Текст книги "Потерять и обрести"

7

Громкий стук в дверь разбудил Каролину. Заспанная, с закрытыми глазами, она пошарила вокруг руками, словно должна была сначала выяснить, где находится. Ей казалось, что она спала не больше получаса, но когда, щурясь, открыла глаза, был светлый день. Услышав свое имя, она села в постели. Распущенные волосы спадали по обнаженным плечам. Аккуратно сложенная ночная рубашка лежала в ногах, вчера у нее не было сил надеть ее. Каролина набросила и пеньюар и пошла открывать дверь. На пороге стояла Эмма Шорт.

– Это я, графиня. Там, внизу, курьер. – Она протянула Каролине конверт. Материнские чувства растопили сердце старой девы, когда она увидела разгоряченную со сна Каролину, босиком и со спутанными волосами стоящую перед ней. – Если позволите, я сама сегодня разожгу у вас огонь, – добавила она, взглянув на тонкий, распахнувшийся на груди халатик молодой женщины. – Вам, наверное, холодно.

Каролина не успела ничего возразить, как та уже очутилась в комнате и присела на корточках перед камином.

Держа письмо в руках, Каролина вернулась в маленькую спальню. Она вынула из конверта карточку из тисненой бумаги цвета слоновой кости. В левом углу стоял напечатанный золотой краской знак, что-то вроде гербового животного. Мелкий, ровный почерк под этим знаком казался тоже напечатанным, как будто писавший боялся хоть чем-то выдать свою личность. «Пожалуйста, не волнуйтесь, – было написано там.

«Заточение герцога скоро кончится. Если хотите его увидеть, передайте э ту карточку стражнику, охраняющему Тауэр. Друг».

Каролина колебалась не больше секунды и тут же решилась: даже если это опять западня, она рискнет! Тауэр. И как она сразу не догадалась! Где же еще могли поместить аристократа! Она еще раз взяла в руки письмо. Вновь рассмотрела знак на полях: это был изготовившийся к прыжку лев. Она вспомнила: «Лига львов» – под таким девизом герцог и его друзья совершили немало своих добрых поступков.

Каролина обладала чудным даром: колебания, которые долго мучили бы другого человека, она преодолевала в один миг. Так было и на этот раз. Пока она принимала ванну и завтракала, ее охватило радостное возбуждение. В неожиданном порыве она вынула из гардероба платье из матового шелкового репса с узкой туникой до колен. Леруа задумал его для свадебного путешествия – в желтых тонах, которые так любил на ней герцог; для сегодняшнего дня оно показалось ей подходящим. С серьезной улыбкой женщины, в очередной раз осознавшей свою красоту, она отошла от зеркала. Все показалось ей очень просто.

Каролина прильнула к окну коляски, которую наняла вместе со знающим город кучером. Она не могла поверить, что это тот же самый город, по которому она блуждала накануне ночью. Там, где на нее тупо взирала серая, безликая каменная пустыня, сегодня простирались широкие, обрамленные колоннадами улицы, вереницы белых, богато декорированных лепниной фасадов, огромные арены площадей. Ворота из позолоченного кованого железа поблескивали в тени высоких платанов с их крапчатыми стволами и каскадами темно-зеленой листвы, а в конце каждой поперечной улицы мерцала Темза. Вскоре в небе показалась темная громада Тауэра. Справа от входа, перед спрятавшимся в тень каменной стены домиком, раскачивался выбитый на листе латуни символ таверны – тигр. Со взъерошенными, с металлическим отливом, перьями на крыше гауптвахты сидел ворон; скрипучие звуки, которые он исторгал, казалось, не могли исходить из горла живого существа. Два стражника в темно-синих формах с широкими накидками и лохматых шапках тоже выглядели ненастоящими, словно тени забытого прошлого. Однако все это было не в силах испортить радостное настроение Каролины. Она видела лишь лучезарный день и воспринимала это как залог того, что ее надежды сбудутся.

