Текст книги "Любовь красного цвета"

– Вот уж сюрприз! Никогда бы не подумала, что он настолько импульсивен. Мне он всегда казался человеком, который все планирует заранее, причем – очень тщательно.

Услышав это, Женевьева Хантер снова подняла взгляд. Роуленд мог бы поклясться, что она почувствовала возникшее в комнате напряжение. Впрочем, это было несложно – притихли даже собаки. Но если даже и так, это никак не отразилось на ней. Она взглянула на Макса, затем – на Роуленда и снова откинулась на подушки. Роуленд отметил, что такой отстраненный вид бывает обычно либо у людей, летящих в самолете, либо у тех, кто сидит в наушниках, слушая музыку и следя за мелодией, неслышной для всех остальных. Что за музыку, что за мелодию слушает она, задумался Роуленд, но затем собрался с мыслями и, решив, что должен как-то разрядить обстановку, сделал шаг вперед.

– Давай уж скажем правду, Макс, – проговорил он. Макс растерянно моргнул. – За всем этим стоит женщина, и именно из-за нее я заставил Макса пригласить меня к вам. Я скучал по тебе, Шарлотта. – С этими словами Роуленд поцеловал хозяйку дома в щеку и положил руку на то место, где раньше обозначалась ее талия. – Мы так давно не виделись, и я сказал Максу, что просто обязан увидеть тебя до того, как родится ребенок. Ты выглядишь просто великолепно! Он говорил тебе об этом?

– Я выгляжу толстой, – проворковала Шарлотта, зардевшись от удовольствия. – И не пытайся быть галантным. Я знаю, что похожа на гору.

– Ты просто красавица, – искренне сказал Роуленд. – И самое главное, что на сей раз наверняка родится девочка. Дочь. Мисс Макс.

– Уверен? – засмеялась Шарлотта. – Откуда ты можешь знать?

– У тебя – низкий живот. Верный признак того, что будет девчонка – так всегда говорила моя ирландская бабушка.

– Какая ерунда, Роуленд! Готова спорить, ты даже не помнишь свою ирландскую бабушку.

– Что ж, поглядим через пару месяцев.

Роуленд отпустил Шарлотту, огляделся и заметил Дэнни, смущенно спрятавшегося за стулом. Не сомневаясь, что кто-кто, а уж Дэнни наверняка поможет снять возникшую было неловкость, он протянул к нему руки, и мальчик с радостным воплем выскочил из своего убежища. Он прыгнул на колени к Роуленду и снова завопил, когда тот подбросил его высоко в воздух.

После этого, как и надеялся Роуленд, все встало на свои места. Собаки ожили и принялись оглушительно лаять, Шарлотта засуетилась вокруг стола, Макс начал подробно рассказывать о целом караван-сарае хиппи, из-за которого они никак не могли въехать в поселок, а старшие мальчики, услышав голоса отца и Роуленда, сломя голову кинулись вниз по лестнице со второго этажа, где до этого момента увлеченно играли. Эта спешка, надо признать, была вызвана не только их трогательно-преданным отношением к Роуленду, но и основанным на опыте знанием того, что он никогда не приезжает без подарков.

Посреди этой суеты Роуленд был представлен Женевьеве Хантер и пожал ее холодную тонкую руку. Низким голосом с сильно выраженным американским акцентом она произнесла какое-то вежливое и ничего не значащее приветствие. Роуленд, который знал, что она училась в Англии и имела мачеху-англичанку, был тем не менее удивлен такой сдержанностью. Вспоминая потом этот момент, он думал: а чего иного можно было ожидать? И отвечал сам себе: наверное, большей энергии, оживления, возможно, даже остроумия. Ведь те ее статьи, которые попадали к нему в руки, были пронизаны умом, а стиль отличался изрядной едкостью.

Сегодня же вместо всего этого он увидел в ней полное безразличие и усталость от всего на свете, которые она тщательно, но безуспешно пыталась скрыть. Один только взгляд холодных серых глаз, одно прикосновение этой тонкой руки – и, раньше, чем закончилось это рукопожатие, – Роуленд не сомневался – он снова перестал для нее существовать.

