Текст книги "Разговоры с друзьями"

10

Я не беседовала с Бобби с того вечера, когда она осталась у меня ночевать. Я зависала у Ника и больше ни о ком не вспоминала, я и не думала позвонить ей или встревожиться, почему это она сама не звонит. Уже когда Мелисса вернулась в Дублин, я получила от Бобби письмо с темой «ревность???».

слушай, мне дела нет, если ты запала на ника, я не хочу тебя смутить и все такое. извини, если так выглядело. (я также не собираюсь читать мораль на тему того, что он женат, я уверена, что мелисса и сама ему изменяет.) НО реально паршиво было обвинять меня в том, что я к нему ревную. это такой гомофобский стереотип – подозревать лесбиянку в том, что она втайне ревнует к мужчине, и я знаю, что ты это знаешь. более того, это унижает нашу дружбу – выставлять все так, будто я состязаюсь с мужчиной за твое внимание. по-твоему, я такая? ты действительно ставишь наши отношения ниже, чем свое мимолетное сексуальное влечение к женатому парню средних лет? это охренеть как обидно.

Когда пришло письмо, я сидела на работе, но никого из коллег поблизости не было. Я несколько раз перечитала текст. Зачем-то удалила, моментально полезла в «корзину» и тут же восстановила. Потом пометила его как «непрочитанное» и опять открыла, чтобы снова прочитать, как будто вижу его в первый раз. Разумеется, Бобби была права. Я сказала про ревность, чтобы задеть. Я просто не догадывалась, что это сработает, не думала, что вообще могу ее ранить, даже если сильно постараюсь. Для меня стало неприятным открытием, что я не только могу обидеть Бобби, но еще и сделать это мимоходом, сама не заметив. Я побродила по офису, налила в пластиковый стаканчик воды из кулера, хотя пить совсем не хотелось. Наконец, села на место.

Несколько черновиков полетели в корзину, прежде чем я закончила ответ.

Привет, ты права, я сказала полную дикость и глупость, не стоило этого делать. Я чувствовала, будто должна защищаться, и просто хотела тебя разозлить. Я виновата, что так по-дурацки обидела тебя. Прости меня.

Я отправила и вышла из электронной почты, чтобы поработать.

Филип заглянул в районе одиннадцати, и мы поболтали. Я сказала, что уже неделю ничего не сочиняю, и брови его поползли вверх.

Я думал, ты такая дисциплинированная, сказал он.

Я и была.

Тот еще месяцок выдался? Судя по твоему виду.

В обеденный перерыв я снова зашла в почту. Бобби ответила.

хорошо, я тебя прощаю. но, боже мой, ник? оно тебе правда надо? по-моему, он из тех, кто на полном серьезе читает статьи с заголовками «чумовой прием для идеального пресса». если уж тебе непременно надо мужчину, я думала, ты выберешь нежного и женственного, типа Филипа, сумела удивить.

Я не стала на это отвечать. Мы с Бобби всегда презирали культ мужского физического доминирования. Совсем недавно нас выпроводили из «Теско» из-за того, что мы прямо в магазине зачитывали вслух самые бессмысленные отрывки из мужских журналов. Но насчет Ника Бобби ошибалась. Он был совсем не такой. Он как раз из тех, кто сам посмеялся бы над глумливыми подколками Бобби и не стал бы их оспаривать. Но я не могла ей этого объяснить. И уж точно не могла сказать, что́ меня в нем особенно восхищает – то, что его привлекают заурядные и эмоционально холодные женщины вроде меня.

К концу рабочего дня я вымоталась, ужасно заболела голова. Я пошла домой, решила прилечь. На часах было пять вечера. Проспала до полуночи.

* * *

До отлета Ника в Шотландию мы больше не увиделись. Он торчал на съемках с самого утра, и пообщаться в интернете удавалось только ночью. К тому времени он уже уставал и казался замкнутым, поэтому я отвечала ему кратко или не отвечала вовсе. В сообщениях он говорил о тривиальных вещах, например, как ненавидит коллег. Ни разу не сказал, что по мне скучает, что думает обо мне. Когда я напоминала о днях, которые мы провели вдвоем у него дома, он обычно игнорил это или менял тему. Я в ответ отстранялась и включала сарказм.