Каролина протянула стражнику записку и, затаив дыхание, не слышала ничего, кроме ударов собственного сердца, когда внешние ворота Тауэра распахнулись.

Один из стражников вскочил на козлы и взял у кучера из рук поводья. Коляска медленно въехала внутрь двойных укрепленных стен. Справа показались клетки и вольеры королевского зверинца; она рассмотрела страуса, двух черных медведей, обезьян, а потом золотой тенью мечущегося за решеткой льва.

Брусья подвесного моста прогрохотали под колесами. С королевского герба на средней башне взлетела, хлопая крыльями, птица и взвилась в небо. После небольшой порции воздуха и свободы их приняли следующие ворота. И когда они наконец попали через главные ворота в самое сердце Тауэра и неожиданно вновь показались небо и солнце, Каролину не покидал внутренний озноб.

Карета свернула влево. Ее взору предстали газоны, за ними деревья, в дымке танцующих световых бликов и прозрачной зелени проступил небольшой каменный дом. Коляска остановилась.

Каролина вышла из экипажа. К ней подошел лысый мужчина в темно-синей униформе и с повязанным поверх фартуком до щиколоток. В одной руке он держал продавленную жестяную миску, пальцами другой щелкал, подзывая воронов, с взъерошенными перьями подпрыгивавших вокруг него. Их подрезанные крылья касались газона. Фосдайк, в чьи обязанности входил уход за воронами, бросил короткий взгляд на Каролину и вытряхнул содержимое миски на обрамленный травой квадрат из каменных плит. Вороны, следовавшие за ним с хриплым нетерпеливым карканьем, тут же налетели и принялись рвать огромными клювами красную массу. Кровь брызнула на черные перья, покрыла их когти и клювы и постепенно окрасила весь камень. Каролина отвернулась. Она вдруг представила себе, что это плаха, на которой воронье делит остатки трупа…

От нетерпения у Каролины земля горела под ногами. Она не пробыла в Тауэре и пяти минут, а ей казалось, что прошла Целая вечность.

– Где герцог? – спросила она.

– Герцог? – Человек, ухаживающий за воронами, посмотрел на Каролину взглядом, который говорил, что он будет весьма болезненно реагировать, если кто-нибудь осмелится насмехаться над чересчур мирной жизнью в Тауэре, словно этим будет задета его собственная честь.

– Да, герцог фон Беломер, – подтвердила Каролина.

– Сожалею, мадам. Герцога у нас нет.

Итак, карусель из надежд и обманов вновь закрутилась. Голос мужчины неестественно громко звучал в ее ушах. Она содрогнулась от безрассудности надежды, приведшей ее сюда. Ее смелость была не чем иным, как легкомыслием. Наконец она спросила:

– Может, он все-таки здесь, но под другим именем. Могло быть и так…

– Пару дней назад у нас появился новенький в Кровавой башне, – неуверенно произнес служитель. – Еду мы приносим ему из таверны «Золотая цепь». А сегодня он еще заказал себе учителя фехтования.

– Это на него похоже.

– Остальные наши гости находятся здесь уже давно, а новичок только этот господин. Его зовут Мортемер, Мортемер! Значит, он все-таки был здесь! Она, всегда так быстро на все реагировавшая, словно онемела.

– Это он!

Каролина с мольбой посмотрела на человека, ухаживавшего за воронами. Теперь все зависело от него. Его черты хранили невозмутимость.

– Буду рад, если это тот, кого вы ищете, мадам. Я отведу вас наверх.

Винтовая лестница, по которой служитель вел Каролину, казалась бесконечной.

Словно в ходу, вырытом в темной пещере, они ввинчивались все выше и выше. Через глубокие люки в стенах падал свет; он казался не отблеском дня, а словно просачивался сквозь камни.

Они добрались до прохода высотой в человеческий рост и свернули направо. С другого конца коридора доносилось тихое позвякивание.

– Уроки фехтования в Тауэре, – неодобрительно покачал головой ее провожатый, открывая тяжелую железную дверь.

