Текст книги "Треугольник"

ПРОЛОГ

Только что утвержденный Посол предстал перед представительным собранием Совета Федерации. Предстал один, но членам Совета было известно, что рядом с ним, всегда и везде, незримо присутствует все возглавляемое им «Единство». Это обстоятельство сыграло решающую роль в его назначении:

Федерация до сих пор не имела своего представителя на весьма удаленной и не очень дружелюбной планете Заран, и свежеиспеченный Посол, по сути дела, посылался в неизвестность, где личная инициатива зачастую бывает нужнее самых представительных гарантий.

– Мне требуется «Энтерпрайз», чтобы доставить мое «Единство» на Заран, – нарушил Посол тишину, которой было встречено его появление в зале Совета.

– Но разве вы не знаете, что путь на Заран пролегает через пространство, называемое людьми «Сектором Марии Селесты»? – спросил один из членов Совета, андорианец. – И никто не знает, сколько кораблей, больших и малых, исчезло в этом секторе.

– Именно поэтому мне и нужен самый лучший корабль Федерации, самый прославленный звездолет.

Андорианец молча пожал плечами, и тогда над обширным столом Совета приподнялся землянин – Начальник Штаба Звездного Флота.

– Посол, вам никто не запрещает рисковать головой, но я не хочу рисковать своим лучшим кораблем, он мне нужен для других целей.

Посол иронично усмехнулся.

– Я полагаю, что обсуждаемая экспедиция имеет важное значение не только для меня. А ваше противодействие ей общеизвестно.

Начальник Штаба выпрямился и оказался одного роста с Послом.

– Да, – согласился он. – Я не сторонник вашей экспедиции, хотя признаю ваше право претендовать на некую исключительность «Единства», но всеми силами намерен отстаивать право на существование любых других; не схожих с вашей, форм жизни и мышления. Заран принудительно навязывает свое «Единство» едва ли не всей Галактике, вы же никоим образом не осуждаете этого. И будь моя воля, я бы не послал несмышленого юнца стеречь медведя.

Посол пожал плечами.

– А вы послали бы амебу выяснять отношения с человеком? Только «Единство» способно вступать в контакт с другим «Единством». И нравится вам это или нет, но «Единство» действительно завоевывает Галактику. Я не знаю, как оно добьется окончательной победы, – силой или путем переговоров, но движение «Новых людей» не обошло и вашу планету.

Коллективное сознание распространяется все шире, ему принадлежит завтрашний день.

– Или вчерашний, – отпарировал Начальник Штаба. – Возможно, вы тупиковая ветвь эволюции. Таких тупиков было много. Хотя бы тот же динозавр, который никак не считал себя ошибкой природы и претендовал на завтрашний день. Так и вы считаете мой народ, моих собратьев пережитками прошлого. Но именно эти «пережитки» вывели нас к звездам. А благодаря «пережитку» старомодной любви, существующей между свободными «одиночествами», мои корабли продолжают путешествовать в космическом пространстве.

И, тем не менее, я дам вам «Энтерпрайз», экипаж которого укомплектован выходцами из вчерашнего дня, приверженцами старомодных отношений, чтобы вы узнали, как они ведут себя в самых необычных, самых удивительных обстоятельствах. А потом вы скажете мне, любовь или «Единство» посылает нас к звездам.

Посол загадочно улыбнулся.

– А что вы скажете о моем рабе Иове?

Среди членов Совета послышался ропот возмущения.

– Автомат-переводчик исказил фразу, – выкрикнул андорианец.

– Неважно. Я поясню, – снисходительно сказал Посол и торжественным речитативом продекламировал: «Был человек на земле Уц по имени Иов; и был человек этот непорочен, справедлив и богобоязнен, и удалялся от зла».

Такими словами начинается самая странная поэма Ветхого Завета – поэма о страданиях Иова, которого Бог отдал в руки Дьявола.

Посол поклонился Начальнику Штаба.

– Я принимаю ваш подарок на тех же самых условиях.