Он ни за что не признался бы в этом, но внутри себя испытывал разочарование и даже был немного встревожен. Что же касается Макса, тот не мучился подобными комплексами, поглощенный лишь мыслью о том, как бы получше обставить появление здесь Роуленда. Уже через двадцать минут после их приезда он совершенно успокоился и рысью кинулся на второй этаж, волоча друга за собой.

– Нам нужно помыться и переодеться, – крикнул он женщинам, втаскивая Роуленда в свою спальню и закрывая дверь. – Ну, как? – торжествующим тоном обратился он к Макгуайру. – Здорово сработано, правда? Женщин так просто обвести вокруг пальца!

– Ты полагаешь?

– Ну, разве что с Линдсей пришлось чуть-чуть повозиться, но у тебя это отлично получилось. Признаю, Роуленд, ты – специалист. Мне стоит у тебя поучиться. Какое хладнокровие! Даже не покраснел. Какое присутствие духа!

– Спасибо, Макс, это приходит с практикой.

– А Джини тебе понравилась?

– Послушай, Макс, как может человек понравиться, если ты обменялся с ним всего лишь рукопожатием и одной фразой?

Роуленд отвернулся и стал разглядывать фотографии, рядами висевшие на стенах: школьная команда по регби, крикетная команда… Затем – Оксфорд: Макс и он сам стоят возле их общего мотоцикла. Роуленд почувствовал укол ностальгии. Макс с обиженным видом уселся на край узкой кровати.

– Я предупреждал тебя, что она замкнута, непроста в общении. После того, как она вернулась из Боснии, каждое задание, которое ей поручают… В общем, если ты хочешь, чтобы она занялась делом Лазара, ты должен по-настоящему заинтересовать ее.

– Мы с тобой уже об этом говорили.

– Знаю, но не забывай, что в твоем распоряжении – всего два дня. Это великолепная тема, и статья может получиться блестящая. Джини вполне может заинтересоваться той ее частью, которая связана с наркотиками. Но, с другой стороны, за последние два месяца ей предлагали много отличных тем, а она бралась за них и безнадежно портила. Получалось что-то плоское и пресное – с ней явно что-то происходит. Я просто не могу узнать ее.

– Пусть даже так. – Роуленд склонился над очередной фотографией.

– Я все же считаю, что ты должен избрать окольный путь. Сначала завоюй ее доверие, постарайся ей понравиться. Я знаю Линдсей и предполагаю, что она наговорила про тебя Джини. Запомни: если ты захочешь просто-напросто использовать ее, считай, что твой план погиб.

Макс умолк, выжидающе глядя на Роуленда. Тот рассматривал снимок, на котором Макс был запечатлен во время игры в регби, и не ответил.

– Ты должен смотреть фактам в лицо, Роуленд. Не изменилось ли твое мнение теперь, после того, как ты ее увидел? Ты по-прежнему считаешь, что двух дней интенсивного обхаживания будет достаточно?

– По крайней мере, это не повредит.

– Ну, что ж, в таком случае желаю удачи. Я рассказывал тебе, сколько натерпелся, переманивая ее к себе в газету. Она и Линдсей работали тогда в «Ньюс» и мечтали любой ценой выбраться оттуда. В общем, с Линдсей все оказалось очень просто: она назвала свои условия, и мы обо всем договорились за ужином в «Тетушке Клер». Ты, кстати, там был?

– Нет.

– Стыдно признаться, но мы в тот вечер выпили целых две бутылки «Мерсо». Лучшего вина я не пил никогда в жизни. Короче говоря, все прошло замечательно. А вот с Джини, – он поморщился, – все было по-другому. Она выбирала между мной и «Таймс». Несколько месяцев.

– Ну, и что? Ты и сам так поступал в прошлом. Да все так делают!

