Текст книги "Жена в награду"

Глава 6

Роберт осторожно обошел еще один упавший сверху камень.

– …а еще можно покрасить его в твои цвета и на вершине водрузить флаг, – ликующе сказал Мэтью.

Хотя его лицо могло показаться серьезным и искренним, Роберт слишком хорошо знал старика, у него в глазах плясали чертики. Когда Роберт впервые предложил сходить на экскурсию, Мэтью заворчал, что еще рано и холодно, и придется ехать верхом.

Роберт тогда пожал плечами и проигнорировал ворчуна, но понял, что в какой-то момент Мэтью возьмет реванш за то, что его вытащили из теплой постели, и за то, что проигнорировали.

Мэтью не любил, когда его игнорировали.

Роберт вздохнул и озадаченно воззрился на башню. Действительно, реванш дался Мэтью легко. С какого угла ни посмотри на бесхозную каменную башню, торчащую на поляне, она выглядит полной нелепицей, и Мэтью радостно указал на это обстоятельство. Они медленно обошли башню кругом, глядя, нет ли чего-нибудь с другой стороны.

– …и по-моему, просто грандиозно иметь башню, у которой нет входа, зато на самом верху есть окна. Заметил, мальчик? По-моему, чрезвычайно умно, – верещал Мэтью, трусцой приноравливаясь к широким шагам Роберта.

– Не могу сказать, что не заметил, – проворчал Роберт, надеясь, что на этом ирония кончится.

– Умный парнишка! – Мэтью лучился от гордости. – Сделаем из тебя строителя, раз у тебя такой острый глаз. Следующее наблюдение, которое ты, безусловно, сделал, – она разваливается, – сказал он, привередливо обходя большой валун. Роберт остановился и, скрестив на груди руки в бойцовских рукавицах, посмотрел на Мэтью.

– Давай, старик, выплевывай остатки своей хандры, и покончим с этим. Чего ты добиваешься?

Мэтью прижал к худой груди руки в двойных варежках.

– О, великий мастер, в чем ты меня обвиняешь?

– Ты насмехаешься надо мной с того момента, как мы сюда пришли, а я, убей Бог, не пойму, что здесь смешного.

– Я и не думал, что ты поймешь, – пробормотал Мэтью. Он посмотрел на каменную башню и вдруг стал серьезным. – Мне кажется странным, что ты вскочил на рассвете, оставил теплую постель и ее содержимое, то есть красивую женщину, и переполнился желанием проделать несколько миль по снежной целине, чтобы посмотреть на башню, про которую заранее было известно, что она разваливается. При ближайшем рассмотрении башня оказалась без дверей. Можешь считать меня сумасшедшим, но я нахожу, что это чрезвычайно смешно. А может быть, трагично.

Роберт попробовал защищаться.

– Все не так плохо… – Ответом были поднятые брови. – Во всяком случае, тебя никто не заставлял сюда идти. – Роберт понимал, что похож на обиженного ребенка, но что ему оставалось делать?

– Мальчик мой, я не пропустил бы этого зрелища ни за что на свете. Больше всего я люблю на рассвете отмораживать себе яйца и отбивать зад о спину лошади. Это очень полезно для души, хотя сомневаюсь, стоит ли ради нее жертвовать своим мужским достоинством.

Роберт невольно улыбнулся:

– Ладно, надо поторопиться с инспекцией этого строения и велеть людям разводить костер.

– Вот еще одна нелепость, – продолжал Мэтью, как будто Роберт не открывал рта. – Какого черта разводить костер, когда неподалеку прекрасный теплый дом? Имение, которое ты уверенно можешь называть своим.

Роберт покраснел до самой шеи и пожал плечами.

– Мне понравилась мысль провести на воздухе целый день, а для этого придется хоть раз приготовить пищу на костре.

Он ожидал взрыва, и Мэтью его тут же выдал:

– Целый день! Какого черта мы будем торчать здесь целый день?

