Текст книги "Сердце джаза"

Автор книги: Сара Лёвестам
Жанр: Современная зарубежная литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)
Глава 9
Кажется, кто-то услышал молитву Стеффи о царстве небесном, так как на следующий день Карро заболела.
– У нее рвота, – говорит Санджа, чтобы все слышали, и добавляет, что все это из-за перхоти Стеффи.
Раздаются смешки, и Санджа удовлетворенно улыбается. Но это еще цветочки по сравнению с издевками Карро.
Сегодня хотя бы можно вздохнуть с облегчением. И сегодня Стеффи чувствует себя почти как они. Как и все, решает уравнения и ест картофель с котлетами.
На уроке музыки одноклассники вяло бормочут, читая свои рефераты про Иоганна Себастьяна Баха и Клода Дебюсси. Лайнус засыпает. Остальные прилагают усилия, чтобы не уснуть.
Наконец урок окончен. В классе становится тихо. Тихо и за дверью: больше не слышны ревущие голоса, хихиканье и топот ног – оккупационные силы сдают позиции. Йеркер смотрит на Стеффи.
– Ты что-то хотела?
– Могу я остаться ненадолго?
– Здесь?
– Пока ты не уйдешь. Чтобы порепетировать на бас – гитаре.
Йеркер раздумывает.
– Ладно, я закрою тебя. Вернусь через час. Но ты отвечаешь за все, пока ты здесь.
Проходя мимо Стеффи, он подмигивает и шепчет, что ему не следовало бы этого делать. Она же не знает, что ответить, поэтому выглядит настолько благодарной, насколько может.
В классе стоит пианино, в углу – ящик с бубнами, а на стене висят три гитары. В глаза ударяет яркий свет. Стеффи понимает, в чем дело, и щелкает выключателем. Уличный фонарь за окном превращается в тусклый прожектор, и инструменты обретают тень.
От бас-гитары пол вибрирует, потому что усилитель Йеркера – это как семь усилителей у нее дома. Она играет шагающий бас.
У нее нет с собой пластинок Повела Рамеля, поэтому сначала она проигрывает его музыку в голове, а затем начинает импровизировать. От A к D, потом к E и снова к D. Она напевает мотив немного фальшиво и отбивает такт ногой, и тут внезапно понимает, что играет блюз.
Она, Стеффи, как настоящий блюз-исполнитель в темноте. Бас играет A, D, E, D, находит новые пути, останавливается на синкопах, скользит вверх до A и снова вниз. Из ниоткуда вырастает полноценная мелодия.
Стеффи кладет гитару и достает из футляра кларнет. Ей почти удается сыграть мелодию, даже если получается не супер. Уже подумывает вернуться обратно к басу, но слышит, как Йеркер поворачивает ключ в двери. Он заливается смехом, когда лампы под потолком вспыхивают и освещают ее.
– Я подумал, что ты ушла.
– Мне просто хотелось, чтобы было темно.
– Ясно.
Его неловкое «ясно» повисает в воздухе.
Стеффи делает легкий жест кларнетом.
– Могу я взять кларнет ненадолго?
– Ты научилась играть?
– Немного… Взяла бы до мая, до восьмого.
– Это же целая вечность.
– Спасибо.
Невозможно передать это особенное чувство Альвару. Он сидит в кресле и чертит пальцем в воздухе. Он делает так всегда, когда на аккордеоне играет Тотти Валлен. Его голова качается, как иногда случается у стариков. Но если присмотреться, то он все делает в такт. Стеффи все еще чувствует звучание баса в темноте, но не находит слов, чтобы описать свои чувства. Если только сам Альвар не испытывал такого.
– Ты когда-нибудь играл в темноте?
Альвар тут же наклоняется вперед, как будто вопрос имеет первостепенное значение. Он потирает подбородок.
– Знаешь, когда ты задаешь такой вопрос, я задумываюсь, а играл ли я вообще когда-либо при свете?
Он изумленно улыбается собственному ответу, и Стеффи улыбается в ответ.
– В темноте лучше, – кивает она.
– Чувства обостряются, – говорит Альвар. – И то, что так очевидно при дневном свете, становится…
Его голос обрывается. Стеффи понимает, что он имеет в виду.
– Теоретически, – говорит она. – Но может быть и по – другому.
– Мисс Стеффи Эррера, – говорит Альвар и медленно встает, чтобы поменять пластинку. – Ты права.
Пластинка потрескивает так же, как и другие, но теперь играют только гитары. Одна держит ритм, другая играет басовую партию, а третья ведет линию то вверх, то вниз. Стеффи закрывает глаза, пытаясь прочувствовать мелодию подобно тому, как бывает, когда следишь за кем-то взглядом.
