Текст книги "Без ума от виконта"

– Эдмунд. – Моттон с любопытством окинул взглядом кабинет. Он не увидел обезьянку тети Уинифред, но, возможно, зверек спрятался за шторами. – А где же он, Эдмунд?

– Наверху, у меня в комнате. Бедняжка ужасно устал от дороги.

– А, понятно. – Скверно, что треклятая обезьяна не может долго остаться усталой. Его дом и так уже превратился в чертов зоосад благодаря коту Корделии, двум карликовым пуделям Доротеи и борзой Луизы. Прибавление попугая и обезьяны – это уже сверх того, что мог бы вытерпеть любой нормальный мужчина. – Думаю, вы тоже порядком устали. Не пора ли вам лечь в постель?

– Нет. – Уинифред уселась на один из его вращающихся стульев. Тео устроился на спинке стула и уставился на Моттона.

У него упало сердце. Так хотелось пропустить стаканчик бренди, но ведь пришлось бы предложить угощение Уинифред, а тогда кто знает, сколько времени она еще проторчит здесь. Может, если он останется стоять, она быстрее сообразит.

Она пришла в соображение немедленно.

– Тебе пора жениться, Эдмунд.

Он сел и налил себе большой стакан бренди. К дьяволу хорошие манеры!

– Жениться? – Он откашлялся. – О, это еще успеется. Мне только недавно исполнилось тридцать.

– Тебе уже тридцать три года, скоро будет тридцать четыре.

– Это не так уж много.

– Вполне достаточно, если ты обратишься к своей истории.

Он сделал еще глоток бренди. Что, дьявол побери, имеет в виду тетя Уинифред? Он считал, что в течение достаточно долгого времени был весьма осмотрительным в своих любовных связях.

– К моей истории?

– Ну хорошо, как видно, мне надо обратиться к истории семьи. Отец твоего отца не назначал наследника, пока у него не родился шестой ребенок. А твой отец поторопился назначить тебя, у него был только один ребенок… впрочем, никто и не думал, что он хотел еще детей.

– Тетя Уинифред!

Моттон потер лоб. Он вовсе не собирался, даже думать об этом не желал, обсуждать супружеские отношения своих покойных родителей или отсутствие оных.

Недовольно хмыкнув, тетя Уинифред заявила:

– Так вот, суть дела в том, что мы не можем терять время.

Моттон внезапно испытал приступ ужаса, представив себе, что его тетка… все его тетки подглядывают за ним в его первую брачную ночь.

– Я целиком и полностью в состоянии решить эту проблему сам – во всех ее аспектах. – Он посмотрел тетке прямо в глаза и проговорил медленно и отчетливо: – Я не нуждаюсь в вашей помощи.

– Ты нуждаешься именно в моей помощи. Лучше в моей, чем в помощи Гертруды. Она уже выбрала для тебя мисс Элдерберри.

– Олденберри, тетя. Фамилия этой девушки Олденберри.

– Ладно, пусть будет Олденберри. Ей двадцать шесть лет, а выглядит она на все сорок шесть. Тощая, а грудь – ну просто говорить не о чем.

– Тетя, прошу вас… Вы меня вгоняете в краску.

Он снова глотнул бренди. Джорджиана – Джордж, как ее все именовали, – была до жалости худой и угловатой. И строгой до крайности. Он ни разу не видел, чтобы она улыбнулась, не говоря уже о смехе. Как Гертруда могла подумать, что это подходящая для него невеста?

Очень просто. У мисс Олденберри шесть братьев.

– Фу, я уверена, что потребуется куда большее, чем эти самые обыкновенные слова, чтобы вогнать тебя в краску. – Она побарабанила кончиками пальцев по краю его письменного стола. – Можешь быть уверен, я поставила Гертруду на место. Мужчины любят груди, сказала я ей, и чем они больше, тем лучше.

Он обхватил руками голову.

– Тетя!

– Сиськи первый сорт, это тебе нужно, малый! Большие сиськи. Две…

– Тео! – вскрикнули в один голос Моттон и тетя Уинифред.

Тео опустил голову.

– Просто немного забавно, малый.

