Текст книги "Каста мимов"

5
Уивер

Пару часов спустя Ник отправился на работу. Гостиничная комната осталась в полном моем распоряжении, да и возвращаться в ночлежку особо не тянуло. Я прилегла отдохнуть, но с уходом Ника меня одолела тоска. Ближе к вечеру захотелось есть. Пришлось собираться и идти. Из магазинчика грамзаписей доносилась музыка, двери гостеприимно распахнулись для участников сеансов. По дороге мне попался ясновидец-попрошайка, с ног до головы замотанный в грязные одеяла. Наверное, гадатель или прорицатель – с приближением зимы эти бедолаги зачастую оказывались на улице в поисках куска хлеба.

Живы ли родители Лисс? Чем занимаются? Мерзнут под открытым небом, предлагая прохожим раскинуть карты, или после исчезновения дочери вернулись на Северо-Шотландское нагорье? Впрочем, не важно. Они так и не узнают, что с ней сталось, не смогут наказать убийцу, Гомейсу Саргаса. Наверняка он сейчас в архонте, готовит страшную месть мятежникам.

Мне вдруг вспомнились его слова:

«Вот каким нам видится ваш мир, Пейдж Махоуни. Рой мотыльков, обреченных на гибель».

Так странно было вновь очутиться в I-5, в финансовом центре Сайена, где прошла моя юность. До знакомства с Джексоном Холлом я коротала время в зеленых оазисах, чудом уцелевших среди небоскребов, стараясь не поддаваться позывам своего дара. Отец не возражал против моих отлучек, а с появлением мобильников и вовсе предоставил мне полную свободу действий.

Слева на перекрестке в тумане обозначилась кофейня. Завидев неоновую вывеску, я застыла как вкопанная. «Боббин-кафе». Мой отец – человек привычки. Всякий раз после работы он шел пить кофе, и обязательно – в «Боббин-кафе». Помню, в детстве сама ходила с ним туда пару раз.

Ладно, рискну. Конечно, разговора на людях не получится, но хотя бы удостоверюсь, что отец жив-здоров. После всего, что мне довелось увидеть и узнать о мире, так хочется взглянуть на родное лицо. Лицо моего отца, которого я всегда любила, но никогда не понимала.

В кафе, по обыкновению, толпился народ, витал чарующий аромат кофе. Несколько посетителей покосились на меня – по-видимому, учуяли красную ауру, – но никто не насторожился. Ясновидцы с Граб-стрит вообще считали себя выше условностей Синдиката. Худенькая избитая девушка не представляет угрозы, будь она хоть трижды прыгун. И все-таки, устроившись в самом темном углу за ширмой, я по-прежнему чувствовала себя голой. Не стоило мне выходить. Сидела бы спокойно в четырех стенах за надежно запертой дверью.

Убедившись, что мое инкогнито не раскрыто, я пересчитала деньги, оставленные Ником, и заказала дешевый суп, старательно имитируя английский акцент в разговоре с официантом. Когда принесли густую массу из перловки и гороха, налитую в полую булку, я с удовольствием принялась за еду, наслаждаясь каждым кусочком.

Ни у кого из посетителей не было датапэда, но читали практически все: викторианские рукописи, манускрипты, страшилки. За соседним столиком библиомант, прикрываясь газетой, перелистывал потертое издание первого сборника стихов Дидьена Вэя «Любовь с первого взгляда, или Ясновидца отрада», якобы анонимного. По крайней мере, сам Дидьен считал его анонимным. Остальные же прекрасно знали, кто автор, поскольку всех муз он называл в честь усопшей супруги. Джекс истомился в ожидании, когда же Дидьен наконец возьмется за эротическую прозу.

Улыбка слетела у меня с лица, едва над дверью звякнул колокольчик. До боли знакомый лабиринт заставил меня разом забыть о книге.

Повесив сложенный зонт на вешалку у стойки, вновь вошедший сбил грязь с сапог и двинулся мимо меня к прилавку.

За последние полгода отец изрядно поседел, морщин прибавилось, но шрамов, выдающих жертву пыточной камеры, не было. У меня отлегло от сердца.

Ясновидящая бариста повернулась к отцу:

– Что будете заказывать?

– Черный кофе, – практически без акцента проговорил он. – И стакан воды.

Мне потребовалась вся сила воли, чтобы не выдать себя.