Они вошли в устланное и увешанное коврами помещение, освещенное лишь узкой полоской света, падавшего сквозь щель в красной парчовой портьере в арочной перемычке, которая вела в основной зал.

– Доложить о вас?

Каролина рукой удержала служителя.

– Нет. Я хочу сначала удостовериться, что это действительно герцог.

Она подошла к портьере и заглянула в Щель. В центре большого зала сошлись в поединке двое фехтующих мужчин. На обоих были кожаные безрукавки и обтягивающие шелковые панталоны; лица были скрыты за зарешеченными масками. Герцог дрался лицом к ней. Корпус его оставался неподвижным, как изваяние, в то время как рука молниеносно орудовала шпагой. Его противник отчаянно защищался. С торжествующими возгласами герцог наступал на него. На мгновение оба неподвижно застыли. Потом сорвали с голов маски.

Его вид вызвал в Каролине волну чувств, от которых у нее перехватило дыхание. Она будто забыла, сколь совершенной была гармония этих черт и этого тела, и теперь не могла оторваться от их созерцания. Она отошла от портьеры. Служитель в ожидании стоял за ее спиной. Она кивнула ему.

– Это герцог. Докладывать обо мне не надо.

Впервые на лице мужчины промелькнуло подобие улыбки.

– Я рад за мадам.

Каролина прислушалась к удаляющимся шагам, тихому позвякиванию связки ключей. Она стояла с громко бьющимся сердцем. Слышала смех герцога. Она была у цели – и вдруг испугалась момента, когда предстанет перед ним. Такого она еще никогда не испытывала: страха перед свиданием. Она представляла себе, что найдет несчастного пленника, а обнаружила мужчину, который смеялся и убивал время уроками фехтования. Она рисовала в воображении, как глубоко он должен переживать этот арест, особенно в глазах тех, кто называл себя его друзьями, как должно было оскорбить его гордость, его чувствительное самолюбие обвинение, предъявленное ему. Она прислушивалась к его смеху и испытывала страх перед ним. Страх, что и при встрече с ней он сохранит самообладание, а у нее не будет ничего, кроме слез. Она была готова убежать из боязни, что ей не хватит сил пережить этот миг. Закрыв глаза, Каролина попыталась собраться и побороть волнение.

Когда она вновь открыла глаза, ее взгляд упал на шпагу, лежавшую на столе рядом с защитной маской. В неожиданном порыве Каролина надела ее, словно пытаясь таким образом спрятать свои чувства. Приблизились шаги. Один голос произнес:

– Не знаю, почему вы все еще берете Уроки фехтования… Когда я работаю с вами, то всегда испытываю ощущение, что это вы мой учитель, а я ваш ученик. До завтра?

– До завтра, – ответил знакомый голос. Портьера с шуршанием раздвинулась и вновь сомкнулась. Учитель фехтования замер и испуганно уставился на невесть откуда взявшуюся женщину. Не давая ему сказать ни слова, она, со шпагой в руке, проскочила мимо и шагнула за портьеру.

С опущенной шпагой Каролина подошла к герцогу.

– Вы возьмете еще одного ученика, герцог?

Он повернул к ней голову. Даже намека на удивление не отразилось на его лице. Лишь едва заметную улыбку различила Каролина. Она забыла о том, что это спокойствие было его манерой маскировки, за которой он прятал свою истинную сущность. Она забыла и о том, что одной из тайн ее любви было то, что она одна знала настоящее лицо этого мужчины. Все в ней восстало против того, что в это мгновение, от которого она ждала так много, он не мог предстать перед ней в своем истинном обличье, любящим и страстным. Неужели это была ее судьба: в этой любви, единственной любви ее жизни, пережить все муки страсти, цель которой каждый раз улетучивалась, когда до нее было рукой подать?

Со шпагой в правой руке он стоял перед ней.

– Угадать по вашему почерку, кто вы? Каролина была не в силах отвечать. Ее губы дрожали. Охотнее всего она бы сорвала маску и бросилась ему на шею. Но она подняла шпагу. Из всех запутанных чувств, что владели ею в этот миг, в голове осталась одна мысль: лишить идола, которого она обожала, его недосягаемости и неприступности, вернуть на землю человека из плоти и крови.

