он налил суп в миски, разломил хлеб, наполнил два бокала разбавленным вином и сел за стол. Только когда Раймунд взял себе добавку, Мелисанда присоединилась к нему и принялась есть. По ее лицу было непонятно, пришелся ли ей по вкусу приготовленный им суп и замечает ли она вообще, что ест.

Раймунд вздохнул. Во всяком случае, ее не стошнило.

Он убрал со стола.

Мелисанду, похоже, ничего не интересовало. Может быть, он слишком надавил на нее? Она потеряла всю свою семью, сама чуть не погибла. В военных походах Раймунду доводилось видеть детей, сидевших на обочине дороги. Они ничего не ели и не пили, ничего не делали. Просто сидели там. Как собака, чей хозяин погиб.

Но Мелисанда справится. Через пару дней она вновь будет улыбаться, а когда ее примет новая семья, где-нибудь подальше от Эсслингена, девочка обо всем забудет.

Раймунд указал на дверь рядом с печкой, которая вела в спальню.

– Спать будешь там. Ложись-ка прямо сейчас, чтобы тебя никто не увидел. Вдруг кто-нибудь заглянет в окно? А мне нужно на работу. Стражники поймали одного воришку, и я должен уговорить его сказать правду.

Он налил себе вина и выпил его залпом.

– Возможно, мне придется задержаться. К тому же я должен сегодня еще кое-что уладить. Не зажигай ни свечу, ни лампаду, когда стемнеет! Поняла?

Мелисанда кивнула.

– И помни о данной тобой клятве. Если ты снова ослушаешься меня, мы оба погибнем. Ты это понимаешь?

Она опять кивнула.

– Вот и хорошо.

Раймунд взял сумку со всем необходимым: после допроса нужно будет обработать раны вора, поэтому он прихватил целебную мазь, очищенную свиную кишку и несколько полосок выстиранной льняной ткани.

Когда Раймунд вышел из дома, по земле уже протянулись длинные тени. Он прошел через Внутренний мост. Тут еще толпилось много людей. Мимо проехала телега, груженная хлебом, и хотя Магнус был сыт, он с наслаждением вдохнул аппетитный запах.

Палач шел с низко опущенной головой. Он не хотел видеть лица прохожих, замечать проступившее в их чертах выражение – страх, отвращение, ужас. Иногда у него возникало желание подвесить кого-нибудь из этих идиотов на дыбе, чтобы внушить им хоть немного уважения.

Вскоре он подобрался к Шелькопфской башне и громко потребовал, чтобы ему открыли. Дверь тюрьмы отворилась, и наружу выглянул низенький толстый человечек. Это был член городского совета Конрад Земпах, запыхавшийся от подъема по витой лестнице. Рядом с ним Раймунд увидел судью Хеннера Лангкопа. Орлиный нос и суровое выражение лица этого господина обычно вселяли страх в сердца преступников.

– Хорошо, что ты наконец-то пришел, палач, – поприветствовал его Лангкоп. – Надеюсь, нам не придется больше ждать. Мало того, что этот бездельник украл мальтер[16]16
  Мальтер – мера объема, различалась даже от деревни к деревне. Так, в Гессене один мальтер составляя 1,2 гектолитра, а в Саксонии – 12,5.


[Закрыть] муки, принадлежавшей уважаемому господину Яну Шлепперу, он еще отказывается признать свое преступление! Его видели на хуторе Шлеппера, а у него дома нашли мешок с мукой и черпак, которым он раскладывал муку по мешочкам поменьше. Думаю, мешки и черпак он тоже украл.

Раймунд кивнул.

– Не тревожьтесь, господа. Вскоре он обо всем вспомнит. Я с удовольствием освежу его память.

– Если он признается, нужно будет сразу же отрубить ему левую руку. Так он запомнит, что нельзя брать чужое. – Конрад Земпах упер руки в бока. – Второй судья, Эндерс фон Фильдерн, вскоре будет здесь, и мы сможем вынести приговор. – Толстяк оглянулся. – А где писарь? – рявкнул он, и у Раймунда зазвенело в ушах.

Хеннер поморщился.

– Он уже внизу, в пыточной.

