Текст книги "Шумеры. Первая цивилизация на Земле"

С 1912-го до 1914 г. французская экспедиция под руководством выдающегося ученого в области клинописи Анри де Женуйяка проводила раскопки в Кише, городе, которому первому после потопа было даровано царство. Первая мировая война положила конец этим работам, но в 1923 г. англо-американская экспедиция, возглавленная еще одним известным специалистом по клинописи Стивеном Лэнгдоном, вернулась в Киш и проработала там десять сезонов подряд. Археологи вскрыли несколько монументальных зданий, зиккуратов, кладбищ и нашли много табличек. Целый ряд публикаций был издан Полевым музеем по археологическим материалам и Оксфордским университетом по материалам эпиграфическим. Небольшой контингент экспедиции Киша также провел быстрые работы в находившемся поблизости местечке Йемдет-Наср, на холме, скрывавшем руины города, чье древнее название до сих пор неизвестно. В ходе этих довольно незначительных раскопок на небольшом участке археологам посчастливилось обнаружить несколько сотен табличек и фрагментов со знаками полупиктографического характера. Таблички датировались примерно 2800 г. до н. э. и, таким образом, оказались самыми ранними из найденных к тому времени шумерских письмен, представленных в достаточном объеме. Эти таблички, скопированные и опубликованные Стивеном Лэнгдоном, стали поворотным пунктом в шумерских эпиграфических исследованиях.

Мы подошли к месту, называемому Варка современными арабами и Урук древними шумерами и аккадцами. Это библейский Эрех, и сегодня здесь ведутся наиболее систематические и научные раскопки, которые по праву можно назвать фундаментальными для, так сказать, «стратиграфических» исследований истории и культуры Шумера.

Систематические раскопки были впервые начаты здесь немецкой экспедицией под руководством Юлиуса Йордана. После неизбежного перерыва, вызванного Первой мировой войной, экспедиция вернулась туда в 1928 г. и продолжала работу вплоть до Второй мировой войны. В течение этого периода в штате экспедиции состояли многие выдающиеся эпиграфисты, в их числе Адам Фалькен-штейн, плодовитый и видный ученый в области шумерологии за последние тридцать лет. Именно иерихонская экспедиция создала что-то вроде сравнительного датирования всех шумерских находок, выкопав яму глубиной примерно 20 метров на определенном участке, опустившись до девственных почв и тщательно изучив и рассортировав находки многочисленных слоев и периодов, начиная с самых ранних поселений и завершая серединой 3-го тысячелетия до н. э. Были обнажены древнейшие шумерские монументальные постройки, датированные примерно 3000 г. до н. э. Среди многочисленных менее крупных находок – украшенная культовыми сценами алебастровая ваза почти метровой высоты, очень характерная для ранних шумерских обрядов и ритуала; также была найдена мраморная женская голова в натуральную величину, относящаяся примерно к 2800 г. до н. э., – свидетельство того, что ранняя шумерская скульптура в целом достигла небывалых творческих высот. В одной из ранних храмовых построек были обнаружены более тысячи пиктографических табличек, давших возможность проследить клинописную систему письма в глубь веков, вплоть до самых ранних ее стадий. Многие из этих табличек были опубликованы в роскошном томе, подготовленном с великой тщательностью Адамом Фалькенштейном после подробного исследования. В 1954 г. немецкая экспедиция вернулась в Эрех и продолжила вести тщательные и методичные раскопки, которые, несомненно, принесут Эреху – городу великих шумерских героев – славу краеугольного камня месопотамской археологии во всех ее аспектах: архитектуре, искусстве, истории, религии и эпиграфии.

Из библейского Эреха мы переместимся в библейский Ур, или Урим, как его называли сами шумеры, город, в котором раскопки велись с 1922-го по 1934 г. с мастерством, аккуратностью и фантазией сэра Леонарда Вулли. Вулли не раз возвращался к описанию своего открытия в Уре, и для профессионалов, и для дилетантов-любителей, но мы упомянем здесь только его последнюю работу 1954 г., «Раскопки в Уре». Благодаря ему слова «гробницы», «зиккураты» и «потоп» становятся почти бытовыми. Менее известен, но не менее значителен научный вклад эпиграфистов экспедиции, Гэдда, Леона Легрэна, Э. Барроуса, копировавших, изучавших и публиковавших основной корпус письменных документов, найденных в Уре, документов, проливших новый свет на историю, экономику, культуру не только Ура, но и Шумера в целом.

