Текст книги "Жизнь в INTERHATE. Словопускание"

Цикл «Жизнь в INTERHATE»

История первая. Словопускание

Глава «Настя»

– Может хватит?

– Что хватит?

– Сидеть в этом ебучем интернете. Вот с кем ты опять переписываешься?!

– Да это так… По работе.

– По работе. Как же. Вечно ерундой какой-то занимаешься…

Меня зовут Настя. И мне 23 года. Нелёгкая занесла меня в учебные заведения. Я работаю с детьми. Но не учителем. Нет. Это было бы слишком просто.

– Расскажи, что между вами случилось? Такой дружный класс. Разве он чем-то от вас отличается?

Я работаю школьным психологом. Хотя, по правде, не имею на это ни малейшего права. Все эти корочки после дистанционных курсов говорят лишь об умелом использовании поисковых систем. Даже не обязательно было бы использовать их самостоятельно, найдись в кармане несколько свободных купюр.

Всё это липа. Пустая бюрократия. Кошмарная халатность. Как и большая часть психологической поддержки в современном мире. И уж особенно в государственной общеобразовательной школе.

– Мы… – ребёнок мнётся, инстинктивно не доверяя женщине, с которой впервые говорит что-то большее, чем шаблонное «здравствуйте», но на эмоциях извергает, – Да Вы знаете ЧТО он сделал! Вы слышали! Все уже знают!

– Что он сделал? – спокойно отвечаю, надеясь услышать какую-нибудь банальную по-детски позорную историю.

– Он с мужиком спал!

К этому дистанционные курсы меня не готовили.

– Свергнув в результате дворцового переворота своего мужа Петра III, в 1762 году Екатерина…

Ослепляющий свет утреннего солнца бьёт по глазам. Какой-то дурак проектирует школы именно так, что огромные окна в кабинетах выходят на восток. И одно из них непременно располагается напротив дверного проёма. При этом коридоры всегда длинные и тёмные. Ведь их окна выходят на запад.

– Здравствуйте. Мне бы кого-нибудь в помощь… документы разобрать. О. Вот хоть Ваню Истратова. А то сидит, в окошко смотрит. Наверняка, всё знает. Можно?

Осознание собственного бреда не освобождает от угрызений совести, но на удачу учитель попался равнодушный и не стал уточнять какого чёрта я предлагаю школьнику покопаться в документах. Одним кивком он показывает на дверь и Ваня, тощий, бледный, вырастает над партой и, хватая портфель устремляется ко мне. Середина урока, а на его парте пустота. В отличие от взгляда.

Зелёные обои по цветотерапии должны оказывать стабилизирующее и успокаивающее действие. На самом же деле они превращают кабинет в болото. Вязкое, унылое, гнетущее. Кладу старые папки на стол, прошу освободить их от документов, а сама усиленно пытаюсь придумать как начать разговор.

– Вань… Ты же знаешь, что всё, сказанное в кабинете психолога, остаётся здесь в тайне. И если тебе нужна помощь…

– Мне не нужна помощь. Спасибо.

– По школе ходят слухи…

– Мне всё равно, что обо мне говорят другие.

– Но если это было насилие, то этот человек должен ответить…

– Надо мной не совершалось никакого насилия.

Его ответы как ударом кнута разбивали все попытки завести разговор. Прискорбно осознавать, что этому ребёнку нужен настоящий психолог, а не я.

– Тебе ведь 14?

– Да.

– Знаешь номер телефона доверия.

– Его сложно не заметить на входной двери.

– Если будет нужно…

– Не нужно.

– …ты всегда можешь по нему позвонить. В любое время. И мне тоже… можешь приходить или звонить…

Он оторвался от своей монотонной работы. Никогда бы не подумала, что можно ударить взглядом.

– И что Вы сделаете?

Несколько секунд молчания и, должно быть, единственные правильные слова. С точки зрения учебников.

– Я буду рядом.

В ответ – приглушённый смех.

Через несколько дней Ваня будет лежать в земле, а я спущусь в самый, по слухам, аморальный ночной клуб.

***

Тёмная лестница в подвальное помещение. Это место было непросто найти. Музыки почти не слышно. Очертания мужчины в рабочей спец.одежде. Грубый, почти злобный голос:

– Здравствуйте. Ваш паспорт.