Раймунд пошел вниз по лестнице, два стражника последовали за ним. Вскоре они очутились в подвале. Справа находились камеры, а рядом была устроена пыточная, представлявшая собой помещение длиной в пятнадцать и шириной в двадцать шагов. Здесь Раймунд держал свои инструменты. На стене напротив входа висели разнообразные клещи, чтобы каждый преступник, входя сюда, знал, что его ожидает. Блестела недавно смазанная дыба. Дополняли картину жом для пальцев, разрыватель груди и две «груши», предназначенные для растягивания мышц. На полочках лежало все необходимое для того, чтобы после пыток привести преступника в чувство, иначе он не смог бы признать свое преступление или хотя бы подписать признание. Особенно Раймунд гордился растяжкой, с помощью которой мог вправлять кости при открытых переломах.

Вор уже сидел на железном стуле – довольно дорогом и внушающем страх: его украшали шипы, металлические кольца, которыми можно было закрепить руки и ноги допрашиваемого, а в сиденье было предусмотрено отверстие, куда палач мог просунуть острые железные прутья.

Раймунд сразу узнал бедолагу. Нищий дурачок, пару месяцев назад поселившийся в городе. И никогда ему не стать теперь настоящим горожанином в Эсслингене. И дело было не только в его бедности. Несчастному отрубят руку и навсегда выгонят из города. Если он не умрет от голода, культя может нагноиться, ведь Раймунд обрабатывал рану всего раз, после приведения приговора в действие. Магнус вспомнил, что случилось с этим человеком. По слухам, в пожаре погибла вся его семья и только он выжил. Но ему не хватило сил, чтобы управиться с хутором, и потому у него отобрали землю и передали ее другому.

– Как тебя зовут? – спросил Раймунд, подходя ближе.

Преступника била крупная дрожь, и он не мог вымолвить ни слова.

– Нам известно, что его имя – Юлий, сын Вольфганга. Он свободный крестьянин, проживавший ранее под Эсслингеном, – послышался из угла голос писаря.

– Юлий, сын Вольфганга, – начал Конрад Земпах, – отвечай, ты ли украл у Яна Шеппера мешок муки, чтобы продать ее и обогатиться?

У преступника все еще стучали зубы, с его губ слетел то ли стон, то ли всхлип.

Раймунд повернулся к Лангкопу:

– Господин, может быть, мне немного успокоить его, чтобы он хотя бы мог говорить?

– Да-да, – кивнул судья. – Дайте ему ваш эликсир, но побыстрее. Уже вечереет, а у нас есть дела поважнее, чем возиться с каким-то жалким воришкой.

– Спасибо, господин. – Раймунд вытащил из кошеля глиняный пузырек, подошел к Юлию и, схватив беднягу за челюсть, влил ему в рот пару капель.

Преступник не мог повернуть голову – ее удерживала металлическая петля. Ему пришлось проглотить. Через минуту дрожь утихла.

– Юлий, сын Вольфганга, – повторил Конрад Земпах, – отвечай, ты ли украл у Яна Шеппера мешок муки, чтобы продать ее и обогатиться?

– Ян Шеппер… Я не знаю никакого Яна Шеппера… – запинаясь, произнес обвиняемый.

Даже в тусклом свете факелов Раймунд разглядел, что лицо Конрада Земпаха налилось кровью. Толстяк потянулся к металлическому пруту, но Лангкоп остановил его.

– Не стоит его бить, Земпах. От этого у нас будут одни неприятности, вы же знаете.

Член совета опустил оружие.

Раймунд много лет знал этого мужчину. Он отличался чрезвычайной вспыльчивостью, и говаривали, что он никого, кроме себя, не любит. Но к Раймунду он всегда хорошо относился, даже проявлял щедрость. Так, недавно Земпах выступил на городском совете с предложением повысить Раймунду жалованье.

– Откуда у тебя мука?! – взревел Земпах. – Говори, иначе мастер-палач тебе покажет!

– Да я этот мешок на дороге подобрал, там никого рядом не было, вот я и взял его.

– Ты лжешь! Есть свидетели, видевшие, как ты удаляешься от хутора Шеппера с мешком муки на плечах! – надсаживаясь, кричал Земпах. – Сознавайся в содеянном!

Но Юлий лишь повесил голову и расплакался.

– Раймунд, пыточных дел мастер и палач Эсслингена, исполни свой долг. – От предвкушения в глазах Земпаха вспыхнула радость.

