Текст книги "Все, чего пожелаешь"

Сандра Дж. Паул
Всё, чего пожелаешь

Sandra J. Paul

ALLES WAT JE MAAR WENST

First printed:

Text Copyright© 2022

Mel Hartman © 2022

Publisher Hamley Books

Alle rechten voorbehouden

© Покидаева Т.Ю., перевод на русский язык, 2024

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Пролог

Одной зимней ночью тринадцатилетний Саймон просыпается после страшного сна. Резко садится в постели и тут же вновь падает головой на подушку. Его сердце колотится как сумасшедшее. Он даже не сразу осознает, где находится: у себя дома, в своей комнате, в своей теплой и безопасной постели.

На потолке слабо мерцают звезды-наклейки, светящиеся в темноте. Они остались еще с тех времен, когда он боялся темноты. Мама оклеила потолок звездами, и Саймон их так и не снял, потому что они ему нравились. Да и никто из друзей у него не бывает, так что ладно, чего уж там – пусть будут звезды.

Их мягкое свечение его успокаивает. А сейчас ему очень нужно успокоиться, потому что приснившийся ему кошмар был по-настоящему страшным. Он привык к странным снам, но такого ему еще никогда не снилось. К тому же этот сон был слишком ярким, слишком реальным. Гораздо реальнее, чем его обычные сны.

Ему приснилось, что он остался совсем один и не может найти родителей, младшего брата Ноя и свою бывшую таксу Чипсу.

Что совсем уж бредово, потому что Чипса уже много лет не живет с ними, хотя Саймон часто о ней вспоминает.

В этом сне он тоже лежал у себя в постели, а потом вдруг проснулся и понял, что в доме стоит гробовая тишина. Обычно где-то всегда что-то слышно, пусть всего лишь щелчки в котле отопления, уже много лет издающего странные звуки, которые не в состоянии объяснить даже сантехник. Все давно к ним привыкли и уже не обращают внимания.

Тишина сразу насторожила Саймона: что-то было неладно. Он соскочил с кровати и побежал в спальню родителей, в спальню младшего брата, но никого не нашел. Их кровати были заправлены, словно они вообще не ложились спать. Их самих не было и в помине.

Саймон, как был – босиком, спустился в кухню. Заглянул в гостиную.

Нигде – никого…

Он даже выскочил на крыльцо, надеясь, что все домашние просто вышли во двор. Потом у него потемнело в глазах, и, кажется, он потерял сознание.

Уже в следующее мгновение он стоял посреди главной улицы в своей деревне, примерно за километр от дома. Он ужасно замерз: ночь выдалась морозной, а он был босиком и в тонкой пижаме, но вернуться домой все равно бы не получилось. Саймон знал, где находится его дом, но почему-то не знал, как дотуда добраться. К тому же что-то подсказывало ему, что нужно как можно скорее найти родных.

Опять затемнение.

Внезапно он оказался перед церковной колокольней, стрелки часов на которой вертелись гораздо быстрее обычного. Он услышал приглушенный лай, и откуда ни возьмись появилась Чипса.

– Чипса! – Саймон встал на колени и почесал маленькую собачку за ухом. – Как ты здесь оказалась? Где мы?

Чипса залаяла, но беззвучно. Вокруг стояла какая-то странная оглушительная тишина, в которой тонули все звуки, кроме звука его собственного голоса. Впрочем, и его голос звучал непонятно. Совсем не так, как обычно.

– Пойдем искать маму, папу и Ноя? – спросил Саймон, и Чипса залаяла в ответ, как будто все понимала.

Они шагали вдвоем по пустынным улицам деревни. Они искали повсюду семью Саймона, но их как будто и след простыл. Саймон все больше и больше впадал в отчаяние, Чипса все больше и больше тревожилась. Когда они вышли к окраине деревни, такса замедлила шаг.

