Текст книги "Без обратного адреса"

– Простите, можно нам посмотреть меню?

– Нет у нас никаких меню, – проворчал Иона и ткнул большим пальцем себе за спину, где названия блюд были написаны на доске мелом, и похоже, что уже давно. – Говорите, чего вам надо, я принесу.

– Право, пока не знаю. На каких блюдах вы специализируетесь?

– На всех.

– Ну хорошо, что у вас особенно вкусно?

– Так это другое дело, приятель, так бы и говорил. На вашем месте я сначала съел бы порцию анчоусов в оливковом масле, потом жареных рыжиков. Отличные просто, утром собрал. А на горячее – нашу арагонскую олью.

– А что входит в арагонскую олью?

– А все: фасоль, кабачки, морковь, лук-порей, капуста, картофель, сельдерей, свекольные черешки. На бульоне из телячьих костей.

– Это вроде овощного супа?

– Какой там суп! Туда кладут начинку… ну, я имею в виду обжаренные фрикадельки из телятины и курятины с яйцом… потом кровяную колбасу крошим… затем лапшу. Подаем в глиняных горшочках. Питательное блюдо. Типичное для нашей долины.

– Хорошо, – согласился Давид на арагонскую олью, рыжики и анчоусы. – Еще, пожалуйста, два холодных пива. Нет, одну кружку пива и стакан газировки.

– Иду! – вдруг заорал Иона во всю мощь своих немалых легких и понес куда-то тарелочки с разложенными анчоусами.

За столиком супруги долго ждали еду, но дождались только крика от стойки: «Две ольи!» Здесь во время большого наплыва посетителей было принято брать блюда самим.

Местное кушанье оказалось непривычным. Сильвия однажды прочитала, что североамериканцы более других подвержены дисбактериозу и несварениям, потому что их культура требует чистоты и опрятности, доходя до опасной степени стерилизации всех съестных продуктов. Не грозит ли им теперь познать подобный опыт?

– Так вот ты какая, арагонская олья! – прокомментировала Сильвия. – Вкусно.

– Да, ничего. Они берут все съедобное, что видят вокруг, и запаривают в одной кастрюле. Надеюсь, что моют перед этим.

– Чувствуешь какую-то грязь?

– Нет, но ты же знаешь, как это в деревне…

– Ты серьезно?

– Ну!

Сильвия изумленно вгляделась в лицо мужа, ища признаки розыгрыша. Через несколько секунд облегченно рассмеялась:

– Ты неисправим!

Они еще хохотали, когда вошел падре Ривас. Наверное, сразу с вечерней мессы. Иона сразу поспешил подать священнику стопочку орухо – знаменитой местной виноградной водки на травах. Тот ее выпил прямо на ходу.

– Значит, вина для причастия не хватило, – тихо заметил Давид.

– Бойкое местечко. Смотри, здесь двое из трех наших знакомых в этом поселке.

Да, подумал Давид, бойкое, и это очень хорошо. Раз здесь все, значит, тут может оказаться и он. Тот, который…

Извинившись, он отправился искать туалет. Никаких признаков похожей двери, и все стены закрыты плотной шумной толпой. Он тронул за плечо молодого парня, созерцательно тянущего из кружки что-то освежающее, и спросил, как найти туалет. Парень долго смотрел ему в лицо, словно размышляя, стоит ли он ответа… и в том же молчании опустил голову, продолжая пить. Могучий седобородый весельчак, стоявший рядом, посоветовал Давиду не обращать на парня внимания и указал на маленькую дверь в стене, почти полностью скрытую толпой.

Вернувшись в зал, Давид разглядывал уже не лица, а руки. Вдруг его отвлек громоподобный крик «Готово!», на который, впрочем, другие посетители, привычные к местному стилю обслуживания, не обратили внимания. Обернувшись на неожиданный звук, Давид увидел самую большую отбивную в своей жизни. Она превосходила всякое воображение: торчала во все стороны из огромной тарелки и должна была весить пару килограммов. Могучая рука повара слегка дрожала, когда тот ставил тарелку на стойку. Выдающаяся отбивная так поразила Давида, что он не сразу сообразил, что видел пять пальцев под тарелкой, какую нес, подняв перед собой, человек из кухни. А ведь должен быть еще большой палец, которым он держал тарелку сверху. Тарелка встала на стойку, и повар вместе со своими руками быстро исчез в глубине кухни.