Отец занял столик у окна, оказавшись ко мне в профиль. Сквозь мозаичные стекла ширмы я вдруг с ужасом заметила у него на шее лиловый рубчик, смахивающий на порез от бритья. Моя рука машинально метнулась к позвоночнику, где красовалась точно такая же отметина – живое напоминание о ночи ареста, когда меня подстрелили «флюидом».

Дверь снова распахнулась. В кофейню вошла невидица и решительным шагом направилась к столику отца, на ходу снимая пальто. Незнакомка была невысокая и коренастая, с оливковой кожей и светлыми глазами; черные как смоль волосы заплетены в косу. Усевшись напротив отца, брюнетка сплела пальцы, унизанные десятком серебряных колец тонкой работы.

Во мне нарастала тревога. Вот брюнетка покачала головой. Отец резко сник и закрыл лицо ладонью, его плечи предательски задрожали. Женщина успокаивающим жестом накрыла его другую руку, сжатую в кулак.

В горле у меня вдруг встал тугой комок, и я поспешно склонилась над супом. Музыкальный автомат, проглотив монетку, заиграл «The Java Jive». Поддерживаемый подругой, отец встал, и вскоре оба они растворились во мраке улицы.

– О чем задумалась, голубушка? – раздалось над ухом.

Вздрогнув, я не сразу узнала спеца по психам.

– Альфред, ты?

– Он самый, старый дурак. Все подкатывает к юным дамам в кафе, ничему жизнь не учит. – Он с любопытством всматривался в мое лицо. – Вид у тебя слишком мрачный для субботнего вечера. Судя по моему опыту, недолили кофе.

– Вообще не налили.

– Да ты, милочка, явно не из книжных червей!

– Здорово, Альфред! – помахала ему бариста, а вслед за ним еще несколько посетителей. – Давненько не виделись.

– Привет, привет. – Тот с улыбкой приподнял шляпу. – А куда деваться? Власть имущие уже наступают на пятки. Пришлось притвориться, будто работаю. Какие книги, окститесь!

Его слова были встречены добродушным смехом, после чего публика вернулась к своим делам.

Альфред взялся за спинку соседнего стула:

– Не возражаешь?

– Конечно нет.

– Спасибо. Постоянное общение с писателями так утомляет. Жуть! Ну, чего изволите? Кофе с молоком? Миель? Бон-бон? Венский? Может, чашечку масала-латте? Кстати, отличная штука.

– Обычный салеп, пожалуйста.

– Серьезно? – Альфред снял шляпу и положил на стол. – Ладно, если настаиваешь. Официант, принесите нам зерна просвещения!

Теперь понятно, почему они с Джексом так хорошо ладят, – оба чокнутые. Официант практически бегом метнулся к стойке, оставив меня наедине с потоком музыки.

– Говорят, вы работаете в «Призрачном клубе»? – откашлявшись, спросила я.

– В здании клуба, но не в организации. Просто приношу время от времени кое-какие бумажки, иногда их даже покупают.

– Довольно провокационные бумажки, не находите?

Альфред добродушно прыснул:

– Голубушка, провокации – это мой хлеб. Твой главарь мимов тоже в них поднаторел. Не зря его система семи каст по праву считается главным шедевром подпольного мира.

По мне, так весьма спорное заявление.

– Как вы на него вышли?

– Получилось как раз наоборот. Он прислал мне рукопись «Категорий паранормального», будучи примерно твоего возраста. Одно слово – гений. Но жутко ревнивый. До сих пор бесится, стоит мне завести нового клиента в Четвертом Первой. – Альфред укоризненно покачал головой. – Потрясающий талант, дерзкое воображение, и так переживать из-за ерунды! – Он умолк, дожидаясь, когда официант поставит поднос. – Спасибо, дружок.

Принесенный кофе оказался густым, как грязь.

– Конечно, публикация памфлета была сопряжена с огромным риском, – продолжал Альфред, – но я в душе игрок, поэтому решил рискнуть.

– А потом изъяли тираж, – напомнила я. – После войны банд.

– Символический жест. Вдобавок запоздалый. К тому времени пираты штамповали «Категории» по всей стране, внося еще бо́льшую смуту в умы ясновидцев. Литература – самое мощное наше оружие, Сайену такое не по плечу. Максимум, на что они способны, – это дезинфицировать свою макулатуру. Но мы, творческая прослойка, должны особенно тщательно относиться к провокационным творениям. Изменив одно-два слова, даже единственную букву, можно необратимо изменить ход истории. Рискованное занятие, очень рискованное.