Они молча скрестили клинки. Почти не сходя с места, они вели бой друг с другом. Тихонько позванивала сталь. Пока это еще было игрой. Пока еще Каролина сознавала, что это игра, но постепенно она преображалась. Ее удары становились быстрее и жестче. Герцог отступил на шаг назад. Каролина была словно в дурмане, не принадлежа больше себе. На ее месте была незнакомка, выросшая из тех ужасов, которые она перенесла из-за него, из пережитого страха и неутоленной страсти. Лишь когда вторая шпага перестала парировать ее удары, она очнулась. Герцог снял с головы маску.

– Я объявляю себя побежденным.

Он подошел к ней. Каролина обвила руками его шею. Короткий бой освободил ее от всей горечи и черноты, что легли на ее Душу за последние дни. Земля ушла из-под ее ног. Они были единственными людьми в этих стенах, единственными людьми в этом ужасном, восхитительном мире.

То ли буря подняла и унесла ее? То ли его руки? Он нежно положил ее на ложе. Он шептал какие-то слова. Она разобрала «моя », но для нее слова были не важны. Ее черные волосы разметались по алому шелку. Пылая от страсти, они слились в единое целое.

8

Тесно обнявшись, они вновь очнулись. Оба молчали, боясь словами испортить волшебный миг. Их руки искали друг друга, движимые страстным желанием не только касаться любимого, но и опять слиться с ним.

Он натянул на нее камчатое покрывало. Лежал и прислушивался к ее дыханию. Герцог никогда не верил, что найдет такую женщину, как она, а встретив, боялся, что она всего лишь фата-моргана, которая испарится при первом дуновении. Не потому ли он так долго скрывал от нее свою любовь под маской легкомысленного жуира? Он едва не потерял ее из-за этого, но не мог поступить иначе.

Все вехи минувшего года проплыли перед ним. Тот день и та ночь, когда он не держал над ней свою охраняющую длань. То, что она была бесстрашна, как он, умела бороться, как он, наполняло его глупой гордостью. Теперь ему было жутко от мысли, что все могло закончиться иначе. Каролина ни словом не обмолвилась о перенесенных ради него страданиях и мучивших ее сомнениях, но он обо всем догадывался. Как легко могло случиться, что этот путь привел бы ее не к нему, а от него. Он вдруг понял, что не перенесет, если потеряет ее. Одна мысль, что скоро она вновь покинет эти стены, была невыносима для него. Он больше не понимал своего прежнего спокойствия; его твердая уверенность, что она не страдает от разлуки, как другие женщины, растерянные и беспомощные, была непостижима для него. Она страдала. Он знал это, и это мучило его. Вечной загадкой оставалось для него то, что на этом прекрасном спящем лице ничего не отражалось. Переживания проходили для нее бесследно. Он разглядывал Каролину, завороженный легким намеком на улыбку, освещавшую ее черты, хранившие серьезность во сне. Она принадлежала ему. Эта улыбка принадлежала ему. С того самого мартовского дня год назад, когда она проскочила мимо него во двор монастыря, он знал, что это именно та женщина, которую он всегда ждал. То, что они были созданы друг для друга, было для него настолько бесспорно, что он даже не спешил привязывать ее к себе. Теперь же ужаснулся, вдруг осознав, что все время балансировал на краю пропасти.

Герцог вдруг понял, что обязан сделать, это должно произойти немедленно, в этих стенах.

Тихо поднявшись, он подошел к секретеру. На карточке со своим именем и гербом он написал имя единственного католического священника, которого знал в Лондоне, – монсеньора Евстахио Перендеса из португальской церкви. Вместе с золотой монетой он сунул карточку в конверт, сложил его и положил в одну из жестяных капсул, лежавших на столе. Потом крепко привинтил крышку и подошел к окну. В глубокую нишу в камне была опущена катушка. Герцог отвязал веревку, прикрепил к ней крючком капсулу и просунул ее через решетку оконного проема. С легким шуршанием катушка раскрутилась.