Раймунд поклонился и снял со стены массивные щипцы длиной в руку. Он опустил их на жаровню и раздул огонь.

Металл тут же покраснел, точно щеки Земпаха. Взяв орудие, палач сунул его Юлию под нос. Лицо обвиняемого исказилось от ужаса.

– Если ты скажешь правду, я отложу щипцы и не причиню тебе боли.

Юлий закрыл глаза.

Раймунд знал таких людей. Только почувствовав боль, они понимали, что все обстоит серьезно. Раймунд кивнул одному из стражников, и тот засунул в рот обвиняемому кляп.

– Ты сам так захотел. Да смилостивится над тобой Господь.

Щипцы впились в левую руку упрямца. Послышалось шипение, взметнулось облачко дыма, запахло жженой плотью.

Глаза Юлия чуть не выскочили из глазниц, каждая мышца в его теле напряглась, но крика не было слышно из-за кляпа.

Тем временем пришел третий судья, Эндерс фон Фильдерн. Это был широкоплечий седовласый мужчина с добродушным лицом.

Раймунд положил щипцы на жаровню и осмотрел нанесенное ранение. Очень болезненное, но если этот парень выживет – что было бы чудом, – он сможет пользоваться рукой. Поставив вместо кисти железный крюк, он будет выполнять простые полевые работы и зарабатывать себе на хлеб.

По лицу обвиняемого струйками катился пот, на пол капала моча. Раймунд знал, что дальнейшие пытки не понадобятся. Юлий был готов.

Стражник вытащил из его рта кляп, и с губ обвиняемого сорвался стон, а затем плач.

Судьи и палач ждали.

– Да, я сознаюсь, – произнес Юлий. – Я взял на мельнице мешок муки, но только потому, что мне нечего было есть.

Перо писаря царапало по пергаменту.

Раймунд высвободил правую, здоровую, руку вора. Писарь протянул ему перо, и Юлий поставил под документом три крестика. Напряжение спало – дело было закрыто.

Судья Лангкоп вынес приговор и подписал документ. Поставили свои подписи и Земпах с фон Фильдерном.

Юлий разрыдался.

– Ну почему вы не казните меня сразу? Что мне делать без руки? Да еще и за пределами города? Мне ведь даже милостыню никто не подаст!

Стражник опять заткнул ему рот кляпом.

Раймунд привязал левую руку вора, готовясь отрубить ее. Приговор был не очень суровым, ему могли бы отрубить и правую руку. Магнус наложил Юлию жгут на предплечье, чтобы избежать сильной кровопотери. Затем он выбрал тяжелый топор – им он мог отрубить кисть, не повредив лучевую кость.

Примерившись, палач нанес удар. Кисть вора осталась на подставке. Казалось, что она все еще связана с рукой, но кровь свидетельствовала о другом.

Юлий дернулся и обмяк.

– Перевяжите его и уложите на стол, – приказал Раймунд.

Стражники бросились выполнять его указания, а трое судей, кивнув палачу, покинули подвал. Их работа была выполнена, остальное их не интересовало.

Раймунд сунул Юлию подставку под ноги и открыл ему рот. Приговоренного не вырвало. На жаровне Раймунд раскалил свой нож и прижег все вены, а потом тремя ловкими движениями отделил кожу над запястьем от мышц, натянул ее на культю и, обмазав рану целебной мазью, перевязал свиной кишкой. Потом он снял жгут. Кровь сквозь повязку так и не просочилась. Хорошо. Теперь стражники могли выставить Юлия из города.

После того как двое мужчин вытащили несчастного из пыточной, Раймунд погасил огонь в жаровне и убрал в подвале. Сейчас ему хотелось отправиться в трактир «Кабан» и пропустить там пару кружек пива. Деньги за свою работу он получал в конце месяца. Пять грошей[17]17
  Денежные единицы в Средневековье разнились от региона к региону. В книге используются следующие значения:
  1 фунт = 240 пфеннигов/60 крейцеров/20 грошей
  1 грош = 12 пфеннигов
  1 крейцер = 4 пфеннига
  1 пфенниг = 2 геллера
  Две буханки хлеба стоили около одного геллера. Годовой заработок ремесленника составлял от трех до четырех фунтов.


[Закрыть]. Хорошая плата за хорошую работу. Юлий поплатился за свой грех, все продлилось не больше часа. Кисть вора палач обещал одному из стражников – она якобы защищала дом от ограблений. За это стражник будет должен ему.