– Знаю, но я этого просто не ожидал. По крайней мере – не от женщины с такой внешностью. Шарлотта считает, что ее лицо похоже на лик мадонны на картинах старых мастеров. – Роуленд хранил молчание. – А я убеждаю ее в том, что большинство мужчин смотрят на нее совершенно по-другому. Пойми, сам-то я счастлив в браке и все такое… Но ты, наверное, заметил, какой у нее рот! А фигура? По крайней мере, какая она была, покуда не отощала до такой степени! Короче, при взгляде на нее сравнение с мадонной приходит на ум мужчине в самую последнюю очередь.

– Да прекрати ты! – раздраженно отмахнулся от друга Роуленд. – Она – журналист. Прекрасный журналист. И давай ограничимся этим.

– Нет, не ограничимся, – с чувством ответил Макс, закуривая сигарету. – И дело не во мне, а в тебе. С каких это пор ты стал равнодушен к женщинам? У тебя же каждый день – новая.

– Однако это не распространяется на тех, с которыми я работаю. Кроме того, это вообще не твое дело, Макс.

Роуленд перешел от стены с фотографиями к окну и выглянул наружу.

– Ты – бабник, Роуленд, и знаменит этим, так что не корчь из себя святошу.

– Господи, за какие грехи ты заставляешь меня все это выслушивать! – Роуленд прижался лбом к холодному стеклу. – Смени пластинку, Макс.

Однако тот менять пластинку не собирался. Несколько секунд он сидел, молча попыхивая сигаретой, а потом с деланным безразличием осведомился:

– Кстати, что поделывает твоя последняя девушка? Француженка, кажется?

– Сильви? Понятия не имею. Я не видел ее уже много недель. – Роуленд сделал нетерпеливый жест. – К чему все это, Макс?

– Да просто спросил… Значит, между вами все кончено?

– Да, кончено.

– Окончательно и бесповоротно? Она даже не пишет тебе, не звонит?

– Между нами все кончено бесповоротно, однако это не помешало ей позвонить мне на прошлой неделе ровно тридцать два раза.

– Тридцать два раза? Впечатляюще!

– А может, тридцать три. Я забывчив.

Заметив лукавый блеск в глазах друга, Макс осмелился задать еще один вопрос:

– Все эти женщины, Роуленд…

– Ну?

– Не станешь возражать, если я задам тебе один вопрос?

– Спрашивай, а там посмотрим. Может, отвечу, может, нет.

– Я просто… Тут вот какая штука… Ты искренен с ними? То есть, ты сразу заявляешь, что им не стоит рассчитывать на что-то серьезное в отношениях с тобой? Ты говоришь им это?

Роуленд изумленно уставился на приятеля.

– Ничего себе! Такой вопрос может задать только женщина. А ну-ка, признавайся, это Шарлотта тебя надоумила поинтересоваться?

– Не виляй, Роуленд, отвечай прямо: да или нет? Мне надо это знать. Черт побери! Мы знакомы уже семнадцать лет, и каждый раз выжать из тебя хоть какую-то информацию – все равно, что из камня кровь выдавить. Конспиратор чертов!

– Ну, хорошо, ладно, дьявол тебя забери! – Рассерженно взмахнул руками Роуленд. – Да, я сразу ставлю все на свои места и сразу объявляю женщине, что ей не на что рассчитывать, а если она не понимает, произношу это по слогам и даже по буквам. В конце концов, это же современные женщины. По крайней мере они пытаются таковыми казаться и талдычат об этом, не переставая. К сожалению, проснувшись на следующее утро в моей постели, все они оказываются на редкость старомодными.

Макс при всей своей добродетельности ощутил легкий укол зависти, услышав это признание, давшееся Роуленду не без труда.

– В этом ты должен винить только себя, Роуленд. Чего иного можно ожидать, столь активно занимаясь подобным сексуальным атлетизмом? И при этом в отношениях с женщинами ты демонстрируешь удивительную наивность. Спроси у Шарлотты и…

– Я не намерен ни о чем спрашивать ни Шарлотту, ни кого-либо другого. Достаточно и того, что ты разглагольствуешь наподобие старой благочестивой тетушки.