Саймон стучал в двери каждого дома, мимо которых они проходили, но никто не откликнулся. Они с Чипсой были одни в целом мире. Не было слышно ни звука, даже порывов ветра. Ни машин, ни птиц, ни зверей. Никто не вышел во двор, никто не крикнул ему, чтобы он перестал шуметь.

– Мама! Папа! Ной! Где вы?

Он кричал до хрипоты, но его голос звучал тише обычного, и звуки почти не разносились в пространстве. Как будто что-то отняло у него способность кричать во весь голос.

Ему никто не отвечал. Ни в одном из окон не зажегся свет; вся деревня крепко спала.

Или здесь никого не осталось. Все просто исчезли. Саймон не ощущал никакого присутствия. С ним была только Чипса. А потом она тоже исчезла.

Вот она идет рядом, а вот ее уже нет. Саймон хотел закричать, но у него совсем пропал голос. Ему уже не было холодно. Он оглядел себя и увидел, что у него на ногах надеты ботинки, а поверх пижамы накинута теплая куртка.

Иди ко мне.

Сперва он подумал, что ему чудится этот голос, но нет. Голос был настоящим. Как будто кто-то невидимый шептал ему на ухо:

На самом деле ты не один.

Он почувствовал, как некая сила тянет его и толкает вперед, задавая новое направление. Ноги сами собой зашагали быстрее, и вскоре он вышел на самую окраину деревни к широкой черной дороге без указателей, без огней и разметки. Дома тоже исчезли.

Опять затемнение.

Он оказался далеко за пределами деревни, в полях, и ноги по-прежнему сами несли его непонятно куда.

Ты почти у цели.

Он шагал по заснеженному пространству, мимо голых деревьев и замерзших прудов, в небе сияла полная луна, освещая застывший зимний мир, но Саймон вовсе не мерз. Ему было тепло в плотной куртке и крепких ботинках.

Он прошел мимо большого елового леса с вековыми деревьями, что вздымались верхушками к самому небу. Вдали виднелись зубчатые горы, которых на самом деле здесь быть не должно – по крайней мере, так близко к деревне, – но его ноги, по-прежнему управляемые некоей странной невидимой силой, вели его не туда. Они шагали в другую сторону. Только тогда он запоздало сообразил, что этого мира тоже не существует, что это лишь сон, хоть и очень похожий на явь.

Ноги привели его к холму на другой стороне огромного поля. На вершине холма стоял замок, подобных которому Саймон не видел еще никогда. Замок напоминал иллюстрацию из книги сказок, но был совсем не похож на дворец, где жила долго и счастливо Спящая красавица или какая-нибудь другая сказочная принцесса. Скорее, это был замок из страшной сказки, из кошмарного сна: странный, нездешний, окруженный плотной стеной белого тумана. Местами туман был достаточно редким, почти прозрачным, местами – таким густым, что сквозь него было вообще ничего не видно.

Сам замок казался невероятно огромным, с множеством тонких высоких башен. Ни в одной из них не горел свет. На одном только фасаде Саймон насчитал пять башен, но их наверняка было гораздо больше. Стены были сложены из светлого камня, что еще больше усиливало ощущение царящей внутри темноты.

Ты почти у цели, вновь прозвучал голос, идущий словно из ниоткуда.

Или это был зов неизвестности? Саймону казалось, что с ним разговаривает сам замок, как будто манящий его к себе. Ноги все так же безудержно увлекали его вперед, но теперь ему самому захотелось подойти ближе. Впрочем, даже если бы ему не хотелось, ему все равно надо было войти в этот замок. У него просто не было выбора. Только так, и иначе – никак. Он не знал почему, но ему надо было быть там, в этом замке. Там его ждали родители, Ной и Чипса.

Вот твоя дорога, произнес голос.