«Кабан» находился в сотне шагов отсюда. Уже сгустились сумерки, городские ворота закрыли.

Раймунд вошел в трактир. Тут пахло жарким, потом и похотью. Палач сел в углу, где находился его столик, который никто никогда не занимал. Служанка поставила перед ним терпкое пиво. Хорошенькие девушки суетились, бегая по залу, убирали пустые кружки, подливали вино, приносили еду и позволяли посетителям флиртовать с ними. Раймунд решил, что неплохо бы в ближайшие дни заглянуть к Апполонии, одной из немногих шлюх, не брезговавших палачом. Раймунд мог бы вынудить проституток заниматься с ним сексом – в конце концов, он был назначен городом управляющим борделем и заботился о том, чтобы там все было в порядке. Раймунд передавал от мадам городу столько денег, сколько было положено. Но он никого не собирался принуждать. Напротив, Магнус чувствовал свою ответственность за вверенных ему в попечение девушек и пытался защитить их от грубых клиентов. Как-то он сломал одному мужчине обе руки – тот до полусмерти избил одну из девушек, Магдалену. Против пары царапин Раймунд не возражал, да и на синяк-другой готов был закрыть глаза. Но если шлюха не могла работать целую неделю и ее приходилось выхаживать, это было уже слишком.

Возле стойки трактирщика стояли мастер Якоб, Антон и Вильгельм. По мастеру сразу было видно, каким ремеслом он занимается: от мраморной пыли, покрывавшей его волосы тонким слоем, казалось, что он седой. У его рабочих при себе были долото, рубанки и свитки пергамента с начерченными планами строительства. Раймунд в этом ничего не понимал. Он умел считать – настолько, чтобы его не обманули. Но как высчитать ширину балки, чтобы она удержала потолок, – это для него было не понятнее псалмов на латыни, которые он бездумно повторял в церкви, не осознавая их смысла.

Эти трое пили вино, болтали о работе – похоже, у них все спорилось. Они сходились на том, что молодежь уж нынче не та, что во времена их юности все было иначе, что цены растут и на следующий год нужно будет брать больше денег за работу, чтобы не голодать. И, конечно, о том, что аристократы, как и сто лет назад, пытаются лишить гильдии с таким трудом отвоеванных прав и с этим надо что-то делать.

Раймунд отпил пива. Каждый глоток дарил ему ощущение покоя, размытые образы, кружившие в его сознании, сменились приятным туманом.

Но тут распахнулась дверь, ударившись о стену. На пороге стоял Маркс Бергштайн, ткач. Запыхавшись, он отфыркивался, как боевой конь. Затем он огляделся, метнулся к стойке трактирщика и, стукнув кулаком по столу, что-то зашептал. Но все слышали, что он говорит: разговоры в трактире утихли, посетители замерли, даже служанки будто остолбенели.

В этом городе Маркса знали все, а уж в трактире и подавно. Он был уважаемым горожанином, достойным представителем своей гильдии, который в будущем мог стать главой цеха.

– Вина!

Трактирщик поставил кружку на стол и налил ткачу вина. Не дождавшись, пока мужчина наполнит ее до краев, Маркс схватил кружку и осушил одним глотком.

– Все погибли. Все. – Так до сих пор и не отдышавшись, повторял Маркс.

Все, кроме Раймунда, медленно встали и собрались у стойки. Магнус не понимал, почему до сих пор не звонит колокол. Маркс, должно быть, обнаружил следы резни, устроенной де Брюсом, и сообщил городскому совету. Или он вначале побежал сюда?

В тот же миг зазвонил колокол в церкви Священномученика Дионисия. Один удар, еще один. Другие колокола подхватили этот звон. Люди, глазевшие на Маркса, выбежали из трактира, а ткач выпил еще кружку вина.

– Кто погиб? – негромко спросил Раймунд, не поднимая головы.

Маркс опустил кружку, вытер рот и повернулся к Магнусу:

– Ох, Боже правый… Вильгельмисы. Вся семья. И все, кто ехал с ними… Солдаты, рыцари, извозчики, слуги – все. На них напали в ущелье неподалеку от Фильдерна. Должно быть, сам дьявол приложил к этому руку. Они вырезали у Беаты Вильгельмис дитя из чрева. – Маркс перекрестился.