Ник: единственный разумный человек на площадке – Стефани

Я: так заведи с ней роман

Ник: я думаю, это только навредит нашим рабочим отношениям

Я: отговорка

Ник: и еще ей минимум 60

Я: а тебе типа сколько… 63?

Ник: смешно

Ник: ну я ее спрошу, если хочешь

Я: да-да, спроси непременно

Дома я смотрела на Ютьюбе клипы из его фильмов и телешоу. Однажды он в затяжном сериале играл молодого отца, у которого похитили ребенка, и в одном эпизоде герой сорвался и заплакал в полиции. Этот клип я пересматривала чаще всего. Мне казалось, что в реальной жизни Ник плачет именно так: ненавидя себя за слезы, но от этой ненависти плача еще сильнее. Я заметила, что стоит мне вечером посмотреть этот клип – и ночью я говорю с Ником гораздо мягче. У него была очень простая фанская веб-страничка, которая не обновлялась с 2011 года, и порой я бродила по ней во время наших разговоров.

Я тогда болела, у меня был цистит. Вначале я настроилась терпеть постоянное недомогание и легкую лихорадку и ничего не предпринимала, но в конце концов пошла к университетскому врачу, и он прописал мне антибиотики и болеутоляющее, от которого все время клонило в сон. Я проводила вечера, разглядывая собственные руки или пытаясь сосредоточиться на экране ноутбука. Чувствовала себя отвратительно, словно в моем теле кишели ужасные бактерии. Я знала, что Ник подобными последствиями не мучается. Мы не равны. Я как бумага, которую он скомкал и выбросил.

Я снова попыталась писать, но тексты получались такими злыми, что мне делалось стыдно. Некоторые я тут же удаляла, другие прятала в папки, куда никогда не заглядывала. Я опять стала слишком серьезно ко всему относиться. Я зацикливалась на воображаемых проколах Ника, что он не так сказал или хотел сказать, – это давало мне право его ненавидеть и списывать силу чувств на ненависть. Но я понимала, что вся его вина лишь в том, что он больше не привязан ко мне, на что имел полнейшее право. В остальном он был внимателен и чуток. Временами казалось – это худшее, что со мной случалось в жизни, но одновременно горе было таким легкорастворимым: стоило ему сказать лишь слово, и мне моментально становилось легче, и я была счастлива как идиотка.

Однажды ночью я спросила, есть ли у него садистские наклонности.

Ник: насколько я знаю, нет

Ник: почему ты спрашиваешь?

Я: что-то в тебе есть такое, что наводит на мысли

Ник: хм

Ник: повод встревожиться

Прошло какое-то время. Я смотрела на экран, но не касалась клавиш. До конца приема антибиотиков оставался один день.

Ник: а есть пример, почему ты так подумала?

Я: нет

Ник: ок

Ник: по-моему, если я и раню людей, то из эгоизма

Ник: а не ради того, чтобы причинить боль

Ник: я тебя как-то обидел?

Я: нет

Ник: точно?

Я еще немного потянула время. Кончиком пальца провела по его имени на экране.

Ник: ты еще здесь?

Я: ага

Ник: а

Ник: я смотрю, ты сегодня не разговорчива

Ник: ну и ладно, мне спать пора

На следующее утро он прислал мне имейл:

я вижу, ты сейчас не настроена общаться, так что я пока не буду тебе писать, ок? увидимся, когда вернусь.

Я начала писать язвительный ответ, но потом взяла и вообще ничего не отправила.

На следующий вечер Бобби предложила посмотреть один из фильмов, где снялся Ник.

Это будет как-то странно, сказала я.

Он наш друг, что тут странного?

Она бродила по Нетфликсу с моего ноутбука. Я заварила чайник мятного чая, и мы ждали, пока он настоится.

Где-то здесь был, сказала она. Я его тут видела. Про подружку невесты, которая выходит замуж за босса.