– Тетя, у вас, случайно, нет платка, чтобы мы могли накинуть его на голову этой птице и отнести ее спать?

– Нет. Не будь смешным. – Она сверкнула глазами на Тео. – Я посажу вас в карцер, сэр, если вы не будете хорошо себя вести. Отправляйтесь ко мне в комнату и запомните мои слова!

Тео спрятал голову между крыльями и пошел прочь, тете и племяннику только и видна была сгорбленная, взлохмаченная спина птицы. Как видно, попугай был сильно напуган.

Тетя Уинифред кивнула и, снова постучав пальцами по столу, обратилась к Моттону:

– Ну а теперь насчет твоей женитьбы…

– Тетя Уинифред! – Он попробовал посмотреть на нее так же грозно, как она только что смотрела на Тео. – Я уже сказал, что не нуждаюсь в вашей помощи. Я на самом деле не желаю ее, мало того, я оскорблен…

Однако напугать тетю Уинифред было не так просто, как Тео. Она подняла руку, призывая Моттона замолчать. Ей было больше семидесяти лет, но возраст не ослабил ее волю.

– Само собой, ты не нуждаешься в моей помощи в том, что касается произведения на свет наследника. А нуждаешься ты в том, чтобы кто-то дал тебе хорошего пинка и тем самым направил к алтарю. О такой вот помощи я здесь и толкую.

Глава 3

Благодарение Богу! Дверь за тетей Уинифред и Тео надежно закрылась. Моттон с шумом выдохнул воздух и налил себе третий стаканчик бренди. Этот он мог теперь осушить в блаженном одиночестве.

Его тетушка провела последние двадцать минут до ухода из кабинета, поименно называя каждую из девиц, достойных, по ее мнению, быть включенными в список брачного месяца марта. Моттону казалось, что она ни за что не уйдет.

Он отпил глоток бренди и подержал его, не глотая, во рту, чтобы как можно полнее ощутить букет напитка. Чего ради она прикатила в город на этот сезон? До сих пор она не обращала особого внимания на его холостяцкое положение, ограничиваясь достаточно редкими и случайными замечаниями на этот счет. С чего это вдруг она является на порог его кабинета со списком потенциальных жен в руке?

Моттон проглотил бренди. Ответ на этот вопрос стал ему ясен. Она здесь потому, что он находится в окружении других своих теток. Она же уехала вместе со своей приятельницей леди Уордем в имение барона Доусона, где праздновали крещение второго ребенка барона. Уинифред почитала себя как бы почетной бабушкой младенца, поскольку споспешествовала заключению брака между бароном и его супругой – в девичестве леди Грэйс Белмонт. Но как только до нее дошел слух, что все остальные тетки в Лондоне, она тотчас твердо решила, что не может доверить выполнение столь важной задачи, как избрание следующей виконтессы Моттон, своим сестрам.

Однако было бы чертовски приятно, если бы они все предоставили это дело ему самому.

Он откинулся на спинку стула и усмехнулся. Господи, стоило взглянуть на лицо Уильямса в тот день, когда дворецкий провозглашал появление всех тетушек – минус тетя Уинифред – в этой вот самой комнате. Ужас, настоящий ужас ощутил Моттон, когда узрел их стоящими позади Уильямса. Моттон был уверен, что его домоправитель пытался отвести всех леди в одну из гостиных, однако они ничего подобного не пожелали. Они, наверное, заподозрили – и возможно, не зря, – что их любимый племянник удерет через черный ход.

Тетя Гертруда, самая старшая, ей исполнилось семьдесят шесть лет, не стала дожидаться, пока бедный парень произнесет ее имя. Она оттерла его в сторонку и заговорила сама:

– Боже милосердный, вы бы помолчали, любезный. Я вытирала со своего плеча отрыжку вашего хозяина, когда ему было всего несколько дней от роду. Не думаю, что вам следует объявлять обо мне.

Корделия, Доротея и Луиза произнесли каждая нечто не слишком внятное, похожее на согласие. Хорошо хоть, что они оставили своих домашних любимцев в карете и Моттону не пришлось выслушивать еще и эту какофонию. Тетки последовали за Гертрудой в кабинет, словно кучка разозленных гусынь. Уильямс бросил на хозяина робкий, сочувственный взгляд и удалился.