Рядом с Уром, всего в четырех милях к северу, расположен отлогий холм, известный как Эль-Обейд, который, несмотря на размер, сыграл значительную роль в месопотамской археологии. Впервые исследованный Х.Р. Холлом, сотрудником Британского музея, в 1919 г., а позже методично вскрываемый Леонардом Вулли, он, как выяснилось, был частью доисторического холма, содержащего свидетельство присутствия первых иммигрантов в этих краях. Эти люди, получившие условное название обейды (от названия холма Эль-Обейд), производили и использовали особые монохромно окрашенные предметы и изделия из кремня и обсидиана, которые позже были обнаружены в самых глубинных слоях нескольких раскопов Месопотамии. Вулли также открыл здесь небольшой храм богини Нинхурсаг, который в дополнение к наглядному представлению о том, каким был небольшой провинциальный храм в середине 3-го тысячелетия, безоговорочно доказал, что так называемая Первая династия Ура, воспринимаемая большинством ученых как легендарная, реально существовала; это открытие, таким образом, помогло переосмыслить практически повальный скептицизм в отношении важнейшего Царского списка, давшего, в свою очередь, более четкое представление о шумерской политической истории.

В крайней северо-восточной точке Шумера, к востоку от Тигра и на некотором расстоянии от проторенных троп, по меркам шумерологии, лежат несколько холмов, привлекавших внимание Генри Франкфорта, одного их известнейших в мире археологов, вдумчивого историка искусства и философски ориентированного ученого, чья безвременная смерть была невосполнимой потерей для востоковедения. Между 1930-м и 1936 гг. он провел тщательные, методичные раскопки холмов Асмар, Хафая и Аграб и раскопал храмы, дворцы и частные дома, таблички, цилиндрические печати и наиболее впечатляющую серию скульптур, некоторые из которых относились к 2700 г. до н. э. – всего примерно на век младше знаменитой головы из Эреха. Среди сотрудников Франкфорта были Пиньяс Делугас, археолог с большим опытом, ныне директор музея при Институте востоковедения; Сетон Ллойд, ставший советником Иракского управления по древностям и принимавший участие в раскопках самого большого количества шумерских поселений по сравнению с любым другим здравствующим археологом; Торкилд Якобсен, ученый редкого дарования, равно сведущий в археологии и эпиграфии. Результаты этих раскопок периодически появляются в серии прекрасных публикаций Института востоковедения, которые замечательны своими подробными и превосходно иллюстрированными материалами по архитектуре, искусству и письменности.

С 1933-го по 1956 г. прерывавшаяся только раз на время Второй мировой войны Луврская экспедиция под началом Андре Парро, археолога, который в определенном смысле перевернул последнюю страницу книги о Лагаше, проводила раскопки в Мари, городе, расположенном в среднем течении Евфрата, к западу от территории, считавшейся непосредственно шумерской. И результаты были невероятны и неожиданны. Там расположен город, население которого с самых ранних времен по сей день составляли семиты, судя по тому, что все таблички, найденные в Мари, аккадского происхождения; тем не менее в культурном отношении город трудно отличить от шумерского: тот же тип храмов, зиккуратов, скульптуры, инкрустации, даже на статуэтке певца нацарапано истинно шумерское имя Ур-Нанш, то самое имя, которое носил основатель древнейшей из известных лагашских династий. Ведущим эпиграфистом Луврской экспедиции был бельгийский ученый, специалист по клинописи, Жорж Доссен, который совместно с Парро издает особо значительный многотомник по письменным памятникам Мари; в этом проекте также принимают участие многие французские и бельгийские ученые. И вновь французы, на чьем счету Лагаш и Мари, одерживают верх в археологии и исследованиях Месопотамии.