Да зачем ты вообще ищешь его фильмы?

У него там мелкая роль, но в одной сцене он снимает футболку. Хочешь ведь посмотреть?

Вот правда, прекрати, пожалуйста, сказала я.

Она прекратила. Села скрестив ноги на полу, потянулась и плеснула себе чаю – проверить, заварился ли.

Он тебе нравится как человек? – сказала она. Или он просто смазливый и женат на ком-то интересном?

Похоже, она все еще дулась из-за моих слов про ревность, но я ведь уже извинилась. Мне совсем не хотелось терпеть ее нападки на Ника, тем более что мы с ним тогда не разговаривали. Я знала, что обидела Бобби не так уж сильно, если вообще обидела, – ей просто нравилось насмехаться, стоило мне увлечься кем-нибудь. Я посмотрела на нее почти как на чужую – как на друга, с которым больше не дружу, или человека, чье имя позабыла.

Мелисса не такая уж интересная, сказала я.

Когда Бобби ушла, я включила фильм, про который она говорила. Снимали шесть лет назад, мне тогда было пятнадцать. Ник играл парня, с которым у героини случился неудачный секс на одну ночь. Я нашла ссылку и прокрутила до сцены, где он выходил из ее душа на следующее утро. Моложе, лицо другое, но даже на этом видео он был старше меня. Я посмотрела сцену дважды. Когда он ушел, героиня позвонила подружке, и они истерически смеялись над тем, какой же персонаж Ника нелепый, и дружба их от этого стала только крепче.

Досмотрев, я отправила ему имейл. Я написала:

Конечно, если тебе так хочется. Надеюсь, на съемках все нормально.

Он ответил около часу ночи.

надо было тебя предупредить, что я почти весь август буду на севере франции с мелиссой, кое-кто еще заедет. там огромная вилла типа дворца в деревеньке под названием этабль. люди постоянно приезжают и уезжают, ты тоже можешь приехать, пожить у нас, если пожелаешь, хотя я понимаю, что ты вряд ли захочешь.

Я сидела на кровати скрестив ноги и пыталась писать стихи, когда пришло письмо. Я ответила:

Так у нас по-прежнему роман или все кончено?

Какое-то время он молчал. Я подумала, что он уже ушел спать, но все-таки оставалась вероятность, что не ушел, и это отбило у меня всякое желание работать. Я заварила растворимый кофе и смотрела на Ютьюбе выступления других поэтов.

Наконец в мессенджере появилось уведомление.

Ник: не спишь

Я: да

Ник: смотри

Ник: я не понимаю, чего ты хочешь

Ник: очевидно, что мы не можем встречаться слишком часто

Ник: отношения, сама понимаешь, такой стресс

Я: хаха

Я: ты меня бросаешь?

Ник: если мы никогда на самом деле не встречаемся

Ник: тогда все отношения

Ник: это просто переживания из-за отношений

Ник: понимаешь о чем я

Я: не могу поверить, что ты бросаешь меня по мессенджеру

Я: я думала ты уйдешь от жены и мы сбежим вдвоем

Ник: тебе не нужно защищаться

Я: откуда ты знаешь, что мне нужно

Я: может я правда расстроилась

Ник: правда?

Ник: я никогда не понимал что ты чувствуешь

Я: теперь уже видимо не важно

Рано утром ему надо было на съемочную площадку, так что он отправился спать. А я вспоминала, как делала ему минет, а он тихо лежал и просто не мешал. Мне хотелось объяснить: я никогда этим раньше не занималась. Ты мог сказать, что не так, а не пускать все на самотек. Это было жестоко. Я чувствовала себя такой дурой. Но я знала, что он не сделал ничего плохого. Хотелось позвонить Бобби и все ей рассказать в надежде, что она передаст Мелиссе и тогда жизнь Ника будет разрушена. Но я решила, что такими унизительными подробностями лучше все-таки не делиться.