– Я думал, мы посмотрим, что можно сделать с этой башней, а потом поохотимся на благо кухонной кладовки.

– Побойся Бога, мальчик, никогда еще не слышал такого вздора. Ты лжешь. Может, все-таки скажешь правду, раз уж решил заморозить меня до смерти?

– Это правда. – Роберт не решался посмотреть в глаза Мэтью и смущенно шаркал ногой, как напроказивший школьник.

Фырканье Мэтью было, можно сказать, изысканным выражением недоверия.

– Роберт, эти две недели ты как пчела в бутылке. Бегаешь от рассвета до заката, а иногда и дольше, хотя я не совсем в этом уверен, не могу следить за тобой все время, в моем возрасте требуется нормальный ночной сон. – Он понимающе прищурился. – Ясно как день, что ты отчего-то убегаешь. И сегодня дальше, чем обычно. – Мэтью остановился и положил руку Роберту на плечо. – Можешь по крайней мере сказать, что происходит?

Нежность в обычно резком тоне Мэтью разбила последний рубеж обороны Роберта. Он отвернулся и отошел на несколько шагов, невидящими глазами глядя на обломок камня.

– Старик, правда состоит в том, что я и сам уже не знаю, что происходит. – Он вскинул руки и повернулся. – Я запутался. Все так… сложно. Раньше было просто, чертовски просто. Я хотел иметь землю и титул и усеял трупами всю страну, чтобы их получить. – Он скривился в Горькой улыбке. – В этом деле я хорош. Никому не удавалось быть лучшим воином, чем я.

– Я всегда знал, что в душе ты не воин, – тихо сказал Мэтью. – Настоящий воин не считает войну убийством. А у тебя под ржавыми доспехами всегда скрывалась нежная душа.

– Поосторожнее бросайся такими словами, как нежность, старик, – скривился Роберт. – Кто другой мог бы вбить себе в голову идею доказать, что он далеко не нежный.

Мэтью пожал плечами.

– Если они могут зарубить старика, который говорит то, что им не нравится, надеюсь, у меня хватит ума не называть их нежными.

– В этом вздоре есть своя логика, которую я не решусь разгадывать. – Роберт отошел к одному из упавших камней и сел. Лицо опять стало серьезным. – Нежность это или нет, но я сделал то, что надо, и сделал чертовски хорошо. Вот так. Очень просто.

Мэтью поплотнее запахнул меха на худых плечах и тоже отыскал себе валун. Садясь на холодный камень, он поморщился, но смирился с тем, что придется ждать, когда он нагреется.

– Как я понимаю, теперь все стало не так просто?

– Да. – Роберт поднял лицо к серо-голубому небу. – Я получил то, чего всегда хотел, но мне этого мало. – Он бессильно сжал кулаки.

– А чего будет достаточно? – спросил Мэтью, уже зная ответ.

Черные глаза Роберта остановились на старом оруженосце.

– Я узнаю это, только когда увижу.

Мэтью присвистнул.

– Мальчик, это ты плохо придумал.

Роберту не надо было спрашивать, что имеет в виду Мэтью.

– Старик, ты и половину не знаешь. – Он вскочил и начал расхаживать.

Мэтью покачал головой и медленно поднялся.

– Ладно, мальчик, как я вижу, ты ухитрился превратить простую вещь в предельно сложную.

Роберт остановился и беспомощно пожал плечами.

– Сложности здесь всегда были, а я их унаследовал. Одну поборешь – на ее месте вырастет другая.

– Что же ты собираешься делать?

– Продолжать бегство, старик, пока не придет время обернуться и принять бой.

Они опять пошли в обход башни; Мэтью ласково сказал:

– Не принимай это за окончательный план, мальчик.

– Не буду, – мирно согласился Роберт, стараясь расслабить плечи. – По ходу дела буду улучшать и импровизировать. – Они помолчали, и вдруг на лице у Роберта появилась почти мальчишеская ухмылка. – Знаешь, оказалось, что я неплохой импровизатор. Возьми хоть эту увеселительную прогулку – чистейшая импровизация.