Вопросы, которые Давид задавал себе почти беспрерывно со времени первой беседы с Коаном, яростно забились в его голове. Может ли это быть? Да. Почему писателю не работать поваром в деревенской таверне? Писатель волен делать что хочет, он непредсказуем. «Тебе всего-то надо приехать в поселок, найти там шестипалого человека и поговорить с ним. Больше ничего», – как сказал ему шеф за чаем в Латинском квартале.

Вертясь в толпе, Давид старался поймать взглядом нужную ему фигуру среди кухонных силуэтов, мелькавших в клубах пара. Кроме пальцев, однако, он почти ничего не успел рассмотреть, поэтому теперь, вздрагивая от волнения, ловил взглядом руки работавших. С третьей попытки он нашел, что искал: нож, который с неправдоподобной скоростью крошил морковь, сжимала шестипалая рука. Давид жадно перевел глаза на лицо: лет сорок, морщины в углах глаз, реденькая бородка. Он резал овощи, чуть приоткрыв рот от напряжения. Одна морковка упала на пол, он поднял ее и снова сунул на разделочную доску, не обмыв и даже не стряхнув. Давид, задыхаясь, ждал, что вот-вот встретится глазами с существом, извлекшим из небытия такую историю, как «Шаг винта», но повар работал, не поднимая головы.

Возвращаясь за столик к Сильвии, Давид не спускал глаз со входа в кухню за стойкой. Он не уйдет от него, нет. На вопрос жены, куда он пропал, ответил, что в туалете очередь. Давид мог сейчас думать лишь о том, как встретиться с писателем, сообщить о нем шефу, не провалить дело. Теперь, когда их разделяла лишь стойка бара и два запыхавшихся официанта…

– Ты знаешь, у грибов странный вкус, – пожаловалась Сильвия, осторожно пробуя кусочек.

– Это не парниковые шампиньоны, а настоящие лесные грибы. Естественно, вкус у них другой.

– Да, конечно, но вкус у них все же…

Давид вспомнил упавшую на пол морковь и резко положил вилку на тарелку.

– Ну так и не ешь, не рискуй, – произнес он. – Зачем нам болезни?

Боже мой, повар… но почему повар? Томас Мауд был богат, по-настоящему богат. И талантлив. У него был редкий в литературном мире дар изобретения увлекательного сюжета. Зачем такому человеку жизненный опыт? И для чего ему работать? Тем более поваром. Да, множество писателей вели самую причудливую жизнь, какую только можно вообразить, но ведь не жизнь повара в забытой богом деревенской таверне!

Сильвия говорила ему что-то, но Давид не мог оторваться от своих лихорадочных мыслей. Он реагировал – кивал, когда она что-то утверждала, улыбался, хмурился, когда интонация становилась жалобной, но расслышать что-либо по-настоящему не мог себя заставить. Сильвия поняла, что муж рассеян и вял, и приписала это усталости после целого дня дороги по горным серпантинам. Она не требовала от него ничего. Не хочет говорить он – будет говорить она. За двоих. И любить она была готова за двоих.

У стойки расплатились по счету, который Иона им аккуратно выписал. К удивлению Сильвии, Давид похвалил еду и попросил Иону позвать повара, чтобы лично поблагодарить его. Это было необъяснимо: с той минуты, как ей показались странными на вкус рыжики, Давид вообще ничего не ел, даже знаменитую арагонскую олью, ограничился кружкой пива. Иона вернулся с кухни в сопровождении улыбающегося парня лет двадцати пяти, волосы которого, нещадно намазанные гелем, топорщились над головой, как у ежа. С вымученной улыбкой Давид благодарил аборигена, а сам рыскал глазами за его спиной, рассматривая людей в кухне.

– Рад, что вам понравилось. Мы в нашей долине бережем народные кулинарные рецепты, мы традиционалисты, – радостно болтал парень, польщенный похвалой, – деды наши добавляли водку в рыжики, ну и мы добавляем. Вот уедет кто из дома, вернется через сорок лет, а у жареных рыжиков тот же вкус, что в детстве. Это не означает, что мы тут мракобесы и не хотим попробовать нового, нет, но наши традиционные блюда всегда будут те же на вкус и готовиться будут в тех же печках. А новое, пожалуйста, вот у нас новое блюдо появилось, тунец со спаржей в перепелиных яйцах. Хотите попробовать?