– Какие еще условия? – удивился член Совета – теллаританец.

– Условия дьявола: я сберегу его душу.

Взгляд Начальника Штаба стал колючим.

– Посол Гейлбрейс, – жестко сказал он, – я отдал бы правую руку за возможность командовать этим кораблем и принять ваш вызов. Но к моему глубокому сожалению, я лишен такого права. Зато знаю человека, способного постоять за себя и спасти свою душу от дьявола.

Посол чуть наклонил голову.

– Я тоже знаю этого человека. Вы говорите о капитане Джеймсе Кирке. К его несчастью, он попадет в руки иного дьявола…

Глава 1

Перед ними простиралась неизвестная планетная система – вожделенная мечта каждого исследователя. Но чем она обернется для них – прекрасным, укутанным в сплошную тайну подарком Вселенной, только и ждущим, чтобы его развернули и ахнули от удивления, или настороженным, поджидающим очередную жертву капканом?

– Система Цефалус, – объявил старший помощник капитана Спок, в чьем ведении была научная станция «Энтерпрайза». – По расчетам – это центр сектора Марии Селесты. Есть мнение, что именно она является ловушкой космических кораблей.

– Принято, мистер Спок, – отозвался капитан. – Планеты обитаемые?

Капитан Джеймс Т. Кирк увидел, как темная, с остроконечными ушами голова вулканца склонилась над сканерами и решил воспользоваться моментом, чтобы пройти путь от турболифта до своего командирского кресла как можно скорее, избежав внимательного взгляда старшего помощника.

Вряд ли нашлась бы та мелочь, которую Спок не знал о своем командире, он знал о нем решительно все, но сейчас Кирк не хотел обращать на себя внимание. И, прежде всего потому, что ему самому надо разобраться в чертовщине, которая стала происходить с ним. Поэтому для всех других, в том числе, и для первого помощника, он просто устал.

Такое объяснение выглядело весьма правдоподобно: несколько сломанных ребер, несколько едва заживших ран и тяжелых ушибов, постоянное недосыпание сказались на внешнем виде капитана. И хотя Спока внешним видом не обмануть, Кирк пока не хотел пускать его в свой внутренний мир. Слишком все было сложно и необъяснимо.

Ни с того ни с сего его стали мучить кошмары. Одно и то же видение преследовало его ночь за ночью. И весь ужас заключался в том, что Кирк не мог вспомнить приснившееся – просто страшный сон без какого-то определенного содержания. Потом выпали две-три спокойные ночи, а сегодняшней ночью…

Кирку то ли приснилось, то ли привиделось, что он оказался в каком-то месте, где он был не один и где никогда не сможет быть один. Кто-то находился рядом с ним и этот кто-то знал о нем буквально все: знал, кем Кирк был когда-то, кем стал сейчас и кем хотел, но не смог стать. Этот кто-то составлял с ним единое целое: одна плоть, одно знание – ничего нельзя утаить от другого и нечего ему противопоставить. В том же самом месте присутствовали и другие, много других, и каждый все знал об остальных и был единым целым чего-то Единого, в то же самое время оставаясь самим собой. И Кирк знал, что все вместе они представляют собой новую форму жизни, которая борется за свое существование, – и как всякой другой форме, им надо победить, чтобы жить и процветать, в противном случае все они погибнут.

Усевшись в кресло пульта управления, готовый приступить к командованию кораблем, капитан вдруг почувствовал, что впадает в странное состояние: на него раз за разом наплывала волна страха и такого жуткого одиночества, какого он никогда в своей жизни не испытывал, а сейчас, находясь на привычном рабочем месте, окруженный своими друзьями и помощниками, и не мог испытывать. Тем не менее, чувство одиночества, близкое к ужасу, не покидало его. Оно было слишком реальным и слишком необъяснимым, чтобы признаться в нем даже самому себе. Да и в чем признаваться – в страхе или в наваждении?