– Да… сейчас.

Наощупь нахожу твёрдую обложку маленькой книжицы, протягиваю. Кажется, он даже не посмотрел на дату рождения.

– Входите, пожалуйста.

Забираю паспорт, осторожно спрашивая:

– Простите, а как вы разглядели дату рождения в такой темноте?

– Достаточно того, что он у Вас есть. Держитесь правее. Там дверь.

Наощупь абсолютно, как мне кажется, случайно нахожу ручку и открываю дверь. Шум музыки врывается в сознание. Осторожный шаг внутрь. Голос, успевает догнать меня, сбежав от закрывающейся тяжёлой двери:

– Хорошего вечера.

Свет, видимо, здесь не в почёте, но основной интерьер угадывается легко благодаря контурной подсветке на столах, дверных проёмах и даже стульях. За длинной барной стойкой бегают девушки в платьях на старорусскую моду, с венками на головах.

– Простите… Могу я поговорить с хозяином?

– Конечно! – оборачивается упитанный мужчина с широкой добродушной улыбкой и огромной кружкой пива, – Георгий Брикман. Чем могу быть полезен?

Такой типаж привычнее встретить в мясной лавке, но никак не в ночном клубе.

– Я бы… хотела поговорить с Вашим сыном.

– Оо… Его лучше не беспокоить. Он в очень скверном состоянии. Но если дело неотложное – идёмте за мной.

От неожиданности и чувства неловкости все слова сбились в кучу, застряли в горле и не смогли прозвучать. Пришлось, как дура, кивать. Георгий махнул рукой и повёл по сквозному коридору мимо комнат этого странного места. В одной играли в гонки – проектор транслировал происходящее на белую стену, а участники и им сочувствующие расположились в креслах-мешках. В основном это были подростки около 16 лет. В другой комнате за столами парни постарше играли в карты. Здесь же было что-то похожее на кухню. В следующей комнате стоял микшерский пульт, огромный диско-шар висел под потолком. Танц-площадка. Только абсолютно пустая. Кроме одной фигуры в дальнем углу. Мужчина подошёл к фигуре. Очертания костлявой руки взмахнули вверх и опустились. Фигура поднялась и сделала музыку тише.

Подходить ближе было страшно. Но добродушный голос Георгия приободрил.

– Я Вас смиреннейше прошу, только недолго. Мальчику отдыхать нужно. Вы уж простите за такой вид.

Мужчина ушёл, а фигура осталась и подошла ближе, остановившись в паре шагов от меня.

– Чем могу быть полезен? – хриплый звук голоса словно в заслушанной кассете.

– Я хотела бы узнать… Про Ваню…

Почему именно сейчас, именно в это секунду пришло осознание абсурдности, глупости и бескрайней бестактности моего поступка? Хотя бы на 5 минут пораньше…

– Папа учил быть вежливым с людьми. Простите, я не знаю что именно Вы хотите узнать, но говорить о нём мне бы не хотелось.

Вот сейчас можно было бы уйти. Извиниться и уйти. Давай.

– Вы его растлили?

– Это очень личный вопрос. Прошу прощения, но я не буду на него отвечать.

Глаза потихоньку начали привыкать к темноте и различать тёмные мешки под глазами этого человека, тёмные линии вен на его лице, руках и шее. Ему было на вид лет 25. И выглядел он очень криво, замучено и даже жалко.

– Вы…любили его?

– Очень любил. Он был мой единственный…

Фразу оборвал кашель, словно кто-то ударили под дых. Голос стал почти беззвучный.

– Простите, я пойду.

Я быстро повернулась и направилась к выходу, надеясь, что всё-таки не забыла сказать «простите» или «до свидания». Что-то подсказывало, что зря. Всё зря. Зря я сюда пришла. Зря начала с ним говорить. Зря устроилась в школу. Зря не уволилась, как только с меня потребовали отчёты и объяснительные по случившемуся. Зря возомнила себя психологом. Зря решила, что имею право лезть в чужую жизнь.

Обнаружила я себя у барной стойки. Рядом подсел Георгий. Показал миленькой официантке два пальца и через минуту на стойке появились две большие кружки пива.