Давид и Сильвия стоически улыбались, кивая разошедшемуся юному дарованию Бредагоса. Он уже изложил им краткую историю пиренейской кулинарии с древних времен до наших дней и перешел к ее особенностям в долине Аран, когда запыхался и был вынужден сделать паузу, которой немедленно воспользовались слушатели, попрощавшись с наилучшими пожеланиями. Перед уходом Давид спросил Иону о часах работы таверны, решив прийти сюда утром, пока Сильвия будет спать, и перехватить шестипалого повара до открытия.

Уже в дверях Сильвия кивнула Давиду, показывая на столик в глубине, где сидел их проницательный знакомый, Эстебан, с кем-то из местных жителей. Мужчины играли в шахматы на старой облезлой деревянной доске, задумчиво потягивая виски, в обществе бутылки, наполовину опустошенной, стаканов и шахматных фигур, и казались вполне этим обществом довольными.

Глава 6
Анхела

Через два часа они были уже в постели, Сильвия – с болью в животе, а Давид – терпеливо снося ворочание с боку на бок, пинки и стоны супруги. Бутылка с горячей водой, прижатая к желудку, никак не облегчила ее страдания, и Давид просто не знал, что делать. Он рылся в несессере, в котором за время многочисленных поездок собралась целая аптечка: жаропонижающее при гриппе, маленькие ножницы для бинта, антисептик, пластырь, две пилочки для ногтей, мазь от комаров, полоскание при зубной боли и антиаллергический препарат, но никаких признаков смекты или чего-нибудь подобного от боли в желудке. У него с собой был только аспирин. Как всегда, самое нужное забыли. Расстроенный, он поцеловал Сильвию в мокрый от пота лоб.

– Потерпи, голубка, я пойду и спрошу Эдну, может, у нее что-нибудь есть.

Под умоляющие стенания жены он вышел из комнаты.

Взглянул на часы: половина третьего ночи. С неприятным холодком под ложечкой легонько постучал в дверь Эдны. Не дождавшись ответа, постучал еще раз, погромче. Послышались шаги, приоткрылась дверь, высунулась рассерженная физиономия. Одежда на Эдне была ровно та же, что и днем, только не хватало одного шлепанца. Похоже, она просто заснула перед телевизором, глухо бубнившим и мерцавшим экраном в глубине комнаты.

– Ну, знаете! Обращаться ко мне по всем вопросам проживания гостям разрешается только до двенадцати! Я сказала! До двенадцати!

– Пожалуйста, простите, мне неловко беспокоить вас ночью, но понимаете, моя жена…

– До двенадцати!

– Да, да, конечно, я понял, но это срочно! Моя жена…

– Ну уж нет, хватит! Я вас, городских, знаю, все пляски плясать да наркотики жрать, а мы тут ночами спим! Спим!

– От боли в желудке! У вас ничего нет от острой боли в желудке?

– Еще чего! Я вам не аптека! Вы думаете, вас тут будут обслуживать двадцать четыре часа в сутки, как в городе? Дудки! По всем вопросам проживания – до двенадцати! До двенадцати! А вам нужна аптека, конечно, наркотиков купить?

– Эдна, у моей жены острый приступ желудочных болей после ужина.

– Ну а я здесь при чем?

– Так ведь это вы нам рекомендовали, где поужинать!

– Ха! Нетушки, на меня не сваливайте. Мы тут едим нормальную пищу, а если вы ее не перевариваете, привозите свою, а то валите со своей дохлятиной на все четыре стороны, нечего тут по ночам кричать в порядочном доме!

Терпение Давида лопнуло. Орала Эдна энергично, с удовольствием, и было не похоже, что она только что спала.

– Так вы не поможете мне с лекарством от болей в желудке?

– Не-е-е-ет!

Давид вздохнул и двинулся прочь, а за его спиной с грохотом захлопнулась дверь. Эдна пошла набираться сил перед началом рабочего дня, когда она снова должна быть к услугам гостей «по всем вопросам проживания». То есть Сильвии и Давида, единственных в доме. Неудивительно.