Мэтью ссутулился.

– Думаешь, это хороший образчик твоего мастерства?

– По сравнению с другими моими идеями это толчок чистого вдохновения, черт его побери.

– Доказательство того, что от многочисленных ударов по голове мозги могут протухнуть.

– Между вдохновенным и протухшим тонкая грань, – надменно сказал Роберт и мотнул головой в сторону старика.

Мэтью фыркнул.

– А еще тоньше между самодовольным и ненормальным, – пробормотал он. – И по-моему, в тебе удивительно сочетается то и другое, мой мальчик.

Роберт оглянулся.

– Ты что-то пробурчал, старик?

– Разве я посмел бы бурчать в присутствии моего блистательного вождя? – Мэтью вытаращил глаза.

– То-то же.

Мэтью уткнул нос в меха и пробормотал, что молодежь нынче не уважает старших, а Роберт беспечно расхохотался.

– Осторожнее, – сказал Гарет, когда Имоджин опять споткнулась, и для поддержки обнял ее рукой за плечи. – Может, ненадолго остановимся?

– Если вы скажете это еще раз, я выткну вам глаз, – тяжело дыша, сказала Имоджин. Она понимала, что ведет себя, как стерва, и на секунду ей это понравилось, но потом чувство вины подавило небольшой триумф по случаю того, что она может быть сварливой. – Извините, Гарет, – промямлила она. – Кажется, Мэри была права, для такого похода я слишком нежная и ленивая.

– Она так сказала?

– Почти так.

Он слегка сжал ее плечи.

– Нежная – может быть, но очень мило нежная.

– От флирта мне лучше не станет, – огрызнулась она. – Я еще час назад перестала восхищаться вашим остроумием.

– Но я не флиртовал, – простодушно сказал Гарет. – Я просто констатировал факт. – Она возмущенно фыркнула, и он засмеялся. – О, Имоджин, не будьте такой серьезной. Давно я так не развлекался.

– Что же у вас за жизнь была до… этой прогулки? – сухо спросила она.

– Превосходная, – отмахнулся Гарет. – Просто у меня хороший вкус, и я предпочитаю то, что имею в наличии сейчас.

– Похоже, меня отправили на край света с сумасшедшим.

– С сумасшедшим мужчиной и объевшимся до тошноты малышом-проводником. – Гарет оглянулся на Лукаса, который тащился сзади, волоча полупустую корзину. – Только себя вы можете винить в болезни вашего младшего защитника. Зачем вы сказали, что он может есть все, что душе угодно?

– Я же не знала, что он воспримет это как вызов. – В ее голосе слышалось искреннее беспокойство. Она шепотом спросила: – Он уже выглядит лучше?

Гарет критически оглядел понурую фигурку.

– Что ж, после того как он под деревом опустошил свой желудок, зеленый оттенок сходит с его лица. – Имоджин прикусила губу, и Гарет ее утешил: – Вообще-то он в полном порядке.

– Вы уверены?

– Послушайте, когда мальчик за пятнадцать секунд съедает столько, сколько весит сам, ему, естественно, становится плохо. Через короткое время эффект убывает, и он готов начать все сначала. – Он посмотрел на ее бледное лицо. – Беспокоиться надо не о нем, а о вас. Вы уверены, что не хотите сделать передышку?

– Я вас предупредила, что сделаю, если вы будете спрашивать, – строго сказала она и вздохнула, веселое настроение улетучилось. – Нам еще далеко, как выдумаете?

Гарет взглянул на небо, отметил, что тени удлиняются, и понял, что скоро стемнеет, а идти еще долго.

– Недалеко, – ободрил он ее.

Имоджин молча кивнула; она слишком устала, чтобы отвечать, она могла только переставлять ноги.

