Текст книги "Любовь – она единственная"

Любовь – она единственная
Сабит Алиев

© Сабит Алиев, 2023

ISBN 978-5-0060-7911-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Любовь-она единственная
Сабит Алиев

Небо было плотно-серым, шел мелкий дождь. Однако во мне пробудилось радостное ощущение долгожданной встречи с родными местами, где я учился и работал, хотя теперь я здесь чувствовал себя одиноким и подавленным, оттого что все вокруг уже было мне чужим. Я не видел родину более десяти лет. В бумажнике лежала записка с адресами и телефонами родственников, но у меня не было желания видеться с кем-либо из них. Осознать это сложно, и еще сложнее было сознавать, как ужасно я одинок в этом городе.

Такси медленно пробиралось в тот район, где находился мой отель. Дождь в Баку затруднил ход транспорта. Движение на улицах казалось сумасшедшим, а все водители казались заклятыми врагами друг другу.

В отеле на ресепшене учтивый мужчина с багровым лицом вежливо улыбнулся мне:

– Ваш номер 303. Если позволите, я вас провожу.

Он показал мне номер и, уходя, спросил:

– Вы играете в теннис?

– Немного, – ответил я, несколько удивленный заданным вопросом. Очевидно, мужчина, поняв мое удивление, добавил:

– У нас открыли теннисный корт, и для всех посетителей первая игра с инструктором бесплатная. Сейчас уже дождь закончился. Весной у нас быстро все проходит. Если у вас есть желание, то через два часа он вас будет ждать.

– Но у меня ничего нет с собой.

– У нас все найдется. Какой размер обуви у вас?

– Сорок три.

– Спасибо, – ответил он и, вежливо поклонившись, ушел.

Услышав родной язык, я остро почувствовал, как мне его не хватало.

Номер был большой, хоть и немного темный. Распаковав чемодан, я аккуратно развесил в шкафу свои вещи. После душа прилег и задремал. Проснулся от звонка телефона. Я услышал в трубке мужской голос, произнесший «Salam»:

– Говорит Сабир, инструктор. Мне сказали, что вы будете играть.

– Да, я помню. А что, уже прошло два часа? – спросил я сонным голосом

– Да. Я жду вас в баре у отеля, там вход на корт. Я рыжий. Вы без труда узнаете меня.

Мы встретились. У него были резкие черты лица, крутой нос и очень короткие волосы. Действительно, его нельзя было не узнать. Мы пожали друг другу руки и прошли через узкий коридор.

– Боюсь, что мне не справиться с вашим темпом игры, – сказал я, следя за его большими уверенными шагами.

– Неважно, это всего лишь игра, – Сабир широко улыбнулся.

Улыбка была и приятная, и дружелюбная.

Теннисные туфли оказались мне впору, шорты и рубашка поло на размер больше, но вполне приличные для игры.

Игра против моего ожидания доставила мне удовольствие. Периодический бег по утрам укрепил мне ноги. Движения мои были быстрыми и ловкими. Сабир играл с азартом и профессионально. После игры он мне посоветовал поужинать в ресторане «Зеферан». Я поблагодарил его и вспомнил, что в аэропорту видел рекламу этого ресторана.

Я сидел на открытой террасе около небольшого фонтана. Солнце уже садилось и бросало косые лучи, менявшие цвета моря. Его запах перемешивался с запахом нефти, всегда свежим и крепким, проходившим сквозь все преграды, сейчас он уносил меня в незабываемые студенческие годы. Конечно, приходилось недосыпать и недоедать, но молодость и вера в свои силы помогали преодолевать все трудности.

Помню, как впервые отправился в Баку. Поезд прибыл вечером. Я очнулся на платформе среди толпы. Ярко горели огни. Меня охватил страх перед надвигающейся ночью. О, только поскорее бы найти общежитие, где у меня будет свое место, не оставаться ни одной минуты под открытым небом. Тогда, давным-давно, это было моим единственным желанием.

После хорошего ужина я выпил черный кофе и отправился в отель.