Предупредив Сильвию, Давид выбежал на улицу искать аптеку, хотя не был уверен, что она есть в таком маленьком поселке. Интересно, существуют ли какие-нибудь разнарядки – при каком населении в поселке полагается быть аптеке? Или, например, по аптеке на каждые сколько-то километров? Может, аптека в соседнем поселке? Он заставил себя успокоиться, повторяя, что все живы, приступ гастрита не смертелен, однако подобранная с пола морковь мелькала перед глазами. Мало ли что… Давид озирался в поисках неоновой вывески в форме красно-зеленого креста, но повсюду царила темнота. Бредагос крепко спал.

Для человека, проведшего жизнь на шумных улицах больших городов, это зрелище было почти пугающим. Давид почувствовал себя одиноким и беспомощным среди молчавших под луной, крепко запертых темных домов. Мечась по улицам, он заметил наконец сверкнувшую из-под дверей узкую полоску. Где-то горел до сих пор свет. Это оказалась пристройка к какому-то дому вроде гаража – вот там-то и не спали. Он быстро прошел через маленький садик, озираясь, нет ли где спущенной с цепи собаки, и приблизился к гаражу, откуда слышались удары молотка. Все еще под впечатлением от сцены с Эдной, с сомнением постучал в дверь.

Молоток перестал стучать, раздались шаги, но вместо яростно искаженного лица Эдны появилась симпатичная тридцатилетняя женщина в защитных очках. В одной руке она держала молоток, другой сделала приветливый жест, приглашавший войти.

– Слушаю вас?

– Простите, – осторожно начал Давид, держа благоразумную дистанцию, чтоб женщина не подумала ничего плохого, – я в поселке первый день, ничего не знаю, а мне срочно нужна аптека. Увидел свет и решился спросить, не укажут ли мне, где она. Простите, если побеспокоил.

– Нет, не побеспокоили.

Женщина опустила молоток, но из руки его не выпустила.

– В Бредагосе аптеки нет. Ближайшая в Боссосте. Но здесь есть врач, и в тяжелом случае его можно вызвать. Если вам необходима срочная…

– Нет, не думаю, что дело настолько плохо… просто моя жена неудачно поужинала, и теперь у нее ужасные боли в желудке. У нас с собой не оказалось никаких лекарств на этот случай.

Женщина несколько секунд изучающе смотрела на него. Давиду показалось, будто она сейчас поступит так же, как парень в таверне, то есть, не замечая его больше, молча отвернется и закроет дверь. Но, к его облегчению, она сказала:

– Может, у меня что-нибудь найдется. Подождете?

– Спасибо, – пробормотал Давид.

Последовав приглашающему жесту, Давид шагнул в гараж, где лежали у стены ровные доски, ожидавшие какой-то обработки. Из них вроде бы сколачивали что-то, предназначения чего Давид не понял. Из гаража через маленькую дверь они попали в дом. Пока шли по коридору, женщина неожиданно представилась:

– Меня зовут Анхела.

– Я – Давид Перальта.

В ванной Анхела сняла очки, положила их на кафель и стала рыться в прозрачных выдвижных ящичках комодика. В ослепительном свете сильных ламп Давид разглядел ее: очень короткие каштаново-рыжие, как угасающий костер, волосы, на пушистом затылке хохолок.

– Я нашла аэро-ред, я даю его сыну, когда тот обопьется газировкой и его начинает пучить. От аэро-реда легко отходят газы. У вашей жены брожение в животе?

– Не знаю. Мы поужинали в таверне «Эра Уменеха», и у нее начались боли.

– Да, пища там тяжелая, но вкусная. Мы здесь уже привыкли. И ни у кого пока не было жалоб на отравления.

Она подняла на Давида глаза – зеленые, такие глубокие, что он почти испугался. Черты точеного лица свидетельствовали о решительном характере. В уголках глаз залегли тонкие морщинки.

– Привыкли, значит? – Давид перевел взгляд на красивую линию носа.

– Более или менее. Кто не привыкает, уезжает или умирает. А вы откуда?

– Из Вальядолида. Пожалуйста, перейдем на «ты».

– Наверное, в отпуск?

– Да, на несколько дней.