Но едва вулканец повернулся к нему, Кирк понял, что он мог обманывать кого угодно, только не Спока. Спок видел его насквозь и темные глаза старшего офицера красноречиво говорили о том, что капитан преподнес ему столько сюрпризов за последнее время, что не удивит и еще одним.

– Четвертая планета системы, без всякого сомнения, обитаемая. Класса – не ниже «М», но очень опасная. На ее орбите большой искусственный спутник. Виден и очень маленький, напоминающий корабль, пилотируемый одним человеком.

– Здесь, в этой глуши, корабль с одним пилотом? – удивился Кирк. Если это так, то у пилота корабля больше смелости, чем ума.

– Это как раз та самая крайность, которую люди проявляют чаще и охотнее всего, – со значением произнес Спок.

– Тогда вулканцы расшибают свои упрямые лбы, исходя из соображения логики и здравого смысла?

– Вне всякого сомнения, капитан, – охотно согласился вулканец, Кирк подавил усмешку и почувствовал, что добрую половину усталости, а заодно и следов кошмарного наваждения, как рукой сняло, чего, несомненно, и добивался Спок.

– Капитан, – вмешалась в словесную разминку Ухура, оператор пункта связи. Кирк уловил тревожные нотки в ее голосе и немедленно повернулся к ней. Лицо Ухуры, как всегда, было красивым своей классически строгой красотой, но сердитым.

– Посол Гейлбрейс требует для себя канал экстренной связи. Как он объяснил, он хочет связаться с Советом Федерации, чтобы выразить свое недовольство и нашей задержкой в пути, и вашим поведением.

– Доведите до сведения посла, что он сможет воспользоваться каналом связи, как только мы выйдем из сектора, где эта связь невозможна. И заодно напомните ему, что мы находимся в зоне исчезновения космических кораблей, что и препятствует нашему полету, если он этого не знает.

– Да, сэр, – Ухура повернулась было назад, к пульту связи, но передумала и неожиданно спросила:

– Сэр, могу я сделать замечание личного характера?

– Делай.

– Сэр, экипаж не понимает посла Гейлбрейса и его людей. Некоторые из его свиты пытались прямо-таки принудить наших людей присоединиться к их «Единству» и слово «нет» не признают за ответ. Члены экипажа встревожены и задают вопросы, примерно, такого рода: «Неужели это «новые люди»? И нас хотят сделать такими же? И мы должны стать такими?»

Кирк невесело усмехнулся:

– Я и сам не рад видеть посла и его свиту. Но я не знаю, вправду ли они называют себя «новыми людьми», хотя они, как мне кажется, действительно представляют собой все набирающее силу явление, направленное к слиянию сознания отдельных индивидуумов в некое единое и неделимое сознание. И если они – наше будущее, тогда, как я предполагаю, мы прошлое. Но готов биться об заклад, что на самом деле все обстоит наоборот.

– Но, сэр, мы их доставляем на Заран, а они ведут себя так, словно мы находимся у них в гостях, а они – у себя дома. Это и тревожит экипаж.

Дело было нешуточное. Кирк уже пытался разобраться, как случилось, что и он сам, и его друзья – Маккой, Спок и, конечно же, Ухура, как и все члены экипажа «Энтерпрайза», а вместе с ними и Звездный Флот с некоторых пор стали считаться если не людьми второго сорта, то чем-то вроде доисторических созданий, пережитками прошлого, вчерашним днем уходящего в небытие века индивидуализма. Попытался разобраться и чуть было не лишился капитанских звездочек.

«Новые люди» добрались до Звездного Флота и приобрели в нем такое влияние, что командующий Флотом, адмирал Хейхакиро Ногура настоял, чтобы Кирк остался на Земле и как живой герой, и как аргумент в пользу старого Звездного Флота. Ни та, ни другая роль Кирка не прельщала, но адмирал выбрал удачный для себя момент: истечение очередного пятилетнего контракта между командованием Звездного Флота и капитаном Джеймсом Т. Кирком.

Капитан был поставлен перед выбором: или отслужить очередные пять лет в штабе, или уйти в отставку.