Я подлила в салеп розовой воды, размешала:

– Значит, вы больше не рискнете опубликовать нечто подобное?

– Голубушка, не трави старику душу. После изъятия тиража я отошел от дел. Памфлет живет и процветает, а твой покорный слуга влачит жалкое существование в съемной мансарде. – Альфред снял очки и потер веки. – Хотя я по-прежнему получаю процент от прочего самиздата, попадающего на полки, за исключением разве что лирики месье Вэя. Впрочем, невелика потеря – как для меня, так и для литературы.

– Мятежным настроем в его творчестве не пахнет, – согласилась я.

– Как и в творчестве других его собратьев по перу. Кроме Джексона, разумеется. В остальных случаях весь протест сводится к незаконным тиражам. – Альфред кивнул на женщину у окна, целиком поглощенную чтением: голова опущена, взгляд прикован к томику на коленях. – Поразительно, какую власть имеет над нами печатное слово! Сейчас мы наблюдаем чудо, милая.

Я покосилась на сборник страшилок, который женщина прятала под столом. Глаза скользили по строчкам, не замечая ничего вокруг. Библиомантка не просто абстрагировалась от происходящего, она постигала. Верила в то, что в обычных условиях показалось бы полным бредом.

Внезапно экран над стойкой загорелся белым. Посетители разом встрепенулись. Официант щелкнул выключателем. Теперь единственным источником света в помещении был тускло горящий экран.

На белом фоне проступили черные строки:

МЫ ПРЕРЫВАЕМ ПРОГРАММУ ПЕРЕДАЧ ДЛЯ ЭКСТРЕННОГО ОБРАЩЕНИЯ ИНКВИЗИТОРА.

– А, черт! – прошептал Альфред.

Оркестр заиграл гимн «На якоре Сайена стоим мы» (нас каждое утро заставляли петь его в школе). Едва стихли последние аккорды, изображение якоря исчезло и на экране возник Фрэнк Уивер.

Мистер Марионетка собственной персоной. И смотрел он прямо на нас. В кофейне повисла мертвая тишина. Верховный инквизитор редко появлялся за пределами архонта.

Глядя на него, сложно было определить возраст. Минимум пятьдесят. Продолговатое лицо в обрамлении прилизанных бакенбард. Волосы цвета тусклой стали плоско лежат на затылке. Инквизитор в накрахмаленном белом воротничке казался полной противоположностью уравновешенной и чувственной Скарлет Берниш, чьи нежные губы могли смягчить самую дурную весть.

– Граждане цитадели, с вами говорит инквизитор. – Какофония утробных голосов неслась из каждого динамика в цитадели. – Ужасные новости пришли сегодня в Лондон, оплот естественного правопорядка. Как мне только что стало известно из донесения старшего полководца, сейчас по улицам города разгуливают восемь опаснейших преступников. – Кусочком черного шелка инквизитор стер с подбородка слюну. – В силу обстоятельств, неподвластных архонту, преступникам удалось сбежать из Тауэра и скрыться, прежде чем подразделение «Щит» успело принять меры. Непосредственные виновники произошедшего уже отстранены от работы.

Хотя Уивер был человеком из плоти и крови, на его лице не отражалось и тени эмоций. Я смотрела как зачарованная, одновременно поражаясь и ужасаясь потоку лицемерия из уст этой чревовещательской куклы. Насчет даты побега – вранье чистой воды. Вот почему они столько дней молчали – думали, что сказать.

– Эти паранормалы совершили ряд чудовищных правонарушений, с такими злодеяниями я еще не сталкивался за годы службы в архонте. Нельзя допустить, чтобы негодяи оставались на свободе и творили свои черные дела. Призываю вас, граждане Лондона, оказать максимальное содействие в поимке преступников. Если вы заметили признаки паранормальности у соседа или у самого себя, немедленно обратитесь к легионерам. Снисхождение гарантируется.

Меня словно парализовало. «Бежать, бежать», – билось в голове, но ноги приросли к полу.

– Уже установлены личности пяти преступников. По мере поступления новой информации вас уведомят дополнительно. На время розыскных действий в лондонской цитадели Сайена вводится режим чрезвычайного положения. Благодарю вас и всех тех, кто способствует поддержанию естественного правопорядка. Общими усилиями мы очистим город от чумы. Помните: Сайен был и остается самым безопасным местом на земле.

Инквизитор исчез с экрана.