С этими словами Роуленд двинулся к двери.

– Ведя себя подобным образом, ты сам провоцируешь женщин, – не унимался Макс, стремясь оставить за собой последнее слово. – Женщины противоречивы, и чем недоступнее мужчина, тем сильнее им хочется его захомутать. По крайней мере, так говорит Шарлотта.

– Послушай, – повернулся к нему Роуленд, – я по крайней мере честен в своей личной жизни. Я принимаю все меры предосторожности, чтобы не ранить чужие чувства, а если подобное и случается, то крайне редко. – Он раздраженно пожал плечами. – И вообще, что я, по-твоему, должен делать – вести монашеский образ жизни?

– Ты можешь жениться на одной из них, – предложил Макс, с трудом удерживаясь, чтобы не улыбнуться. – Это отпугнуло бы всех остальных.

– Ну, ладно, Макс, с меня довольно! Иди, почитай какой-нибудь женский журнал. Для тебя в твоем теперешнем настроении это будет самое подходящее чтиво. – Вот еще что, – сказал он. – Хотел спросить тебя раньше, да забыл. По поводу Женевьевы Хантер…

– Что именно?

– Почему ты так не хотел посылать ее в Боснию? В конце концов, ее рекомендовал Ламартин, который и раньше с ней работал. Может, были какие-то проблемы, о которых ты не захотел мне рассказывать?

Макс ожидал этого вопроса и все же замешкался. Он снял очки, затем снова надел их. Роуленд знал: это верный признак того, что Макс начинает юлить. Он сел на кровать.

– Значит, я не ошибся, есть что-то такое, о чем я не знаю. Что же это, Макс?

– Видишь ли… Они живут вместе, Роуленд.

В комнате повисла тишина. Макс закурил еще одну сигарету.

– Тебе об этом было неизвестно?

– Сам же знаешь, что нет. А ты старательно держал меня в неведении.

– Да, потому что я тебя слишком хорошо знаю, Роуленд, и не сомневался, что ты обязательно сделаешь ложные выводы. Даже будучи отъявленным бабником, ты иногда бываешь пуританином. Тебе надо лечиться, Роуленд, никто в отличие от тебя не умеет так решительно отделять личную жизнь от работы. Кроме того, я полагал, что ты уже обо всем догадался. Об этом судачили на каждом углу.

– Я не слушаю сплетен.

– А я слушаю, причем с жадностью. Так или иначе, они не пытались делать тайны из своих отношений, да и с какой стати? Ламартин развелся уже четыре года назад, а с Джини они сошлись не больше года назад. Но именно это меня и смущало: практически муж и жена вместе работают в зоне военного конфликта. А ведь у нее, в отличие от Паскаля, подобного опыта раньше не было. Не очень-то хорошо, верно?

– Да уж, чего хорошего! – Роуленд поднялся и несколько раз прошелся по тесной комнатке. – Но, с другой стороны, – снова заговорил он, тщательно выбирая слова, – это была азартная игра, и она закончилась выигрышем. Они вдвоем блестяще освещали события в Боснии. Она подписала контракт на шесть публикаций и сделала их, причем так, что лучше вряд ли возможно. Что бы ни думал Ламартин поначалу, его вера в ее способности оправдалась. Ты принял верное решение.

– Да, и не жалею об этом. Но… – Макс вновь замешкался. – Ламартин не оставил мне выбора. Ты должен взглянуть на все эти вещи в едином контексте. Ламартин сейчас – лучший военный фотокорреспондент в мире, согласен? По крайней мере, равных ему на всем свете отыщется два-три человека. Он работал везде: в Индокитае, в Африке, в Афганистане, на Ближнем Востоке. Однако затем он отдалился от этой темы и в течение последних трех лет являлся самым настоящим папараццо[9]9
  Пренебрежительное определение журналиста, который охотится за дешевыми сенсациями.