В годы войны, когда иностранные экспедиции были неактуальны и практически невозможны, Иракское управление древностей, которое из небольшого собрания превратилось в прекрасное представительство археологов, эпиграфистов, регистраторов и реставраторов и которое поддерживает археологию Месопотамии на хорошем научном уровне, снарядило три самостоятельные экспедиции, своевременные и важные для изучения Шумера. В холме Укер, останках города, древнее название которого до сих пор неизвестно, экспедиция, возглавленная Фуад Сафаром, вскрыла в период 1940–1941 гг. первый из известных шумерских храмов с росписями, цветными фресками, покрывающими внутреннюю поверхность стен и алтарь. Также были найдены несколько обейдских домов и некоторое количество архаических табличек. В Телль-Хармаль, небольшом холме примерно в шести милях к востоку от Багдада, Taxa Бакир, бывший тогда директором Иракского музея, вел раскопки с 1945-го по 1949 г. и, к удивлению ученых всего мира, нашел более двух тысяч табличек, среди которых были прекрасно сохранившиеся «учебники» по лексике и математике, а также храм. А в южной оконечности Шумера, в древнем Эриду, обители Энки, шумерского бога мудрости, Фуад Сафар вел раскопки в 1946–1949 гг., обнаружив там древнейшую обейдскую керамику, кладбище и два дворца середины 3-го тысячелетия до н. э. Храм Энки позволил проследить историю создания храмовых зданий начиная с древнейшей строительной фазы, примерно 4000 г. до н. э. Печально, но в Эриду не было найдено ни одной таблички – странное обстоятельство для города, где верховным божеством был бог мудрости.

В послевоенные годы состоялись всего две крупные иностранные экспедиции по раскопкам в Шумере. Немцы вернулись в Эрех. Американцы, усилиями в основном Торкилда Якобсена, направились в Ниппур и в течение последующих сезонов расчищали храм Энлиля, попутно раскрыли более тысячи табличек и фрагментов (около пятисот из них – литературные произведения) и начали расчистку храма богини Инанны. Но будущее археологии Шумера в Ираке сосредоточено теперь в руках самих иракцев, и есть все основания полагать, что иракские ученые и археологи не отступятся и не станут пренебрегать историей своих далеких предков, так много сделавших не только для Ирака, но и для человечества в целом.

На сем мы завершаем краткий обзор истории расшифровки и археологии, связанной с Шумером и шумерами. Прежде чем обратиться к истории Шумера, предмета нашей следующей главы, читатель должен хотя бы иметь общее представление о проблеме, которая наиболее волнует археологов Ближнего Востока и историков: проблеме хронологии. Этот вопрос не удалось разрешить и с помощью углеродного метода определения датировок; из-за чисто физических и механических факторов результаты этого метода часто оказывались неоднозначными и дезориентирующими, не говоря уже о том, что в случае Нижней Месопотамии допустимая погрешность слишком высока, чтобы на том успокоиться.

В целом первоначальные даты, приписанные шумерским правителям и памятникам, были чрезмерно завышены. В какой-то степени это происходило по вполне понятной склонности археологов заявлять о глубокой древности своих находок. Но в основном это происходило благодаря доступным источникам, особенно нескольким династическим спискам, составленным самими древними шумерами и вавилонянами; их часто воспринимали хронологическим перечнем династий правителей, о которых из других источников ныне известно как о современниках полностью или частично. Поскольку до сих пор не существует единого мнения на сей счет, датировки по Шумеру сейчас сильно занижены по сравнению с более ранними историческими монографиями и популярными изданиями, порой на полтысячи лет.

Две ключевые даты для шумерской хронологии – это конец Третьей династии Ура, когда шумеры утратили свое политическое господство в Месопотамии, и начало правления Хаммурапи в Вавилоне, когда, несмотря на все усилия, шумеры перестали быть единым политическим, этническим и лингвистическим целым. Последняя дата, как сейчас принято считать, – примерно 1750 г. до н. э. с погрешностью пятьдесят лет. Что касается временного промежутка между этой датой и концом Третьей династии Ура, существует много письменных подлинников, чтобы с полным основанием утверждать, что он составлял приблизительно 195 лет. Таким образом, конец правления Третьей династии Ура можно датировать 1945 г. до н. э. плюс-минус пятьдесят лет. Отсчитывая от этой даты в прошлое и опираясь на достаточное количество исторических сведений, хронологических таблиц и синхронных свидетельств разного рода, мы приходим примерно к 2500 г. до н. э., правителю по имени Месилим. Кроме того, вся хронология полностью зависит от археологического, стратиграфического и этнографического вмешательства и выводов разного рода, а также углеродных тестов, которые, как уже говорилось, не оправдали себя в качестве решающего и окончательного метода оценки, как это предполагалось.