– Неудачно начался отпуск.

– Да, – со вздохом признал Давид, – неудачно.

– Вот лекарство.

Они стояли друг против друга, не зная, что еще сказать. Наконец Давид взял коробочку.

– Пойду дам жене.

– Да.

Женщина вывела его на улицу через гараж. Прощаясь, Давид произнес:

– Спасибо большое. Я утром верну.

– Не беспокойтесь.

– Спасибо, до свиданья.

– До свиданья, Давид.

Ему было очень приятно услышать свое имя из ее уст. Он знал и сам применял в издательстве эти маленькие хитрости, которым учили книги по деловому общению: называй клиента по имени, контакт станет персональным и более глубоким. Но он не являлся клиентом Анхелы, и вряд ли она училась общению по книгам.

В шесть пятнадцать Давид уже шел по улице. Сильвию он застал спокойно спящей. Он разбудил ее и дал аэро-ред, от которого ей не было никакого вреда: жена снова заснула и спала как младенец, даже когда он завозился, одеваясь. Давид оставил ее в теплой постели, а сам отважно двинулся по холодной росе к таверне «Эра Уменеха».

Он подробно обдумывал предстоящий разговор, как всегда обдумывал все переговоры, которые проводил, всякую беседу с любым автором. Слова – сила, всякий, кто с ними работает, знает это. Хочешь успеха – умей использовать слова. Если он сможет поладить с помощью слов с самим Томасом Маудом… Какое это будет счастье!

Он ждал, опершись спиной на стену дома напротив. Сначала пришел Иона, брат Эдны, – он спустился по ступеням, открыл дверь ключом. Зажегся свет, послышались звуки, характерные для любого открывающегося утром заведения. Засунув зябнущие ладони под мышки, Давид еще минут пятнадцать наблюдал прибытие официантов и поваров. Последним, в рубахе навыпуск и овчинной безрукавке, явился шестипалый. Давид успел подбежать к нему до того, как он вошел внутрь, тронул за плечо.

И тут на него напал столбняк. Давид не мог ничего произнести, двинуться с места. Он стоял перед Томасом Маудом, писателем, который своими книгами изменил жизнь десятков миллионов человек. Давид смотрел на него. Наконец с трудом произнес:

– Простите, вы работаете в этой таверне?

– Да, я повар. А что? Если вы с жалобой, это не ко мне.

– Нет-нет, ради бога, не беспокойтесь, никаких жалоб. Наоборот, я хочу сказать, что очень вам благодарен.

– Правда?

– Да. Я не представился: Давид. Редактор.

Давид протянул руку, пожирая глазами лицо собеседника в поисках реакции зрачков, неожиданно выступившего пота, румянца, любого проявления сильной скрытой реакции на слово «редактор». Ничего подобного. Пожал руку с шестью пальцами. Ту самую.

– Я Хосе, повар.

Давид держал его руку, пока оба не ощутили неловкость. Давид сжимал ее все крепче. Человек с шестью пальцами выдернул руку и отвел взгляд.

– Дело в том, что я знаю, кто вы, – сказал Давид.

Зрачки Хосе сузились. От страха.

– Ну да… я сам вам только что сказал…

– Одно сказали вы, другое знаю я. Я знаю, кто вы, знаю, на что способны.

– Я повар!

– Я говорю о другом.

– Каком еще другом?

– О вашей саге, Томас.

– Ну и странный вы тип!

Давид широко улыбался. Его захлестывали эмоции. Несколько лет он вместе со всеми мечтал увидеть Томаса Мауда, и вот это мгновение настало. Томас Мауд стоял в метре от него.

– Неважно, какой я тип. Миру нужны самые разные люди, в том числе странные, необычные. Такие, как вы, с вашим талантом, с вашей чувствительностью. И мир ждет ваши книги. Вот поэтому я здесь, Томас. Я приехал за шестым томом вашей саги.

– Черт! Что он несет! Вот дерьмо с утра… Да пусти ты меня! – Повар отшатнулся от Давида и пошел в таверну.

– Погодите, Томас. Будет все, как вы скажете. Приказывайте. Мы устраним любую вашу проблему – только предоставьте текст. Сроки вышли, все ждут, это очень важно.