[Закрыть] – другого слова не подберешь. Теперь – уж Бог знает, почему – он решил с этим покончить. Я, честно говоря, у него не интересовался, но поговаривали, что виной тому были огромные расходы, связанные с разводом, и непомерные требования со стороны его не очень-то приятной бывшей жены. Короче говоря, как только стало известно, что он решил вернуться к военной фотожурналистике и отправляется в Боснию, редакторы газет начали на него форменную охоту. Я сам страстно желал заполучить Паскаля вместе с его снимками. Мне это удалось, но – с условием того, что я отправлю туда и Джини.

Роуленд молча слушал эту исповедь. Макс торопливо продолжал:

– Я понимаю, что ты можешь обо мне подумать, но… Ламартин пришел ко мне и сказал, что готов работать на нас только в том случае, если она поедет с ним. Причем – никаких оговорок и условий. Джини об этом разговоре ничего не знала, и Ламартин взял с меня торжественную клятву, что я никогда и ни при каких обстоятельствах не должен ей об этом говорить. В противном случае она устроила бы ему ад еще при этой жизни.

Роуленд по-прежнему молчал. Не в силах угадать, о чем он думает, Макс тяжело вздохнул.

– Я хочу, чтобы у тебя не было сомнений: она не заставляла его делать это, хотя откуда мне знать! Впрочем, Ламартин – не лгун и ни за что не позволил бы использовать себя таким образом. Да и она ни под каким видом не стала бы его использовать, Роуленд. У Джини есть свои недостатки, и ты узнаешь о них, когда вы будете работать вместе, однако беспринципность не входит в их число.

Роуленд и на сей раз не произнес ни слова. Макс развел руками:

– Вот, собственно, и все. Если бы Ламартин не приставил мне пистолет ко лбу, я бы, конечно, не отправил ее в Боснию. Во-первых, она все-таки женщина, во-вторых, хотя и раскручивала до этого довольно крутые темы, но на войне никогда не была, и в-третьих, они, можно считать, женаты. Но, повторяю, он не оставил мне выбора. Он так уговаривал меня относительно Джини…

– Он умеет убеждать? – быстро бросил Роуленд.

– О да, еще как! Он нравится мне, я восхищаюсь им и уважаю его мнение. Когда ты встретишься с ним, ты со мной согласишься. Конечно же, он знал, как ей хотелось туда поехать. Да, он повел себя, как влюбленный мужчина и как партизан – он сам признал это. Но вместе с тем убедил меня в том, что его чувства к Джини не влияют на его мнение о ней, как о профессионале. Я поверил в это. – Макс вздохнул. – Признаюсь, я был тронут и капитулировал. И, как ты сам сказал, вера Ламартина в Джини полностью оправдалась.

В спальне снова повисла тишина. Роуленд продолжал молчать. Макс с любопытством взглянул на друга. Обычно собеседникам Роуленда не приходилось дожидаться, чтобы тот высказал свое мнение. Теперь же, с того самого момента, когда мужчины вошли в эту спальню, он выглядел каким-то рассеянным, и это настораживало Макса. Роуленд принадлежал к тем немногим его коллегам, которыми Макс искренне восхищался и уважение которых высоко ценил, и теперешняя его нерешительность удивляла Макса. Правда, одним из недостатков Роуленда, как считал Макс, являлось отсутствие гибкости и неспособность к компромиссам. Может, все дело в этом? При мысли о том, что и у его одаренного друга имеется ахиллесова пята, к Максу вновь вернулось чувство юмора.

– Само собой разумеется, – снова заговорил он, видя, что Роуленд направляется к двери, – принимать подобные решения не просто.

– Да уж, – последовал сухой ответ, и Макс снова почувствовал растерянность.

– Впоследствии мне приходилось жалеть о своем решении – раз или два. Не с профессиональной точки зрения, а с человеческой, так сказать. Я думал, что и Ламартин, вполне возможно, не раз пожалел о своих требованиях.

– Что заставляет тебя так думать?