Сквозь туман проступила черная дорога. Вокруг стало светлее. Белые слои тумана раздвинулись, и Саймон увидел вход в замок. Он замешкался в нерешительности, но его ноги опять взяли верх над его волей. Они шагали вперед, словно не подчиняясь ему самому. Они совершенно его не слушались.

Перед ним высились огромные зловещие ворота. Вблизи замок казался еще мрачнее. Окна были не просто темными, а непроницаемо черными. Саймон снова почувствовал, что замок хочет что-то ему сказать, но не может. Конечно, не может. Здания не разговаривают человеческим голосом.

И все же…

Иди сюда.

Он шел вперед.

Давай, Саймон. Еще немного, и ты на месте.

Ему не хотелось идти в этот замок. Ему было страшно.

Еще немного. Просто открой ворота.

«Нет!» – хотел крикнуть Саймон, но у него пропал голос.

Ноги не слушались. Ноги шагали вперед.

Иди по черной дороге. С тобой ничего не случится.

Когда до ворот оставалось буквально десять шагов, его ноги как будто налились свинцом и приросли к месту. Словно их что-то держало. Но они все равно рвались вперед, к темному замку, пытаясь преодолеть эту силу, что удерживала их на месте.

Над ним пролетела летучая мышь, чуть не задев крылом по лицу. Нет, не одна мышь, а несколько. Они появились из ниоткуда. Целая стая летучих мышей. Они кружили над Саймоном, норовили ударить в лицо. Одна из них, самая крупная, все-таки врезалась ему в лоб. Он чуть не упал. Он прошел уже половину оставшегося пути, когда летучие мыши оставили его в покое и умчались в туман. До ворот оставалось буквально два шага.

Не медли, Саймон. Входи.

Ему не хотелось входить. Ему хотелось бежать отсюда без оглядки, но его ноги, по-прежнему неподвластные его воле, отказывались развернуться в другую сторону. Та же странная сила, что прежде пыталась его удержать, вновь пригвоздила его к земле.

Хочешь увидеть их снова? Твоих родителей. Твоего младшего брата Ноя. Твою собаку. Они все здесь, со мной. Ты хочешь к ним?

Саймон помедлил, но все же кивнул. И сделал еще шаг вперед.

Хочешь помочь своим близким?

Он снова кивнул.

Значит, ты должен войти. Прямо сейчас.

Саймон сделал еще один шаг вперед, и тут к нему обратился еще один голос. Этот голос был мягче, спокойнее и, самое главное, доброжелательнее. Он не знал, кому принадлежит этот голос, но почему-то сразу же понял, что ему можно доверять.

Ты сам знаешь, Саймон, что он тебе врет. Сопротивляйся. Борись. Не входи в замок. Как только эти ворота закроются у тебя за спиной, ты потеряешь все.

Вновь зазвучал первый голос. Очень настойчиво и даже сердито. Хотя, может быть, Саймону просто так показалось.

Заходи внутрь, или потеряешь их навсегда.

Да, в первом голосе явственно слышалась злость.

Саймон сделал еще шаг вперед. Но и второй голос тоже так просто не сдался.

Ты сможешь, Саймон. Борись.

Он не знал как.

Сопротивляйся! Борись! Не входи в замок!

Он обернулся и увидел какую-то женщину. Она была далеко, он не мог разглядеть ее лицо. Он не знал, кто она и как здесь оказалась, но почему-то не сомневался, что она хочет ему помочь. Однако чары, влекущие его вперед, оказались сильнее. Ноги сами привели его к воротам. Впрочем, Саймону все-таки хватило силы воли удержать свою руку и не прикоснуться к черному дереву. Он застыл неподвижно, вслушиваясь в ободряющий голос женщины:

Борись, Саймон. Ты сможешь. Ради себя самого. Ради брата.

Но и первый, злой, голос теперь звучал громче.

Ты знаешь сам, что тебе нужно войти. Ной тебя ждет. Тебя ждут родители. Ты должен им помочь.

Заходи внутрь.