Глава 2
История: герои, цари и энзи

Теперь, когда мы в общих чертах выяснили методы и технологии, при помощи которых современным археологам и ученым удалось воскресить давно прекративших свое существование шумеров и реставрировать их давно забытую культуру, можно обратиться к истории Шумера, к тем политическим, военным и социальным явлениям, которые способствовали взлету и падению этого народа. Но для полной готовности требуется еще кое-что. Есть один слабый аспект проблемы реконструкции шумерской истории, о чем следует предупредить читателя: скудный, зыбкий, скупой и неполный материал самих источников по этой теме. От 4500 г. до н. э., времен первых поселений в Шумере, почти вплоть до 1750 г. до н. э., когда шумеры прекратили свое существование как единый народ, лежит период протяженностью почти три тысячи лет, и читатель вправе спросить, откуда взята историческая информация и насколько она достоверна.

Начнем с темной, отрицательной и бесперспективной стороны предмета – того факта, что сами шумеры не вели исторических хроник в общепринятом понимании этого слова, т. е. в виде постепенного процесса развития и его основополагающих причин. Шумерские ученые и литераторы не располагали ни зрелым интеллектуальным инструментом для четких обобщений, ни эволюционным подходом, лежащим в основе исторических оценок и толкований. Ограничиваясь взглядом на современный им мир, воспринимаемый как непреложная истина, они полагали, что культурные явления и исторические события приходят в мир уже в готовом виде, как они есть, ибо они спланированы и даны всемогущими богами. Поэтому едва ли даже самым вдумчивым и образованным шумерским мудрецам могло прийти в голову, что некогда Шумер был пустынной болотистой местностью с малочисленными поселениями, разбросанными тут и там, и только постепенно превратился в шумное, процветающее сообщество. На это ушли многие поколения борьбы и тяжелого труда, и ведущую роль сыграли человеческая воля и решимость, человеческие планы и эксперименты, изыскания и открытия. Интеллектуально заторможенный такой стерильной и статичной концепцией истории человечества, шумерский литератор мог в лучшем случае стать архивариусом, нежели историком, скорее хроникером и аналитиком, нежели толкователем и комментатором исторических реалий.

И даже архивно-летописный тип истории сначала следовало изобрести кому-то и где-то, чтобы удовлетворить некую насущную потребность по той или иной причине. У шумеров такая практика возникла не в результате пристального интереса к записям событий и происшествий, как таковым. Ими руководила религиозная убежденность в том, что энзи – цари и правители городов-государств – могли обеспечить долгую жизнь себе, а также благополучие и процветание своим подданным путем строительства, ремонта и отделки храмов, почитаемых обителью богов. До изобретения письменности усилия царей и принцев по строительству, хотя, несомненно, и сопровождались зрелищными обрядами и символическими ритуалами, не оставляли письменного следа потомкам. Но когда получила развитие клинопись из своей более ранней пиктографической стадии, кому-то из храмовых жрецов или писарей, должно быть, пришло в голову письменно запечатлеть строительный акт и вотивные подношения своего правителя, так, чтобы об этом все знали и помнили в отдаленном будущем. Вот тогда-то – а, судя по имеющимся на сегодняшний день данным, произошло это во второй четверти 3-го тысячелетия до н. э. – и родилась, можно сказать, письменная история.

Конечно, первые здания и вотивные надписи содержали очень краткие посвящения, представляющие малую историческую ценность. Но постепенно писари становились увереннее, оригинальнее и общительнее. И к XXIV в. до н. э. появляются такие сложные и самобытные исторические свидетельства, как запись о военных предприятиях Эаннатума; свидетельство Энтемены о многолетней гражданской войне между Лагашем и Уммой; ценнейшие записи Урукагины о первых социальных реформах, основанных на понятиях свободы, равенства и справедливости; лирическое послание Лугальзаггеси, прославившего мир и процветание, счастье и безопасность – отличительные знаки периода его правления в Шумере. Материалом для надписей наших древних «историков» служили самые разные и непохожие объекты: глиняные и каменные таблички, кирпичи, камни, дверные петли, кубки и вазы, глиняные гвозди и конусы, ступки и песты, стелы и плакетки, статуи и статуэтки из камня и металла.