Расстаться со Звездным Флотом было немыслимо для Кирка, и он целых три года отирал штаны о штабные кресла и подписывал какие-то бумажки.

Живого героя, живого аргумента из него не получилось – он только стал мишенью для остряков из «новых людей». И неизвестно, чем бы закончилась его штабная карьера, если бы не грянула очередная война.

Шутники из «новых людей» не очень-то препятствовали тому, чтобы мишень их остроумия стала мишенью для врагов Земли, и капитан Кирк без всяких хлопот заполучил под командование свой «Энтерпрайз» и команду. Как он воевал, может рассказать спасенная им от гибели Земля, многочисленные швы на корпусе «Энтерпрайза» и незажившие еще раны на теле самого Кирка.

Доктор Маккой настаивал на длительном лечении, на обязательном отдыхе, но доктор не представлял, как можно отдать «Энтерпрайз» и команду в чужие руки, а сам Кирк надеялся, что в космосе «новые люди» до него не доберутся. Так на тебе – их философия сопровождает его и а космосе, а философия эта далеко не безобидная.

Правда, сам посол и многочисленная его свита выглядят вполне нормальными людьми, разве что отличаются некоторыми особенностями в общении и друг с другом, и с посторонними людьми. Впрочем, это Кирка не беспокоило – в свое время он общался с представителями учения Колинар, едва ли не самого мощного и таинственного во всей Галактике, и ничего, жив-здоров. А один из бывших последователей этого учения планеты Вулкан стал его лучшим другом и первым помощником на корабле.

Так что Кирк, привыкший к самым разнообразным формам жизни и разума, не мог поверить, что его самочувствие каким-то образом связано с тем, что на борту корабля присутствуют чуждые ему по мировоззрению люди. В следующее мгновение он заставил себя вернуться к действительности, ответив Ухуре.

– Нас не касается философия посла и его свиты. Нам приказано доставить их на Заран, что мы и сделаем. И никакой другой философии, кроме философии приказа, для нас нет быть не может.

– В конце-концов, – начала было Ухура, и Кирк заметил, что Павел Чехов, офицер-навигатор, затаив дыхание, ждал, что она скажет. Но Кирк прервал ее:

– Ухура, – спросил он, – нам что, были даны и политические предписания?

– Нет, сэр, – поначалу как-то нерешительно ответила она, а потом твердо повторила:

– Нет, сэр. – Сама не зная почему, она не стала напоминать капитану, что они получили предписание обследовать две неизвестные звездные системы и попутно разгадать давнишнюю загадку о бесследном исчезновении кораблей, осмелившихся заглянуть в этот уголок космоса. И если за всем этим не кроется политика, то Ухура вообще отказывается понимать, что такое политика.

– В таком случае, передай послу, что я лично выслушаю все его претензии, как только найду свободное время.

– Есть, сэр.

Удовлетворенный ее ответом, Кирк вопросительно посмотрел на Спока.

– Корабль-разведчик, – сообщил тот, – заходит на посадку на четвертую планету.

– Ухура! – тут же приказал Кирк, – попытайся связаться с ним.

Предупреди, что на планете его ждут крайние опасности. Кстати, мистер Спок, что представляет собой эта планета?

– Представьте себе Землю, какой она была миллионы лет тому назад. На ней сейчас непостижимые уму крайности: жара и холод, ливни и засуха, травоядные и хищники, джунгли и вулканы. И все это находится в стадии гигантизма, как в свое время на Земле. Из показаний приборов можно сделать вывод, что формы жизни всех видов намного больше тех, к каким мы привыкли.

– Намного больше, – пожал плечами Кирк, – а нельзя ли поконкретнее?

– Можно, – согласился Спок. – Помните открытие Ойдувая Джорджа?

Африка, середина двадцатого века, и безвестный доктор Лиги Наций находит кости овцы, которая, судя по останкам, была не меньше двенадцати футов в высоту. Само собой разумеется, что подстать ей были и хищники. Там же обнаружили скелет примитивного гуманоида, примерно нашего роста, умершего в молодом возрасте.