Раймунд похолодел. Должно быть, люди де Брюса отнесли тело Беаты к другим жертвам в ущелье. Значит, они вернулись на место преступления. Неужели никто не заметил исчезновения Мелисанды?

– Вы уверены в том, что погибли все?

Магнус тут же пожалел о своем вопросе. Он был задан не тем тоном. Не подобострастно, как полагается человеку его положения, а требовательно, точно на дознании.

Глаза Маркса опасно блеснули.

– А тебе какое дело, палач? Как ты смеешь так говорить со мной? Я и без того сказал слишком много. Мне пора. – Маркс бросил на стол монетку и выбежал из трактира.

Раймунд медленно встал, кивнул трактирщику и вышел в переулок. Толпа понесла его к ступеням церкви, где надсаживался глашатай. Колокола уже отзвенели, и на улицах нарастал гул встревоженных горожан.

Глашатай подул в трубу, и из толпы вышел глава городского совета, Иоганн Ремзер. Мужчина хмурился, тяжелая золотая цепь на груди раскачивалась из стороны в сторону, будто подчеркивая его возмущение.

Глашатай расправил плечи.

– Граждане Эсслингена! Послушайте, что вам скажет глава городского совета! – Поклонившись, парень отступил на шаг.

– Граждане Эсслингена! – Слова Ремзера эхом отразились от стен домов.

Такой бас можно было услышать от настоящего громилы, а не от толстенького коротышки с пухлыми щечками и свиными глазками.

– Свершилось страшное злодейство. В истории нашего почтенного города еще не случалось ничего подобного. Убита семья всеми уважаемого горожанина Эсслингена, торговца тканями Конрада Вильгельмиса. Убиты все, кто сопровождал их в пути. Караван подстерегли в ущелье у Фильдерна и перебили людей, точно скот.

Ремзер подождал, пока шум в толпе утихнет. Когда воцарилась тишина, он продолжил:

– Я приказал провести расследование, чтобы выяснить, кто же покрыл наш город таким позором. Все мужчины в городе, у которых есть лошади и оружие, готовьтесь. Мы выезжаем через час.

Крики в толпе стали громче.

– Это вюртембержцы! Они же в прошлом году у нас хутора грабили!

Кто-то уже начал потрясать кулаками:

– Нужно идти войной на Вюртемберг! Зададим им жару! Разве нам не хватит сил, чтобы раз и навсегда отстоять свои границы?

Толпа, ликуя, поддержала его, но Ремзер вскинул руки.

– Поверьте, мне тоже этого хотелось бы. Может быть, когда-нибудь мы и одолеем вюртембержцев. Но пока что мы не уверены, что это они совершили сие чудовищное преступление. Рано объявлять войну. На наших землях царит мир, и мы не имеем права нарушать мирный договор без уважительной причины. Не сомневайтесь, если выяснится, что вюртембержцы как-то связаны с убийством Вильгельмисов, мы немедленно выступим против них. И если будет доказана их вина, никто не придет Вюртембергу на помощь.

Раймунд невольно почувствовал уважение к Ремзеру. Это был умный и решительный человек, умевший управлять толпой. Конечно, горожане не обнаружат в ущелье ничего, что свидетельствовало бы против их заклятых врагов. В результате расследования выяснится, что на Вильгельмисов напали банды раубриттера Фридриха фон Кроненбурга. Кроненбург, родовое имение рыцаря-разбойника, сожгут, и спустя какое-то время уже никому не будет дела до этого убийства.

Вновь послышался сигнал трубы. Все слова были сказаны, настало время действовать. И только Раймунду было нечего делать. Обозленные горожане установят дозорных возле ущелья, соберут трупы, зашьют их в полотняные мешки. На следующее утро за телами приедут повозки. Мертвых преступников тут же и повесят – их не предадут погребению, и тела будут висеть в петлях, пока не разложатся.

В память о жертвах проведут поминальную службу и похоронят их в тени церкви Священномученика Дионисия. Сумеют ли стражники прочитать следы? Дойдут ли до поляны? Сделают ли правильные выводы? Едва ли. Они даже не заметили, что одного трупа не хватает.

Опьянение от пива развеялось, и Раймунд почувствовал, как его охватывает страх. Ничего подобного он уже давно не ощущал. Особый страх – страх за другого человека. Он боялся за Мелисанду. Нужно будет поскорее увезти ее из города.

