Текст книги "Как стать герцогиней"

– Это не я, – сообщила Беатрис. – Я предпочитаю хорошие романы.

– А я предпочитаю «Таймс». – Грей почесал Гектора за ухом: – А ты что предпочитаешь, парень? Тебе нравится, что тебя назвали Гектором?

Пес лизнул ему лицо в ответ. Грей рассмеялся, мисс Вулф нахмурилась.

– Прекрати, Гектор! – приказала она, и собака мгновенно повиновалась, хотя тут же лизнула руку Грея в перчатке. Беатрис вздохнула: – Придется снова пристегнуть поводки, хотя бы для того, чтобы вы не обслюнявили его светлость.

– Не надо делать это из-за меня, – сказал Грей, вставая и отряхивая брюки. – Немного собачьей слюны еще никому не принесло вреда.

Беатрис скептически посмотрела на него:

– Все равно я не хочу рисковать: они же могут снова убежать в утесник. А у вас в конце концов закончится печенье.

– Вы правы.

Беатрис пристегнула поводки, хотя на этот раз, как он отметил, она не принимала пикантной позы, а встала на колени. Как жаль! Затем она натянула поводки.

– Пошли, мои дорогие! Погуляем по лесу.

Но собаки надеялись получить еще угощение, а поэтому стояли вокруг Грея и обнюхивали его пальто. Очевидно, его присутствие не способствовало их хорошему поведению. Беатрис нахмурилась, глядя на своих подопечных:

– Пошли! Вы же любите гулять по лесу, негодяи!

– Я польщен, что вы это заметили, Беатрис, – пошутил Грей.

– Не увлекайтесь, сэр, а то я заставлю вас с ними гулять, – сказала она, явно пытаясь скрыть улыбку.

– Если только вы будете указывать путь, я не возражаю, – ответил Грей и протянул руку, чтобы взять поводки. – Мы, негодяи, пойдем за вами куда угодно.

Она сглотнула, на шее у нее билась жилка, и ему страшно захотелось прижаться к ней губами, и еще ему захотелось поцеловать ямочку у основания ее шеи. Откуда такие мысли?

Но Беатрис быстро взяла себя в руки и протянула ему поводки:

– Хорошо. Ведите их. Если считаете, что сможете их удержать.

Когда он брал поводки из ее руки, их пальцы случайно соприкоснулись, Грей почувствовал, как по ним пробежал ток. Это возбуждало и тревожило.

Но если Беатрис и почувствовала то же самое, она не подала виду. Мисс Вулф развернулась на каблуках и пошла вдоль края зарослей утесника к лесу, где, похоже, росли одни вязы, а Грей последовал за ней вместе с собаками.

– Видите, парни, как можно сделать женщину милой, доброй и приятной? Нужно просто соглашаться со всем, что она говорит, и делать то, что она хочет. Таким образом можно получить именно то, что хотите вы.

Беатрис фыркнула, таким образом показывая, что его слышала. Еще она очень по-женски тряхнула головой и начала легко, почти незаметно покачивать бедрами, словно осознавая, что он рассматривает ее зад.

Грей чувствовал удовлетворение. Определенно день с Беатрис получался гораздо более интересным, чем мог бы быть день в кабинете с Шериданом и документами. Они и так вчера весь вечер после похорон пытались разобраться с делами поместья.

И кто знает? Может, ему еще и представится возможность взглянуть на тот злосчастный мост, где умер Морис, чтобы отчитаться перед Шериданом и по этому вопросу. Ему только нужно уговорить Беатрис показать ему дом, предназначенный для вдовствующей герцогини, в котором сейчас она живет с братом.

Грей начал думать, что это окажется не так сложно, как он предполагал вначале.

Глава 7

Беатрис шла по тропе, чувствуя за спиной дыхание его светлости. Вероятно, он смеялся про себя, вспоминая свои остроты и меткие фразы. Несомненно, он сам считал себя обаятельным и мог бы перечислить множество своих привлекательных черт – например, умение ладить с собаками.

Чертовы предатели! Конечно, он им понравился. Такой же подлец, как и они. «Как можно сделать женщину милой, доброй и приятной» – это ж надо такое придумать! Он считает, что сможет обвести ее вокруг пальца, если очарует ее пойнтеров? Не получится.