– Мистер Спок, вы – наша последняя опора и надежда: вы так нас подбодрили последним сообщением.

– Капитан, – вмешалась Ухура, – я не могу связаться с этим кораблем.

Но, заходя на посадку, он послал сигнал, закодированный на высоких частотах. Мы не в состоянии его расшифровать, но я с уверенностью могу сказать, что это – идиосинкразический код, которым пользуются одни лишь Независимые агенты Федерации.

– Независимый агент! – вскочил на ноги Кирк. От его недавней усталости не осталось и следа: перед ним открывалась новая возможность для действий.

– Мистер Зулу, проследите траекторию полета и передайте координаты приземления в пункт управления… Мистер Спок, проводите меня.

Спок последовал за капитаном к лифту.

– Пассажирский отсек, – проговорил Кирк в микрофон лифта.

– Я вызову группу высадки, – предложил Спок.

– Мы с вами и есть та самая группа, мистер логик, но предварительно мне надо переговорить с послом Гейлбрейсом.

– Мистер Маккой возложил на меня кое-какие обязанности, связанные с вашими недавними ранениями.

Кирк пожал плечами:

– Это будет всего лишь прогулка по незнакомой планете. Свежий воздух полезен для моих ран, а ваши обязанности останутся при вас, на них никто не посягнет.

Вулканец хотел было что-то возразить, но Кирк опередил:

– Там, на планете, Независимый агент, Спок. И его сигнал – наверняка сигнал бедствия. А Независимый агент, как вам известно, мог послать такой сигнал лишь в одном-единственном случае: если он попал в беду. В огромную беду.

– Но сигнал адресован не нам.

– И, тем не менее, мы поспешим ему на помощь, как поспешили бы на помощь всякому одинокому путнику в этом мире, попавшему в беду и как попытались бы выяснить личность всякого, залетевшего в запретную зону.

Конечно, когда мы будем выяснять его личность…. а за ним, как и за нами, кто-то следит…

Он прервал себя на полуслове – лифт доставил их в пассажирский отсек, в каюту для особо важных персон.

– Независимый агент! Знаешь, Спок, если бы в моем экипаже были такие герои…

Он не договорил, не высказал того, что история Звездного Флота сохранила имена лишь немногих по-настоящему Независимых агентов. Уже хотя бы потому, что они подчинялись не командующему флотом, а Старику начальнику одного из подотделов Штаба Флота. Их имена почти никто не знал, но от них зависело почти все: и мир, и война, и революции, и реформы.

Отбор шел среди миллионов, чтобы найти одного с таким умом, с такой энергией, с таким самообладанием, которым не страшна абсолютная независимость. И большинство из них погибли молодыми при исполнении служебных обязанностей.

– И капитаны звездных кораблей редко выживают в пятилетних экспедициях, – сказал Спок. Кирк вздрогнул, посмотрел на него, прочитавшего его мысли, и заметил:

– Это несравнимые вещи.

– Да, – согласился Спок, – несравнимые. Капитаны зависят от всех.

Кирк был тронут, но не захотел ни возражать, ни соглашаться. Да и времени не было – перед ним распахнулись двери лифта, открывая дорогу на территорию посла.

Глава 2

Забытая на время усталость сразу же навалилась на Кирка, едва он переступил порог пассажирского или, как его иначе называли, гостевого отсека. Он увидел посла и едва ли не всю его многочисленную свиту за необычным занятием: человек тридцать стояли широким кругом и каждый из них держал свою правую руку на шее соседа, сзади, у основания черепа. Одни из них были облачены в короткие белые туники, другие в темные трико.

Круг составляли мужчины и женщины, преимущественно молодые, а в центре круга находилась могучая фигура их повелителя – посла Гейлбрейса.