Когда Имоджин в следующий раз споткнулась, Гарет не успел ее подхватить, и она упала на колени в снег. Отряхиваясь от снега, она прерывисто дышала. Гарет кинулся к ней, прижал к себе, сердито ворча: «Знал же, что нужно остановиться», – потом поднял ее на ноги и неохотно отпустил.

Он отвел ее к относительно сухому камню и, присев рядом, стал растирать замерзшие руки. При виде одинокой слезы, которая ползла по испачканной щеке, у него сжалось сердце. Имоджин смахнула слезу, но следующие полились градом.

– Черт, черт, черт, черт!

– О, Имоджин, все не так плохо, – прошептал Гарет. Слова застревали в горле. Краем задубевшего плаща он неуклюже вытирал ей слезы.

Невидящие глаза смотрели ему за плечо, она боролась с тенями, которые мерещились только ей.

– Я так хотела, чтобы он перестал меня игнорировать, – бессильно проговорила она. – Я хотела доказать… ну, не знаю, доказать, что не имеет значения, что я… слепая. Что я нормальная женщина. – Она до боли сжала челюсти. – Но это не так. Я некая странность, которую для моего же блага надо держать взаперти, как всегда говорил Роджер. Я знала, что не смогу дойти, знала, но на мгновение это показалось таким возможным.

Гарета больше не заботило, правильно он делает или нет, он крепко обнял Имоджин и прижал к себе.

Лукас доковылял до камня и плюхнулся возле них в снег. Ему не было дела до снега, холода или странного вида леди Имоджин, которая плакала, уткнувшись в плечо сэру Гарету. Значение имело только то, что они наконец остановились, и он может спокойно умереть.

Гарет, баюкая, стал покачивать Имоджин, но не мог остановить жадные воспоминания о том, как прижимал к себе легкое тело. Он никогда не считал себя дураком, но сколько бы ни твердил, что не надо поддаваться удовольствию держать ее в объятиях, что она не для него, сердце наполнялось нежностью, хотя он знал, что все это иллюзия. Она никогда не будет его, каждое ее слово – о другом, о другом.

Даже если она сама этого не осознает, для нее существует только Роберт.

Эта мысль причиняла физическую боль, но Гарет сосредоточился только на том, как тело прожигает ее вполне целомудренное объятие.

Словно почувствовав его смятение, Имоджин отстранилась, тыльной стороной руки вытерла слезы и попыталась улыбнуться.

– Наверное, я выгляжу ужасно.

– Да, – хриплым шепотом подтвердил Гарет.

Она издала булькающий смешок.

– Не очень галантно, зато правда, как я подозреваю.

Гарет прокашлялся, чтобы голос звучал как можно обычнее.

– Я думаю, нам нужно передохнуть.

– Но…

– Никаких но. Башня никуда не денется, пусть подождет нас немного подольше. К тому же, – он усилил голос, – наш маленький товарищ был так утомлен видом ваших слез, что заснул, а я не планирую оставшуюся часть пути тащить его на закорках.

Имоджин помедлила и кивнула.

– Остановимся, если вы считаете, что так будет лучше. Тем более что я не хочу, чтобы Ро… чтобы кто-нибудь увидел меня в пятнах от слез.

Гарет вскочил, создавая дистанцию между собой и искушением.

– Поищу, не найдется ли веток для костра.

– Но мы не будем здесь так дол го, – возразила она. – И я не озябла.

– Это не для вас, а для меня, я не привык к холодам. Костер – минутное дело, а мое тело хоть чуть-чуть согреется.

Она ни на секунду ему не поверила, потому что успела ощутить тепло его тела и не считала, что он страдает от холода.

– Я подожду здесь, – буркнула Имоджин, поплотнее обхватила себя руками и удобнее устроилась на камне.

Через несколько секунд она уснула.

Гарет посмотрел на съежившуюся фигурку, и его лицо смягчилось. Сейчас он один был ее защитником, и это одновременно вызывало тревогу и удивление. Он не стал разбираться с охватившими его странными чувствами, а пошел искать дрова для костра. Он решил просто радоваться недолгому удовольствию.