Но Беатрис была вынуждена с неохотой признать, что мало кто из герцогов позволит собаке себя облизать и при этом не моргнет глазом. Ну, за исключением Шеридана, который совсем недавно стал герцогом и еще не освоил все правила, которые должна соблюдать титулованная особа.

Она сомневалась, что Торнсток стал носить бы вкусняшки для собак в кармане пальто. И он также не стал бы тратить время на «последний проект» своей матери, даже если бы хотел помочь в этом деле, а он не хотел. Торнсток вчера вечером это четко показал.

Заинтересованность Грея в ней как «проекте», казалось, не имела смысла, хотя Беатрис наконец начала понимать, почему о Грее ходит столько сплетен, почему люди в Лондоне о нем судачат. Одни его похотливые взгляды могли служить темой для слухов. Заметит кто-то, как этот обольститель взглянул на женщину, – и все, пошли разговоры.

Внезапно Беатрис поняла, что у нее тихо за спиной. Она повернулась и увидела, что герцог отстал, стоит и терпеливо ждет, пока Герой делает свои дела на листья.

А если говорить об обольщении женщин… Ей очень понравилась предложенная Грейкуртом сделка! Сама мысль о том, что всегда можно говорить то, что она думает, и не извиняться, бодрила и воодушевляла. Никаких правил, пока она рядом с ним. Никаких упреков, укоризненных взглядов. Беатрис почувствовала, как по спине у нее пробежало приятное возбуждение от… просто от того, что она может быть самой собой с этим мужчиной. Она ведь не была самой собой даже с его матерью или Шериданом.

Грей заметил, что она смотрит на него, и улыбнулся. Боже, как он был красив в этом своем пальто с капюшоном, которое он небрежно оставил расстегнутым. Под ним можно было рассмотреть черный траурный костюм, белоснежную рубашку и черный галстук. Еще на нем была шляпа, украшенная лентой гро-гро[10]10
  Лента гро-гро (фр.) – плотная накрахмаленная лента полотняного переплетения, бывает белого, черного, серого и коричневого цвета. – Прим. переводчика.


[Закрыть], и блестящие высокие черные сапоги. Все это говорило о том, что Грейкурт одевается по последней моде, а в Сэнфорте это особенно впечатляло. Почему он такой привлекательный? Это было просто несправедливо.

– А куда ведет эта лесная тропа? – спросил Грей.

– К реке, которая огибает поместье.

– А, да. – Грейкурт перевел взгляд на собак. – Той реке, в которой утонул Морис.

Вот оно, снова. Ей казалось странным, что он называет отчима по имени.

– А почему вы не называете дядю Мориса отцом, как все остальные? – спросила Беатрис.

Грей сжал челюсти, даже кожа на них натянулась.

– Потому что он не мой отец.

– Он близнецам тоже не отец, но они называют его папой.

– Он их не отсылал в другую страну в возрасте десяти лет, – резко ответил Грей, потом выругался себе под нос. – Простите, я не собирался опорочивать память…

– Мне казалось, что мы договорись не извиняться, если скажем то, что думаем.

Грей легко улыбнулся:

– Все правильно. Я забыл.

– И еще одно предложенное вами правило гласит, что мы не станем передавать никому другому то, о чем говорим между собой. Так что вы можете порочить память моего дяди, если вам от этого станет легче.

И в особенности если это поможет ей понять все подводные течения, которые бурлили в отношениях Грея с его родственниками.

– От этого мне никогда не станет легче. Я восхищался своим отчимом. – Грей опять перевел взгляд на собак. – Но я был с ним знаком всего несколько лет. Мне было пять, когда он женился на моей матери, и десять, когда я уехал из дома.

– Мне казалось, что в Итонский колледж берут с тринадцати лет.

– Я… э-э-э… не прямо отправился в Итонский колледж. Вначале я жил со своими тетей и дядей.

– Почему?

Грей передернул плечами, словно это не имело для него значения. Но судя по тому, как его рука сжала поводки, Беатрис поняла, что имело, и немалое.