Глаза у всех были закрыты, но аура от их слепого контакта казалась Кирку осязаемой даже на расстоянии. У него мгновенно появилось ощущение, будто поток излучаемой ими энергии струился в раскрытые ладони, а когда он сжал кулаки, ему показалось, что он сжимал какое-то упругое тело, сопротивляющееся его пальцам…

Спок моментально отреагировал на возникшую ситуацию со свойственной всякому вулканцу чувствительностью к любому телепатическому воздействию: он шагнул вперед и прикрыл капитана своим телом, при этом взглянув на него таким взглядом, какого Кирк у него никогда раньше не замечал.

Посол открыл глаза и уставился в темные глаза Спока, но и за спиной своего защитника Кирк почувствовал всю мощь «Единства», навалившегося на него. Почувствовал он и ответную мощь вулканца, отражающего энергию целого коллектива, враждебную энергию. Кирк почувствовал себя таким же слабым, изможденным, нуждающимся в чужой помощи, каким он был в ночных кошмарах.

Капитан заподозрил, что его мнимая усталость и слабость были следствием этой коллективной энергии, а не последствиями незаживших ран. Но если даже на него, обычного человека так действует эта энергия, то что должен чувствовать такой прирожденный телепат, каким был Спок?

Не задумываясь, Кирк тоже шагнул вперед и встал между послом и вулканцем. Тут же, как по команде, все участники то ли телепатического действа, то ли шабаша нечисти, разом открыли глаза, разомкнули круг и волна энергии утратила свою целенаправленность, растеряла мощь. По узкому живому коридору Кирк прошел к центральной фигуре круга – послу.

Большинство его свиты, как бы подчеркивая свое безразличие к предстоящему разговору, удалилось в соседнее помещение, осталось лишь несколько, очевидно, самых приближенных, лиц.

– Посол, – без каких-либо дипломатических условностей начал Кирк, не ущемляя ваши права, я позволяю вам тренировать ваши телепатические способности на борту моего корабля. Но с одним условием: вы не будете нарушать права других обитателей корабля, не будете на них испытывать ваши возможности. Считаю своим долгом предупредить вас, что на борту есть и такие, кто до болезненности восприимчив к мысленному воздействию. Я не знаю ваших целей и не буду утверждать, что вы готовы сеять вражду между членами экипажа, но и насильно обращать в свою веру свободных людей я вам не позволю.

Посол только пожал плечами. Он был высок ростом, широкоплеч, в его манере держаться чувствовался прирожденный аристократизм. Взгляд серых глаз был холодным и непримиримым, черты непроницаемого лица казались высеченными из камня. Никто, глядя на его бесстрастное лицо, не заподозрил бы, что он обладает многими исключительными способностями и что он – один из идейных вдохновителей «Единства», все члены которого не отличались особой выдержкой, почти истерически проповедуя свои взгляды, и если бы художнику потребовалась модель отчужденной суровости и воплощенного индивидуализма, он непременно остановил бы свой выбор на этом лице.

– «Единство» – наша жизнь, – начал издалека Гейлбрейс. – Мы единое целое, это понятие включает в себя все – от глубочайшей ненависти до самой нежной любви. И нам нельзя приказать не быть единым существом, ибо распавшись на составные части, мы погибнем, умрем. Вы этого добиваетесь, капитан?

– Посол, я – капитан корабля, я не генетик или политик, чтобы интересоваться средой обитания и способом существования тех или иных общественных формаций. Но даже после столь краткого общения с вами у меня сложилось мнение, что способом размножения вашего «Единства» является разложение здоровых коллективов. А я не могу допустить разложение экипажа корабля, от здоровья которого зависит и ваше личное благополучие, и благополучие всей вашей свиты.

– Этот корабль принадлежит федерации, возразил посол, – и вы не имеете права мешать выполнению миссии посла Федерации и препятствовать ему в чем бы то ни было. Не знаю, действуете ли вы по чьему-либо указанию или по своему произволу, исходя из своих предубеждений, но я доведу до сведения Совета Федерации, что вы всячески мешаете мне и даже задерживаете меня надуманной вами остановкой в пути.

– Вам и тому, кто стоит за вашей спиной и вынуждает вас действовать подобным образом, придется ответить Комитету расследования. Равно как и всякому, кто содействует вам… – он многозначительно посмотрел на Спока.