– Пейте. Оно без алкоголя.

– Спасибо.

Яркий аромат и вкус ячменя словно включил свет в моей голове. Смахнул оковы самобичевания, забрал из рук плётку и выкинул подальше.

– Знаете… Я думала, что здесь ходят полуголые девушки, разносят алкоголь детям… Разврат, наркомания…

– Хех… все так считают. Но здесь нет людей младше 14 лет. Да и алкоголя здесь не подают. Только хорошее пиво, кола, квас… да разные бутерброды и снеки. Сюда приходят только «свои». Убежать от проблем реального мира.

– А Ваня? Часто бывал здесь?

– Почти каждый вечер. Знаете, я не лезу в жизнь сына, но он мне доверяет. Кое-что рассказывает. Тяжёлая судьба у Вани была. Но разные сплетни нечего слушать. Пока сам не увидишь – правды не узнаешь.

– Говорят, что Ваш сын…

– Да… Говорят. Но я не богач, не бандит, чтобы выкупать сына из тюрьмы, если бы всё было так.

Я сделала ещё пару глотков и замолчала в полной растерянности.

Глава «Лидия»

– Я не знаю зачем Вам понадобилось уйти пораньше, но мой урок Вы пропустили. А значит, ничего кроме тройки я Вам поставить не могу.

– Но я же всё правильно написала! Все задания решила.

– Да. Но Вы отсутствовали. А значит – списали.

– Я не списывала!

– Тогда ответьте мне чему равен логарифм 27ми по основанию 3.

– Но мы же это не изучали…

– Вот и я о чём. Вы не можете знать того, что не изучали.

Меня зовут Лида. Лидия. Я прожила 56 лет, половину из которых проработала в этой школе. А если брать в расчёт ещё и годы учёбы, институтскую практику, то можно сделать вывод, что всю свою жизнь я отдала школе.

Все эти молоденькие вертихвостки думают, что могут лучше меня справляться с детьми. Я сама когда-то такой была и знаю о чём говорю. Без практики их теория ничего не стоит. Только строят из себя… Особенно новый психолог. Анастасия Игоревна. Что она может знать о детях, если сама ещё ребёнок? Находясь внутри системы, систему познать нельзя! Считает себя самой умной. Наверняка, снова придёт ко мне со своими «снисходительнее» и «они же дети».

– Лидия Ивановна, голубушка! Да брось ты эти тетради. Пойдём чаю выпьем.

Немногие коллеги позволяют себе такую фамильярность. Для этого нужно быть уж не моложе моего.

– Ты представляешь, что сегодня Петрова выдала? Пришла голая! В школу! Платье едва срам прикрывает. Говорит «школьную форму такую продают». А я считаю раз уж отрастила ноги от ушей, что все платья короткие – носи брюки. Тем более сейчас выбор на любой вкус.

– Так у меня одна вообще в шортах пришла. Спереди вроде юбка, а сзади натурально шорты. Если бы к доске не вызвала – не заметила. Два влепила. За знания.

– Да где ж им учиться? У них одни мальчики в голове.

– Да…

Ожидание пока остынет чай вынуждает вести беседу. Но о чём могут беседовать физик-математик с биологом? Только о работе.

– А ты слышала?

Голос стал тихим. Под стать сплетнице.

– Что же?

– Да про Ваньку. Из 8го.

– Нет, не слышала…

Делаю попытку сделать глоток… Нет. Болтовня, похоже, будет долгой. Сколько раз себе слово давала не распивать чаи в учительской. Пустая трата времени. План уйти домой пораньше провалился. Либо, придётся тетради нести домой. Два класса. Контрольная. А там дождь. Ветер. Нет, уж лучше со спокойной душой…

– …с мужчиной.

– Что?

– С мужчиной говорю спит. Представляешь?

– Кто?

– Ты не слушаешь что ли? Ваня. Из 8го класса. С мужчиной… это-самое.

– Бред какой.

Весь вечер мне покоя не давала эта информация. На следующий день пришлось пройтись по всем более-менее адекватным коллегам, чтобы уточнить подробности такой абсурдной ситуации. Оказалось, что большинство были в неведении. Остальных уже успела осведомить Клавдия. Ну и пусть.

– Оксана Петровна. Мне нужен номер телефона родителей Истратова.