– Нет, – сказал он, хотя у него почти не было голоса. – Я никуда не пойду.

Его слова отозвались слабым эхом, как шепот в ночи. Он боролся изо всех сил, но тело не слушалось. Его собственная рука больше не подчинялась ему и сама потянулась к ручке на черных воротах. Металл под рукой был холодным как лед. Внезапно женщина оказалась прямо у него за спиной и крикнула ему в ухо. Сила этого крика отбросила его назад, на дорогу.

Саймон, борись!

Он проснулся так резко, словно его вытолкнули из сна.

1

– Доброе утро, милый. Ты какой-то усталый. Ты плохо спал? Ты же не будешь ходить весь день с таким мрачным видом?

Вечно бодрая и веселая мама Саймона уже хлопочет на кухне, готовит завтрак. Саймон садится за стол и подпирает подбородок руками. Он и вправду ужасно устал.

Уже две недели ему снится этот кошмарный замок. Снится каждую ночь. И с каждым разом сон становится все живее и реалистичнее.

Снова и снова он переживает всю эту жуть, начиная с момента, когда просыпается у себя в комнате, в пустом доме, и заканчивая на том, как он стоит у ворот замка. Он как будто застрял в бесконечной адской петле. Он уже постепенно свыкается с этим кошмаром, но его тело не может избавиться от остаточных страхов. Он плохо спит, и постоянный недосып сказывается на его настроении.

Его ничто больше не радует, ему вообще ничего не хочется. Будь его воля, он бы вообще целый день не вставал с постели. Но конечно, это невозможно. Жизнь продолжается, и он не может позволить себе просто выпасть из этой жизни. Нельзя запускать школу, да и дома хватает проблем. Собственно, все как раз и упирается в эти проблемы.

Поэтому он никому не рассказывает о своих страшных снах. Это решение он принял несколько недель назад. У родителей и так хватает забот, им уж точно совсем не нужны лишние переживания. Да и не так уж важны его сны, размышляет Саймон. Он уже мастерски научился скрывать свои чувства. У него было время этому научиться. Со своими кошмарами он как-нибудь справится сам. Если рассказать маме, она будет сильно тревожиться, а ей сейчас ни к чему дополнительные тревоги.

– Саймон? Ты хорошо себя чувствуешь?

– Мне просто приснился дурацкий сон. И нет, я не буду весь день ходить с мрачным видом. Честное слово.

– Будь ты взрослым, я предложила бы тебе выпить кофе, – говорит мама с улыбкой. – Но знаешь что? Сегодня суббота, поэтому я готовлю на завтрак оладьи с горячим шоколадом. Ты же будешь оладьи?

– Да! – кричит за спиной у Саймона его младший брат, прежде чем сам Саймон успевает сказать, что ему совершенно не хочется есть.

Восьмилетний Ной входит в кухню, с некоторым трудом взгромождается на табурет рядом с Саймоном и включает игру на своей портативной игровой приставке. Звук, как всегда, включен на полную громкость. Ной не любит наушники и играет без них, не заботясь о том, что громкие звуки приставки кому-то мешают.

– Сделай потише! – кричат мама с Саймоном в один голос, как всегда, когда Ной приходит на кухню со своей игровой приставкой.

– Извините, – бормочет Ной.

Он слегка убавляет звук, то есть переключает с предельной восьмерки на семерку. Толку от этого мало. Каждый хлопок, раздающийся в игре, когда Ной побеждает очередного противника, отдается в голове Саймона уколом пронзительной боли. Разозлившись, он вырывает приставку у Ноя из рук, отключает звук полностью и возвращает приставку брату.

– Эй! – возмущенно кричит Ной.

– Ты все-таки слушай, что тебе говорят. И не смей включать звук, тебе ясно?

– Какой-то ты злой, старший брат.

– А ты – мелкий капризный ребенок, который нарочно всех бесит.