* * *

Оттмар де Брюс, поднявшись на вершину башни, думал об истории брата Евсевия. Ему она нравилась, ведь этот случай подтверждал его правоту: все монахи были лицемерами. После мессы бегают к шлюхам, развлекаются с ними, а потом проповедуют воздержание и богобоязнь.

Осушив бокал, граф швырнул его вниз. Стекло разлетелось на мелкие осколки, испугав стражников. Оттмар сжал кулаки. Даже вино не помогало унять боль в его душе. Де Брюс и сам не знал, откуда эта боль взялась. Понимал лишь, что она медленно, но верно сводит его с ума. Только в битве, в бою эта боль отступала, умолкала на некоторое время. Но в такие вечера, теплые, будто созданные для того, чтобы наслаждаться жизнью, боль переполняла душу де Брюса.

Мужчина достал кинжал, закатил рукав котты и провел на коже очередную линию. Из раны выступила кровь, капли покатились по старым и свежим шрамам. Оттмар глубоко вздохнул, почувствовав облегчение, которое пульсировало в его жилах. Боль утихла на несколько часов.

– Где же ты? – спросил он.

Но никто ему не ответил. Он и не ждал этого. Никто не ответит, была ли девчонка, привезенная его капитаном, Мелисандой Вильгельмис. Оттмар не сомневался в честности фон Закингена. Капитан был истинным рыцарем и солгал бы только в том случае, если бы его жизнь висела на волоске. Он нашел девочку, похожую на Мелисанду Вильгельмис. Она была в то время в том месте. Она вполне могла быть Мелисандой Вильгельмис. А могла и не быть.

Де Брюс прислушался к своим ощущениям. Боль угасла, но тревога осталась. Мелисанда Вильгельмис не умерла. Она была жива и находилась где-то там, за стенами замка. Оттмар достал из кармана серебряную заколку. Нельзя терять бдительность. Никогда. Пока он собственными руками не отправит проклятую мерзавку в ад.

* * *

Вот уже несколько часов Мелисанда не спала. Она не задернула занавеску, заменявшую дверь в спальню, и смотрела на меч. Лезвие поблескивало в лунном свете. Девочка вслушивалась в тишину. Раньше она не задумывалась о том, что на расстоянии выстрела[18]18
  Расстояние выстрела: выпущенная из лука стрела могла пролететь до ста пятидесяти метров.


[Закрыть] от ее дома все пахло, выглядело и звучало как-то иначе.

В их доме витали запахи свежего хлеба, дорогой ткани, которой торговал отец, пряностей, хранившихся в каморке. Но больше всего Мелисанде нравился запах розового масла, которым мама натиралась на ночь.

В доме палача тоже приятно пахло: травами, подвешенными под потолком, сваренным Раймундом супом, копченым мясом и сухими дровами. Мелисанда глубоко вдохнула, и у нее возникло странное ощущение, которому вначале она не смогла подобрать название. Утешение. Да, она ощущала утешение.

Сквозь щели в ставнях пробивались лучики лунного света, игравшие на стальном лезвии меча. Мелисанда попыталась закрыть глаза и уснуть, но перед ее внутренним взором тут же предстало ущелье: кровь, раненые, печаль в глазах матери, стрела в сердечке Гертруды. Осторожно встав с кровати, девочка налила себе вина и залпом выпила его. Мысли тут же спутались. Она вернулась в спальню, забралась под одеяло и вдохнула аромат свежего сена. Но сон все не шел.

Раймунд был таким чистюлей. Почти как ее мама. Она сводила с ума всех слуг, заставляя их постоянно убирать, подметать, мыть.

Луна медленно катилась по небу, меч все поблескивал.

Мелисанда услышала, как ключ проворачивается в замке, и поспешно перевернулась на бок. Раймунд старался войти в дом тихо, но наделал столько шума, будто по комнате проскакал табун лошадей. Шаркая, он вошел в спальню девочки. Погладил Мелисанду по голове, поправил одеяло.

Мелисанда уловила исходивший от него запах пива.

– Мелисанда Вильгельмис, Богом клянусь, жизнью клянусь… Я буду защищать тебя, как родную дочь.

Он еще раз погладил девочку по голове и вышел из спальни. Вскоре послышался оглушительный храп.