– Здравствуйте, Лидия Ивановна. Что-то случилось?

Терпеть не могу эту женщину! Молодая, глупая, да ещё и размазня.

– Вы, как классный руководитель восьмого класса должны были вызвать родителей Истратова, чтобы прояснить ситуацию и провести беседу. Но раз по какой-то причине Вы этого не сделали, придётся мне с ними говорить.

– Я не понимаю. Что случилось?

– Как? Вы не знаете? Об этом говорит уже вся школа! Если Вы не предоставите мне номер, я найду его в личном деле.

Разговор с родителями вышел долгий. Но, судя по выражению лиц, действенный. Ох уж эти родители. Воспитали поколение на аморальщине и разврате. А мать ещё и заступаться начала. Про клевету говорила. А какая может быть клевета, если вся школа об этом говорит? Вот отец молодец. Молча слушал, не перебивал. Или отчим это… Он же вроде не Евгеньевич. Личное дело вот только вчера смотрела, а из памяти вышибло. Да. Вроде не Евгеньевич.

Иван Васильевич. Точно. Я ж ещё посмеялась.

Глава «Катенька»

Мне не очень нравится эта школа. Но мама живёт на окраине большого города и уж лучше плохая школа здесь, чем жить с отцом в маленьком городе и ходить в единственный лицей, наполненный всезнайками.

В лицее, конечно, и еда вкуснее, и ремонт свежий, и парты новые. Цифровые доски. Но там все смотрели на меня как на дуру. А здесь – другое дело. Здесь я идеал. Совершенная красота. И учителя ставят хорошие оценки за красивые глаза. Вернее, за красивый почерк, ажурный фартук поверх школьной формы и, конечно, исполнительность. Удивительно, что есть люди не способные даже на это. Возможно, им просто не хватает денег на приличную одежду и обувь. Некоторым ещё и помыться не мешало.

Конечно, кинотеатров и приличных клубов здесь больше, но до них нужно добираться на автобусе. Ненавижу автобусы. Основная масса учащихся здесь – сельские жители. У некоторых даже туалет на улице. Зато на их фоне я – королева. И все это понимают.

– Кать, пойдём сегодня ко мне? Сегодня занятия по танцам отменили. Уроки вместе сделаем.

– Идём. Всё равно делать нечего.

Нужно будет заглянуть на эти их танцы. Всё-таки учиться ещё долго. Вдруг на каком-нибудь концерте познакомлюсь с красивым и богатым парнем…

– Кать, а ты фенечки делать умеешь?

– Конечно, умею. Хочешь научу?

Приходится быть очень вежливой со всеми. Нет, я не пытаюсь подмазаться. Вряд ли эти люди могут мне что-то предложить. Это моя тренировка. Нужно уметь находить подход к любому человеку. Тогда в большом мире не пропадёшь. Тем более я собираюсь получить подходящую специальность и уехать из этой страны. Например, отучиться на гостиничный сервис и уехать в Таиланд. А лучше – в Штаты.

– Лиз, а в этой школе вообще есть какие-нибудь богатые мальчики?

Лиза – это не то чтобы подруга. Просто она самая яркая девочка на параллели. Вернее, была ею до моего прихода. Лучше пусть думает, что мы подруги, чем станет моей соперницей.

– Ну… может на класс старше… Но я этим не интересовалась. А что? Тебе зачем?

– Да так… Просто…

Конечно, здесь не может быть парней из богатых семей. Максимум – их родители военнослужащие. А те родители, что называют себя предпринимателями – самостоятельно стоят за прилавком и торгуют трусами какими-нибудь с китайского рынка.

Эх, не найти мне здесь парня. Но оно и к лучшему. Сначала работаем над собой, а потом снимаем сливки. Но как же скучно!

– В 1700-ом году после смерти патриарха Адриана Пётр не разрешил выбрать нового главу церкви…

Кажется, учитель просто читает нам параграф. Да. Слово в слово. Но нужно что-то усердно записывать и периодически на него смотреть, чтобы создалось ощущение, что я конспектирую. В идеале, конечно, на самом деле конспектировать. Вдруг проверит. Ну хотя бы даты и события. Но вместо старого усталого мужика взгляд каждый раз соскальзывает на Ваню.