– Значит, будем играть в отгадайку? – шутливо спросила она, вспоминая их первую встречу.

Грей бросил на нее мрачный взгляд.

– Это скучная история, – сказал он.

– Почему вы не позволите мне самой об этом судить? Вы же говорили, что хотите, чтобы мы получше узнали друг друга.

Он посмотрел на нее так, что Беатрис поняла: он просчитывает варианты.

– Хорошо. Я вам расскажу. Если вы покажете мне мост, у которого утонул мой отчим.

Беатрис мягко улыбнулась ему:

– Я понимаю вас. Кладбища для меня ничего не значат. Мне самой хотелось побывать на том месте, где мой отец сделал свои последние шаги по земле. Конечно, у меня ничего не получилось, потому что никто мне так и не сказал, где он дрался на дуэли. Но я все равно думала, что если бы мне удалось туда попасть, то я могла бы встретить там его дух, который меня ждал и хотел передать какое-то важное сообщение.

Беатрис посмотрела на свои руки и молчала какое-то время.

– Я знаю, что это было глупо, – добавила она.

– Нет, ни в коей мере. – Грей подошел к ней, собаки наконец закончили делать свои дела у кустов. – «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам».

Они пошли по тропе рядом друг с другом.

– Вы любите Шекспира? – спросила она. – Хорошо знаете его произведения?

– На любительском уровне. Мне нравятся самые известные его работы, а в них – лучшие строки. – Грей легко улыбнулся ей. – Я не мог их не узнать, у меня даже выбора не было. Помните, что нас всех назвали в честь драматургов? Мама обожает пьесы. В годы моего детства мы даже разыгрывали сценки из них. – Сказав это, Грей вопросительно посмотрел на Беатрис: – Вы ни разу не упомянули свою мать. А раз мы говорим о матерях, могу ли я спросить почему?

– Моя мать умерла, когда рожала меня.

В его глазах промелькнула жалость:

– Простите.

– Не извиняйтесь. Я никогда ее не знала, так что и не понимала, чего мне не хватает. У меня была бабушка, которая обо мне заботилась, пока Джошуа не вернулся с войны.

– И тогда уже вы стали заботиться о нем.

– Да, я… – Внезапно до Беатрис дошло, что делает Грей. Она гневно посмотрела на него: – У вас, сэр, прекрасно получается уводить разговор от темы, которую вы не желаете обсуждать. Просто мастерски! Предполагалось, что мы будет говорить о вас и о том, почему вы вернулись в Англию в возрасте десяти лет.

Он печально посмотрел на нее:

– Вы это заметили?

– Мой брат – мастер в таких делах и раньше постоянно уходил от тем, на которые не желал разговаривать. Теперь он даже не удосуживается использовать эту стратегию – просто недовольно ворчит и ждет, когда я от него отстану. Вы ведете себя более вежливо, хотя по сути делаете то же самое. Так что давайте вернемся к теме вашего возвращения в Англию в таком юном возрасте.

Грей сжал поводок Гектора, который хотел рвануть за зайцем, и с трудом удерживал пойнтера. Когда пес успокоился, Грей выдохнул.

– Мой отец умер, когда я был совсем маленьким. Он оставил завещание, в котором назначил моим опекуном своего единственного брата Юстаса. К счастью для меня, дядя предпочел оставить меня с матерью. По крайней мере, временно.

– И что случилось потом? Что изменилось?

У Грея так явно испортилось настроение, что это заметили даже собаки и стали тыкаться носами ему в руку. Он в задумчивости почесал им за ушами, перед тем как продолжить свой рассказ:

– После рождения моей кузины Ванессы врачи сказали моей тете, что у нее больше не будет детей. Это означало, что у моего дяди не будет наследника. Некому наследовать его поместье и даже мое, если что-то со мной случится. Поэтому он использовал свое право опекуна – отправился в Берлин, забрал меня и привез назад в Англию, чтобы учить управлению поместьем и всему остальному, что должен знать герцог.

При упоминании дяди Грейкурт всегда говорил резким тоном, и в голосе всегда звучали жесткие нотки, и это подсказывало Беатрис, что рассказывает он далеко не все. Она решила проверить эту теорию:

– Как это было благородно со стороны вашего дяди! Взять на себя такую обузу, если он с этого ничего не получал. Наверное, он был самоотверженным и бескорыстным человеком.