Такого с ним еще никогда не было.

Темнело. Роберт мог оглянуться надень, проведенный в успешной охоте.

Сначала люди были ошарашены бесцельностью экспедиции, но перестали ворчать, как только он сказал про охоту. Один Мэтью не обрадовался. Бормоча, что если уж тратить день впустую, то делать это в тепле, он вызвался остаться и поддерживать огонь, пока не придут охотники.

Роберт едва удержался от довольной улыбки. Ему хотелось побыть наедине со своими мыслями, и меньше всего ему был нужен всезнающий Мэтью. В его душе поселилось так много всего непривычного, что ему необходимо было установить вещи в приемлемый порядок, чтобы не согнуться под их тяжестью.

Мэтью всегда готов выслушать его откровения, но Роберт многого не мог сказать человеку, который был ему как отец. Как описать странные эмоции, сжигающие его некогда замороженное сердце? Как сказать об ощущении своей уместности, о чувстве, что он стал обладателем, и сам кому-то принадлежит? Как объяснить хотя бы самому себе, почему он ночами так целомудренно обнимает женщину, которая нужна ему больше жизни?

От этой мысли ему стало неуютно, он знал, как глубоко проникла в его душу Имоджин.

Это было за пределами его понимания, но каждый вечер он засиживался за столом, ожидая, когда она уснет, и каждое утро вставал с кровати с острым разочарованием и смотрел на нее, пока она еще спала.

Днем он строго говорил себе, что разумнее спать в кресле, дожидаясь, когда она позовет его в свою постель и в свою жизнь, но ночью уступал темным желаниям, раздевался и осторожно залезал к ней в кровать. И каждую ночь чувствовал почти удовлетворение, когда она доверчиво прижималась к нему, как будто так и должно быть.

Это стало изысканно-мучительной привычкой.

Он уже не мог без того, чтобы не лечь рядом с ней, не гладить ее, не целовать нежную кожу, не окунаться лицом в душистые волосы. Он останавливался только тогда, когда напряжение становилось невыносимым, и ограничивался тем, что смотрел, как она спит в его руках. А утром заставлял себя встать раньше, чем она проснется.

Мэтью прав, он сумасшедший, или по крайней мере скоро им станет.

Вначале он не собирался так себя вести. Проснувшись рядом с ней в то первое утро, он не думал ни о чем другом, кроме как задобрить и победить жену. Он смотрел, как она спит, и с удивлением поглаживал мягкие губы. Он удивлялся себе – как можно бездельничать, лежа в кровати до восхода солнца, но быстро нашел оправдание: он лежит рядом с ней.

Смеясь над собой, он дважды взбегал по лестнице якобы для того, чтобы сообщить о прибытии Гарета с лошадьми, понимая, что это шаткое оправдание, что ему просто хочется побыть с ней. Он ворвался в спальню и резко остановился, реальность хлестнула его, как пощечина.

Реальность предстала в виде знатной, элегантной женщины, которая сидела и слепыми глазами смотрела на неуклюжего олуха, посмевшего вломиться в ее жизнь. Рассыпался в прах мир обоюдного согласия, который он выстроил в темноте ночи.

Как он мог начать говорить о странных чувствах в своей душе, когда не был уверен, что достоин дышать одним воздухом с ней?

Роберт сбежал от этой холодной, жесткой реальности. Пошел к черту Мэтью, но он прав, Роберт убегает.

От безнадежных сетований его отвлек хруст веток. Он инстинктивно пригнулся к земле, оглядывая лес в поисках источника шума, и сжал в руке лук.

Из кустарника величественно выступил олень, он настороженно принюхивался, шкура блестела. Вдруг он замер. Олень представлял собой отличную мишень, но Роберт снял стрелу с тетивы – сегодня двадцать мужчин охотятся весь день, и, возможно, это животное не минует стола, но что-то в его хрупкой храбрости напомнило Роберту Имоджин.