Каролина, наблюдавшая за его действиями, ждала, когда он опять намотает веревку на катушку. Наконец он обернулся, и ее улыбка сказала ему, что она проснулась не сию минуту.

– Твоя бутылочная почта?

Услышал ли он ее невысказанный вопрос?

– К сожалению, она не доходит до Mop-тем ера, – сказал он, – а только до моих охранников. – Герцог поднял голову. – Что ты подумала в Мортемере, когда я не появился в день нашей свадьбы?

Она не смогла сразу ответить ему. Ей все еще было больно при воспоминании о том дне. Каролина начала машинально приводить в порядок одежду, словно это могло помочь ей справиться со смятением в душе.

– Месье Карем суетился как ненормальный, – произнесла она наконец. – Он считал, что должен настоять на том, чтобы свадьба все-таки игралась – ради его паштетов. Я думаю, он никогда нам этого не простит.

Они посмотрели друг на друга, и что-то произошло, будто в комнате вдруг стало светлее. Может, потому что она сказала «нам»? Или причиной тому был ее голос, в котором не сквозило ни малейшего упрека? Они не знали, что случилось, но неловкость, которую они только что испытывали, исчезла.

– А ты? – тихо спросил он. – Что ты чувствовала?

–Я… я разорвала свое подвенечное платье. – Она снова услышала треск разрываемой ткани, увидела сыплющийся на пол жемчуг и опять испытала это животворное чувство облегчения. Она со смехом продолжила: – Потом я почувствовала голод. Я приняла ванну, приказала принести себе свежей семги. Гости разъехались голодные, зато глубоко удовлетворенные, что им посчастливилось побывать на этой скандальной свадьбе, которая не состоялась из-за отсутствия жениха. А затем я приказала заложить мою карету.

Он сел рядом и положил руку ей на плечо. Ему надо было прикоснуться к ней, чтобы убедиться, что она была явью, а не сном. Каролина была для него загадкой. И никогда большей, чем в эту минуту.

– Ты уехала в тот же день?

– Я не должна была?

– И Лебланк допустил это? – нахмурился герцог.

– Он пытался удержать меня…

– Он не сказал: «Такие дела лучше всего устраиваются с помощью денег»?

– Да, говорил. Но он не объяснил мне, почему тебя арестовали.

Его лицо замкнулось. Тон стал ожесточенным.

– Он и не мог знать этого. Никто не мог этого знать.

– Нет, я думаю, он знал. Но Лебланк – человек, умеющий хранить свои тайны. Он тебе когда-нибудь говорил, какой груз везут твои корабли? Рабов! Я их сама видела.

Значит, это была правда! Не подтасовка, не ложное обвинение, не предлог, чтобы арестовать его. Это не укладывалось у него в голове. Словно в тисках страшного кошмара, герцог ждал, когда проснется. Но ничего не произошло, ничто не избавило его от страшной правды.

– Я не знал этого, – нарушил он наконец молчание. – Я смеялся им в лицо, когда они пришли и сообщили, что захватили принадлежащий мне корабль с рабами на борту. Обвинение показалось мне таким абсурдным, что мне даже не пришла в голову мысль выступить против него. – Он хотел бы взять свои слова назад. Пожалуй, они звучали как извинение? Но для него не было прощения. То, что он не подозревал, какого происхождения его деньги, что никогда не задумывался, из каких источников текло его богатство, не освобождало его от вины. Все, что он делал когда-либо доброго, вдруг разом обесценилось.

Он повернулся к Каролине. Ему нужно было видеть ее глаза; когда он будет говорить, в ее глазах он прочтет свой приговор.

– В самом деле я смеялся им в лицо. Я все считал выдумкой. Для меня это было комическое недоразумение, очередное приключение, сулящее массу острых ощущений. Почти наслаждался тем, что они засадили меня сюда. Поэтому, только поэтому я заставил тебя ждать.