– Самоотверженным и бескорыстным? – повторил Грей ядовитым тоном.

– Вы его таким не считали?

Грейкурт холодно посмотрел на нее:

– Я ответил на ваш вопрос, Беатрис. Этого достаточно.

Едва ли. Но пока Беатрис решила не развивать эту тему, а сосредоточиться на другом аспекте его рассказа.

– Вы когда-нибудь ездили в Берлин, чтобы навестить свою семью? – спросила она.

– Нет. Вначале я был слишком молод, чтобы путешествовать в одиночестве, потом я учился, потом во Франции грянула революция[11]11
  Имеется в виду Великая французская революция 1789–1799 гг. – Прим. переводчика.


[Закрыть], а ехать-то надо было через Францию… Всегда находилась какая-то причина, не позволявшая мне поехать к ним или не позволявшая им приехать сюда.

Бедный мальчик!

– То есть по сути вы осиротели в десять лет – словно ваши родители умерли.

Он посмотрел на нее очень внимательно:

– Вы первая, кто видит это в таком свете. Все остальные считают, что мне повезло: я вернулся во всемогущую Англию до того, как к власти во Франции пришел Наполеон.

Ей было его искренне жаль. Беатрис не могла и представить, как это – быть вырванной из дома и отправленной жить с людьми, которых она едва ли знала.

– А когда вы вернулись сюда, вы помнили своих дядю и тетю? Или о своей жизни в Англии? Ваши воспоминания вам как-то помогли? Успокаивали вас?

– Не помнил. – Он молчал в задумчивости какое-то время. – Я едва ли помню второго мужа матери, отца Торна. Я помню, как не хотел ложиться спать днем в тот день, когда мама выходила замуж за Мориса, и что я тогда устроил. Я немного помню бабушку и то, как она следила за мной во время приема после их бракосочетания. У меня остается несколько туманных воспоминаний о том, как я играл в саду у замка Торнстоков. Я там упал и сильно порезал подбородок об острый камень. Даже шрам остался. Его не видно, но он прощупывается. Вот здесь, смотрите.

Он остановился, чтобы засунуть поводки под мышку, приподнял подбородок, но Беатрис ничего не увидела. Грей взял ее руку, стянул с нее перчатку, потом прижал ее пальцы к подбородку снизу. Это было так неожиданно! И это была такая близость, такое интимное действие, что у нее перехватило дыхание.

Но с его стороны это не было уловкой или подлым способом попытаться заглянуть в вырез ее платья или прижаться к ее груди. Грей вел себя как джентльмен. Ничего похожего на ее похотливого дядю.

Беатрис точно могла это сказать, потому что Грей неотрывно смотрел на нее, и его глаза теперь казались зелеными в приглушенном свете – они же находились в лесу.

– Да… я чувствую небольшой шрам, – произнесла она. Беатрис также чувствовала грубоватую щетину, появившуюся за день, и то, как напряглась его челюсть после ее прикосновения.

О боже! Это было неразумно. Не следовало к нему прикасаться.

Она поспешно опустила руку, забрала у него свою перчатку и надела. Затем она пошла дальше по тропе, при этом сердце неистово стучало у нее в груди.

Грей последовал за ней, а когда заговорил, его голос звучал хрипло:

– Наверное, в тот день моя няня была рассеянна или просто предавалась мечтам.

– Конечно, если позволила пораниться маленькому герцогу.

Грей молча шел рядом с ней несколько минут. Тишину нарушали только потрескивание веточек у них под ногами, шорох листьев и сопение собак, которые, казалось, изучали каждый сантиметр тропы.

– Странно, но я совсем не помню ту няню, – признался Грей, потом заговорил более легким тоном: – Но я помню нашу няню в Берлине. Это была полная немка, вдова, которая очень любила конфеты… и делилась ими с нами. Мы все ее обожали.

– Кто же не любит постоянно получать конфеты? – заметила Беатрис таким же легким тоном.