Вот зачем он сидит на соседнем ряду? У меня так косоглазие будет! Пересесть бы, да некуда. С моим модельным ростом ближе чем за третью парту не пустят. А я и так на третьей сижу. И он тоже… А если сяду за четвёртую, позади него, меня не будет видно учителям. А кого не видно – того и не было.

Чёрт бы его побрал! Но какие у него красивые руки… И скулы. И выпирающие ключицы. Мы были бы отличной парой… Так. Стоп. Это я подумала? Это не я подумала. Вот если бы он был богат или хотя бы популярен. А так… задрот какой-то. Тихий, серый. Даже не отличник. Даже не хулиган. Даже не… Но какие красивые руки… И синие-синие глаза…

Катя, пиши.

***

– Лиз, а как в вашей школе празднуют новый год?

– Ну… для началки будет утренник. Пригласят аниматоров с клуба. Для остальных – старшеклассники готовят концерт. Мы, кстати, тоже выступаем с танцем «Зимушка». А потом будет дискотека. На неё пускают только с 8ого класса. Так что ты вовремя перевелась.

– Дискотека? В школе?

– Ну да.

– А кто диджей?

– На сколько я знаю, в этом году будет Соня из 9ого. Если хочешь, можешь ей скинуть пару любимых песен.

Дичь какая. Дискотека в такой маленькой школе. Не представляю, как это должно выглядеть. Надо будет хоть песен хороших им скинуть. Стинга хотя бы.

Выглядело это действительно убого. В спортзале поставили ёлку прямо в центре, украсили стены мишурой и бумажными снежинками. Нужно было ещё пару плакатов нарисовать. Конечно, я помогала, поэтому один плакат был ещё более-менее. Утром в последний учебный день здесь водили хороводы мелкие дети. Потом ёлку сдвинули в угол и в обед мы показывали концерт для остальной школы.

Я говорю «мы», потому что всё-таки пошла в эту местную танцевальную школу. Туда ведь половина девочек класса ходят. Чем я хуже? Наоборот. За месяц выучила движения и танцевала в первом ряду. А ещё я пела песню. Учителя после концерта то и дело подходили, говорили какая я умница и что закончу школу с золотой медалью. Ну минимум с серебряной.

– Зачем мне эти коричневые тени? Давай лучше синие! Хочу быть яркой!

– Лиза, ты ведь не клоун. Просто доверься мне.

– Ладно. Но если не понравится – смоем.

После концерта все разошлись по домам. Обедать и наряжаться.

– Лиза, положи красную помаду. По-хорошему прошу – положи!.. Ну что, красиво? Идём умываться.

Лизе повезло – ей макияж наложила я. Остальные одноклассницы накрасились так, что хоть на арену, хоть на панель. Неужели так лень видео-уроки посмотреть хотя бы? А вот Соня и её подружки выглядят очень хорошо. Дочки военных. Живут в закрытом военном городке. Местная элита. Ходят всегда прямо и даже в ногу, словно на параде. Даже внешне друг на друга похожи. Прямые волосы чуть ниже плеч, длинные ноги, ровный загар, чистое личико… Выскочки.

– Лиза, перестань грызть ногти!

– Я волнуюсь.

Мы торчим в кабинете, где накрыт стол, но все одноклассники уже поздравили друг друга с новым годом и ушли на дискотеку в спортзал.

– Что тебя пугает? Это же просто танцы.

– Там Ваня.

Она шепчет, словно это какой-то секрет.

– Ну и? Там ещё много кого.

– Как думаешь, у меня есть шанс?

– В смысле?..

– Ну… я его на танец хочу пригласить. Но боюсь.

– Так не приглашай.

– Тогда его уведут. А он мне так нравится… у него такие глаза красивые.. и руки…

Вот идиотка. Руки красивые. Разве можно любить человека за руки?

– Знаешь… если ты будешь сидеть здесь, его точно кто-нибудь уведёт. Так что пойдём!