Моттон остался как в ловушке, здесь, за своим письменным столом. Он не был настолько бесцеремонным, чтобы взять и выйти из комнаты в присутствии женщин. Хм, бесцеремонным? Точнее было бы сказать, настолько храбрым.

Он, разумеется, встал, как только увидел их всех воочию. Он уже слышал ранее замечание о детской отрыжке и очень надеялся, что в дальнейшем разговоре Гертруда обойдется без упоминания о других неаппетитных подробностях из времен его детства.

– Тетя Гертруда… о, и тетя Корделия, тетя Доротея, тетя Луиза, какой приятный сюрприз! Вы приехали в Лондон по случаю сезона? – заговорил он.

– Мы, разумеется, приехали в Лондон не ради того, чтобы поправить здоровье. – Гертруда кашлянула и полыхнула на племянника глазами. – Как кто-то может выносить жизнь в этом грязном месте, это выше моего понимания. Клянусь, я в каждый свой приезд считаю, что грязнее этот город стать уже не может, но я неизменно ошибаюсь. Как ты можешь выносить такое?

– Лишь в результате полного напряжения душевных сил. Копоть и неумолчный шум отнюдь не то, к чему вы привыкли. Я полагаю, что вы поспешите вернуться в деревню.

Доротея рассмеялась и сказала:

– Славно, что ты так заботишься о нас, Эдмунд. Но мы приехали не для того, чтобы любоваться видами, и ты это понимаешь.

– И не для того, чтобы посетить все балы, приемы и прочие фривольные увеселения, – подхватила Луиза с такой гримасой, словно по неосторожности разжевала ломтик особо кислого лимона.

– А, вот оно что. В таком случае зачем вы приехали в Лондон, дорогие леди?

Моттон знал ответ, но все-таки надеялся, что ошибается.

Он не ошибся.

– Разумеется, затем, чтобы найти тебе жену. – Гертруда наморщила лоб. – Ты ведь от природы не такой уж бестолковый, Эдмунд. Должно быть, вся эта грязь и копоть засорили тебе мозги.

Он попробовал рассмеяться, но увы… Как-то внезапно он осознал, как чувствует себя лиса, загнанная собаками. Смерть или брак, третьего не дано, других выходов не имеется.

– А я и не знал, что мне нужна жена.

Колоссальной глупостью было сказать такое – он это понял в ту же секунду, как слова сорвались у него с языка.

Гертруда фыркнула; Корделия хихикнула; Доротея расхохоталась; Луиза молча округлила глаза.

– Тебе нужен наследник, Эдмунд. – Гертруда говорила так медленно, словно обращалась к полному тупице. – И потому, разумеется, тебе нужна жена.

– Но я не нуждаюсь в наследнике. Не теперь. Не в этом году. – Он глубоко вздохнул. Он взрослый мужчина. Тетки не могут насильно загнать его в ловушку к священнику. – У меня много времени для решения этой проблемы.

– Ты в этом уверен? – сказала Луиза. – Ты, например, можешь выйти на улицу сегодня вечером, а тебя переедет чья-нибудь карета.

– Спасибо за предостережение, тетя Луиза, но я уже давно научился передвигаться по лондонским улицам и переулкам.

– Это вопрос времени, ведь лондонское уличное движение ужасно.

– Ладно, оставим в стороне зловещие предположения, – сказала Гертруда, – но ты больше не можешь вести беззаботный образ жизни. Тебе уже за тридцать.

Она устремила на него строгий взгляд – недурной прием, если бы только Моттон не был ростом на полфута выше Гертруды.

– А…

– Тебе уже тридцать три, Эдмунд, – напомнила Луиза.

– Точно. – Гертруда подкрепила это слово кивком. – Мы дали тебе три лишних года. Я-то хотела обсудить этот вопрос в день твоего тридцатилетия, но Уинифред убедила меня подождать.

Благодарение Богу за эту малую подачку.

– А где же Уинифред? – спросил Моттон, от всей души желая переменить тему разговора.