Грей фыркнул:

– Когда мама узнала о том, сколько мы едим конфет, ее чуть удар не хватил, и она заставила отца поговорить с няней и запретить ей давать их нам так часто и в таких количествах.

Беатрис ухватилась за эти слова:

– Значит, вы все-таки иногда называете дядю Мориса «отцом»?

– Ну, наверное, – согласился он, тон у него был печальный. – В детстве я всегда его так называл. Я просто… После того как они меня отправили прочь…

– Вы обиделись на них и негодовали. Могу себе представить. Ведь Берлин был вашим домом.

– Вот именно, – на его губах промелькнула легкая улыбка.

– И насколько я поняла, вы не особо любили своих тетю и дядю, у которых жили здесь?

– Нет, – улыбка исчезла с его лица.

Грей не стал ничего объяснять, Беатрис стало его жалко, и она взяла нить разговора в свои руки:

– Я понимаю вас. Я уверена, что вы уже поняли из разговоров, и не только сегодняшнего, что мне было столько же лет, когда на дуэли погиб мой отец. В этом возрасте очень трудно терять родителей. И одного, и обоих, как в вашем случае.

Грей продолжал молчать. Было очевидно, что его рассказы о детстве в Берлине закончились.

– Но у меня были бабушка и дедушка, – продолжала Беатрис. – Я их обожала так, как вы обожали свою няню. Хотя, к сожалению, они так щедро не раздавали конфеты.

Казалось, что это замечание резко улучшило ему настроение.

– Ужасный недостаток для любого человека, занимающегося воспитанием детей, – заметил Грей и посмотрел на Беатрис уголком глаза. – А ваш брат? Он как относился к вашим бабушке и дедушке?

Беатрис пожала плечами:

– Хорошо относился, как я предполагаю. Но он с ними практически не жил. Джошуа на пять лет старше меня. Когда ему исполнилось шестнадцать, дедушка купил ему должность в Королевских ВМС, в морской пехоте, и отправил его в континентальную Европу.

– А вы лишились брата вскоре после смерти отца? Это произошло за очень короткое время? – спросил Грей с сочувствием в голосе.

– Да, все произошло очень быстро. – Беатрис внимательно посмотрела на него, пытаясь прочитать выражение его лица. – Но после того, как вы одним ударом потеряли всю свою семью, их заменили фактически чужие вам люди. У меня хотя бы были любившие меня бабушка и дедушка.

Грей кивнул и ускорил шаг.

– Где этот мост? Далеко еще до него? – спросил он.

Этот человек определенно умел переводить разговор на темы, которые интересуют его самого, и уходить от других. Может, все герцоги такие. Дядя Эрми никогда не говорил с ней ни о чем, кроме того, как ему нравится ее платье, как в нем ее грудь кажется больше, а попа меньше… Подобные интимные заявления всегда ее смущали.

Почему-то Беатрис не могла представить, чтобы Грейкурт произносил такие грубости. Хотя он мог быть назойливым, но это совсем другая форма грубости. Он не был вульгарным.

Они прошли еще несколько шагов в молчании, а потом Беатрис вдруг почувствовала, что у нее что-то не так с одним из сапожков. Она его чуть не потеряла. Беатрис нагнулась и увидела, что у нее разорвался шнурок.

– Черт побери! – закричала она.

Беатрис уже видела, что шнурок в одном месте протерся, и собиралась его заменить, но не успела.

Потом она поняла, что выругалась вслух, да еще и в присутствии герцога. Но вместо того, чтобы выразить неодобрение, он расхохотался.

– У вас очень живописный язык, мадам, – заметил Грей.

Она покраснела до корней волос.

– Вот что происходит, если проводить все свое время рядом с мужчинами, которые не следят за своим языком!

– Не с моим отчимом, надеюсь?

– Нет, с Джошуа и дядей Эрми. – Беатрис вздохнула. – Когда я в детстве произносила плохие слова, бабушка обычно хмурилась и говорила, что я непослушный дерзкий ребенок, как и мой отец. Он был таким же. Я на самом деле стараюсь следить за языком. Только у меня не всегда получается.

Грейкурт рассмеялся.

– А почему у вас не получилось в этот раз?

Беатрис показала на обувь:

– Шнурок разорвался.