– Ты ведешь себя так противно лишь потому, что тебе уже тринадцать, – ворчит Ной.

– А ты ведешь себя так противно потому, что уверен, что мама тебе все простит, если ты изобразишь взгляд невинного щеночка, – отвечает Саймон. – Но этот прием, знаешь ли, не всегда будет работать. Всему есть предел.

– А ты…

– Ребята, не ссорьтесь!

В кухню заходит папа и строго смотрит на них обоих. Саймону хватает ума промолчать.

– Папа, Саймон ко мне придирается! – говорит Ной.

– Нет, я просто сержусь, потому что ты совершенно не слушаешь, что тебе говорят, – возражает Саймон.

– Па-а-ап!

– Я попросил вас не ссориться, Ной, – строго произносит папа. – Радуйтесь, что вы есть друг у друга. И будьте немного добрее друг к другу. И вообще, давайте-ка завтракать. Ваша мама старалась, готовила, а выходные сегодня у всех. – Потом папа обращается к Саймону и хмурится, как всегда, когда хочет вызвать у него чувство вины: – Мы тоже хотим тишины и покоя в доме, и речь не только об этой приставке. Саймон, ты вроде должен понять. Сколько раз мне тебе повторять?

Саймон кусает губы и смотрит в сторону. Ной сидит рядом с ним, смотрит сердито, жует оладьи. Совершенно безвкусные. Без глютена и лактозы. Их можно есть, только щедро полив сиропом.

Так нечестно, с горечью думает Саймон. Как всегда, вся ответственность возлагается на него, потому что он старший. Впрочем, это не новость. Так было всегда. Он уже и не помнит, что бывает как-то иначе. И если по правде, Ной ни в чем не виноват. Просто так получилось.

Первые пять лет жизни Саймон был единственным ребенком в семье. Он, конечно, почти ничего не помнит, кроме некоторых фрагментов, которые остались с ним навсегда. Его единственные безмятежные воспоминания.

Мама с папой много с ним занимались. Было весело и интересно. Они постоянно куда-нибудь ездили вместе, и папа всегда ползал с ним по надувному замку или по трубам-тоннелям на крытой игровой площадке. Мама готовила всякие вкусности и каждый вечер читала ему перед сном. У них была очень сплоченная, дружная семья. Наверняка были какие-то ссоры. Просто Саймон об этом не помнит.

А потом родители ему сообщили, что у него скоро появится маленький братик и что с ним надо будет делиться всем. Саймон помнит, как сильно обрадовался, потому что решил, что сразу же сможет играть с младшим братом. Но конечно же, на самом деле все было не так. Малыш был крошечным, сморщенным, совершенно беспомощным, он непрестанно находился на руках у мамы и нуждался в ее постоянном внимании. Причем нуждался гораздо сильнее, чем ожидалось, когда он рос в мамином животе. Гораздо сильнее, чем они смели предполагать, когда Ной наконец появился на свет.

Все походы на крытую игровую площадку внезапно закончились. Как и в игровой центр с батутами и надувным замком. И не только когда Ной был совсем маленьким. И потом тоже.

Ной часто болеет. Даже чаще болеет, чем бывает здоровым. Врачи не заметили ничего нехорошего, когда он еще рос в мамином животе. И в первые четыре месяца после рождения все было нормально. Его болезнь проявилась позже, когда он стал постоянно задыхаться, и у него вдруг поднималась высокая температура, причем безо всякой причины. И что хуже всего: врачи не могли понять, что с ним не так. Похоже, все было не так в его крошечном тельце.

– Все пройдет, он поправится, – говорил папа Саймону, когда тот заливался слезами и спрашивал, не умрет ли его младший братик.

Ведь Ной постоянно лежал в больнице, и ему, кажется, не становилось лучше. Саймон часто не видел его неделями. И маму тоже, потому что она всегда уезжала в больницу с Ноем. Он не раз слышал, как родители говорили, что все висело буквально на волоске, хотя, конечно, в то время он еще не понимал, что это значит.