Тетя Гертруда посмотрела на него и сказала:

– Куда-то уехала, кажется. Однако вернемся к твоей женитьбе.

– Тетя Гертруда, я не желаю обсуждать вопрос о моем браке.

– Ты обязан его обсудить. Нельзя терять время понапрасну.

– Гертруда совершенно права, Эдмунд. – Корделия положила руку ему на предплечье. – Ты же знаешь, что твоему деду двенадцать с лишним лет пришлось дожидаться рождения наследника. А твой отец, которому посчастливилось достаточно быстро обзавестись тобой, не имел других сыновей.

Гертруда снова недовольно фыркнула и пояснила:

– В том, почему так вышло, нет никакого секрета. Я никогда не могла понять, почему он женился на Доркас. Она являла собой воплощенную слабость.

Луиза рассмеялась и сказала:

– Ну уж, яснее ясного, почему он женился на ней. У него просто не было иного выхода. Его в буквальном смысле слова застали со спущенными штанами. И дело обернулось так, что Доркас забеременела Эдмундом.

– Она была очень красивой, – заметила Корделия.

– На вкус тех, кому нравятся китайские фарфоровые куколки. – По тону голоса Луизы, которая сделала такое уточнение, было ясно, что ей они не по вкусу.

Да уж, подумалось Моттону, и он тряхнул головой, чтобы избавиться от мыслей о приезде теток, об отце и о матери. Он сделал еще глоток бренди. Что касается брака его родителей, то он был явно заключен не на небесах, а в аду. Его отца насильно загнали к церковному алтарю, точно так же, как его тетушки, очевидно, решили проделать с ним самим.

Будь он проклят, если допустит, чтобы его заманили в ту же ловушку, что и отца, хотя отчасти то была оплошность его излишне блудливого папы. Если бы тот не был вечно управляем своей плотью…

Моттон снова глотнул бренди. Совсем недавно в кабинете Уидмора его собственный фаллос был весьма настойчивым. Он не причинил мисс Паркер-Рот обычного в таких случаях повреждения, но если бы о том зашла речь, девушка оказалась бы к тому столь же склонной, как и он.

Разумеется, она не должна рассказать Уинифред о том, что происходило, ведь то была лишь пустая угроза.

Будь оно все проклято, себе он не желал такого брака, как у его родителей. Скорее предпочел бы вернуть свой титул короне. Папа жил в городе, попивал и погуливал со шлюхами; мама прозябала в деревне, леча шарлатанскими пилюлями и зельями свои воображаемые недуги. Когда Моттону было шестнадцать лет, отец его скончался от апоплексического удара в постели своей очередной любовницы, а позже мама приняла слишком большую дозу настойки опия, чтобы навсегда покончить со своими болезнями, настоящими и воображаемыми. Нет, он не намерен участвовать в такого рода брачном союзе.

Он провел пальцами по волосам. Чего ради он взял с собой рисунок какого-то непонятного соседа? Черт побери, когда Уинифред устно составляла список всех молодых леди высшего общества, он думал только о мисс Паркер-Рот, но как-то мимоходом, небрежно, и Моттон вынужден был прикусить язык, чтобы не повторить такую оплошность.

Неужели он совсем спятил? Это было бы равносильно тому, что помахать красным флажком перед самой мордой быка.

Он чересчур много времени пробыл в высшем свете и потому начал вести себя в несоответствии со своим характером. А именно: он согласился со смехотворным требованием лорда Ардли и в результате воспылал страстью к респектабельной молодой леди. Это, пожалуй, все равно что начать заблаговременно подыскивать комфортабельную палату в Бедламе. Ему надо удирать прочь от увеселений сезона. Надо бы…

Нет, не надо. На этот раз он не мог исчезнуть из бальных залов высшего света, как делал это в прошлом. Имеются тетушки, с которыми следует договориться, однако гораздо важнее то, что имеется мисс Паркер-Рот. Она так беззаветно сосредоточилась на истории с мисс Барнетт, что сама может по неосторожности попасть в беду, если кто-то не возьмет поводья в свои руки. А поскольку он, Моттон, единственный, кто в курсе дела, ответственность падает на него.