– Это музыка напоминает мне о том, как я следовал за Анитой в подвал, – говорит Альвар спустя некоторое время. – Тогда я видел лишь ее очертания и блеск ее глаз.
В темноте подвала на Осогатан был виден лишь силуэт девушки, имя которой Альвар еще не знал. Вместе с очертаниями пианино и бас-гитары она была для него всем, что представлял собой Стокгольм.
Его неуклюжие движения и звук ее цокающих по полу каблучков отдавались эхом в резонаторных ящиках инструментов. И только слабый свет, проникающий из щели между занавесками, напоминал о существовании внешнего мира.
Девушка плавно прошла в угол комнаты и включила электричество. Лампочка осветила тромбон и пару стульев рядом с пианино. И при этом свете стала очевидной влюбленность Альвара. Сознавая это, он повернулся к девушке спиной и начал внимательно изучать тромбон во всех его сочленениях.
Все, что он знал о духовых инструментах, – это то, что их можно было разбирать и что некоторые из них музыканты называют мундштуками. Впрочем, он был уверен, что девушки ничего не смыслят в инструментах.
– Хороший мундштук, – сказал он тем же тоном, что и его отец, когда говорил о дереве.
– Думаешь?
– Да, довольно хорош.
– Тут кое-что необходимо заменить. А ты играешь?
Она спасла его, сменив тему. Так, бывало, мать выручала отца. Эта девушка была бесподобна, и он был ей искренне благодарен.
– Да, на гитаре.
– Я не знала, что они возьмут гитариста.
Альвар не ответил. На узкой лестнице, ведущей в подвал, послышался шум, на пороге появились Эрлинг и еще какой-то мужчина.
Эрлинг удивленно рассмеялся, увидев Альвара, и по-приятельски похлопал его по плечу.
– Парниша. Мы только что говорили о тебе. И, как я понимаю, ты уже познакомился с Анитой.
Анита. Могло ли быть более красивое имя? Альвар проговорил его про себя, не шевеля губами, разрываясь между разочарованием от того, что он больше не наедине с ней, и облегчением от этого.
Товарищ Эрлинга сел за пианино и взял аккорд. Инструмент был настроен не идеально, но так и должно быть, когда играешь джаз. Что-то новое рождалось здесь, в подвале, где Альвар находился с двумя музыкантами и богиней. Эрлинг собрал свой кларнет за пять секунд и начал играть попурри. Чистая импровизация. Не по нотам, а как хочется.
Из-за тусклого света углы в помещении казались черными и размытыми, как на фотографии. Или как в кино. Взгляд Аниты был прикован к рукам пианиста, а Альвар мог полностью посвятить себя разглядыванию девушки, пока джаз проникал в каждую клеточку его тела.
Руки Аниты были узкие и с выпуклостями. Кончики пальцев мягко заострены, и она играла ими на коленях, как на невидимой клавиатуре.
Альвар посмотрел на свои руки. Они тоже начали играть: левая рука зажимала невидимые гитарные струны и брала аккорды, которые никто не слышал. И если Эрлинг и его напарник были видимым дуэтом, то он и Анита – невидимым.
Единственное, намекавшее на то, что прошло уже много времени, – это щель между занавесками, висящими на окне. Там была тьма, которая постепенно окутывала их. К тому времени Эрлинг уже сыграл «Летнюю пору», «У меня есть ритм» и другие вещи, которые Альвар никогда не слышал прежде.
Время как будто утратило свой контроль над жизнью, и теперь было уже так поздно, что придется возвращаться на Торсгатан бегом и по дороге придумать подходящую ложь, ведь это был его первый день у тетушки Хильды. Он был искренне расстроен, потому что ему было пора уходить. Но, к его радости, Анита тоже засобиралась.
– О боже! – воскликнула она, торопливо собирая свои вещи. Как будто была обычным человеком, а не богиней.
Они неслись по улицам Стокгольма. Альвар на своих длинных ногах – как отважная долгоножка, Анита – как яркая бабочка в шарфе и пальто. В ее глазах плясали смешливые искорки, но когда она взглянула на уличные часы, в глазах мелькнул страх.
Увидев трамвай, она запрыгнула в него и ободряюще посмотрела на Альвара.
– Ты можешь добраться на нем до Центрального вокзала, – сказала она, запыхавшись.
Скажи она, что трамвай идет в Германию, Альвар все равно бы не раздумывал. Не имея денег на билет, он стоял рядом с ней среди других стокгольмцев.
– Хассе Кан[16]16
Кан, Ханс Оке («Хассе») (1923–?) – шведский композитор и джазовый музыкант. Он снялся в фильме «Любовь, солнце и песни» (1948) и написал «Блюз кузнечиков», который нравится Стеффи.
[Закрыть] играет в «Налене» в субботу, – прошептала она ему на ухо. – Придешь?