После многочисленных обследований стало ясно, что болезнь Ноя вообще никогда не пройдет. Все было очень серьезно. Ной страдал каким-то ужасным, необъяснимым недугом, по всем показателям – неизлечимым. Саймон не знал подробностей, но знал, что врачи сами не понимали, что это такое и в чем причина, даже когда Ной подрос. Это было что-то совсем ненормальное, и никто из врачей раньше с подобным не сталкивался. Поэтому Саймон постоянно тревожился за брата. Если его болезнь и вправду неизлечима, то что тогда делать?

2

У него что-то с легкими, говорили врачи. И с костями. И с сердцем. Со всеми важными органами. И еще аллергия почти на все. Что-то очень серьезное, но непонятно, что именно. Доктора разводили руками. Ноя осматривали все медицинские светила страны, но никто так и не разобрался, в чем дело.

Тогда Саймон мало что понимал, но теперь понимает. Он вырос вместе с болезнью младшего брата, жил рядом с нею с самого начала. Все, что он знал, изменилось. Все, к чему он был привязан, должно было так или иначе исчезнуть. Но он понимал, что так надо.

О домашних животных не могло быть и речи, потому что у Ноя на них аллергия. Таксу Саймона Чипсу пришлось отдать в семью тети Хельги. Теперь у нее новый дом, новые товарищи для игр – два двоюродных брата Саймона. Но он до сих пор жутко скучает по Чипсе и вспоминает о ней каждый день. Эту таксу ему подарили родители, когда ему было четыре, и тот год, что они провели вместе – до рождения брата, – был лучшим годом в его жизни. А потом появился Ной, и уже через несколько месяцев стало ясно, что Чипса не может остаться у них.

Они пытались найти решение. Например, постоянно держать Чипсу в комнате Саймона и не давать ей бегать по дому, но это было уже совсем грустно. Поэтому таксу пришлось отдать.

– Собаке нужна свобода, – сказал Саймону папа. – Ей нужен дом, где можно резвиться в саду, а не сидеть запертой в одной комнате. Ты понимаешь, да, Саймон? Ты уже большой мальчик. Поэтому я с тобой говорю как со взрослым. Ты знаешь, что так будет лучше для Чипсы.

Да, Саймон все понимал. Отдать Чипсу тете было в миллион раз лучше, чем вернуть ее в приют, чего он больше всего опасался. Ему совсем не хотелось кому-то ее отдавать, но это действительно был единственный выход.

Поначалу он навещал Чипсу достаточно часто. Тогда это еще было можно. Он приходил играть с Чипсой при каждой возможности, держал ее на коленях, водил на прогулки. Но каждый раз, когда он возвращался домой, ему надо было сразу же складывать всю одежду в стиральную машину и принимать душ. Но даже при всех предосторожностях у Ноя иногда случались приступы аллергии. Его болезнь никогда не давала забыть о себе.

Со временем Саймон стал навещать Чипсу все реже и реже, отчасти потому, что такса ужасно расстраивалась, когда он уходил. На самом деле, от этих встреч было больше расстройства, чем радости. Саймон всегда приходил ненадолго, и после каждого его визита Чипса часами печалилась, что ее снова бросили.

– Все-таки надо ее отпустить, – сказала мама однажды вечером. – Твоя тетя мне говорила, что Чипса подолгу грустит и тоскует, когда ты уходишь. Так нельзя обращаться с собакой. Ей нужно привыкнуть к новой семье, но она не сможет привыкнуть, если ты постоянно находишься рядом. Ты понимаешь, Саймон?

Да, он все понимал. В который раз. И почти перестал ходить к Чипсе, потому что действительно понял, что от этих визитов всем делается только хуже. Он тоже печалился, и тосковал, и даже плакал тайком, когда ему пришлось в очередной раз прощаться со своим лучшим другом. На первом месте был Ной. На первом месте всегда был Ной.