И мысль об этом не так чтобы уж очень приятна.

Надо бы поговорить со Стивеном, свалить на него всю эту треклятую мешанину. Мисс Паркер-Рот в конце концов его сестра, он несет за нее ответственность во время отсутствия отца или Джона. Однако Стивен уже день или два как уехал в одну из своих экспедиций в поисках новых растений, на этот раз в Исландию. Вроде бы не столь уж подходящее место для такого рода поисков, но не Моттону о том судить: он не отличит рододендрон от брюквы.

Во всяком случае, все необходимые договоренности были достигнуты уже несколько месяцев назад, до того как Джону пришла в голову дурацкая мысль посетить домашний праздник барона Тинуэйта. Стивен не мог откладывать свой отъезд. Предполагалось, что Джон скоро вернется в Лондон, но не к тому времени, когда он мог бы уберечь мисс Паркер-Рот от неприятностей. Не похоже, что матери удалось бы толком уследить за чересчур предприимчивой дочерью.

Как бы там ни было, все это отнюдь не женское дело. Ардли находился в полном отчаянии, а тут еще это нелепое нападение в саду.

Моттон, нахмурив брови, посмотрел на бренди в стаканчике. Он на собственном опыте убедился, что наибольшую опасность являют собой дилетанты… Они ведут себя нелепо, и в результате непременно кто-то страдает.

Он не хотел, чтобы пострадала мисс Паркер-Рот. У него нет иного выхода – он должен предложить ей свой план. Это ему отнюдь не улыбалось. Барышня, несомненно, упряма, самоуверенна, непослушна и к тому же вспыльчива.

Он откинулся на спинку стула. Как вышло, что все эти годы он не замечал такую девушку? Да, да, он не занимался изучением рынка невест, да и теперь далек от этого, что бы там ни думали его тетушки, но и слепым быть не следовало. Может, виной всему то обстоятельство, что Джейн сестра Стивена и Джона?

Моттон пошевелил мозгами, но не смог воспроизвести в памяти ни единой встречи с мисс Паркер-Рот в светском обществе. Неужели она проводила все время, укрывшись за пальмами в кадках? Разумеется, нет. Но как же он мог не заметить, полностью упустить из виду ее красоту, ее… живость?

Это было загадкой, но уж теперь-то он никак не мог проигнорировать Джейн, физически с ней соприкоснувшись, ощутив ее аромат. Сколько же в ней огня…

Тут он резко выпрямился. Хватит предаваться пустым размышлениям. Необходимо попробовать разгадать ребус, который попал ему под руку, а это вовсе не мисс Паркер-Рот, это рисунок, который у него в кармане.

Моттон положил бумажку на письменный стол и расправил ее. То был всего лишь верхний левый угол целого рисунка. Надо отдать должное Кларенсу, он отлично владел карандашом. Изображен был Ардли – брюки спущены до лодыжек, в руке он держит стакан, а бутылка бренди покоится на обширной голой заднице леди Фартингейл, а задница покоилась – впрочем, «покоилась», возможно, не совсем подходящее слово – у Ардли на коленях. Кларенс начертал слово «Мамона» на стуле Ардли, а над головой сего персонажа изобразил так называемое облачко со словами: «У меня ни фартинга в кармане, я сам в кармане у Фартинга». Ответ леди Фартингейл был такой: «Да, милорд, вы такой жадный! Денег у вас полно!»

Лорд Фартингейл такому не обрадуется. Он уже разменял седьмой десяток, но все еще отличный стрелок. У Ардли куда более серьезные проблемы, нежели возможное негодование мистера Барнетта. И леди Фартингейл может оказаться в весьма неприятном положении: поговаривают, что маркиз начал разочаровываться в своей непутевой супруге.

Хм-м. Справа от головы леди Фартингейл изображено голое колено, а возле ее локтя, которым она опирается на стол, чья-то нога в туфле; можно предположить, что соответствующее тело распростерто на полу. По меньшей мере еще два человека – а может, и больше – могли быть весьма заинтересованы в других частях этого рисунка. В правом нижнем углу обрывка Моттон увидел обведенную изогнутой темной линией и заштрихованную часть еще какого-то изображения. Похоже, Кларенс разорвал листок именно на этом месте с целью отделить от прочих некую центральную фигуру. Черт побери, необходимы все, именно все части рисунка, чтобы толком разобраться в сути дела.