– Это – не более, чем предчувствие. – Макс сделал многозначительное лицо. – Ведь она вернулась уже два месяца назад, а Ламартин – все еще там, и никто не знает, когда он вернется. Война, стресс – все это, вместе взятое… Ее болезнь, то, как она сейчас выглядит, несколько намеков, которые обронила Линдсей… Я предположил, что они, возможно, поссорились или даже разошлись, хотя сама Джини ни о чем таком, разумеется, не говорила. – Он покачал головой. – Если бы это случилось, я чувствовал бы, что часть вины лежит и на мне. Хотя подобным чувствам свойственно гаснуть.

Такое могло бы случиться и само по себе. – Макс почувствовал, что начинает выгораживать самого себя, и умолк.

– Твоей вины тут нет, – внезапно оживившись, сказал Роуленд, наградив Макса теплой улыбкой. – Это их проблемы, а не твои, Макс, и ты это понимаешь. А теперь… – Он открыл дверь. – В котором часу придут эти люди? В половине восьмого? Тогда я успею залезть под душ.

Он вышел из спальни и двинулся по коридору. Шарлотта снизу окликнула мужа, но тот вернулся в свою спальню. Он смотрел на фотографию, на которой он и Роуленд запечатлены рядом с мотоциклом, подарившим им в свое время столько радости. Роуленд овладел всеми секретами вождения уже через месяц после покупки мотоцикла. Его никто не мог превзойти в этом искусстве. Максу это так и не удалось.

Ему хотелось бы знать мнение Роуленда о сделке с Ламартином. «Ладно, – решил Макс, – вернемся к этому разговору в эти дни – время у нас есть». Однако сделать это ему так и не удалось, поскольку события приобрели совершенно неожиданный для всех оборот.

* * *

Линдсей сидела внизу, около камина, и задумчиво смотрела на огонь. В этот момент в гостиную влетел Дэнни с листком бумаги в руках.

– Где Роуленд? – спросил он.

– Наверное, наверху, Дэнни. Они с папой пошли помыться и переодеться.

– Смотри! – Малыш протянул ей рисунок. – Собака. Я нарисовал ее для Роуленда.

– Чудесная собака, Дэнни! Мне очень нравится.

– Ноги, правда, короткие, – самокритично заметил юный художник, взирая на результат собственных трудов.

– Это нормально. У многих собак на самом деле короткие ноги.

– А может, это и не собака вовсе, а ёж, – хитро предположил Дэнни, переворачивая рисунок. – Я люблю ежей. Мне они больше всего нравятся.

– Правильно, Дэнни. Это, может быть, ёж, а может – собака. А может, это вообще – ёжебака.

Дэнни это показалось чрезвычайно смешным. От смеха он повалился на спину и принялся дрыгать ногами в воздухе. Как легко разговаривать с детьми, подумала Линдсей. Им по душе даже такие шутки. Однако в тот же момент в голову ей пришла другая мысль. Она вспомнила про пирожное с буквой Р.

– Послушай, Дэнни, ты знал, что Роуленд приедет? – спросила она, испытывая угрызения совести из-за того, что использует ребенка.

– Конечно, мама сказала об этом за завтраком. Сначала она сказала, что у нее есть для меня какой-то приятный секрет и она откроет его, если я съем яичницу. Я съел все-все, даже этот противный белок. Вот она мне и сказала…

Глаза Дэнни округлились, и он покраснел.

– Но ведь теперь это уже не секрет? – прошептал мальчуган. – Ведь он уже здесь. Привез мне лучевое ружье и съел свое пирожное.

– Нет, Дэнни, теперь это уже не секрет, – ответила Линдсей, целуя малыша. – К тому же я никому не скажу ни слова.

– Обещаешь?

– Обещаю. Рот – на замке. Честное слово!