11

На следующий день я не пошла на работу, потому что проспала. Отправила Санни заискивающее письмо, и она ответила: проехали. Когда я приняла душ, был уже полдень. Я натянула черное платье-футболку и вышла прогуляться, хотя жара стояла такая, что прогулка выдалась не очень-то приятной. Воздух казался беспомощным, запертым в ловушку улиц. Слепящее солнце отражалось в витринах, я вспотела. Села у крокетной площадки кампуса и выкурила две сигареты подряд. Болела голова, я ничего не ела. Тело ощущалось отслужившим свое и бесполезным. Не хотелось больше пичкать его ни едой, ни лекарствами.

После обеда, когда я вернулась, меня ждало новое письмо от Ника.

кажется вчера какой-то неловкий разговор получился. мне на самом деле сложно понять, чего же ты хочешь. когда ты сказала, что твои чувства задеты, – это шутка была или нет очень непросто общаться с тобой онлайн. надеюсь ты не расстроилась и все такое.

Я ответила:

Забудь. Увидимся в сентябре, надеюсь, во Франции хорошая погода.

На этом переписка оборвалась.

Три дня спустя Мелисса пригласила нас с Бобби погостить несколько дней в августе на вилле в Этабле. Бобби закидала меня ссылками на сайт «Райанэйр» – мол, стоит поехать на неделю или хотя бы дней на пять. Перелет я могла себе позволить, а Санни дала мне отпуск.

В конце концов я ответила: отлично. Поехали.

* * *

Мы с Бобби уже несколько раз ездили вместе за границу. Мы всегда выбирали самый дешевый перелет, ранним утром или поздней ночью, и обычно весь первый день путешествия проводили в раздражении за поисками вайфая. Наш единственный день в Будапеште мы безвылазно проторчали с багажом в кафе, где Бобби пила эспрессо один за другим и спорила с кем-то в интернете о дронах, зачитывая мне вслух реплики. Когда я сказала, что дискуссия мне не особенно интересна, она ответила: дети умирают, Фрэнсис. После этого мы не разговаривали несколько часов.

В дни перед выездом Бобби то и дело присылала мне напоминалки – что́ надо уложить в багаж. Вообще-то я обычно помню все, что нужно, а вот Бобби как раз нет. Однажды вечером она позвонила в мою дверь со списком в руках, а когда я открыла, она прижимала трубку к уху плечом.

Эй, я сейчас как раз у Фрэнсис, сказала она. Ты не против, если я перейду на громкую связь?

Бобби закрыла дверь и прошла за мной в гостиную, где бесцеремонно бросила на столик телефон с включенным динамиком.

Привет, Фрэнсис, послышался голос Мелиссы.

Я поздоровалась, имея в виду: надеюсь, ты не узнала, что я спала с твоим мужем.

Так чей это дом? – сказала Бобби.

Моей подруги Валери, сказала Мелисса. В смысле это я так говорю «подруга» – ей за шестьдесят. Скорее наставница. Очень помогла с публикацией книги, и все такое. Словом, старые, очень старые деньги. И ей нравится, когда у нее на пустующих виллах живут люди.

Я сказала, мол, какая она интересная.

Она бы тебе понравилась, сказала Мелисса. Может, вы даже встретитесь – она порой приезжает на пару дней. А постоянно живет в Париже.

Меня тошнит от богачей, сказала Бобби. Но она, я уверена, великолепна.

Как ты, Фрэнсис? – сказала Мелисса. По-моему, сто лет тебя не видела.

Я помолчала и сказала: все хорошо, спасибо. А ты как? Мелисса тоже помолчала и ответила: хорошо.

Как все прошло в Лондоне? – спросила я. Ты же в прошлом месяце ездила?

Это было в прошлом месяце? – сказала она. Время – ужасно забавная штука.

Она сказала, что пойдет доест ужин, и повесила трубку. По-моему, во времени нет ничего «забавного», и уж тем более «ужасно забавного».