Услышав шум, герцог поднялся и взял ее за руку.

– У меня для тебя сюрприз. – Он был уверен, что это монсеньор Перендес.

Портьера раздвинулась. Показался стражник, пропустив двух мужчин.

– Судья Говард, – объявил один.

Опираясь одной рукой на палку, ведомый за другую руку молодым человеком, вошел Бэзил Говард, слепой судья, зачитывавший герцогу обвинение при его водворении в Тауэр. Каролина, не знавшая этого человека, увидела, что герцог побледнел.

– Герцог…

Судья наклонил голову. На его лицо с мощным лбом, крупным носом и тяжелым подбородком, имевшим раньше что-то грубое и воинственное, время наложило печать мудрости. Его кожа напоминала пожелтевший пергамент, глаза казались затянутыми тем же материалом. Писарь подвел его к большому столу, который из-за урока фехтования был слегка сдвинут в сторону. Он сел с торца, разложил перед собой бумаги и открыл папку. Нетерпеливый жест судьи заставил писца быстро вынуть из папки один лист. Бэзил Говард взял документ. Каролине казалось, что он читает его. Потом он протянул его через стол именно в том направлении, где стоял герцог.

– Соблаговолите подписать. Это всего лишь формальность, герцог, вы свободны.

Каролина видела, как вздрогнул герцог. Его рука, уже собиравшаяся взять бумагу, повисла в воздухе.

– Свободен?! – Теперь, когда он знал, что обвинение, выдвинутое против него, соответствовало истине, он воспринял это слово как насмешку. – А как же обвинение, которое вы зачитывали мне всего четыре дня назад? Я знаю наказание, которое полагается за это. Пятнадцать лет депортации.

Судья поднял голову.

– Я пришел, чтобы сообщить вам решение Верховного суда Адмиралтейства, а не затем, чтобы дискутировать с вами по этому поводу, герцог. К тому же то, что я Мог бы сказать, не предназначалось бы для Других ушей. – Он повернул голову в ту сторону, где стояла Каролина.

– Моя жена знает, что произошло, – заметил герцог. – То, что предназначено для меня, предназначено и для нее.

Судья покачал головой.

– Приговор вынесен. Это приговор, которого я не одобряю. Я уже давно работаю судьей, но все еще не привык к тому, что с помощью правосудия и законов выносятся приговоры, идущие в разрез со справедливостью. Ваши адвокаты были блестящи, герцог. Они так отлично разбирались в законности, что справедливости пришлось проиграть. Я повторяю: вы свободны. – В углах рта судьи залегли складки горечи и усталости, в то время как он пододвигал герцогу приговор, лежавший на столе. – А теперь, пожалуйста, подпишите.

– Я не буду подписывать, судья Говард. Речь идет о работорговом судне. Судно принадлежало мне. По английским законам это преступление. Я знаю этот закон.

– Совершенно верно, – согласился судья. – Но молодой капитан допустил оплошность в своем рвении. Он считал, что поступает законно, когда арестовал «Фели-сидад» и вынудил его причалить к берегам Сьерра-Леоне. Судно имело на борту рабов. Все правильно. Но, к сожалению, пыл капитана Фоукеса был больше, чем его знание законов. Он имел право задержать корабль лишь в том случае, если его владелец – англичанин.

– Но я и есть англичанин. Я с четырнадцати лет живу в этой стране. Я гражданин Англии, с тех пор как революция отняла у меня право называться французом.

Судья кивнул своему писарю, тот вынул из папки сложенный лист и протянул ему.

– Ровно месяц назад вы снова стали французом. Ваша грамота о репатриации скорей всего первая, подписанная королем Франции. Ваш управляющий, месье Лебланк, нанявший ваших адвокатов, явно весьма дальновидный и осторожный человек. Он обо всем подумал. У вас действительно были все причины смеяться над обвинением! Я говорю об этом в последний раз, герцог. Вы свободны. И еще. Я обязан возбудить дело против капитана Фоукеса. Как сказано, его арест «Фелисидада» был незаконным, и он будет наказан по закону за эту нелегальную конфискацию. – Его голос повысился. – Если вам это важно, вы можете к обвинению Адмиралтейства против капитана Фоукеса приложить собственную жалобу, и ему придется оплатить вам поштучно всех выпущенных рабов.