Дэнни это пришлось по вкусу. Он несколько раз изобразил, будто застегивает губы на «молнию», а затем потопал по лестнице на второй этаж. Линдсей осталась и продолжала смотреть в огонь. «Вот ведь дрянь! – думала она. – Разговаривал со мной сегодня днем, и все это время втихомолку хихикал в рукав. Лживый, двуличный мерзавец! Как давно он это задумал? Для чего?»

Шарлотта просунула голову в дверь. Лицо ее порозовело, казалось, она чем-то взволнована.

– А, вот ты где. Я подумала… Пойду наверх, поболтаю с Максом и переоденусь. Джини отправилась в свою комнату почитать. Остальные выпивохи прибудут примерно в семь тридцать, но останутся только на час. Потом – поужинаем. Я приготовила громадный пирог с ливером, надеюсь, он не подгорел. Кстати, у вас с Джини и Роулендом – крайняя ванная. Так что если хочешь под душ…

– Очень хочу.

– …Выгони оттуда Роуленда. Не позволяй, чтобы он истратил всю горячую воду. И не обращай внимания на мальчишек. Роуленд привез им какие-то игрушечные лучевые ружья, и теперь наверху творится что-то вроде третьей мировой войны.

Голова Шарлотты исчезла, и Линдсей пошла на второй этаж. Из детской доносились звуки побоища, дверь в комнату Джини была закрыта. Ванная также была заперта. Шипение и бормотание старых водопроводных труб указывало на наличие там Роуленда. Какого черта он там делает – принимает душ или наполняет плавательный бассейн! И неужели, находясь в ванной, обязательно свистеть! Линдсей бросила на запертую дверь яростный взгляд и пошла в отведенную ей комнату.

Разобрав сумку, она оглядела привезенные ею вещи. Сегодня вечером она собралась надеть довольно обыденное платье – только потому, что из всего ее гардероба оно одно оказалось чистым и немятым. Однако сейчас, глядя на него, Линдсей почувствовала отвращение к этой блеклой тряпке. Ей захотелось влезть в свою знаменитую юбку от Донны Каран – изумительно короткую юбку из мягкой кожи, которая демонстрировала всему миру, что Линдсей обладает прекрасными стройными ногами. Проклиная недостаточное внимание, которое англичане уделяют ванным комнатам, она схватила сумку с банными принадлежностями и направилась к двери. Наверняка ванная уже свободна. Не может же Роуленд провести в ней остаток жизни!

Теперь художественный свист уступил место оперным ариям. Роуленд смачно, но фальшиво распевал «La Donna е mobile» Наконец Линдсей услышала, как хлопнула дверь ванной. Досчитав до десяти, она вышла в коридор и нос к носу столкнулась с полуобнаженным Роулендом. Почти двухметровая глыба, сплошь состоящая из загорелых мускулов, перегородила ей дорогу. Вода капала с мокрых черных волос Роуленда на его могучие плечи и стекала по широченной груди. Вся его одежда состояла из белого полотенца, закрученного вокруг бедер.

– Так и будешь разгуливать здесь наподобие Тарзана? – фыркнула она, пытаясь не глядеть на его бицепсы и узкие бедра.

– Поскольку я приехал сюда прямиком с работы, у меня нет иного выбора, – ответил мужчина, бросив на Линдсей вызывающий взгляд.

– Но ты же полуголый.

– Тебя не устраивает это полотенце? В таком случае я могу его снять.

Руки Роуленда потянулись к талии. Из комнаты мальчиков донесся новый шквал ружейного огня. Линдсей позорно бежала с поля битвы. Она нырнула в ванную, с грохотом захлопнула дверь и закрыла ее на задвижку, оказавшись в густом облаке пара. Ругаясь на чем свет стоит, она попыталась сделать несколько шагов вслепую, но затем остановилась. У Роуленда хватило совести помыть после себя ванну, но, как после любого мужчины, ванная была залита водой, а полотенце валялось на полу бесформенной горкой.

Линдсей уселась на чугунное чудовище, какое являла собой ванна. В воздухе приятно пахло туалетной водой Роуленда, и от этого запаха Линдсей почувствовала злость, грусть и одновременно слабость.