После ухода Бобби я в тот вечер полтора часа писала стихи, в которых выставляла свое тело мусором – пустой оберткой, надкушенным и выброшенным фруктом. Пустив отвращение к себе в дело, лучше я себя не почувствовала, но хотя бы устала. Потом валялась с «Критикой постколониального разума»[17]17
  Спивак Гаятри Чакраворти. Критика постколониального разума: К истории ускользающего настоящего времени (A Critique of Postcolonial Reason: Towards a History of the Vanishing Present, 1999). Автор – философ, американка индийского происхождения. В своей работе она показывает, что западная постколониальная культура исключает подчиненных из коммуникации и не воспринимает их как полноценных людей.


[Закрыть], подперев ее соседней подушкой. Время от времени я перелистывала пальцем страницы, и тяжелый, запутанный синтаксис просачивался через глаза в мозг, словно жидкость. Я самосовершенствуюсь, думала я. Я стану такой умной, что никто меня не поймет.

Накануне вылета я отправила Нику имейл, предупредила, что мы приедем. Я написала: наверняка Мелисса тебе уже сказала, я просто хотела заверить, что не собираюсь устраивать сцен. Он ответил: круто, буду рад повидаться. Я беспрерывно пялилась на это сообщение, то и дело открывала его, чтобы посмотреть еще и еще раз. Оно выбесило меня своей бессмысленностью и отсутствием эмоций. Словно теперь, когда наши отношения завершились, он понизил меня до прежнего статуса «знакомой». Отношения, может, и закончились, думала я, но одно дело – если что-то исчезло, и другое – если ничего никогда и не было. В гневе я даже начала искать в электронных письмах и сообщениях «доказательства» нашего романа, которые ограничились несколькими скучными логистическими сообщениями о том, когда он будет дома и когда я могу приехать. Никаких страстных признаний в любви или зажигательной эротической переписки. Логично: наш роман разворачивался в реальной жизни, а не в интернете, но все равно меня как будто обокрали.

В самолете я поделилась наушниками с Бобби, свои она забыла. Пришлось выкрутить громкость до максимума, чтобы расслышать хоть что-то сквозь шум двигателей. Бобби боялась полетов, по крайней мере, так она говорила, но мне казалось, что она просто в это играет. В полете она обычно держала меня за руку. Хотелось посоветоваться, как себя вести, но узнай она о случившемся, ужаснулась бы, что я вообще еду в Этабль, тут у меня сомнений не было. Я в каком-то смысле тоже была потрясена, но и восхищена. До того лета я и понятия не имела, что способна принять подобное приглашение от женщины, с чьим мужем не раз спала. Этот факт меня болезненно занимал.

Бобби почти весь полет проспала и проснулась только после приземления. Когда пассажиры начали вставать и снимать багаж с полок, она сжала мою руку и сказала: с тобой так спокойно летать. Ты настоящий стоик. В аэропорту, пропахшем освежителем воздуха, Бобби купила нам черный кофе, а я выясняла, на какой автобус нам нужно сесть. В школе Бобби изучала немецкий и по-французски не говорила, но куда бы мы ни пошли, она умудрялась ловко изъясняться мимикой и жестами. Мужчина за стойкой кафе улыбался ей, как любимой кузине, а я в отчаянии твердила названия городов и автобусных маршрутов женщине в билетной кассе.

Бобби везде была своей. Хоть она и говорила, что ненавидит богатых, все-таки сама она была из состоятельной семьи, и другие люди с деньгами признавали ее равной. Ее радикальные политические взгляды они принимали за буржуазное самоуничижение – ничего серьезного, и болтали с ней о ресторанах и о том, где остановиться в Риме. Я при этих сценах чувствовала себя лишней, этакой озлобленной невеждой, боялась, что во мне разглядят человека бедного, к тому же коммунистку. Но и с людьми, похожими на моих родителей, я избегала общения: опасалась, что мой выговор претенциозен, а большая куртка с блошиного рынка выглядит дорого. Филип тоже страдал оттого, что выглядит богатым, хотя и в самом деле был богат. Обычно мы оба примолкали, когда Бобби непринужденно болтала с таксистами о политике и новостях.