Олень стоял неподвижно, с любопытством глядя прямо туда, где прятался Роберт, потом вдруг повернул голову к югу. Роберт видел, как раздуваются чуткие ноздри, – олень уловил запах, который ему не нравился. Секунду он постоял, потом проворно, несмотря на сугробы, скакнул в сторону и скрылся.

Роберт медленно встал, повернулся к ветру и глубоко вдохнул воздух; до него донесся слабый запах костра. Он шел не от башни, а для печных труб далекого дома был слишком силен. Люди Роберта не стали бы разводить в лесу костер и предупреждать дичь о своем присутствии, значит, в его лесу кто-то чужой. Роберт намерен был выяснить, кто вторгся в его владения.

Неслышно ступая, он подкрадывался к новой добыче.

Через полчаса он пришел к костру. Притаившись за кустами, он вгляделся и в человеке, подкладывавшем дрова в костер, узнал Гарета. Роберт прищурился. Гарету было приказано охранять дом, что ж, ему придется придумать объяснение своему наглому неповиновению.

Роберт гибко распрямился и зашагал к костру, сверкая очами.

Хрустнула под ногой ветка, и Гарет мгновенно оторвался от созерцания пламени. Увидев Роберта, он почему-то не удивился, наоборот, меланхолично кивнул. Роберт открыл рот, чтобы заговорить, и ошеломленно его закрыл, когда Гарет жестом призвал к молчанию. Гарет кошачьим движением поднялся и поманил Роберта в сторону.

Роберт вскинул брови, но пошел. Они отошли к группе деревьев. Роберт скрестил руки на груди.

– Ну, надеюсь, ты сможешь объяснить, почему проигнорировал мой приказ. – Его голос дрожал от злости.

Гарет победно улыбнулся.

– С удовольствием. Должен признаться, это будет одним из моих лучших достижений.

Роберте каменным молчанием ждал ответа, не позволяя себя дурачить.

Гарет глубоко вздохнул.

– Вообще-то я не нарушил твой приказ.

Роберт вытаращил глаза.

– Кажется, я велел тебе охранять дом. Не припоминаю, чтобы я разрешал тебе идти в лес развлекаться. Конечно, не исключено, что я ошибаюсь, – язвительно добавил он.

– Такое случается, – с легкой улыбкой сказал Гарет. – На самом деле ты просил меня охранять не дом, а Имоджин, что я и делаю.

– Имоджин? – угрожающе переспросил Роберт; ему не понравилось, как Гарет произнес имя его жены. – Объясни.

Впервые Гарет улыбнулся во весь рот, нисколько не устрашившись ревности Роберта.

– Запросто. Вон та куча тряпок на камне – твоя жена, а я галантно разжигаю сырые ветки в тщетной попытке не умереть от холода, пока она отдыхает.

– Ты смеешь насмехаться? – закричал Роберт, но глаза устремились к куче тряпок. Сначала он не различил под ними человеческую фигуру. И только когда от его выкрика Имоджин беспокойно завозилась во сне и волосы рассыпались по камню, он ее узнал. Ни у кого на свете нет таких волос, благоговейно подумал Роберт и затаил дыхание.

– Какого черта она тут делает? – прошипел он. Гарет с деланной беспечностью пожал плечами.

– Видимо, очарование твоего скорбного убежища было так велико, что она решила самолично навестить тебя и башню. – Он с нежностью посмотрел на нее и понизил голос: – Она так стремилась к тебе, что отправилась пешком в изнурительное путешествие, потому что вы забрали всех пригодных лошадей.

Роберт оторвался от соблазнительного вида спящей Имоджин и успел перехватить восхищенный взор Гарета.

Что-то разгоралось в глубине души, что-то удручающе похожее на ревность. Роберт опять прищурился.

– Ты хочешь сказать, что протащил мою жену через полстраны, зимой, без компаньонки? – Он не очень понимал смысла своего протеста, но, черт возьми, это и не надо, ему нужен внятный ответ Гарета.