– Если придется ответить, отвечу и Комитету расследования, – стоял на своем Кирк, – но я никому не позволю сеять смуту среди членов моего экипажа. Вы слышите? Моего!…

– Капита-ан, – насмешливо произнес посол, – вы – динозавр. Вы доисторический вымирающий вид животного, поэтому вас и беспокоит способ размножения таких, как мы. Но ваше время прошло. Настал наш день. Вы должны добровольно уйти, уступая дорогу таким, как мы. Иначе мы вас сместим.

– Даже так? – вполне искренне удивился Кирк. – Вы и в самом деле думаете, что после ухода таких, как я, вы сразу же всем своим скопом сможете управлять этим кораблем или даже сами сможете построить его? Да будет вам известно, что «Энтерпрайз» живет и здравствует благодаря индивидуальной деятельности отдельных, самых независимых, самых разных умов. Он несет в себе разум и того человека, который первым добыл огонь, и разум тех, которые им сейчас управляют, благодаря энергии того первобытного огня.

– Браво, капитан! – широко улыбнулся посол. – Я готов взять назад свои слова о динозаврах и прочих ископаемых животных, я не за того вас принял. В восхитительном дифирамбе своему кораблю вы воспели гимн созидательной деятельности, берущей начало в подсознательном стремлении каждого индивидуума к коллективу. Да и вся ваша сила, как капитана корабля, держится на необыкновенном единении вашего экипажа. Именно ваш экипаж во всем Звездном Флоте известен как самый сплоченный, самый неразделимый коллектив. Так неужели вы не видите, капитан, что мы – это вы, а вы – это мы?

– Нет, не вижу, – решительно отмежевался Кирк. – Я хорошо знаю своих людей и могу смело утверждать, что всеми их поступками, всем образом их действий руководит одно простое чувство, древнее, как мир, и это чувство выражается одним словом состоящим из шести букв. Жаль, что последнее время это слово забывается.

– Вы имеете в виду слово «любовь», капитан? Не возражаю против этого слова, но утверждаю, что нет любви в вашем понятии, а есть любовь «Единства» – любовь к другому, как к самому себе. И опять-таки из всего сказанного мной следует все тот же вывод: вы – это мы. – Он посмотрел на Спока и добавил: – или вы хотите сказать, что научили своих людей любить даже вулканцев?

– Мистер Спок таков, каков он есть, – сухо ответил Кирк, – и мы не будем его обсуждать… Я пришел, чтобы информировать вас о том, что мы задержимся. Ненадолго, уверяю вас. Нам необходимо исследовать сектор исчезновения кораблей. И связь с Федерацией будет невозможной пока мы не выйдем из этой опасной зоны. А чтобы не терять зря времени, вы можете изложить все свои претензии в письменном виде и адресовать их мне, капитану корабля. Этим вы несколько угомоните свое нетерпение и удовлетворите вашу неприязнь ко мне.

Посол покачал головой:

– Капитан, вы – превосходный экземпляр весьма редко встречающегося вида ограниченности. Так примите, как должное, и мое восхищение, и мою откровенность… Скажите, может ли амеба понять даже самое простое многоклеточное животное и даже не животное, а простейшее существо?

Очевидно, может, если попросит его раз за разом разъединять себя на отдельные клеточки. Но какое многоклеточное существо пойдет навстречу амебе, обрекая себя на заведомую смерть?

На какое-то мгновение Кирк и в самом деле почувствовал себя амебой, не понимая, о чем ему говорят. Ведь и сам посол, и вся его компания выглядели, по крайней мере, наружно, как отдельные, не зависимые друг от друга, создания. Но вдруг они и в самом деле представляют собой некую новую форму существования? Тогда он, капитан Кирк, и в самом деле амеба?

– Посол, – сказал он, придя в себя, – я готов согласиться, что в вас, действительно, что-то есть. Но с чем я никогда не соглашусь, так это с тем, что вы навязываете свою волю силой, а физическим или телепатическим воздействием, не имеет значения.