Почему Уидмор разорвал рисунок и спрятал именно этот обрывок? И где находятся остальные обрывки? И кто они, другие участники этой оргии?

Слишком много вопросов. Моттону было ненавистно уже то, что он не знает своего врага. Проклятие, в данном случае он даже не представляет, сколько у него врагов. Злодеем – или злодейкой – мог быть любой, начиная с герцога и кончая судомойкой. Как он сможет в случае необходимости защитить своих тетушек или дам из семьи Паркер-Рот? Ему необходимо оберегать от беды оба дома – Кларенса и свой собственный.

Это невозможно. Всех леди из семьи Паркер-Рот надо переселить в Моттон-Хаус, в своем доме им теперь оставаться небезопасно. Ему следует быть особо предусмотрительным до тех пор, пока он не уяснит в точности, что именно им угрожает, к тому же какая разница, что у него в доме число обитателей увеличится на две особы, даже если одна из них неотразимо обворожительная мисс Джейн Паркер-Рот.

Он пригубил бренди и покатал спиртное по языку. Он поселил бы девчонку под своей крышей. У себя в доме. У себя в постели…

Нет, не в постели. О чем это он думает?

Он подвигался на стуле и вытянул ноги. Брюки вдруг показались ему неудобными.

Порядок, все ясно – до боли ясно, о чем он думает. И это ничуть не удивительно. Он вполне здоровый мужчина. У него совсем недавно произошло милое, приятно возбуждающее эротическое свидание с женщиной. Естественно, что его мысли обращены к спальне.

Он давно уже научился держать под контролем свои мужские порывы. Мисс Паркер-Рот не о чем беспокоиться; у него нет намерения соблазнить ее или позволить по отношению к ней какие-либо вольности. Для этого он слишком джентльмен и не имеет ни малейшего желания оказаться в том положении, в какое попал его отец.

Да и к тому же у него слишком много теток, не говоря уже о самой мистрис Паркер-Рот, так что дуэний в доме предостаточно. От них ничего не утаишь. Если бы у него и возникли похотливые устремления, не было бы никаких возможностей оные осуществить.

Жаль… Нет! Отлично. В данных обстоятельствах присутствие тетушек – истинное благо.

Теперь остается только придумать, каким образом убедить мать Джейн, что ей и ее дочери следует переселиться к нему в дом. Ведь это и в самом деле странное требование. Мистрис Паркер-Рот захочет получить объяснение, а что он может ей сказать? Он не хотел обсуждать с ней скульптуру Кларенса. Чем меньше людей об этом знает, тем лучше.

Следует просто обратиться к тому же Стивену. Тот все поймет с полуслова, и Моттону не придется особо вдаваться в детали. Хотя, с другой стороны, о некоторых частностях лучше умолчать. Кстати, у Стивена могут оказаться в запасе и весьма полезные сведения. Для человека, который нечасто бывает в Англии, он на удивление информирован о том, что в ней происходит. Он мог бы стать шпионом – ему всегда известны мельчайшие подробности разных сплетен и слухов.

Моттон придвинул свечу поближе к себе и снова принялся рассматривать рисунок. Кларенс подверг себя многим опасностям, спрятав этот листок, – пусть даже часть его. Почему? Какой в этом смысл?

Замысловатая, тщательно продуманная шутка? Или же Кларенс действовал под угрозой? Принимая во внимание, что умер он при чрезвычайно странных обстоятельствах, невольно подумаешь, что этот человек имел серьезные основания беспокоиться о собственной безопасности.

До Моттона доходили шепотки о каком-то новом кружке, о чем-то вроде «Клуба адского пламени», однако уже в течение нескольких лет он время от времени слышал о подобной чепухе. Может, и стоило бы прислушаться к этим намекам повнимательнее. Случалось, что шумные попойки принимали дурной оборот. Однако ни лорда Ардли, ни леди Фартингейл он не мог отнести к числу людей, склонных к насилию и другим жестокостям.