Голос повара повысился до визга:

– Да ты не просто странный, а чокнутый! На всю голову!

Он отодвинулся еще на метр, набычился и был готов к драке. Давид понимал его. Создать себе параллельную жизнь, все в ней устроить по продуманному плану – и вдруг является кто-то, вмешивается и все рушит. Давид успокаивающе поднял руку:

– Ваш секрет для меня священен. О нем вообще никто не знает, разумеется, кроме Коана.

Лицо Хосе пылало, глаза вылезли из орбит. Стараясь не кричать, он дрожащим голосом заявил:

– Слушайте, я вас не знаю и про эту вашу фигню тоже не знаю. Только если увижу вас еще раз – смотрите, я предупредил. Мой шурин – полицейский.

Он быстро скрылся в таверне, в ужасе оглянувшись, не следует ли за ним этот чокнутый.

А Давид брел к пансиону, анализируя ситуацию. Контакта не получилось. Он думал, что сначала «повар» будет отрицать, но потом удивится – а тот испугался. Да, в глазах его был неподдельный страх. Давид мечтал, что они сядут, выпьют кофе, обсудят, на каких условиях будет передана рукопись… а он вместо этого тащится к пансиону по пустой улице с комком в горле и судорогами в желудке… Шесть пальцев, возраст подходит… Это должен быть он. А если не он, то кто?

Графолог считает, что личность писавшего отличает острый ум и способность к импровизации. Ну, если он сегодня импровизировал, то просто блестяще. Убедительно и быстро сделал вид, будто ничего не понимает. Но это также могла быть не импровизация, а давнишняя заготовка, отрепетированная на такой случай. Почему бы автору самого знаменитого бестселлера в мире не подготовить мини-сюжет «я не писатель, а повар в деревенской таверне» и не сыграть его? Ума-то хватит. И выдержки – раз он работает в таком месте, прячась от всего мира. Может, эта таверна для него – лучшая модель мира, наблюдением которого он занят?

Но от него, Давида, ему не скрыться. У Давида все его будущее, личное и профессиональное, поставлено на карту. Он должен его убедить открыться. В крайнем случае Коан разрешил даже угрожать ему. Его надо поймать на месте преступления, так сказать. С руками на клавиатуре старой пишущей машинки «Olympia SG 3S/33», среди сотен или даже тысяч томов личной библиотеки. Там-то у них и состоится откровенный мужской разговор.

Не может быть, чтобы ему-то самому, Мауду, не захотелось поговорить с человеком из внешнего мира. Например, об успехе саги. Даже у его могучей самодостаточной личности должно быть какое-то, хоть маленькое, тщеславное эго, а уж Давид свое эго напитает одним только разговором о литературе с Томасом Маудом. Ну вот, потом он позвонит Коану, они обсудят ситуацию, а конец недели они с Сильвией проведут на свободе.

Шесть пальцев. Но этот Хосе – правша или левша? В прошлый раз он не обратил внимания. Нужно посмотреть внимательно.

Эльза проснулась от ласковых, но настойчивых похлопываний по плечу. Некоторое время она прятала лицо от света, не открывая глаз, но будивший ее не унимался, и глаза пришлось открыть. Перед ней стояла сестра. Кристина была такой же, как при прощании, в той же форме медсестры и вязаном кардигане, только вокруг глаз легли тени. Эльза сразу увидела их. Бессонная ночь. Усталая, Крис все равно улыбалась.

– Я тебя заездила, – сказала она.

Эльза немного растерянно оглянулась. Она заснула в кресле у кровати Марты. Одеяло сползло, на коленях лежала книга. Ее все же сморил сон, хотя она долго не могла оторваться от «Шага винта». Начав читать, разделила судьбу всех, кто брал эту книгу в руки: увлеклась и самозабвенно глотала страницу за страницей. В половине пятого утра природа взяла свое: мышцы расслабились, голова откинулась на спинку кресла, веки сомкнулись, книга закрылась, зажав между страницами ее палец.

– Да я с удовольствием, что ты, – ответила Эльза. – Который час?

– Половина шестого. Успеешь принять душ, если поторопишься, – я тебе сейчас подберу что-нибудь из одежды.

– Спасибо. А то если в издательстве меня увидят во вчерашней мятой одежде, подумают, будто я бегаю по любовникам. Девчонки там у нас ужасные сплетницы.