Он мог только кивнуть. Чтобы заверить ее, он сделал это дважды, второй раз более четко. Она засмеялась.
– Это будет замечательно! Тебе здесь выходить. Васастан – туда.
Альвар вышел, смутно представляя, куда указала Анита. Он все еще чувствовал ее дыхание. Все было именно так, как он думал: Стокгольм был полон чудес. Во-первых, кондуктор трамвая не подловил его. Во-вторых, он все еще держал упаковку с двумястами пятьюдесятью граммами кофе, которые должны были утешить тетушку Хильду, а потому она не станет писать матери ничего дурного. Теперь остается узнать, что из себя представляет «Нален».
– Это был клуб, верно?
Стеффи осмеливается предположить, потому что она тысячу раз читала о Повеле Рамеле, который играл в «Налене».
– Можно и так сказать. Это было огромное заведение, его не сравнишь с маленькими джаз-клубами в любом другом городе.
– Кроме Бьорке.
– Тоже нет. «Нален» не сравнишь ни с маленькими, ни с большими джазовыми клубами. Это нечто большее.
Альвар задумывается и расползается в улыбке.
– Наверное, прошло уже лет пятнадцать с тех пор, как я был там в последний раз.
– А в Вермланде есть такие?
Альвар смотрит ей в глаза, затем подмигивает.
– Одно можно сказать наверняка, джаз есть везде и никогда не умрет. Теперь уж я точно не знаю, потому что медсестры здесь не очень хорошо разбираются в джазе, но и они не могут обойтись без синкоп в Карлстаде[17]17
Альвар так пошутил. В музыке синкопа – это смещение акцента с сильной доли такта на слабую, а в медицине – кратковременный обморок.
[Закрыть].
Стеффи смеется. Она как раз собирается рассказать Альвару о своей сегодняшней репетиции на басу, когда в дверь стучат и на пороге показывается медсестра.
– Пора ужинать.
Альвар исчезает в направлении того, что называется столовой. Он идет быстрой и уверенной походкой, не сравнить с шаркающими тетеньками и старичками в инвалидных колясках. Стеффи испытывает чувство гордости: ее старичок, без сомнения, лучший в округе.
Когда она проходит мимо последней двери в коридоре, дверь неожиданно распахивается и седовласая маленькая женщина сердито смотрит на нее.
– Что ты здесь делаешь?
Стеффи в испуге делает глоток воздуха, и ей приходится откашляться, прежде чем она может хоть что-то сказать.
– Ну так?
– Я навещала Альвара.
– Тебя не должно быть здесь! Ты здесь никому не нужна!
Из другого конца коридора спешит медсестра.
– Свеа! – кричит она ласково. – Свеа, пора ужинать! Эта девушка была в гостях. Она очень милая.
Свеа все еще смотрит на Стеффи.
– Она не добрая.
– Это неправда.
– Она – ведьмино отродье, – шипит Свеа, и у Стеффи подступает ком к горлу.
– Я добрая, – шепчет она.
– Ты врешь, – медленно говорит Свеа, наслаждаясь эффектом.
Медсестра кладет руки на плечи женщины, но та сердито ее отталкивает. Медсестра извиняюще смотрит на Стеффи, пока та пятится к двери и пытается улыбнуться.
Стеффи выходит через парадную дверь, прислоняется к ней и устремляет взгляд на заснеженные ветви яблонь.
– Я добрая, – говорит она тихо.
Никто не отвечает. Снег все так же лежит на ветвях, облака все еще плывут по небу, а она стоит на крыльце дома престарелых.
Ее басовая партия возвращается, и она думает об этом всю дорогу до дома. A, D, E, D, с синкопами. Без них никак не обойтись.
Глава 10
Это замечательная идея.
Ее отец просто ничего не понимает. Он расстроен. Это слышно по тому, как он произносит «в» вместо «б», и видно по тому, как меняется выражение его лица.
– Что скажешь? – восклицает он, и его всегда спокойные глаза кажутся бешеными. – С кем ты связалась?
– Я же говорю, что это друг. Хоть он и старый.
– Я не разрешаю тебе больше беседовать с тем человеком. Ты меня поняла? В следующий раз, когда он захочет с тобой заговорить, ты скажешь: «Нет, к сожалению, мой папа не разрешает нам больше встречаться». Все понятно?
Стеффи переполняется гневом, из глаз льются слезы.
– Да что ты понимаешь? – кричит она.
– И о поездке с ним в Карлстад не может быть и речи.
С Эдуардо Эррерой бесполезно что – либо обсуждать. Даже непонятно, как они могут быть родственниками, когда она способна так много понять, а он – ничего. Стеффи хочет крикнуть «Но!», как это обычно делает Джулия, однако решает не опускаться так низко.