Всего таких вотивных надписей и посвящений насчитывается почти тысяча, хотя, к сожалению, в подавляющем большинстве случаев они очень кратки и лаконичны. Во всяком случае, именно эта группа надписей, более или менее современная событиям, о которых они повествуют, оказалась первоисточником политической истории Шумера, пусть даже неполной и проблематичной. Похоже, сами историки древнего Шумера часто пользовались этими источниками в помощь составлению собственных литературных документов.

Другими основными и важными современными источниками оказались, довольно неожиданно, хозяйственные и административные документы, представляющие в основном то, что принято называть формулами (схемами) данных. Сделки и контакты, отраженные в этих документах, должны были фиксироваться вовремя из практических соображений, и уже примерно с 2500 г. до н. э. наиболее искушенные писари начали разрабатывать типовые схемы таких договоров. К счастью для нас, они не стали указывать единственно количество лет от стартовой точки отсчета, как, например, начало нового правления или династии, но после ряда экспериментов предпочли остановиться на указании срока со дня даты какого-либо особого религиозного или политического события. Этот метод фиксирования обеспечил нас исторической информацией первейшей важности. Чтобы более точно датировать свои архивы, писари также составляли списки всех дат и имен текущего правления или цепи правлений, и эти древние списки позволяют современному ученому расположить события, указанные в формулах данных, в правильном хронологическом порядке.

Нет сомнений в том, что во многом благодаря этим формулам данных и спискам дат был составлен один из ценнейших шумерских исторических документов, так называемый Царский список, в котором перечислены имена большинства царей Шумера и сроки их правления. С этого и началась шумерская история – со времен далекого прошлого, когда «царствие (впервые) сошло с небес», до начавшегося около 1950 г. до н. э. периода истории династии Исина включительно. Конечно, этот уникальный документ в действительности является смесью истины и вымысла, и часто трудно понять, где начинается одно и кончается другое. Автор этого списка, похоже, заблуждался, считая, что все династии, которые он перечислял, находятся в строгой последовательности, тогда как на самом деле большая их часть, если не все, были современниками в большей или меньшей степени. Более того, многим правителям ранних династий он приписывает поистине легендарные и невероятные сроки правления, которые для восьми допотопных царей в сумме составляют чуть ли не четверть миллиона лет, а на первые две династии после потопа приходится более двадцати пяти тысяч лет. Несмотря на все эти издержки и недостатки, Царский список, будучи использован избирательно и с пониманием, обеспечивает нам историческую канву невероятной ценности.

Еще одним высокопоказательным источником является так называемая «царская переписка», т. е. письма, которыми обменивались правители и их чиновники. Они впервые появляются уже в XXIV в. до н. э., но часть писем особой исторической ценности принадлежит правителям Третьей династии Ура. Из этих писем становятся ясны мотивы, склонности, соперничество и интриги, которые происходили за кулисами и которые придают живость и человеческое присутствие, хотя порой весьма неблаговидное, вотивным надписям и формулам данных. Довольно интересно, что эти царские письма дошли до нас не в своей оригинальной форме, а в копиях, подготовленных профессорами и студентами шумерских академий, эдубб, несколько веков спустя – явное свидетельство их значения и ценности в те далекие дни.

Прозаический, с фантастическим налетом историографический документ, который может обнаружить свою чрезвычайную важность для ранней истории и хронологии Шумера, – это так называемая Туммальская надпись, уникальная компиляция, касающаяся, во-первых, реставрации Туммаля, святилища богини Нинлиль в Ниппуре, и во-вторых – строительства разных частей храма Энлиля в том же городе. Частично этот текст был известен уже полвека назад, но его недостающие начальные строки появились совсем недавно, и именно они обнаружили его удивительную и неожиданную историческую ценность.

Существуют еще две высокопоэтические композиции, которые можно назвать историографическими, хотя бы в некоторой степени. Обе сосредоточены на самых больших катастрофах шумерской истории: уничижительное и разрушительное нашествие на страну жестоких варварских кочевых орд с гор на восток. В первом, более длинном, произведении из двух, «Проклятие Агаде», шумерский поэт и святой объясняет катастрофу как результат безбожных, кощунственных действий Нарамсина, четвертого правителя династии Аккада. Вторая поэма посвящена большой победе Утухегаля, царя Эреха, над Тириганом, последним царем кутиев (гутиев), и счастливому возвращению царствия Шумер.