Гейлбрейс смерил его холодным взглядом и прочитал коротенькую лекцию:

– Капитан, мне очень хотелось забыть ваши слова о разложении и размножении, но вы прямо-таки вынудили меня запомнить их. Так послушайте, что я вам скажу… вам, конечно, известно, что первые многоклеточные животные поглотили немалое количество амеб, лишая их комфорта личной свободы и попирая их права на жизнь. Известно и то, что амеба сопротивлялась. Но вопреки ее сопротивлению на свет появились насекомые, птицы, потом тигры, люди, сначала такие, как вы, а теперь такие, как мы.

Откровенно говоря, Кирку все это изрядно надоело, но уйти, оставив за послом последнее слово, значит и в самом деле чем-то уподобиться амебе, и он ответил:

– Человек – не амеба. А споры о превосходстве толпы над одним человеком или о превосходстве одного суперчеловека над всем человечеством велись издавна и, как правило, заканчивались диктатурой толпы или сверхчеловека.

Посол терпеливо объяснял:

– Диктатура и «Единство» – не одно и то же. Но вы не поймете, капитан, пока сами не станете частью единого целого. – Он едва заметно склонил голову, – я вам покажу, как это делается.

Он вытянул руку навстречу Кирку, указательный палец был отведен от трех остальных в виде буквы V. Но это был не тот жест, который делал Спок, не знак двух разведенных по сторонам пальцев, свободных в выборе сходится им или нет, не символ равенства, но символ одиночества, символ отделенности от «Единства». И в то же время это был жест приглашения к единению, к обмену… и чем? Чувством? Мыслями?

Не раз Кирку приходилось подвергаться телепатическому воздействию и со стороны вулканца, и со стороны других существ. Так что он не боялся этого, нового для себя контакта, иначе не пришел бы сюда. Ему было любопытно, но инстинкт подсказывал, что нельзя соглашаться, нельзя ответить тем же самым жестом, да и по лицу Спока он видел, что тот против подобного шага с его стороны. Казалось даже, что вулканец вот-вот вмешается, прервав затянувшуюся дискуссию. И он, действительно вмешался:

– Капитан, я должен вас предупредить, что вы подвергаете себя риску, даже не вступая в контакт: на вас одного направлено групповое воздействие неизвестных существ.

Уже одно то, что Спок осмелился сказать это в присутствии самого посла, говорило о серьезной опасности предлагаемого Кирку эксперимента. И Кирк поспешил поддержать его:

– Мистер Спок совершенно прав, я не могу рисковать, командуя кораблем. Был бы я свободен, тогда, возможно, я доставил бы себе удовольствие рискнуть на контакт с вами.

Гейлбрейс улыбнулся:

– Нет, капитан, не рискнули бы. И мы с вами оба хорошо знаем, почему.

Кирк с удивлением посмотрел на посла и подумал, что недооценил его.

Он был гораздо опаснее того себя, каким он представился в своей откровенной враждебности. Но что кроется за его демонстрацией силы? Не находя ответа на этот вопрос, Кирк сказал:

– Так вот, посол, я запрещаю вам и вашим людям втягивать кого бы то ни было из моего экипажа в эксперименты такого рода, в какие вы попытались вовлечь меня. Всего хорошего.

Развернувшись, капитан и помощник уже направлялись к выходу, когда их остановил слабый, похожий на сдавленный крик человека звук. Он доносился из-за переборки, отделяющей зал приемов от комнаты отдыха, куда удалилось большинство свиты посла. Не раздумывая, Кирк и Спок бросились на крик, с трудом пробиваясь сквозь плотную толпу посольской свиты, как бы невзначай сгрудившуюся у тесного прохода. То, что они еще издали увидели, заставило их поторопиться и не очень вежливо обойтись с теми, кто заступал им дорогу. Кричал, вернее, пытался кричать мистер Добиус – двухголовый, ростом под два с половиной метра таньянец, с силой которого мог померяться разве что вулканец Спок.