Утром решил погулять по Старому городу, где было множество уличных кафе. Тут всегда пахло свежеиспеченным хлебом. Неторопливо шел я по улицам, убеждаясь в том, что Баку, каким видят его пешеходы, совсем другой, несравненно лучше, чем из окна автомобиля.

Во дворах некоторых домов на балконах развешанное белье на веревках надувалось как паруса, и близость моря не давала им покоя. Вскоре я оказался на узкой оживленной улице, где было несколько художественных выставок.

Я стал осматривать витрины. В одном из окон было выставлено несколько картин, одна из них, в центре, была выполнена углем. Оно изображала сидящую девушку. Я пропустил ее и начал смотреть то, что было вокруг, другие картины были написаны маслом. Все другие картины были реалистическими, жизненность всех картин еще усиливалась дотошным изображением каждой мельчайшей детали. Художник, чьи картины тут выставлялись, был, судя по имени, местным.

К сожалению, я вынужден прервать логическое повествование своего рассказа.

Я буду писать вполне открыто, иначе недосказанность создает неясность. Конечно, это будет не больше, чем я внутренне готов. Но то, что я расскажу, будет абсолютной правдой.

Я вырос в религиозной богобоязненной семье, где строго соблюдались все законы, предписанные Кораном. Родители много рассказывали мне об Аллахе, Пророке, об их святых деяниях. Мое младенческое сознание воспринимало все как волшебную сказку. С возрастом отношение к религии менялось, и теперь оно стало глубоко осмысленным. Я не пропускаю каждодневный пятикратный намаз и, читая священный Коран, размышляю над прочитанным.

Детство мое прошло в небольшом городке. Навсегда остались в памяти извилистые улочки, зеленые лужайки, таинственные сумерки, яркие звезды ночного неба… и чистый, свежий горный воздух, как родниковая вода.

Мой отец был влиятельным религиозным человеком. Все уважаемые люди, особенно старики, знали, как он сам выковал свой железный характер и как честно строил свою жизнь.

В юношеские годы отец мечтал стать врачом, но силы обстоятельств не давали ему возможность учиться. Грянула беда. Умер его отец. Он, будучи старшим сыном в многодетной семье, стал главой осиротевшей семьи. Отец простился со своей мечтой; бросив школу и взяв на себя заботу о матери и младших сестрах, начал работать. Он был молчаливым человеком, если говорил, то исключительно по делу. Толстое, круглое лицо старика с мясистым носом все еще живо в моей памяти.

У мамы был кроткий взгляд и очень приятный голос, после окончания техникума она вышла замуж, стала навсегда домохозяйкой.

«Любовь – она единственная… Так говорил сам Аллах». Эту исламскую цитату про любовь мама твердила постоянно. Ею она утешала себя, прощала других, ждала помощи в разных невзгодах. Мама глубоко верила, что именно эта священная мудрость таит главную суть жизни – спасение нашей души. Тихое ее причитание я запомнил с тех пор, когда начал понимать слова. Они звучали постоянно, как ветер за окном, как стрекотание сверчка и скрип старых половиц.

В школу я пошел в семь лет. Отец сам повел меня в школу. Остановившись перед высокими дверями, он крепко пожал мою руку, как взрослому, и сказал: «Учись, ты должен стать врачом».

Тогда по малолетству я не принял его слова всерьез, но проходили годы, и я всегда чувствовал, что отец не забывает об этом. Уже в восьмом классе мне самому стало понятно, что самая лучшая профессия – это врач.

Закончив школу, я поступил в медицинский вуз, на лечебный факультет. Учился я неплохо, правда, были свои сложности, но в целом преподаватели были довольны. После получения диплома я отправился к родителям.

В этот вечер мама зажгла свечу на столе и накормила меня пловом в честь возвращения домой. Отец внимательно рассмотрел мой диплом, похлопал меня по плечу, сказав: «Спасибо, сын». В его голосе я услышал отцовскую гордость. Мама ласково щебетала, угощая меня.