Кристина пошла за одеждой, а Эльза смотрела на книгу. Страницы в середине смялись, пока она спала. Ночью с ней произошло что-то, чего она раньше никогда не испытывала: книга как бы говорила лично с ней, Эльза словно не читала, а расшифровывала ее в поисках послания и порой просто видела напряженное лицо автора, который хотел что-то ей передать, и понять его было очень важно. Вроде ей шептали на ухо что-то, и она напрягалась, чтобы услышать. О нет, книга не была фантастической. Это была даже не «художественная литература» в обычном понимании. Никогда ничего подобного с ней не случалось из-за художественной литературы. Эльза думала о персонажах, но она еще и видела их, говорила с ними, ощущала запахи. Она глядела на строчки, как на амулет, который только что за одну ночь сделал ее более живой и более счастливой.

– Тетя Эльза…

Она с улыбкой обернулась на племянницу. Волосы смялись, глаза покраснели. Рукой она осторожно ощупывала бинты на лице.

– Ну как ты, солнышко мое? Как спала?

– Да не очень. Всю ночь во сне на меня наезжал этот чертов автобус.

– Бедная ты моя. Не тревожься, после травмы это нормально. – Эльза нежно погладила ладонь девушки. – Пройдет немного времени, и все это будет позади. Даже не вспомнишь.

– Тебе-то откуда известно?

– О, мы, тетки, знаем очень многое.

– Ты сейчас на работу?

– Да.

– А вечером придешь?

– Обязательно. Только на сей раз спать буду в удобной кровати.

Марта захотела рассмеяться, но скривилась от боли. Снова ощупала бинты.

– Спасибо, что посидела со мной.

– Такова уж моя жестокая теткина доля.

Эльза поцеловала племянницу в щеку, поправила ей одеяло и пошла завтракать с сестрой.

Ни магазином, ни даже лавкой это нельзя было назвать. Просто комната средних размеров с дверью прямо на улицу, перед входом – несколько ящиков с фруктами, в глубине – беспорядочно набитые полки, на которых стопки старых газет и журналов соседствовали с банками консервов. Похоже, именно так в Бредагосе люди покупали себе продукты.

Нашел Давид эту лавку путем опроса соседей, а нужна ему была упаковка аэро-реда, чтобы вернуть Анхеле вместо взятой ночью. Безотчетно взяв с прилавка огромный сладкий перец, он согрел его в руках. Понюхал. И снова почувствовал себя на несколько секунд тем мальчиком, который на каникулах приехал к дедушке в деревню и помогает ему укладывать овощи в погребе. Запах был тем же – запахом только что собранных овощей. Да и он находился где-то там, внутри, в своих воспоминаниях, тем же – мальчиком из жизни хорошей, простой и понятной. Из жизни, где перед ним не ставили неразрешимых задач.

– Сеньор? Чем могу служить?

Эмилия, владелица лавки, вышла к нему. Кругленькая, низенькая, улыбающаяся, в переднике, она выглядела умилительно домашней и безопасной.

– Мне нужен аэро-ред, – произнес Давид.

– Я поищу.

Она вытащила из темных глубин лавки картонную потрепанную коробку, в ней были в беспорядке свалены лекарственные упаковки. Перебирая их, Эмилия вдруг торжествующе воскликнула:

– Да вот же она! Надо же, я уж думала, не осталось. Анхела, плотник наш, недавно купила у меня две штуки, думала, последние, но нет! Это она сына лечит. У нее сынишка маленький, любит газировку, его и пучит.

«Одну из двух упаковок она дала мне, – подумал Давид, – третью я отдам ей».

– Еще чего-нибудь желаете?

– А газеты вы продаете?

– Только одну, местную, «Голос Арана». Центральные у нас бывают время от времени, ну, в смысле, если муж едет в Боссост, то захватывает оттуда. Давайте я посмотрю, что осталось… Понимаете, нас здесь так мало, какие там ежедневные газеты! Это не окупается. Но для вас закажу, если хотите.

– Нет-нет, не беспокойтесь. Это я так, по привычке спросил. С утра развернуть газету, узнать, что новенького в мире…

Эмилия рассмеялась. Громко, искренне, заразительно, от всей души.