Когда мы сели в автобус до Этабля, часы показывали шесть утра. Я была измотана, голова гудела, боль давила на глаза, и пришлось щуриться, чтобы рассмотреть билеты. Автобус вез нас сквозь зеленеющие поля, их окутывал белый туман, пронизанный солнечными лучами. Радио в автобусе негромко бормотало по-французски, порой голоса смеялись, потом звучала музыка. Мимо по обеим сторонам дороги проносились фермы, виноградники с написанными вручную указателями и безукоризненно чистенькие булочные с вывесками, выведенными аккуратными буквами без засечек. Машин на дороге почти не было – слишком рано.

К семи часам небо растворилось до нежной, кайфовой голубизны. Бобби спала у меня на плече. Я тоже уснула, и мне снилось, что у меня болит зуб. Вдалеке, в другом конце комнаты, сидела мама и говорила: ты же знаешь, лечение обойдется дорого. Я безропотно потрогала зуб языком, он выпал изо рта, и я выплюнула его в ладонь. Это все? – сказала мама, но я не смогла ответить, потому что из раны во рту хлестала кровь. Кровь была густой, вязкой и соленой. Я очень живо чувствовала, как она льется в горло. Сплюнь, сказала мама. Я беспомощно плюнула на пол. Кровь была ежевичного цвета. Когда я проснулась, водитель автобуса объявил: Этабль. Бобби нежно потянула меня за волосы.

12

Мелисса ждала нас на автобусной остановке у гавани, одетая в красное платье с запа́хом, глубоким декольте и красным поясом. Грудь у нее была пышная, и фигура «есть на что посмотреть» – не то что у меня. Она стояла, облокотившись на перила, глядя на море, гладкое, как лист пластика. Предложила нам помочь с сумками, но мы сказали, что сами справимся, и она пожала плечами. Кожа у нее на носу шелушилась. Выглядела она обольстительно.

Когда мы добрались до дома, навстречу выбежала собака – заскулила, заскакала на задних лапах, словно цирковая. Не обращая на нее внимания, Мелисса открыла калитку. Огромный каменный фасад дома с синими оконными ставнями, белая парадная лестница. Внутри было очень чисто, пахло средствами для уборки и солнцезащитным кремом. Обои с парусниками, книжные полки, забитые французскими романами. Нам отвели комнаты в цокольном этаже: у Бобби окна выходили во двор, у меня – на море. Мы отнесли багаж, и Мелисса сказала, что остальные завтракают на заднем дворе.

В саду стоял просторный белый шатер, а в нем – накрытый стол и стулья, парусиновые двери скатаны и перевязаны лентами. Собака шла за мной по пятам и тявкала, требуя внимания. Мелисса представила нас своим друзьям – Эвелин и Дереку. Оба, пожалуй, ровесники Мелиссы или чуть постарше. Они раскладывали столовые приборы. Собака снова затявкала на меня, и Мелисса сказала: да ты ей, похоже, понравилась. Ты знаешь, что ей нужен паспорт для путешествия морем? Прямо как ребенку. Я рассмеялась непонятно почему, а собака ткнулась мордой мне в ногу и заскулила.

Из дома вышел Ник с тарелками. Я тяжело сглотнула. Ник похудел и, похоже, вымотался. Солнце било ему в глаза, и он щурился на нас, словно не видя, что мы уже тут. А потом увидел. Сказал: о, привет, как добрались? И отвернулся от меня, а собака завыла. Благополучно, сказала Бобби. Ник поставил тарелки на стол и провел ладонями по лбу, словно лоб был влажным, хотя на самом деле не был.

Ты всегда был такой худющий? – сказала Бобби. Мне казалось, ты крупнее.

Он болел, сказал Дерек. Бронхит подхватил, но не хочет об этом распространяться.

Пневмонию, сказал Ник.

Сейчас ты как, получше? – спросила я.

Ник глянул куда-то на мои ботинки и кивнул. Сказал: ну да, уже все в порядке. Он и впрямь изменился: лицо осунулось, под глазами круги. Сказал, что допил антибиотики. Я больно ущипнула себя за мочку уха, чтобы отвлечься.