Девять шумерских эпических сказаний, объемом от чуть более сотни строк до свыше шестисот, сегодня известны либо полностью, либо частично, и пять из них представляют немалую ценность, особенно для самых ранних периодов истории Шумера, от которых практически не осталось современных письменных документов. Четыре из пяти сказаний связаны с героическими фигурами Энмеркара и Лугальбанды, и их содержание примечательно тем, что проливает свет на близкие взаимоотношения между Шумером и Араттой, неизвестным городом в Северном Иране, который до сих пор географически не идентифицирован. Пятое из историографических шумерских сказаний, «Гильгамеш и Агга (из) Киша», представляет особую ценность для истории политических образований. Оно не только помогает проникнуть в покрытый мраком период шумерской истории, когда ранние шумерские города-государства враждовали между собой, но также хранит упоминание о первой политической ассамблее, «двухпалатном конгрессе», состоявшемся двадцать четыре века тому назад на животрепещущую тему о войне и мире.

Один довольно неутешительный литературный жанр, с точки зрения политической истории, это «ламентация», вид поэтического произведения, в котором оплакивались скорбный вид Шумера и его городов во времена бедствий и поражений. Самый ранний прототип ламентации, который дает нам кое-какую важную историческую информацию, был найден на глиняной табличке в Лагаше. В нем довольно подробно описано страшное разрушение Лагаша от рук его постоянного врага Уммы. Но более поздние и гораздо более длинные сочинения, такие, как «Плач об Уре» или «Плач о Ниппуре», ограничиваются преимущественно терзающими душу описаниями разрушения городов Шумера и страданий их жителей, и мало внимания уделяют историческим событиям, приведшим к столь плачевным событиям.

Наконец, каплю исторической информации можно извлечь даже из таких литературных жанров, как мифы, гимны и литература «мудрости». Ни один из них не является исторически ориентированным, но там и сям в них встречается, неумышленно и случайно, какая-то историческая информация, более нигде не обнаруженная. Так, например, из царских гимнов мы узнаем о том, что злейший враг Шумера – кутии – все еще доставляли хлопоты и являлись угрозой во времена Третьей династии Ура, несмотря на прославленную победу Утухегаля. Или же из мифа становится известно об отношениях Шумера с остальным миром; или же в пословице может быть по какой-то причине упомянуто имя правителя.

Но вотивные надписи и формулы данных, царские письма и списки правителей и династий, эпические песни о победах и горькие ламентации о поражениях – все это едва ли можно считать историей в привычном для нас понимании. Более того, за примерно два первых тысячелетия существования Шумера не осталось практически ни одного письменного документа, и вотивные надписи более поздних периодов найдены всего в нескольких местах, а потому мы имеем однобокий взгляд на картину событий, о которых они повествуют. Что до поэтических произведений, то они содержат лишь зародыш исторической правды, и современный ученый часто оказывается в растерянности, пытаясь отделить зерно от плевел, реальное от вымышленного и таким образом вычленить исторически ценный остаток.

Все, что могут сделать современные шумерологи, – это анализировать и интерпретировать частичные, затушеванные, зыбкие данные и пытаться восстановить хотя бы несколько существенных политических событий и ход исторического развития по собственному разумению, пониманию, видению и представлению. Это, в свою очередь, ведет к большему субъективизму и неоднозначности, чем это желательно, а иной раз и позволительно. При таких обстоятельствах наблюдается существенное расхождение взглядов даже среди специалистов в этой области. Очерк о шумерской истории, предложенный в данной книге, ничуть не меньше страдает от частных предрассудков, заблуждений и недостатков автора; но это лучшее, что он смог сделать, исходя из данных, полученных на 1963 г. И если этих ошибок, как преувеличений, так и упущений, слишком много, пусть будущие поколения и шумерские боги учтут смягчающие обстоятельства и судят автора милосердно и с состраданием. Излагая ту малость, что он знает, или думает, что знает, о шумерской истории, он всего лишь следует древней шумерской пословице: «Тот, кто знает, зачем ему это скрывать?»