Чуть не силком пришлось её тащить, но уже на лестнице она пошла вперёд, да ещё и в припрыжку, видимо, размечтавшись о совместном танце. От этой дурочки я Ваню, если что, легко уведу. Заплаканное личико, жалобный голос, «я всё понимаю, но ничего не могу с собой поделать, я его так люблю» – сама отдаст. Мы спустились вниз в тёмный спортзал, раскрашенный яркими лучами гирлянд и диско-шара. Прошли вдоль стены ближе к диджейскому, если можно так выразиться, пульту.

Лиза резко остановилась. Ваня обнимал за талию Соню. Медленно раскачиваясь, они танцевали под песню Стинга, а за пультом сидела одна из Сониных подруг и улыбалась.

Глава «Людмила»

Вы думаете это легко? Быть хорошей матерью и женой. Это ежедневный физический, умственный и психологический труд. Особенно, когда сын. Особенно, когда он уже подросток.

– Вань, ты уроки сделал?

– Да.

– Иди помоги мне.

– Сейчас.

Я воспитала хорошего человека. Да, он немного замкнут, но, думаю, с возрастом это пройдёт. Да и что плохого в том, что он не таскает домой друзей, не наркоманит, не шляется по клубам? Сидит, учится. Вечерами ходит в спортивную секцию какую-то. Дурацкое название. Так и не выучила.

Было бы легче, если бы его воспитанием занимался отец. Но он… В общем нет его. А мальчик не может расти без отца. Был бы Ваня девочкой – другое дело. А так я даже базовые вещи не смогу ему объяснить. Что уж говорить о таком понятии как мужество.

– Мы же с тобой договорились. Ещё одна двойка – остаёшься без телефона.

– А за что двойка-то, Вань? Ты же уроки делаешь каждый день.

– Люда. Не лезь.

– За контрольную.

– Ну как так? Ты же всё знаешь!

– Люда, неси ремень.

Женя, конечно, строгий. Но справедливый.

– Я в твоём возрасте на одни пятёрки учился. И то меня отец порол.

– Ты мне не отец.

Нет. Так бывает не часто. И каждый раз я стараюсь не лезть. Это уже их мужские дела. Вот была бы у меня дочь…

Женя, конечно прав. Я и сама училась на одни пятёрки. Каждая четвёрка была обидной несправедливостью. Тройка – позором семьи. Двойка – словно удар под дых. Нет, никто меня не бил. Но один взгляд мамы – и оценка становилась ощутимой. Становилась ожогом в области солнечного сплетения. На сколько разница с пятёркой – такой степени ожог. Получила пятёрку – разница 0 – ладно, живи. Получила 4 – разница 1 – ожог верхних слоёв эпидермиса. Боль. Покраснение. Таким образом двойка превращалась в некроз. Но их было очень немного. В своей школе я стремилась быть лучшей. Вроде даже получалось.

Меня воспитывала мама. Отец ушёл, когда мне было три года. Я и не помню его, но всегда хотела, чтобы он был. Чтобы защищал. Учил. Да и вообще… Я прекрасно знаю, как плохо жить без отца. Поэтому, когда Женя предложил жить вместе – я была самой счастливой женщиной на земле.

– Завтра после работы тебя заберу. В школу поедем.

– А что случилось? Классная звонила?

– Нет. По физике учительница. Видимо, хочет поговорить про двойку.

– Такой здоровый лось, а родителей в школу вызывают. Не стыдно?

В тот вечер Ваня остался дома делать уборку и ужин в знак искупления вины, а мы поехали в школу. Не люблю это место всей душой. Какие-то мрачные ощущения всегда. Словно стены давят и потолок вот-вот рухнет на голову. Но что поделаешь?

Разговор получился громким. Бессмысленным. Абсурдным! Она обвиняла моего сына в том, что сложно даже произнести! Да как у неё язык повернулся? Как вообще можно такое представить?

– Угомонись. Просто так она бы этого не стала говорить.

– Да как ты можешь ей верить? Больная маразматичка!

– Успокойся. Думаешь ей делать нечего торчать до вечера, ждать чьих-то родителей?

– То есть ты ей веришь?!

– А есть причины ей не верить?

– Да!.. Как минимум то, что она лжёт!

– Ты сама себя слышишь?!

Слёзы никогда не помогали. Никогда не решали проблему. Но хотя бы окружающие переставали кричать.

– Люда… Ну что ты как маленькая? Не плачь. Домой придём – я с ним поговорю.