Мелисса пригласила к столу, и я села с Бобби, которая сыпала шутками и хохотала. Кажется, очаровала всех. На липкой клеенчатой скатерти стояли свежие круассаны, разные джемы и горячий кофейник. Я не знала, о чем заговорить, чтобы перестать чувствовать себя посторонней. Молчала и трижды подливала себе кофе. У локтя стояла мисочка с белыми кусками сахара – я бросала их в чашку один за другим и размешивала.

Бобби к чему-то упомянула Дублинский аэропорт, и Дерек сказал: о, любимое пристанище Ника.

Ты что, фанат аэропорта? – сказала Бобби.

Он одержимый путешественник, сказала Эвелин. Практически живет там.

У него даже был безумный роман со стюардессой, сказал Дерек.

В груди у меня все сжалось, но я не подняла взгляда. Кофе был уже слишком сладкий, но я взяла еще кусочек сахара и положила на блюдце.

Не со стюардессой, сказала Мелисса. Она работала в «Старбаксе».

Прекрати, сказал Ник. Они подумают, что ты серьезно.

Как же ее звали? – сказала Эвелин. Лола?

Луиза, сказал Ник.

Я наконец взглянула на него, но он на меня не смотрел. Улыбался половиной рта.

Ник ходил на свидание с девушкой, с которой познакомился в аэропорту, сказала нам Эвелин.

Случайно, сказал Ник.

И все-таки не совсем случайно, сказал Дерек.

Ник изобразил напуское раздражение, типа: ну ладно, уломали. Но похоже, на самом деле был не против рассказать эту историю.

Года три назад было, сказал Ник. Я тогда практически жил в аэропорту, часто эту девушку видел, порой мы болтали, пока я ждал заказ. Ну и однажды она предложила встретиться в городе, выпить кофе. Я подумал…

И тут все одновременно заговорили, начали посмеиваться и отпускать комментарии.

Я подумал, повторил Ник, что она правда просто хочет выпить кофе.

И что было? – сказала Бобби.

Ну, я, когда уже пришел, догадался, что это, похоже, свидание, сказал Ник. Запаниковал, мне было ужасно неудобно.

Остальные снова начали перебивать, Эвелин смеялась, Дерек засомневался, так ли ужасно было Нику. Мелисса что-то сказала, не поднимая глаз от тарелки, – я не расслышала.

И я признался ей, что женат, сказал Ник.

Ты мог предположить, сказал Дерек. Чего она хочет.

Ну правда, сказал Ник. Люди постоянно вместе пьют кофе, мне ничего такого и в голову не пришло.

Отличная легенда, сказала Эвелин. Если бы ты все-таки с нею закрутил.

Она хоть симпатичная была? – сказала Бобби.

Ник рассмеялся и поднял руку ладонью вверх, как бы говоря «сама-то как думаешь?». Ослепительная, сказал он.

Мелисса расхохоталась, и он улыбнулся, глядя на свои колени, словно был доволен, что смог ее рассмешить. Под столом я наступила себе на пальцы ноги каблуком босоножки.

Она же была совсем зеленая? – сказал Дерек. Года двадцать три?

Она, наверное, знала, что ты женат, сказала Эвелин. Некоторые женщины любят женатиков, для них это вызов.

Я придавила ступню с такой силой, что боль пронзила всю ногу, – пришлось закусить губу, чтобы не вскрикнуть. Убрала каблук, и пальцы запульсировали.

Вряд ли, сказал Ник. Когда я сказал, она сильно расстроилась.

После завтрака Эвелин и Дерек отправились на пляж, а мы с Бобби остались распаковывать сумки. Было слышно, как наверху разговаривают Ник с Мелиссой, но только их голоса, слов не разобрать. Шмель влетел в открытое окно, по стене мелькнула запятая его тени, и он вылетел обратно. Разобрав вещи, я приняла душ и переоделась в серое хлопковое платье без рукавов, слушая, как в соседней комнате Бобби напевает песню Франсуазы Арди.