Он потер виски – у него определенно начиналась головная боль. Он не мог прийти ни к каким заключениям до тех пор, пока у него нет в руках отсутствующих частей рисунка и он не может сложить полную картинку. Какого дьявола ему искать и собирать клочки бумаги по всему Лондону? Кларенс, черти бы его побрали, мог раскидать их по всей Англии, а чего доброго, и по всему свету.

Нет, это не имело никакого смысла. Уидмор должен был желать, чтобы рисунок обнаружили, однако мог и просто разорвать его в клочья. Возможно и другое: он не нашел ключа к изображению.

Моттон еще раз присмотрелся к обрывку бумаги. Может ли он узнать комнату, угадать, где же происходила оргия? Обои на стене вроде бы имели трудноразличимый цветочный орнамент, но это само по себе еще ничего не доказывало. Кларенс вряд ли изобразил бы обои своего дома. Изображено окно с небрежно набросанными шторками. Хм-м, Кларенс нарисовал вид из окна – сад, а в саду какой-то распустившийся цветок. Это и должно стать ключом. Он покажет изображение Стивену. Парень путешествует по всему миру, отыскивая экзотические растения; само собой, он может определить то, что выросло на английской земле. Он просто… стоп, один момент.

Позади цветка, изображение которого было небольшим, но четким, находилось… Моттон извлек из выдвижного ящика своего письменного стола увеличительное стекло и для верности посмотрел в него. Фигура попала в фокус. Да, так он и думал.

В саду стоял еще один похотливый Пан.

Мама наклонилась вперед и дотронулась до коленки Джейн.

– Ты хорошо себя чувствуешь, дорогая?

Джейн, которая до этого неотрывно смотрела в окно кареты с горячим желанием, чтобы это средство передвижения катилось как можно скорее, повернула голову и ответила:

– Да, хорошо.

Мама все утро искоса поглядывала на дочь, с той самой минуты, как Джейн спросила, в котором часу они поедут на бал к Палмерсонам.

– А почему вы подумали, что мне нездоровится, мама?

Мама нахмурила брови. Джейн, в свою очередь, тоже нахмурилась.

Мама рассмеялась.

– Потому что я ни в один из сезонов, за исключением того, когда состоялся твой первый бал, не замечала у тебя ни малейшего интереса к светским развлечениям. Ну а сегодня ты просто не могла спокойно усидеть на месте. С той самой минуты, как ты встала, причем, смею добавить, гораздо раньше обычного, так вот, с того момента ты то и дело смотрела на часы, переходила из комнаты в комнату, поглядывала в окна. – Тут мама бросила на Джейн весьма и весьма понимающий взгляд. – Чаще всего в то окно, которое выходит на фасад дома виконта Моттона.

– Ничего подобного!

– Я так не думаю. Вот почему я и спросила тебя о самочувствии.

– Но я и в самом деле совершенно здорова. – Джейн прикусила губу. Не стоит особо препираться с мамой. – Возбуждение еще не признак плохого самочувствия.

– Разумеется, нет. Но поскольку ты никогда не приходила в восторг по поводу балов, я и решила, что твое сегодняшнее настроение вызвано другой причиной.

Молчание было в данном случае наилучшим ответом. Джейн пожала плечами и снова уставилась в окно кареты.

К счастью, мама не стала продолжать разговор на опасную тему. Джейн чувствовала на себе ее взгляд и боролась с желанием высказать еще парочку возражений и объяснений. Не совладав с собой, она наверняка попала бы в неловкое положение.

Она скрипнула зубами и упорно продолжила смотреть в окно. Через несколько секунд – они показались ей целой вечностью – она услышала, как мама вздохнула, а потом задвигалась на сиденье. Джейн украдкой обернулась. Слава Богу, мама сосредоточила внимание на другом окне.

Джейн снова обратилась к наблюдению за людьми и экипажами на улице. И снова у нее возникло желание, чтобы их карета двигалась побыстрее.