Замелькали фотографии беглецов. Механический голос за кадром сообщал персональные и криминальные данные на каждого. Первым шел Феликс Самуэль Комс. Второй – Элеонор Наид. Третьим – Майкл Рен. Четвертой – Иви, только имя, без фамилии. На снимке хиромантка была еще с ярко-голубыми волосами. Судя по размытому заднему плану, снимок брали не из официальной базы данных Сайена, для которой всех щелкали на фоне стерильно-белых стен.

И наконец, под номером пятым значился самый опасный злоумышленник, враг народа – я.

Альфред сориентировался мгновенно. Не мешкая, чтобы прочитать список моих злодеяний или сверить фото с оригиналом, он подхватил наши пальто и решительно повел меня к выходу. Когда публика в кофейне отмерла, нас уже и след простыл.

– В этом районе тебя сдадут с потрохами, – торопливо говорил Альфред на ходу. – Ценой твоей жизни балаганщики и попрошайки купят себе помилование. Джексон сумеет тебя спрятать, – размышлял он вслух, не обращаясь ко мне, – но попасть в Четвертый Первой будет непросто.

– Я и не собираюсь…

«Не собираюсь идти туда», – хотела сказать я, но осеклась. Похоже, другого выхода нет. Без защиты главаря мимов Сайен доберется до меня за считаные часы. Джекс – мой единственный шанс на спасение.

– Можно попробовать в обход по крышам, – неуверенно предложила я.

– Нет-нет! И думать забудь. Не прощу себе, если тебя поймают.

Во всем чувствовалась железная рука Наширы. Подавив яростную вспышку гнева, я застегнула пальто до подбородка и ослабила пояс, чтобы скрыть очертания фигуры. Альфред распахнул плащ. Терзаемая недоверием, я нехотя прильнула к спутнику, и тот спешно накрыл меня полой.

– Не высовывай носа. На Граб-стрит нет камер, но едва выйдем отсюда, тебя вмиг опознают. – Альфред раскрыл зонт и двинулся по улице, стараясь ничем не выдать нервозности.

Каждый шаг уводил нас все дальше от телеэкрана и приближал к Севен-Дайлсу.

– Кто там у тебя, Альфред? – окликнула его дремавшая у кофейни прорицательница.

– У меня… э-э… да так, ничего особенного, старушка. – Альфред поплотнее закутал меня плащом. – Извини, тороплюсь, но ты забегай утром на чашечку чая, хорошо?

Не дожидаясь ответа, он засеменил вперед. Я едва поспевала за ним.

Мы нырнули в арку. Здесь заканчивалась Граб-стрит и начинались владения I-5. Ночной воздух звенел от холода, но на улицах царило необычайное оживление. Люди высыпали из домов и кислородных баров и теперь толпились у телебашен. Даже не заглядывая в ауры, среди собравшихся легко было узнать ясновидцев по невообразимому ужасу в глазах. Толпа неслась мимо нас по направлению к небоскребу «Лодердейл», где на громадном экране рефреном повторялось обращение инквизитора. Отблески ночной иллюминации падали на лицо Фрэнка Уивера.

Из баров и распахнутых окон неслось:

– Уивер! Уивер!

Какофония голосов сливалась в леденящий кровь вопль:

– УИВЕР!

Лабиринты обступали стеной, давили. При соприкосновении с прохожими мне передавались их эмоции, страхи; в глазах рябило от аур. Паранормал. Невидец. Паранормал. Целая вселенная невидимых цветов. Едва в потоке человеческих тел образовалась брешь, Альфред увлек меня в пивную, где я сумела угомонить разбушевавшееся шестое чувство. Мой спутник тем временем вытащил из кармана платок и вытер взмокший лоб.

Вдали от толпы на меня снизошло удивительное спокойствие. Мало-помалу я абстрагировалась от эфира, сосредоточившись на себе, на своем сбившемся дыхании и учащенном пульсе.

Наконец людская масса схлынула и мы снова двинулись в путь.

– Провожу тебя до перекрестка, оттуда сама доберешься до Севен-Дайлса, – распорядился Альфред, волоча меня за собой.

– Ты не должен так рисковать…

– Прикажешь бросить тебя на произвол судьбы? Чтобы Джекс голову мне потом оторвал? – Он неодобрительно прищелкнул языком. – Разве так поступают с подельницей нашего славного главаря мимов?