– Я знаком с английскими законами, – с почти зловещим спокойствием произнес герцог. – В особенности законами против работорговли. Вы не могли забыть, судья Говард, какой борьбы стоило провести их и в какой форме я лично участвовал в этом.

Каролина затаила дыхание. Что за абсурдная коллизия! Человек, боровшийся против преступления, обвиняет себя именно в нем.

– Если Адмиралтейство осудит капитана Фоукеса, эти законы теряют всякий смысл, – услышала она голос герцога. – Это вопиющая несправедливость! Обвинение против капитана Фоукеса должно быть снято. Я не могу признать такое правосудие и не подпишу приговор, который вы принесли. Я отказываюсь покинуть эти стены.

– Приговор вынесен. Он вошел в силу, независимо от того, признаете вы его или нет. – Старый судья колебался, стоит ли ему говорить дальше; это был один из тех моментов, когда ему приходилось выбирать между судейской присягой и голосом сердца, и всю жизнь ему доставало мужества в нужный момент прислушаться к зову души. – Существуют пути спасения капитана Фоукеса от наказания, впрочем, лишь незаконные. Я надеюсь, вы не ожидаете, чтобы я описывал вам эти пути.

– Где находится сейчас капитан Фоукес? – спросил герцог.

– Вплоть до его полного выздоровления в здешнем морском госпитале. – Он осекся и продолжил уже более суровым тоном: – А теперь, герцог, пожалуйста, не отнимайте у всех время и подписывайте приговор!

Писарь вскочил и протянул герцогу перо, придерживая бумагу, пока герцог выводил свое имя. Потом присыпал подпись сверху песком и, когда она высохла, положил вместе с грамотой о репатриации в папку. Наконец убрал перо и чернила в ящичек для письменных принадлежностей. Опираясь на палку, судья поднялся. Писарь взял его под руку. Склонив голову, судья Говард молча покинул помещение.

Герцог все еще стоял у стола, на котором подписывал приговор. Инстинкт подсказал Каролине, что она должна подождать, когда он первым нарушит молчание, что не стоит торопить его.

Ей казалось, что она знает его мысли так же хорошо, как свои собственные. Этот приговор, освобождающий его от вины, был лишь призван заставить его еще глубже прочувствовать ее и укрепить в нем желание искупить свой грех. Ее словно озарило – для такого человека, как герцог, был только один путь искупить свою вину. Она поднялась и подошла к нему.

– Надо выручить этого капитана Фоукеса – начала она, – и дать ему новый корабль, лучше оснащенный, более быстроходный для охоты за клиперами работорговцев.– Их взгляды встретились, и, когда она опять заговорила, у Каролины было полное ощущение, что она высказывает его мысли. – Сейчас этот приговор еще абсурден, но твои поступки оправдают его. Тебе нужна свобода, чтобы действовать! И еще нам нужно вот что: корабли, более быстроходные, чем работорговые пароходы… У нас они будут. Для нас их построит маркиз д'Арлинкур. Я тебе все расскажу.

Герцог положил руки ей на плечи. Она высказала вслух его самые сокровенные мысли, и тем не менее они испугали его. Когда он оберегал ее сон, перед ним маячили другие цели. Он хотел жить только для нее. Ради этого счастья, которое никогда не чаял найти. Ради этой любви, единственной и последней. Неужели отказываться от этой, только что намеченной, цели? Он колебался, но решение было уже принято.

– Капитан Фоукес должен получить судно, которым он сможет гордиться, – произнес он. – Мы построим эскадру, перед которой они будут трепетать, как перед разъяренными львами.