– А, вот оно что, – произнес Грей, увидев, куда она показывает пальцем.

Беатрис в надежде посмотрела на него:

– Предполагаю, что запасных шнурков или какой-то веревочки в ваших вместительных карманах не найдется?

– К сожалению. Но у меня есть галстук.

– А какой от него толк?

– Я вам покажу.

Он отвел ее к стволу поваленного дуба, таща за собой собак. Там Грей вручил ей поводки, снял пальто и растелил его на огромном стволе, подкладкой кверху, затем начал развязывать галстук.

– Садитесь и снимайте сапожок с разорванным шнурком.

– Я смогу идти и с разорванным шнурком. Просто придется идти медленнее, – заметила Беатрис.

– Чушь. Вполне можете подвернуть лодыжку, если сапожок плохо зашнурован, в особенности на неровной поверхности, а тут в лесу все дорожки неровные.

Беатрис давно привыкла сама решать свои проблемы и справляться в самых сложных ситуациях. Было странно видеть, как о ней заботится мужчина.

– На самом деле не нужно пачкать ваши…

– Сядьте! – приказал он.

Все три собаки одновременно уселись на траву. На лице герцога отразилось такое удивление, что Беатрис расхохоталась. Его удивление доставило ей невероятное удовольствие и позабавило ее. Грей секунду приходил в себя, потом тоже рассмеялся. Собаки терпеливо сидели, ожидая следующей команды.

– Как я уже говорил, ваши собаки очень хорошо выдрессированы, – заметил Грей, прекратив смеяться.

– Это неудивительно. Я сама их дрессировала.

Грей моргнул и опять удивленно посмотрел на нее.

– Не нужно этому удивляться. У нас нет возможности нанимать для этого мужчину. Мистер Мактилли и так очень занят – он кормит собак и занимается разведением, все остальные егерские обязанности выполняет Джошуа. Так что я помогаю, как могу. – Беатрис почесала голову Гектору. – Эту троицу дрессировала я сама.

– Понятно, – кивнул Грей и указал рукой на поваленный ствол: – Пожалуйста, присядьте, будьте так любезны.

– Что? Вы прекратили отдавать мне команды, как собакам?

– Беатрис, пожалуйста, присядьте, – повторил он, на этот раз уже раздраженным тоном.

От этого ей только захотелось побольше его подразнить, но, тем не менее, она опустилась на его пальто, но успела перед этим сказать:

– Все, что пожелает ваша светлость!

– Следите за языком, дерзкая девчонка, или в один прекрасный день я вам все это припомню. А учитывая вашу непокорность, ваше нежелание слушаться, все это может для вас плохо кончиться.

– Мой характер вам не нравится? Да вы-то гораздо более непокорный и вообще никого не слушаете.

– Все верно.

Он опустился на одно колено, чтобы снять с нее сапожок, потом положил ее ногу в чулке на свое другое колено. Его рука задержалась на ее лодыжке немного дольше, чем нужно, а исходившее от пальцев тепло фактически прожгло чулок. Но на самом деле не могло пройти дольше секунды до того, как он убрал руку и сосредоточил внимание на расшнуровывании сапожка, который теперь держал обеими руками.

Положив ее ногу на свое колено, Грей просто вел себя как джентльмен, который не хотел, чтобы женщина испортила чулок, опустив его на усыпанную листьями землю. Беатрис не сомневалась в этом. Но во всем происходившем было что-то очень интимное – ее пятка лежала у него на бедре… На очень мускулистом бедре.

Но, казалось, Грей совсем не думает, что это неприлично и неподобающе, даже когда собаки стали подвывать, словно желая его укорить. Он просто стоял на одном колене перед ней и продолжал заниматься ее сапожком, шнуруя его остатками шнурка, и при этом почему-то развязал галстук. И его совершенно не беспокоило, что теперь открылась его шея и выемка под ней.

Эта шея очаровывала Беатрис. Ей хотелось протянуть руку и коснуться выступа на его гортани – кадык у него был внушительный. Или, возможно, коснуться ямочки у основания шеи. Она казалась такой притягательной и так прекрасно подходила для того, чтобы в ней поместились губы…

Беатрис заставила себя оторвать взгляд. Ей внезапно показалось, что в лесу стало жарко. Она приказала себе сосредоточить внимание на том, как Грей шнурует ее сапожок укороченным шнурком.