– Рад, что наконец дома? – спросила мать после чая.

– Конечно, рад!

– Вот теперь повидаешься с друзьями.

– У меня, наверное, и нет тут друзей…

Мать всплеснула руками:

– Нет друзей? У тебя-то?

– Времена меняются, – вздохнул я, – шесть лет прошло, время немалое. Люди уезжают. Люди женятся. Меняются их интересы.

И правда, с бывшими друзьями меня, в сущности, ничего не связывало.

Итак, закончилась одна глава моей жизни, началась другая. Я устроился на работу в нашу городскую больницу. Быстро освоился. Но вскоре настало смутное время. Распался Советский Союз. Отец всегда говорил, что это государство искусственно создано, что узбек не может ужиться с эстонцем, так и случилось. Началась первая Карабахская война.

Весь городок заразился всеобщим лихорадочным возбуждением. С каждым днем все большее число врачей заменяло свои белые халаты на военную форму. Больше половины моих коллег добровольно ушли на войну. Правда, были и мобилизованные, но меня не трогали. Тут сыграл авторитет отца. Моя работа утроилась, я почти жил в больнице. Наш город находился далеко от зоны конфликта, и у нас было очень много беженцев. Недалеко от нашего дома находился недостроенный детский садик, и некоторых беженцев поселили там. Мать почти каждый день ходила к ним, носила им еду, одежду. Возвращалась со слезами на глазах, часто повторяла: «Не дай Аллах никому это пережить».

Однажды летом она попросила меня посмотреть одну девочку, которая часто болеет. После работы, сложив нужные инструменты в саквояжик, я направился к детскому садику, где жила юная пациентка.

С тех пор как началась война, нам, врачам, очень часто приходилось видеть людей, на чьих глазах погибли дети, родители, они теряли мужей, братьев, они оставляли свои дома, все ими нажитое и уходили в неизвестность. Далеко не у всякого человека нервная система, психика, трезвый рассудок могли выдержать такие чудовищные стрессы. Помню, как я все свободное время проводил в студенческой и городской читальне, изучая неврологию, невропатологию, психиатрию, и как же сейчас мне это все пригодилось.

У низенькой ограды садика меня остановил высокий худой мужчина, бритый, в очках и в соломенной шляпе.

– Вы доктор? – обратился он ко мне. – А я дядя девочки… Ее зовут Лала. Прошу вас ничего не расспрашивать у нее, – он, глубоко вздохнув, продолжал говорить более тихим голосом, – бедная столько пережила. В 1992 году, в мае, когда мы все вынуждены были оставить свои дома и уйти из Шуши, по дороге зашли в блиндаж, чтобы скрыться от ночных вертолетчиков противника. И тут взрывается мина, нас завалило землей. Мы спаслись благодаря чистой случайности: одна из балок разлетевшегося наката блиндажа сдвинулась поперек над нами, и поэтому мы не были раздавлены. Несколько расколовшихся балок заклинило так, что между ними образовался узкий просвет, через который струилось немного воздуха. Это спасло нам жизнь. Почти сутки откапывали нас, мы уже думали, что нас не спасут, но Аллах велик. К сожалению, спасти ее родителей не удалось, теперь она живет со мной.

Он замолчал. И вдруг со вздохом сказал, поднимая на меня свои грустные глаза:

– Спасите ее, доктор! Умоляю вас! На вас вся надежда!

Девочка лежала на кровати, прикрытая тонким одеялом. Я попросил, чтобы она встала. Женщина, стоявшая рядом с ней, принялась раздевать Лалу. Платье было сдернуто в одну секунду. Плоская грудка, торчащие ключицы, ребрышки, как клавиши, все наперечет. Если бы не длинные волосы, ее можно было перепутать с мальчиком.

Большие миндальные глаза были печальны. Немого заикалась, а потому отвечала на мои вопросы коротко, было видно, что она стыдится этого недостатка.

Последними я осмотрел ее руки. У нее были исключительно изысканно красивые руки

...

конец ознакомительного фрагмента