О кошках, конечно же, тоже не могло быть и речи. От них много шерсти. Даже соседскую черную кошку, которая время от времени заходила к ним поиграть и хорошо ладила с Чипсой, теперь не пускали к ним в дом. Раньше Саймон всегда ее гладил, но теперь ему не разрешали к ней прикасаться. И никаких кроликов, даже в вольере в саду. Потому что каждая шерстинка, принесенная в дом, могла спровоцировать у Ноя аллергическую реакцию. Куры, гуси, даже альпаки – Сайман предлагал все, что можно, в надежде, что ему все-таки разрешат завести питомца.

Саймон с самого раннего детства любил животных и мечтал, когда вырастет, стать ветеринаром или работником зоопарка. Он часами смотрел видеоролики о животных или документальные фильмы о зоопарках. Из всех одноклассников он был единственным, кто точно знал, чем ему хочется заниматься во взрослой жизни. Может быть, это была компенсация за все то, чего он был лишен в детстве.

– Лысые кошки? – предложил Саймон однажды за воскресным обедом. – Ну, знаете… такие страшненькие, совершенно без шерсти. Они и на кошек совсем не похожи, но они добрые и по-своему милые. Наверное, я бы смог к ним привыкнуть. У них нет шерсти, а значит, у Ноя не будет на них аллергии.

Родители переглянулись, и как только мама заговорила, уже по ее голосу стало понятно, что его предложение не примут.

– Саймон, – ласково проговорила она. – Лысые кошки действительно милые и очень добрые, и самое главное – дорогие. Их нельзя выпускать на улицу, и они требуют тщательного ухода. Сейчас у нас нет возможности заботиться о такой кошке. Один ты не справишься, а у меня просто нет времени еще и на кошку. Ты же все понимаешь, да, Саймон? Нам нельзя заводить никаких животных.

– Тогда, может быть, рыбок? От них уж точно нет никакой шерсти.

Мама вздохнула, а папа нахмурился. Они задумчиво переглянулись. Папа пожал плечами, мама улыбнулась. И они неожиданно согласились.

– Две рыбки в аквариуме в твоей комнате, и ты сам чистишь аквариум раз в неделю. И следишь, чтобы Ной не трогал рыбок руками и не прикасался к грязной воде.

Честно сказать, Саймон был даже рад, что ему не разрешили завести лысую кошку. Ему не очень-то нравились такие кошки. Они называются сфинксами, и в них действительно есть что-то от сфинксов. На людей они смотрят свысока, как на каких-то неполноценных созданий. Такая кошка есть у его друга Дитера, который и подал ему идею. А рыбки – это нормально и даже здорово. Ухаживать за ними и разговаривать с ними стало его хобби и страстью. Конечно, они ему не отвечали. Но все равно хорошо, когда есть кому высказать свои печали.

И они живут долго, довольно долго. Он нашел информацию в интернете, что при хорошем уходе золотые рыбки могут прожить двадцать лет, и это здорово. Это прекрасно.

Удаление Чипсы из дома было только началом. Пришлось убрать все ковры и сменить мягкую ворсистую мебель на кожаную, деревянную или пластиковую, которую легче чистить от пыли. Саймону запретили приводить в гости друзей, потому что у всех были дома животные. И его не пускали в гости к друзьям, чтобы он не принес домой шерсть животных. Те же правила касались и тети Хельги. Все встречи с родственниками проходили в кафе или ресторане, на нейтральной территории. Двоюродные братья Саймона даже не знали, как выглядит изнутри его дом. В последнее время он с ними общался в основном только по интернету.

Каждый, кто приходил к ним домой, должен был тщательно вымыть руки, надеть медицинскую маску и снять обувь и даже носки. Саймон иногда думал, что скоро родители приобретут для гостей костюмы химической защиты.