Пыль на полках ровно распределена по углам. Швабра с тряпкой остались валяться на полу возле ванной. На плите стояла большая сковородка с макаронами по-флотски.

Десять минут было тихо. Потом я услышала удары ремня и слёзы вновь покатились из глаз. Всё внутри сжалось и хотелось бежать. Остановить. Но… Женя мужчина. Он лучше знает.

Каждый звук удара бил прямо в сердце. Умылась. Прополоскала тряпку. Убрала швабру и, чтобы отвлечься, начала чистить ванну.

Ваня не вышел из комнаты до утра, а утром отказался от завтрака. И от ужина. На нём не было видно ни синяков, ни ссадин. Он ничего не говорил. В целом ничего не изменилось. Он так же помогал мне, когда попрошу. Делал уроки. И вечерами ходил на тренировку. Только почти не ел дома. Видимо, в школьной столовой стали готовить вкуснее.

Глава «Ваня»

Я помню папу постаревшим. Лысый череп. Серая кожа. Тёмные круги под глазами. Очень худой и медленный. Он почти всегда лежал. Ему было 43 года, когда я родился. А маме на 20 лет меньше. Бабушке едва ли мог понравиться зять-ровесник. Видимо, поэтому она никогда не приходила к нам в гости. Да и теперь звонит только по праздникам.

Папа был красивый в молодости. Так мама говорила. На фотографиях я видел лицо очень похожее на моё и не мог понять почему кого-то называют красивым, если все люди выглядят почти одинаково.

Из своего детства я мало что помню. Помню, как ходил в детский сад. Но чаще всего сидел дома один. Много болел. Помню, как мы гуляли с мамой и папой. Кидали снежки. Катались с горки. Помню, как стоял у постели папы в больнице:

– Запомни. Меньше говори. Больше слушай. Смотри. И слушай.

На следующий день папа умер, а я пошёл в первый класс, связав его совет с жизнью в новом обществе.

Одноклассники быстро оставили попытки со мной подружиться. Ведь я почти не говорил. Смотрел. И слушал. Каждый шёпот не оставался без внимания, что отвлекало от монологов учителя. Это было очень утомительно, но прошло немного времени, и я знал чужие секреты. А немного повзрослев начал понимать их значение. Хотя некоторые вещи мне всё равно оставались непонятны.

– Если что – приходи, звони. Я буду рядом.

Эту фразу я часто слышал через дверь в кабинете психолога. Она звучала всякий раз, когда кто-то из учеников попадал сюда. После этой фразы всегда отвечали благодарностью, но никогда не возвращались по своей воле.

Интересно, что за 8 лет сменилось 4 психолога, но фраза не менялась.

Я не думаю, что психологи бесполезны. Возможно, они кому-то помогают. Тому, кто хочет просто выговориться. Но разве можно предлагать свою помощь, если сам глубоко несчастен и полон проблем? Я слышал за дверью плачь даже когда никого из учащихся туда не приводили.

В школе много несчастных людей. Особенно несчастны те, кто прячется за маской. Их выдаёт необоснованная агрессия, гнев и чрезмерное участие в чужой жизни. Так в конце 7ого класса я узнал как глубоко несчастна Лидия Ивановна. У неё нет мужа, единственный сын уехал и даже не звонит. Кроме того, она регулярно лечит желудок и позвоночник. Когда я это узнал из разговоров полушёпотом в учительской, то перестал на неё злиться. Мне захотелось избавить её от мук. А заодно и всех девочек, на которых она ежедневно кричит по малейшему поводу.

Когда мне исполнилось 12 лет в нашей с мамой квартире появился мужчина. Мама просила называть его «папа», но я-то помню, что папа умер. С этим мужчиной мне не приходится часто общаться и первым разговор всегда начинает он. Поэтому не пришлось придумывать слово, чтобы к нему обратиться. Почти всегда наше общение заканчивается болью и, чтобы меньше попадаться на глаза, я начал уходить гулять. На всякий случай соврал, что записался в секцию по киокушинкай. И про добровольную символическую плату соврал для достоверности.

– Показывай дневник.

– Я на тренировку опаздываю.

– Подождёт твоя тренировка. Неси.