Шумер, или лучше страна, известная как Шумер, на протяжении 3-го тысячелетия до н. э. была впервые заселена между 4500-м и 4000 гг. до н. э., по крайней мере, таков был консенсус археологов Ближнего Востока до недавнего времени. Эта дата была получена путем отсчета от 2500 г. до н. э., приблизительной и вполне обоснованной даты, рассчитанной на основании письменных документов. К ней прибавили от 1500 до 2000 лет, т. е. временной отрезок, достаточный для стратиграфического накопления всех ранних культурных наработок, начиная с девственных почв, т. е. с самого начала обитания человека в Шумере. Считается, что в то время Шумер был огромной болотистой равниной, на которой тут и там встречались низкие островки наносных образований от постепенных отложений ила, наносимого реками Тигр, Евфрат и Карун. До того большая часть Шумера предположительно была покрыта водами Персидского залива, простиравшегося гораздо дальше, чем сегодня, и это делало обитание человека невозможным.

Все это было согласованной теорией в археологических кругах до 1952 г., когда два геолога, Лиз и Фэлкон, опубликовали статью, повлекшую революционные изменения в датировках первых шумерских поселений. В этом исследовании, озаглавленном «Географическая история Месопотамских равнин», они приводили геологические данные того, что Шумер был сушей уже задолго до 4500–4000 гг. до н. э., и поэтому люди вполне могли заселять эти земли намного раньше, чем было принято считать. Велись споры о том, почему не удалось обнаружить реальных следов таких древнейших поселений в Шумере: возможно, часть суши уходила под воду одновременно с выходом на поверхность морского дна. Поэтому самый низкий уровень культурных отложений в Шумере может сейчас быть скрыт под водой, не доступный археологам, введенным в заблуждение более высоким ее уровнем и уверенным поэтому, что они докопались до девственных почв. Если это подтвердится, следовательно, самые древние культурные слои до сих пор погребены и нетронуты, и не исключено, что дата первых шумерских поселений сдвинется на тысячу или около того лет.

Как бы там ни было, вполне доказано, что первые поселенцы в Шумере были не шумеры. Убедительное доказательство кроется не в археологии и не в антропологии, которые предлагают весьма неоднозначные и неокончательные результаты по этому вопросу, а в лингвистике. Название двух жизненно важных рек, Тигр и Евфрат, или идиглат и буранун, как они читаются в клинописи, не шумерские слова. И названия самых значительных городских центров – Эриду (Эреду), Ур, Ларса, Исин, Адаб, Куллаб, Лагаш, Ниппур, Киш – также не имеют удовлетворительной шумерской этимологии. И реки, и города, вернее, деревни, которые позже выросли в города, получили названия от людей, которые не говорили на шумерском языке. Точно так же названия Миссисипи, Коннектикут, Массачусетс и Дакота указывают, что первые поселенцы Соединенных Штатов не говорили по-английски.

Название этих дошумерских поселенцев Шумера, конечно, неизвестно. Они жили задолго до изобретения письменности и не оставили никаких контрольных записей. Ничего не говорят о них и шумерские документы более позднего времени, хотя есть убеждение, что, по крайней мере, некоторые из них были известны в 3-м тысячелетии как субары (субарийцы). Об этом мы знаем почти наверняка; они были первой важной цивилизующей силой в древнем Шумере – первыми землепашцами, скотоводами, рыбаками, его первыми ткачами, кожемяками, плотниками, кузнецами, гончарами и каменщиками. И снова догадку подтвердила лингвистика. В 1944 г. Бенно Ландсбергер, один из самых проницательных умов в исследованиях клинописи, опубликовал статью в журнале под патронажем университета Анкары. В ней он провел анализ нескольких культурно значимых «шумерских» слов, т. е. слов, взятых из шумерских документов 3-го тысячелетия до н. э. и потому считавшихся шумерскими, и показал, что все свидетельствует об их нешумерском происхождении. Все эти слова состоят из двух и более слогов – в шумерском языке большинство корней односложны, – и их модель сходна со словами Тигр, Евфрат и нешумерскими названиями городов. Среди этих слов были фермер (энгар), пастух (удул), рыбак (шухудак), плуг (апин) и борозда (апсин), пальма (нимбар), дата (сулумб), мастер по металлу (тириба), кузнец (си-муг), плотник (нангар), корзинщик (аддуб), ткач (ишбар), кожевник (ашгаб), гончар (пахар), каменщик (шидим) и даже купец (дамгар), слово, которое практически универсально воспринималось семитским знаком. Отсюда следует, что базовые земледельческие техники и промышленные ремесла впервые были принесены в Шумер не шумерами, а их безымянными предшественниками. Ландсбергер назвал этот народ протоевфратами, немного нескладным названием, которое тем не менее уместно и пригодно с лингвистических позиций.