Они опять посмотрели друг другу в глаза и обнялись, не думая о том, что стояли у истоков нового пути, сулящего им лишь вечную борьбу и постоянные опасности. Единственное зло, которое они могли себе сейчас представить, была новая о разлука.

Неожиданно в прихожей послышались шаги, смех, иностранные проклятья, но лишь когда распахнулась дверь, они смогли отделиться друг от друга. Подталкиваемый чьей-то рукой священник споткнулся о скатанный перед уроком фехтования ковер и чуть не налетел на замершую от неожиданности красивую пару.

Монсеньор Евстахио Перендес был человеком среднего роста, но рядом с исполином, вошедшим вслед за ним, он показался маленьким и потерянным.

Великан поклонился Каролине и герцогу. Глаза на его усыпанном веснушками лице засветились искренней радостью.

– Я мчал на всех парусах. И, как мне кажется, свадебный подарок прибыл вовремя.

Каролине потребовалось несколько мгновений, чтобы напрячь память и узнать в белокуром гиганте капитана яхты по имени Чарльз Тарр, принесшего тогда в Мортемер сообщение об аресте герцога.

– Я шел прямиком из Роттердама, – продолжал капитан, – как только получил сообщение от месье Лебланка, что вы скоро будете на свободе.

«Лебланк, – промелькнуло в голове у Каролины. – Он обо всем знал. И оказался прав, утверждая, что его методы быстрее приведут к цели». Этот человек казался ей все более таинственным и зловещим.

– Как идет яхта? – поинтересовался герцог.

– Она делает честь вашему имени. Любит шторм не меньше, чем легкий ветерок. Я так бросил якорь на Темзе, чтобы она была видна из этой башни.

Каролина вопросительно взглянула на герцога.

– Монсеньор Перендес обвенчает нас прямо здесь, – ответил он, встретив ее недоумевающий взгляд. – И я надеюсь, что мой свадебный подарок тебе понравится. – Он взял ее за руку и потянул за собой. Они поднялись по двум ступенькам, ведущим к окну.

За зубцами и башнями Тауэра поблескивала Темза, а на ней покачивался украшенный голубыми флагами корабль. Каролина почувствовала на себе взгляд герцога и вдруг все поняла.

– Это твой свадебный подарок? Он кивнул.

– Я назвал его «Алюэт», – тихо проговорил он, – потому что ты влетела в мою жизнь, как жаворонок.

– Алюэт… – Каролина прошептала это как заклинание.

Ей казалось, что корабль приближается к ней, очертания его становятся все более четкими, и ей достаточно пройти сквозь стену, чтобы очутиться под серебристой сенью парусов и подняться по ступенькам к сверкающему павильону на корме. Они молча стояли рядом, охваченные ощущением безграничного простора и свободы. Там, на корабле, парившем на блестящих крыльях в слепящих потоках света, их ждало будущее. Уже было забыто, что это будущее лишь несколько минут назад пугало их!

Герцог мягко положил Каролине руку на плечо.

– Не будем больше заставлять ждать монсеньора.

По его знаку подошел священник и поклонился. Герцог держал Каролину за руку.

Священник перевел взгляд с мужчины на женщину. Его глаза под тяжелыми веками заморгали; множество морщин, придававших его лицу оливкового цвета сходство со сморщенным фруктом, задергалось, взгляд скользнул по залу, подыскивая подходящее место для церемонии, и остановился на узком простенке между окнами.

Он поднялся по двум ступенькам и показал жестом герцогу и Каролине преклонить перед ним колена.

Каролина закрыла глаза. Она ощущала б сырую прохладу камня, на котором стояла, и слепящий свет за опущенными веками. Это не был Сен-Винсенский собор в Сен-Мало, в трепетном свете тысяч свечей, залитый звуками органа. Это был Тауэр. Камни хранили следы монограмм узников, которым лишь смерть открывала двери темницы. Это был не праздник. Это было нечто гораздо большее. Кроме дани формальным обычаям и традициям, здесь вершилась судьба. Или наоборот? Они оседлали судьбу и наложили на нее печать своей страстной любви?