– Это не поможет. Оставшегося куска шнурка недостаточно, – сказала она.

– Знаю.

Он стащил галстук с шеи, что опять привлекло внимание Беатрис к обнаженной части мужского тела, и великолепного тела! Грей тем временем надел сапожок ей на ногу и начал плотно обвязывать галстук – нет, не слишком плотно – вокруг ее лодыжки, начиная с самого низа у ее ступни и поднимаясь вверх, до кожаного отворота, где он и завязал галстук узлом.

Боже праведный! Беатрис подняла глаза с сапожка на лицо Грея и покраснела, когда поняла, что он за ней наблюдает.

– Увидели что-то, что вам понравилось? – спросил Грей тихим хрипловатым голосом.

И, как обычно, когда ее застигали врасплох, она выпалила первое, что пришло в голову:

– А вы?

Она хотела, чтобы ее ответ прозвучал холодно и саркастически, но вместо этого он прозвучал как приглашение и тоже хрипловато. Даже она сама поняла, что этот вопрос, произнесенный грудным голосом, звучит как приглашение.

И Грей тоже это понял, услышал приглашение в ее голосе. Его глаза потемнели, потом опустились на ее губы.

– Да. Совершенно точно да.

Дьявольщина! Ей не следовало говорить ничего подобного. Что он о ней подумает? Что он…

Все мысли вылетели у нее из головы, когда Грей склонился вперед и прижал свои губы к ее губам.

Господи, спаси! Он же ее целует! Этот несносный герцог Грейкурт собственной персоной целует ее! И это не похоже ни на что, что она когда-либо испытывала, что она ожидала. Поцелуй оказался легким, осторожным, будто Грей ждал, что она его оттолкнет.

Но Беатрис не могла его оттолкнуть. Боже, что это были за ощущения! Его рот накрыл ее собственный, пробовал на вкус, проверял, будто хотел определить мягкость ее губ. Ощущения были головокружительными и не похожими ни на какие другие.

И кто мог знать, что поцелуй, которого на самом деле хочешь, может оказаться таким… дурманящим? Что от запаха одеколона с древесно-пряным ароматом ее сердце будет трепетать в груди? Его рука взяла ее за шею сзади, чтобы она не двигалась и не дергалась, и это не только не испугало Беатрис, но вызвало прилив желания, которое прокатилось по всему ее телу. Кто мог предположить, что ей захочется большего?

Беатрис пребывала в состоянии полутранса, собачьи поводки выскользнули у нее из пальцев, и рука оказалась свободной, чтобы опустить ее Грею на плечо, при этом она случайно сбила шляпу у него с головы. Казалось, он этого не заметил. Мужчина издал глубокий стон и немного потянул ее на себя, ее нога соскользнула с его колена. Затем его губы стали открывать ее собственные, а его язык проскользнул к ней в рот.

Это соединение губ, ртов и языков было потрясающим – незнакомым, немного необычным, но, тем не менее, вызывало наслаждение. Ее рука соскользнула ему на грудь, и Беатрис почувствовала под тканью рубашки, как бьется его сердце. Это сердцебиение под ее пальцами придало ей смелости, она поиграла своим языком с языком Грея и почувствовала жар, который разливался по ее телу. Этот большой пожар в ней зажег Грей!

Значит, вот что это такое. Вот какие ощущения испытывает женщина, когда ее целуют по-настоящему.

Внезапно Беатрис почувствовала, как что-то тянет ее за руку. Вначале она подумала, что это Грей, но потом ощутила другое движение – кто-то обнюхивал ей руку, и она наконец поняла, что происходит.

Собаки. Они ревновали, или заскучали, или хотели внимания.

Что бы там ни было, эти восхитительные минуты закончились. А судя по тому, как герцог от нее оторвался, бормоча проклятия себе под нос, закончились они навсегда.

Он встал, сделал шаг назад, провел пальцами по волосам.

– Простите меня, мисс Вулф. Это было очень невежливо с моей стороны. Обещаю, что этого больше никогда не повторится.