Родители перестали ходить куда-то вдвоем. Кто-то из них всегда оставался при Ное, его не доверяли ни няням, ни вообще никому из чужих. К тому же частое общение домашних с другими людьми могло повредить Ною, поэтому мама, папа и Саймон все свободное время сидели дома.

Впрочем, Саймон не возражал. Он был готов на любые жертвы, лишь бы Ной был здоров. Но его все-таки задевало, что мама посвящает все свое время Ною и у нее уже не остается времени на него самого. Иногда его это злило, особенно в раннем детстве. Маме пришлось уйти с работы, потому что Ноя нельзя было оставлять с няней и уж тем более – отправлять в детский сад. При его состоянии было слишком опасно контактировать с другими детьми. Да и мало ли что может случиться с больным ребенком в большом коллективе.

Папа устроился на новую работу в соседнем городе, потому что там больше платили. Ему нужно было восполнить потерю маминой зарплаты, чтобы в семье всегда были деньги на оплату медицинских счетов для Ноя. Это была неплохая работа, но теперь папа стал реже бывать дома. Иногда его отправляли в командировки на несколько недель, и Саймон общался с ним только по телефону или по видеосвязи.

Папа много работал и так уставал, что в выходные у него просто не было сил что-то делать. Он часами сидел за компьютером и искал информацию о предполагаемых чудесах медицины, которые могли бы помочь Ною. Но решения так и не находилось. Саймон не понимал, почему папа вообще тратит время на заведомо безнадежные поиски. Ноя лечат в университетской клинике, а значит, его изучают лучшие в стране врачи. Его болезнь была такой редкой, что ею заинтересовались самые видные медицинские светила.

Самого Саймона тоже не пускали никуда, кроме школы. Вернувшись домой с уроков, он должен был как можно скорее принять душ и вымыть руки с дезинфицирующим гелем. Он мыл руки по сто раз на дню, из-за чего кожа на пальцах стала морщинистой. Ему не разрешали гулять с друзьями, гладить собственную собаку и даже ходить в кино с двоюродными братьями. Ему не разрешали вообще ничего. Ничего. Ничего.

Друзья жалели его, называли героем. Саймон этого не понимал. Он любил Ноя и не хотел потерять своего младшего брата. Он знал, что это цена, которую они должны заплатить за жизнь Ноя, и смирился с таким положением дел, хотя иногда ему приходилось терпеть насмешки со стороны одноклассников, ничегошеньки не понимавших.

Друзья собираются поиграть в боулинг после уроков? Он не может пойти с ними. Прокатиться по парку на велосипедах? Он снова не может, потому что у Ноя аллергия на еловые иглы, и горе Саймону, если он случайно притащит домой хотя бы одну иголку.

Пообедать в кафе? Очень редко. Гамбургер или пакетик картофеля фри. И есть всегда приходилось прямо в кафе, потому что у Ноя была аллергия почти на все виды пищи. И на некоторые красители для одежды. И еще на арахис и уксус. О том, чтобы сходить в кафе всей семьей, не могло быть и речи.

Мама все время носила с собой автоинжектор[1]1
  Автоинжектор – автоматический шприц. При приступе аллергии его прикладывают к коже, инъекцию он вводит автоматически (прим. ред.).


[Закрыть] с адреналином, чтобы спасти Ною жизнь, если с ним приключится внезапный аллергический приступ. Ей уже несколько раз приходилось использовать этот автоинжектор, после чего наступала паника, потому что Ноя надо было срочно везти в больницу.

Эти приступы просто жуть. Ной начинает задыхаться, весь синеет и, кажется, вот-вот умрет от удушья. Он вдруг становится ужасно тихим, как будто… как будто его больше нет. Его взгляд застывает, тело словно деревенеет, а затем у него закатываются глаза, и он весь обмякает, потому что теряет сознание. Саймон наблюдал это дважды. Потом ему снились кошмары.