Было часа два или три, когда мы все вышли из дома. Путь к пляжу лежал вниз по мощеной тропе, мимо двух белых домиков, а затем по извилистой лестнице, вырубленной в скале. На пляже было полно молодых семей – разлегшись на цветных полотенцах, они намазывали друг друга лосьоном от загара. Море отступило за корочку высохших зеленых водорослей, подростки играли в волейбол у скал. Что-то выкрикивали с сильным акцентом. На песке солнце припекало, и я начала потеть. Мы увидели, как нам машут Эвелин и Дерек – Эвелин в закрытом коричневом купальнике, бедра рыхлые, словно взбитые сливки.

Мы расстелили полотенца, и Мелисса намазала Бобби шею лосьоном. Дерек сказал Нику, что водичка «освежает». От запаха соли у меня запершило в горле. Бобби разделась до бикини. Ник и Мелисса синхронно снимали одежду, и я отвела глаза. Она что-то спросила у него, и я расслышала, как он ответил: нет, я в порядке. Эвелин сказала: ты же обгоришь.

А ты не пойдешь купаться, Фрэнсис? – сказал Дерек.

Тут все оглянулись на меня. Я коснулась солнечных очков и этак повела плечом, не пожимая.

Я лучше на солнышке полежу, сказала я.

По правде говоря, я просто не хотела переодеваться в купальник у них на глазах. Я чувствовала, что мой долг перед собственным телом – не делать этого. Никто не настаивал, все ушли и оставили меня одну. Очки я сняла, чтобы на лице не осталось незагорелых пятен. Неподалеку детишки играли пластмассовыми формочками и гомонили по-французски – слов я не понимала, и их речь звучала изощренно и изысканно. Я перевернулась на живот и не видела лиц этих детей, но иногда боковым зрением улавливала яркое пятно, совок, ведерко или вспышку лодыжки. Суставы отяжелели, словно наполнились песком. Я вспоминала утреннюю жару в автобусе.

Когда я перевернулась на спину, из воды вылезла Бобби, бледная и дрожащая. Она завернулась в огромное пляжное полотенце, а второе, светло-голубое, накинула на голову, как Дева Мария.

Прямо какая-то Балтика, сказала она. У меня чуть сердце не остановилось.

Сидела бы здесь. Я, похоже, слегка перегрелась.

Она сняла полотенце с головы и встряхнула волосами, как собака, брызги ливнем окатили мою голую кожу, я чертыхнулась. Так тебе и надо, сказала она. Села и открыла книжку, все еще кутаясь в большое полотенце с Супер Марио.

По дороге к воде все только про тебя и говорили, сказала она.

Да ладно?

Да, небольшая коллективная дискуссия о тебе. Говорят, ты производишь сильное впечатление. Для меня это, конечно, новость.

Чьи слова? – сказала я.

Не знаешь, на пляже можно курить?

Вряд ли, ответила я. Она театрально вздохнула и выжала мокрые волосы. Раз Бобби не призналась, кто сделал мне комплимент, я решила, что это она сама и была.

По правде говоря, Ник промолчал, сказала она. О том, насколько сильное впечатление ты производишь. Я за ним наблюдала, и он очень смущался.

Может, как раз из-за того, что ты наблюдала.

Или из-за того, что наблюдала Мелисса.

Я кашлянула и ничего не ответила. Бобби выудила со дна сумочки злаковый батончик и принялась жевать.

Ну и насколько сильно ты запала, по шкале от одного до десяти? – сказала она. Десять – это то, насколько ты влюбилась в меня в школе.

А один – если действительно серьезные чувства?

Она рассмеялась, хотя рот у нее был набит.

Проехали, сказала она. Тебе просто нравится болтать с ним по интернету или охота наброситься на него и выпить всю кровь?

Я не хочу пить его кровь.

Я нечаянно сделала ударение на последнем слове, и Бобби фыркнула. Только не говори, что именно ты у него хочешь выпить. Пипец какой-то. Мне захотелось рассказать ей обо всем, что между ним и мною случилось, потому что можно было преподнести это как шутку, и вдобавок все уже было кончено. Но я почему-то так ничего и не рассказала, а она просто произнесла: секс с мужчиной – это так странно.