– Ну, если ты так это выставляешь, то все действительно выглядит уловкой сладострастия, – с шутливой плотоядностью сказал Гарет, подкидывая Роберту наживку.

– Надеюсь, только выглядит, – прошипел Роберт, сжимая кулаки.

Гарет театрально вздохнул.

– Печально. Если ты посмотришь налево, то заметишь вторую кучу тряпья, плохо различимую на снегу. Это и есть компаньонка.

Роберт решительно прошагал к не замеченной ранее фигурке, впервые за время долгого знакомства не поверив Гарету. Потом поднял брови.

– Лукас?

– Боюсь, это самое лучшее, что я мог сделать.

– Что с ним?

Он очень бледен.

– Видел бы ты его два часа назад, он был зеленый, как трава, я такого еще не видывал. – Гарет бесстрастно смотрел на Лукаса. – Его сгубила жадность. Он объелся и теперь страдает от довольно красочных последствий.

Роберт подошел к костру и уставился на огонь. Значит, она пошла его искать.

– Темнеет, – тихо сказал Роберт, чтобы не разбудить спящих. – Можешь взять ребенка и отправляться домой.

Гарет поморщился.

– Похоже, длинный холодный день кончится тем, что меня сожрут волки. А что ты будешь делать, пока я буду смотреть в лицо смертельной опасности?

– Не знаю. – На лице Роберта расцвела довольная улыбка. – Наверное, поддерживать огонь.

Гарет про себя вздохнул, жалея, что не ему принадлежит право охранять сон Имоджин.

– Послать людей, если вы не вернетесь домой через пару часов?

– Нет. Сами вернемся.

Гарет пристально посмотрел на него, потом отвернулся и подхватил на руки сонного Лукаса. Тот вяло попротестовал, но быстро затих. Гарет помедлил, потом круто повернулся к Роберту. Лицо его было мрачным и серьезным.

– Будь ее достоин, – свирепо сказал он. – Будь ее достоин, или я перережу тебе горло. – Смущенный проявлением необъяснимых чувств, Гарет быстро скрылся в лесу.

Роберт присел у костра. Он подбросил в огонь маленькую веточку из тех, что собрал Гарет, она сначала шипела и плевалась, а потом загорелась стойким пламенем. Разумом Роберт понимал, что нужно разбудить Имоджин, чтобы до темноты успеть вернуться в теплый дом. Он посмотрел, как свет умирающего дня касается щеки Имоджин, отчего она кажется прозрачной, и опустил глаза, поняв, что разбудить ее не может, как каждую ночь, когда она лежит на кровати под пологом. К счастью, ему приятно просто смотреть, как она спит. Роберт пнул бревно, которое Гарет использовал как сиденье, и постарался поудобнее на нем устроиться.

Не так он представлял себе окончание дня, но не мог сдержать довольную ухмылку. Сейчас на земле лучше этого места для него не было ничего.

Сознание вернулось к Имоджин рывком. Она ощутила запахи и звуки, окружавшие ее, и сердце чуть не остановилось. Вместо привычной комнаты ее приветствовал непонятный мир, и память не сразу подсказала, что случилось.

Она села, стараясь удержаться от паники.

– Гарет? Гарет, вы еще здесь? – тихо окликнула она.

«Пожалуйста, не оставляйте меня в этой темноте», – молча взмолилась она, боясь произнести это вслух.

– Не совсем, – раздался хриплый ответ.

При звуке голоса Роберта ее охватило облечение, он был так близко, что ей показалось странным изображать холодное безразличие, и она сказала первое, что пришло в голову:

– О, а я как раз видела вас во сне. – На лице дрожала улыбка, Имоджин не узнавала собственного задыхающегося голоса.

Она почувствовала, как палец гладит ее по щеке, оставляя звенящий след.

Роберт обнял ее, она закинула руки ему на шею и мечтательно подумала, что ради этого стоило пройти несколько миль по снегу. Стоило, потому что в конце она оказалась в его руках.

Где ей и место.