Мы двигались закоулками, стараясь держаться подальше от оживленных улиц и телебашен. И все время наращивали темп. Совсем скоро архонт прервет трансляцию и преданные граждане начнут метаться по городу в поисках беглецов. Мне часто приходилось слышать про зверства, творящиеся в «красном» режиме ЧС.

До пересечения секторов оставалось рукой подать. Альфред пыхтел как паровоз. Я так торопилась добраться до цели, что проглядела враждебную ауру, а когда заметила, было уже слишком поздно – путь нам преградила легионерша.

Мощный удар в живот отбросил меня к стене. При взгляде на противницу, целившуюся из «узи», мною овладел панический ужас.

– Подъем, паранормалка. На ноги, живо!

Стараясь не делать резких движений, я встала.

– Замри! – рявкнула легионерша на Альфреда, хотя тот вообще не шелохнулся. – Руки вверх.

– Прошу прощения, мадемуазель. Боюсь, произошла ошибка, – начал Альфред. Несмотря на одышку, улыбка у него получилась искренней. – Мы как раз шли к инквизитору…

– Руки вверх!

– Ладно, ладно, – повиновался Альфред. – В чем наше преступление, помимо того, что мы заблудились?

Легионерша не удостоила его ответом. Глаза изучали нас из-под забрала шлема. Зрячие глаза. Я застыла как вкопанная.

– Прыгунья! – внезапно выдохнула она.

В тоне не было и намека на алчность. Ничего общего с теми двумя подземщиками, которые предвкушали награду за поимку обладателя красной ауры.

– На колени! – велела легионерша. – На колени, паранормал!

Я моментально подчинилась.

– Оба! – набросилась она на Альфреда.

Тот не без труда опустился на мостовую.

– Руки за голову.

Мы побоялись протестовать.

Легионерша отступила на шаг, но алая точка прицела по-прежнему маячила на уровне моего лба. Мой взгляд уперся в черное дуло. От эфира меня отделял лишь палец на спусковом курке.

– Маскировка тебя не спасет. – Легионерша сорвала шляпу, скрывавшую мою блондинистую шевелюру. – Отправишься прямиком к инквизитору. Сдам тебя с потрохами, убийца!

Я не рискнула возразить. Вдруг ей известно про умерщвленных мною подземщиков? Вдруг она выезжала на место преступления и видела второго стражника, сошедшего с ума и молящего о смерти?

Удовлетворенная моим молчанием, легионерша потянулась за рацией. Я украдкой покосилась на Альфреда. К моему вящему изумлению, он подмигнул, словно его каждый день задерживали посреди улицы.

– Думаю, мы сумеем договориться, – обратился он к женщине, шаря по карманам. – Вы ведь сиотомантка? Уверен, вас это заинтересует. – Альфред вынул золотую плошку размером с кулак и выразительно поднял брови.

– Говорит пятьсот двадцать первый, – проговорила в рацию легионерша, проигнорировав подношение. – Срочно пришлите подкрепление в Пятый Первой, восточная Саффрон-стрит. Подозреваемая номер один задержана. Повторяю, Пейдж Махоуни задержана.

– Брось, гадательница, – вклинилась я. – Ты ведь из наших, и тебе нужны нумы. А болтовню по рации на хлеб не намажешь.

Дуло автомата снова уставилось на меня.

– Заткнись, пока не схлопотала пулю.

– Когда тебя саму пустят в расход и как? – напирала я. – Повесят, кольнут «азотиком»?

– Говорит пятьсот пятнадцатый. Подкрепление выслали, ждите.

– Прикуси язык, иначе ноги переломаю, – предупредила легионерша. – А то ты у нас знатная бегунья. – Она сняла с пояса наручники. – Вытяни руки, иначе и их сломаю.

Альфред нервно сглотнул. Женщина схватила меня за запястья и повернулась к нему:

– Взяткой тут не отделаешься. Вот доставлю ее к инквизитору и смогу купить все, что душе угодно.

У меня потемнело в глазах. Из носа легионерши потоком хлынула кровь. Та потянулась вытереть и уронила наручники. В ту же секунду мой фантом ворвался в ее тело.

Лабиринт соперницы походил на большую картотеку, залитую слепящим белым светом. Обстановка выдавала в хозяйке человека аккуратного и дотошного. Каждая мысль и воспоминание были упакованы в стерильный контейнер. При таком раскладе легко разграничивать работу и свою ясновидческую сущность. Цветовая палитра поражала скудностью и блеклостью – краски сильно потускнели от регулярного самобичевания. В темноте абиссальной зоны притаились страхи в виде размытых фигур других ясновидцев и злобных паранормалов.