Что произойдёт дальше угадать было не сложно. Одна и та же схема. Раз за разом. Словно он просил дневник именно тогда, когда хотел меня избить.

– Сегодня дома останешься. Будет время всё хорошенько выучить.

На следующий день я решил домой не возвращаться после школы, а дождаться хотя бы темноты. Глупо? Да. Ноябрь. Снегопад. Холод. Но был шанс вернуться, когда этот человек уснёт, ведь ложился он очень рано.

Снег прятал под собой ледяную корку застывших луж. На одной из них, в паре шагов от меня, поскользнулся парень и громко стукнулся головой о бордюр. Так я познакомился с сыном хозяина ночного клуба. Его звали Герман. После удара он слабо стоял на ногах и пришлось его проводить. Его отец так благодарил, словно я вернул Германа с того света. Мне показалось удивительным, что родитель может так переживать за своего уже взрослого ребёнка по таким пустякам. Позже я узнал, что у Германа серьёзные проблемы со здоровьем.

Уходя на вымышленную тренировку, я стал приходить в ночной клуб. Здесь было тепло. Мы с Германом всё время сидели на танцполе. Ему нравилось говорить о музыке. А меня нравилось его слушать.

– А зачем здесь танцпол? Ведь никто не танцует?

– Я танцую. Хочешь покажу?

Герман танцевал очень специфически. В лучах разноцветных ламп он выглядел словно скелет-марионетка. Никогда не видел, чтобы кто-то так танцевал. Но ведь это не значит, что так нельзя.

– А ты почему не танцуешь?

– Да я… не люблю.

– А ты когда-нибудь танцевал?

– Нет.

– Тогда мой тебе совет – найди самую красивую девушку и потанцуй с ней. Вот увидишь! После этого тебе понравится танцевать.

– И с кем ты танцевал, когда пришёл к такому выводу?

– Я танцевал с мамой.

У Германа мамы не было. В 18 лет в автомобильной аварии он потерял её и своё здоровье. После чего его отец и открыл этот клуб. «В память о Томе и в забытье о горе», – так он говорил и улыбался, хотя глаза слезились.

В тот же вечер я попытался пригласить на танец маму. Но услышал в ответ: «Лучше в комнате своей приберись». Пришлось дожидаться новогодней дискотеки.

Первой по красоте в нашей школе считали Соню из 9 класса. Но, видимо, её красоты оказалось недостаточно. Танец не вызвал во мне никаких эмоций. Чего нельзя сказать о Кате. Кажется, её самолюбие было задето. Её взгляд с тех пор стал злобным. Раньше она смотрела на меня по-другому.

Это Катя первая сказала, что я сплю с мужчиной. Её фантазию пробудила наша случайная встреча на бульваре. Я шёл с Германом в магазин за батарейками для пульта, держа его под руку, чтобы не поскользнулся. Для него ещё один такой удар мог стать смертельным, а ведь его так любит отец.

После этой встречи мой тихий ад превратился в чистилище. Каждый желал принять участие в моём перевоспитании. А я не понимал за что все они так яростно борются. Не понимал какое право они имеют ко мне прикасаться. Оскорблять. Портить мои вещи. Я понимал лишь одно – слово того, кто говорит много и громко имеет больший вес, чем слово того, кто молчит и слушает.

Когда дело дошло до родителей, отчим прибавил к синякам от одноклассников ссадины от пряжки ремня. Стало больно дышать. Больно двигаться. Есть не хотелось. Иногда получалось запихнуть в себя кусок хлеба, но он тут же просился обратно и остаток дня проходил с ощущением тошноты.

Помимо новых физических ощущений появилось ещё одно. Не совсем ясное. Оно словно жило во мне уже несколько лет и лишь теперь обрело ощутимый вес. Это чувство одновременно имело свинцовую тяжесть и абсолютную невесомость. Пустоту. От него хотелось избавиться как можно скорее. Мне захотелось их всех убить.

Февраль. Железнодорожные пути.

За свою недолгую жизнь я внимательно наблюдал за другими. Смотрел и слушал. Пытался понять. Я не делал никому плохого. Во всяком случае намерено. Я не позволю злобе во мне выбраться наружу и стать осязаемой. В этом мире и так слишком много зла. И всё, что я могу – убить зло inside my mind…