Вероятно, она и в самом деле ожидает от сегодняшнего светского сборища чего-то большего, чем обычно. И это неудивительно. Хотя бы на этот раз ей не придется, стоя в окружении кадок с пальмами, слушать разговоры напыщенных и, как правило, толстых, самоуверенных и педантичных старых лордов на ужасающе скучные темы. Сегодня вечером она сможет поговорить, пусть и недолго, с виконтом Моттоном.

У нее возникло желание… Вернее, она заобожала его с первого взгляда, когда увидела во время одного из своих выездов. Она тогда была совсем глупенькой, ей только что исполнилось семнадцать лет. Голова была битком набита волшебными сказками, несмотря на то что у нее было три брата и она прекрасно знала, что мужчины очень редко, а может, и никогда не бывают похожи на героев из книжек, которые убивают драконов и спасают девушек. Реальные мужчины скорее готовы были обращаться к девушкам с мольбой о спасении и обожали игру в крикет.

Но лорд Моттон выглядел как настоящий герой, когда она увидела его стоящим перед окном в городском доме у своего дяди. Увидела – и вдруг почувствовала себя похожей на принцессу из сказки, которой грозит беда. Дядя Роули никогда не одобрял мамино замужество – он считал, что его сестре не следовало вступать в брак с каким-то нетитулованным поэтом. Жена дяди свысока взирала на свою бедную маленькую племянницу. Тем более что ее собственная дочь, кузина Джейн по имени Гортензия, которая тоже начала выезжать в свет, была высокой, белокурой и очень красивой. Джейн этими качествами не обладала. В бальном зале она чувствовала себя маленькой серой мышкой, которая в тени Гортензии пробралась туда и боится, что ее кто-нибудь заметит и вышвырнет за дверь одним взмахом веника.

Мама заставляла Стивена и Джона сопровождать ее на балы и танцевать с ней или, что предпочтительнее, побуждать своих друзей приглашать ее. Стивен в недовольстве противился этому и проводил большую часть вечера в комнате для игры в карты, однако Джон послушно выполнял свои обязанности. Джейн как раз танцевала с одним из его друзей-садоводов, который что-то бубнил о каком-то загадочном растении, когда она увидела лорда Моттона Он был один, надменный и такой красивый, что сердце Джейн так и замерло. Она хотела его – Боже милостивый, как она его хотела! Она заболела им, а он даже не заметил ее существование. Он протанцевал один танец с Гортензией, еще один с какой-то другой девушкой, а потом исчез.

Джейн опустила голову и вздохнула.

– Ты уверена, что с тобой все в порядке?

– Да, мама, все хорошо.

Весь этот сезон и все предыдущие Джейн наблюдала за ним. Она уже не могла себя контролировать. Она предчувствовала, когда он войдет в помещение, сердце подсказывало ей это. Ее глаза тянулись к нему, как железные опилки к магниту.

И каждый сезон он ее не замечал. Игнорировал.

До прошедшей ночи. Прошедшей ночью он не игнорировал ее. Он позволил себе потрясающие вольности по отношению к ней – и ей так хотелось, чтобы он и дальше их себе позволял, даже в большей мере.

Ей двадцать четыре года. За то время, пока она выезжает, Джейн позволила нескольким джентльменам поцеловать себя – скорее из любопытства, нежели по иной причине. Эти опыты не принесли ей радости. Ха! В лучшем случае они были скучными, в худшем – неприятными. Она до сих пор вздрагивала, вспоминая о лорде Беннингтоне. Она, должно быть, выпила слишком много шампанского, когда позволила ему увести себя в кусты в парке лорда Истхейвена. Уф! Тот поцелуй оказался настолько слюнявым, что ей потом пришлось вытирать лицо носовым платком.

Но поцелуи лорда Моттона… м-м-м. Одно уже прикосновение его губ взбудоражило все ее существо, а когда его язык коснулся ее языка… Джейн вздрогнула при воспоминании о своих ощущениях.

– Тебе холодно, Джейн?

– Что?

Вот глупость! Она должна держать свои эмоции под контролем. Джейн вовсе не хотелось, чтобы мама весь вечер наблюдала за ней.