Я успела лишь порадоваться, прежде чем полностью захватила чужую сущность.

Мое тело теперь ощущалось совершенно иначе. Сердце билось размереннее. У моих ног распростерся собственный труп. Пейдж Махоуни лежала на земле бледная как полотно, а Альфред тряс ее изо всех сил.

– Очнись, голубушка! Ну же! Нет, не умирай!

Мною овладел ступор. Я была не я. Мои пальцы стиснули рацию, весившую, казалось, целую тонну. Наконец удалось поднести ее к губам.

– Говорит пятьсот двадцать один. – Голос звучал невнятно, еле-еле. – Подозреваемая скрылась. Направляется в Шестой Первой.

Ответ доносился как сквозь вату. Серебряная пуповина тянула меня обратно. Глаза соперницы отчаянно не желали различать предметы, тело сопротивлялось вторжению. Меня она воспринимала как паразита, как пиявку на своем лабиринте.

Внезапно мой фантом выбросило назад. Разлепив веки, я рывком села и едва не столкнулась лоб в лоб с Альфредом. Горло саднило, лицо заливал пот. Альфред похлопал меня по спине. Я закашлялась и принялась ловить ртом воздух.

– Святые небеса!.. Пейдж, ты в порядке?

– Да, – просипела я, не покривив душой.

Правда, голова раскалывалась, словно в виски ввинтили шурупы, но в целом было терпимо.

Легионерша в беспамятстве распростерлась на мостовой, из ушей, носа и рта лилась кровь. Я вытащила ее револьвер из кобуры и прицелилась.

– Не стреляй, – попросил Альфред. – Эта несчастная тоже ясновидица. Пусть и предала своих.

– Не буду. – Виски ломило, при взгляде на залитое кровью лицо к горлу подступила тошнота. – О случившемся ни слова, Альфред. Даже Джексу.

– Понимаю, – кивнул тот, хотя на самом деле ничего не понимал.

Носком сапога я выбила рацию из скрюченных пальцев женщины и с чувством раздавила. Поколебавшись, присела рядом с поверженной соперницей и проверила пульс на шее. Есть! Меня затопила волна облегчения.

– Севен-Дайлс совсем рядом, сама доберусь, – заявила я, поднимаясь.

– Разумеется. Кто рискнет спорить с дамой, одним взглядом вызывающей кровотечение! – Альфред выдавил кривую улыбку, но руки предательски тряслись. – Держись в тени и не зевай по сторонам, – напутствовал он и резво двинулся прочь, прикрываясь зонтом.

Я зашагала в противоположном направлении, петляя по закоулкам и выискивая возможность забраться на крышу. По пути к вокзалу мне встретилась толпа, пришлось резко сворачивать и дальше красться по задворкам станции Холборн. От ледяного ветра синяки на лице нещадно ныли, но я упорно шла вперед и остановилась только у асфальтированной площадки на Стакли-стрит, где Ник учил меня, семнадцатилетнюю, драться и лазить по крышам. Здесь была уйма мусорных баков, пологих стен и заброшенных помещений. Сдирая кожу с ладоней, я подтащила огромный бак к ближайшей стене, вскарабкалась на него и дотянулась до водостока. Оттуда, цепляясь за желоб, – на плоскую крышу. Давно потерявшие гибкость мышцы нестерпимо болели.

Когда на горизонте замаячил родной сектор, я уже совсем выбилась из сил и обливалась потом. Первой в глаза бросилась колонна с семью солнечными часами, багровой громадой выступившая из тумана. Очутившись у нужного дома, я заколошматила в дверь:

– Джексон!

В окнах не горел свет. Если в логове никого, идти мне некуда. Однако в воздухе отчетливо ощущалось присутствие лабиринта. Я огляделась – ни одного ясновидца поблизости. Севен-Дайлс будто вымер, даже кислородные бары пустовали, хотя Фрэнк Уивер продолжал свой монолог на Пикадилли, где размещался главный телеэкран I-4.

Неужели Джекс решил наказать меня? Ведь я все еще его подельница. Его странница. Он не может бросить меня на произвол судьбы.

Или может?

Меня охватила паника. Ноги подкашивались от страха.

Внезапно дверь распахнулась и на порог упал прямоугольник света.