– Ну вы скажете. Новенького. Что ж там может быть нового? Одни воруют, другие их ловят, потом долго это обсуждают. Что-то построили, зато в другом месте разрушили. И все остается по-прежнему. По большому счету. Вам не кажется?

Давид подумал, что Эмилия упрощает все, но возражать не стал. Не для этого он сюда приехал. Улыбнувшись, он заплатил за лекарство и повернулся, чтобы уйти. Эмилия спросила его:

– Это вы стучали Эдне ночью в комнату?

– Вам Эдна сказала?

– Нет. Не совсем. Эдна сказала Эрминии, Эрминия Лоле, а Лола мне.

– Да, с такой скоростью распространения новостей вам действительно никаких газет не надо, – заметил он.

– В этом селе ничего не происходит без того, чтобы люди немедленно не узнали бы и не обсудили. Если не хочешь, чтобы твой поступок обсуждали, не совершай его. Единственный выход.

– Спасибо, – кивнул Давид. – Буду иметь в виду.

– Счастливо вам излечиться от газов! – крикнула она ему вслед.

Давид заметил знакомый «Рено». За ним, нагнувшись над коробками с овощами, обнаружился Эстебан. Он был в полосатой фланелевой рубахе. Очки едва держались на кончике носа. Тяжелые коробки никак не давались ему в руки.

– О, кого я вижу! Как освоились?

– Спасибо, прекрасно, – вежливо ответил Давид.

– Супруге полегчало?

– Вот это да! Что, и ты уже знаешь? Здесь все ясновидцы?

– Если хочешь сохранить секрет, которые знают трое…

– Не продолжай, я помню.

– Слушай, ты мне не поможешь? Никак не могу подхватить. Это последний в году урожай.

Эстебан показал на ящики, в которых громоздились разные овощи. Давид различил среди них сладкий перец, огурцы, помидоры, кочанный салат. Подавив желание взять в что-нибудь в руки и понюхать, он помог Эстебану внести в лавку ящик.

– Так ты выращиваешь овощи?

– Нет, по крайней мере, не профессионально. Но мне нравится. У меня небольшой огородик, я там всякое сажаю. Если самому хватает и друзья отказываются забрать, отдаю сюда на продажу. Богатым не станешь, а сытым будешь. На удобрения хватает.

Они переместили еще один ящик ко входу в лавку.

– Эмилия, ты познакомилась с Давидом? Он у нас в отпуске.

– Да, познакомилась только что.

– Да, – подтвердил Давид, хотя его имени никто не спрашивал.

Наконец все коробки были перенесены. Эстебан поблагодарил его за помощь.

– Слушай, я собирался в «Эра Уменеха». Может, по пиву?

– Спасибо, но я лучше сначала занесу жене лекарство, пока дело не запахло разводом, – улыбнулся Давид.

– Тогда до следующего раза. Спасибо.

Эстебан поправил очки, сползающие на кончик носа, смахнул с потного лба прилипшие волосы и уехал, взревев старым мотором.

Давид глядел ему вслед и думал, что в этом поселке, где все и все обо всех знают, один человек умеет хранить свой секрет очень хорошо.

Когда Давид вернулся, Сильвия чистила зубы. Она совсем оправилась от ночных болей: на щеках румянец. Плохое начало отпуска, допустим, так это не навечно. Просто не повезло немного. Ничто не испортит им эти дни отдыха. Они вышли на улицу и двинулись в противоположную сторону, удаляясь от таверны, решив побывать в этом тихом селе повсюду и все увидеть. Теперь улицы были более оживленными. Женщины вели за руку малышей, которые таращились на Сильвию и Давида, словно тоже хотели знать, кто они такие. Сильвия наслаждалась, глубоко вдыхая холодный горный воздух, и лениво разглядывала дома. Наконец-то наступило время не мчаться куда-то, а просто чувствовать: воздух – легкими, свет – кожей. Полузабытое ощущение. Она привольно, нога за ногу, шла куда глаза глядят, посматривая на пиренейский гранит под ногами, и тихо улыбалась. Там, в городе, ее мягкие туфли без каблуков никогда не давали такого звука при ходьбе, а здесь, ничем не заглушаемый, слышался звук их шагов по камню.