Вместо этого она закрывает дверь как можно плотнее и ложится на кровать с гитарой. Переходит от A к D, потом к E и снова возвращается к D. Синкопы на каждой второй сильной доле и иногда – шагающий бас с полутонами. Ей нужно отправиться в джаз-клуб. Любой, у кого есть уши, понял бы это. И ей нужно пойти туда с Альваром.
Дверь открывается без стука. Из-за охватывающего ее гнева Стеффи позволяет себе посильнее ударить по D. К своему невольному восторгу, она обнаруживает, что это звучит как слэп[18]18
Слэп (слэпинг) – техника игры на бас-гитаре, удар фалангой большого пальца о струны.
[Закрыть]. Однако в комнату входит не Эдуардо Эррера.
– Папа вне себя от злости, – говорит Джулия, прислонившись к стене. – Потому что ты хочешь поехать в Карлстад с этим чуваком.
Стеффи вздыхает и снова бьет по басу, чтобы сделать слэп; звук эхом разносится по комнате.
– Это даже не парень.
– Я знаю. Это что-то отвратительное. Папа, избегая подробностей, говорит про «этого человека».
Джулия точь-в-точь имитирует произношение папы. Звучит забавно, и Стеффи почти улыбается.
– Это даже никакой не ботаник. Это просто старичок.
– Вот – вот, и это же еще ужаснее. Скажи, ты ведь знаешь, что однажды Фанни чуть не изнасиловали?
Нет, Стеффи не знала об этом.
– В любом случае не Альвар, – говорит она.
– Откуда тебе знать? Ты же не знаешь, чем все закончится, если будешь вести себя так и дальше.
– Он очень стар, постарше наших бабушки и дедушки. Он живет в «Сольхеме» и слушает свой граммофон. Вот почему.
Джулия приподнимает брови. Выражение ее лица делается скептическим и удивленным одновременно.
– В «Сольхеме»?
Стеффи кивает и закрывает глаза, не обращая внимания на то, что только что «сдала» Альвара. А Джулия громко смеется – ничего себе, сестричка тусуется в доме престарелых! Когда она уходит, Стеффи снова репетирует слэп. Лучше всего он звучит на Е, но она пробует и на других струнах.
Через две минуты в дверь стучат. В семье Эррера никогда не будет покоя. Входит папа с задумчивым лицом.
– Этот человек … – говорит он. – Джулия сказала, что он пенсионер?
– Мгм.
– Из «Сольхема»? Совсем старый?
Стеффи проводит пальцами по струнам, не играя.
– Насколько я знаю, ему было семнадцать в сорок втором году.
Папа кивает, подсчитывая возраст в уме. Потом садится рядом с ней и похлопывает по гитаре.
– Я все неправильно понял, – говорит он совсем другим тоном. – Но все же я не понимаю, как ты оказалась в «Сольхеме»? Разве ты не слишком молода для всего этого?
Он подмигивает ей. Папа всегда отпускает неудачные шуточки, хотя Эдвин все еще думает, что они смешные.
– Я просто развита не по годам, – говорит Стеффи. – Вот меня и поместили туда.
Папа смеется и взъерошивает ей волосы.
– Стефанита. Могу ли я поговорить с этим загадочным человеком? Тогда посмотрим.
Стеффи улыбается, когда он встает, и тут же начинает переходить от A, D, E и снова к D.
Прежде чем закрыть дверь, папа оборачивается.
– Можешь поблагодарить свою сестру.
Когда Стеффи и ее отец приходят в дом престарелых, Альвар не открывает им дверь. Стеффи стучит снова, чуть посильнее, на случай если он спит. Но дверь закрыта, и через замочную скважину не слышен джаз.
Папа смотрит на нее.
– Может, нам поискать медсестру?
Стеффи тоже так думает.
– Есть тут одна добрая…
– Только одна?
– А еще может случиться, что мы встретимся со Свеа… Эта Свеа немного не того.
Стеффи строит подходящую гримасу, а папа понимающе кивает:
– Ты знаешь это место.
– Ну, немного…
Первая медсестра, которую они встречают, не самая доброжелательная в представлении Стеффи. Но на этот раз женщина улыбается и протягивает руку папе. Когда они спрашивают об Альваре, она указывает им на столовую.
– Но он ничего не говорил о визите, – настораживается она, и папа отвечает, что Альвар мог об этом просто забыть.
– Да, тут такое случается, – кивает медсестра, и папа смеется.
Они находят Альвара в углу столовой. Он сидит за столом в компании старушек, но, увидев Стеффи, сразу встает, как если бы она была очень важным гостем. И тут старушка в сером, сидящая к ним спиной, оборачивается и протягивает в сторону Стеффи костлявый палец, искривленный подагрой.
– Ты, – шипит она, но на этот раз Стеффи не пугается.
– Это Свеа, – шепчет она папе.
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?