Он грозно возвышался над ней, и Беатрис смутилась. Он снова назвал ее “мисс Вулф” и вел себя так, будто поцелуй был ошибкой. Но по ощущениям он совсем не был ошибкой! Может, если бы она думала о нем как о прелюдии к чему-то другому, Беатрис поняла бы, что это было неразумно, но она думала об этом поцелуе как о восхитительном эксперименте, который доставил ей радость. И она не возражала бы против повторения.

Но очевидно, что повторения не будет.

Беатрис прикрикнула на собак, чтобы прекратили ссориться, подхватила их поводки и встала. Она поправила юбку и пыталась привести мысли в порядок, при этом стараясь, чтобы они не отразились у нее на лице.

– Я думала, что мы с вами договорились не извиняться друг перед другом, ваша светлость.

– За то, что мы говорим, а не за то, что мы делаем, – поправил он. – Я не тот человек, который обычно целует женщин, с которыми знаком всего два дня.

– Я понимаю, – кивнула Беатрис, в отчаянии пытаясь остановить поток оскорбительных слов, готовых сорваться с языка до того, как раны, которые Грей небрежно наносил ей, успели достичь ее сердца.

– Нет, я думаю, что вы не понимаете. Я никогда преднамеренно не пользуюсь случаем, не злоупотребляю своим положением, чтобы…

– Это было так ужасно? – рявкнула Беатрис, не в силах больше сдерживаться. – Я совершенно неспособна доставить удовольствие мужчине типа вас?

Грей моргнул, глядя на нее, потом выругался себе под нос.

– Это совсем не было ужасно, как раз наоборот. Вы значительно превзошли мои ожидания, поверьте мне.

Так. Эти слова, по крайней мере, немного ослабили тяжесть у нее в груди. Немного.

– Тогда почему вы извиняетесь? – спросила Беатрис, хотя не была уверена, что хочет знать ответ. – Не жалейте. О чем вам жалеть?

Он выдохнул.

– Я не имел на это права.

Внезапно ей в голову ударила мысль, показавшаяся ужасной, и Беатрис, конечно, тут же озвучила ее:

– Вы с кем-то помолвлены.

– Нет! Нет, ни с кем я не помолвлен.

Беатрис уставилась на Грея, пытаясь понять, почему он так себя ведет. Затем она заставила себя улыбнуться.

– Это был просто поцелуй, а не клятва в вечной любви, – объявила она. – Уверяю вас, я не ожидаю и никогда не буду ждать, что мужчина, обладающий таким богатством и занимающий такое высокое положение в обществе, снизойдет до женитьбы на дочери скандально погибшего на дуэли разгильдяя и повесы, нищей сестре егеря и сироте просто потому, что у нас имеются общие родственники.

– Мы не являемся родственниками, – проворчал Грей.

Ну, конечно, он на это указал, чтобы еще больше ее помучить.

– Кровными не являемся. Но у нас есть общие родственные связи, эти люди могут желать… они бы предпочли… – Боже, что она несет? – Я хочу сказать, что я не такая дура. Два дня назад я сказала вам во время ужина, что не хочу производить фурор в высшем обществе. Это правда. Я только надеюсь найти какого-нибудь викария или врача, которому требуется приличная, осмотрительная и осторожная жена.

Грей помрачнел.

– Вы кто угодно, но только не «осмотрительная и осторожная», – едко заметил он.

У нее кровь застыла в жилах. По какому праву этот человек злится на нее? Это он только что из кожи вон лез, пытаясь объяснить, что их поцелуй ничего не значит и он сам ничего не имел в виду, бросившись ее целовать.

Беатрис уже приготовилась высказать ему все, что думает, но, на ее счастье, собаки дернули поводки.

– Вы можете думать все, что хотите, – объявила Беатрис, тряхнув головой. Ей казалось, что она говорит беззаботно, а ее умению держаться можно только позавидовать. – Но, пожалуйста, думайте на ходу. Собаки застоялись, проявляют беспокойство, и я предполагаю, что вы все еще желаете посмотреть на мост. Так что если вы не хотите, чтобы мистер Мактилли забеспокоился о том, что со мной случилось, нам нужно идти.