Текст книги "Дом Земли и Крови"

Рунн уже потягивал что-то крепкое. Взгляд его пронзительных синих глаз не отрывался от Максимуса, обещая смерть.

Отчасти Брайс хотелось, чтобы братец проучил Максимуса и тот, поджав хвост, помчался в отцовский замок ужасов. Но она ухлопала на сделку столько сил, она сумела заставить вампирского идиота заплатить почти на треть больше реальной стоимости бюста. А ведь Максимусу достаточно позвонить своему банкиру – и чек в ее сумочке превратится в никчемную бумажку.

И потому Брайс подошла к Рунну, переключив внимание с вампира на себя.

Ее брат был в черной футболке и темно-серых джинсах. То и другое не скрывало выпирающих фэйских мышц, на которые сейчас беззастенчиво пялились посетители бара. Короткие рукава не мешали любоваться и красочнейшей татуировкой на руках, способной вывести из себя отца Рунна. Другими выводящими из себя деталями были несколько колечек, продетых в одно заостренное фэйское ухо, и прическа. Если с одного бока волосы достигали талии, второй был выбрит. Ну просто эталон сыновнего неповиновения, всем своим видом заявляющий: «А пошел ты, папочка!»

Но все это не мешало Рунну оставаться фэйцем, который был старше Брайс на целых пятьдесят лет и постоянно давил на нее, если ей случалось где-то наткнуться на него или его друзей. Порою Брайс умела обходить их стороной. Порою нет.

– Так-так-так, – сказала Брайс, кивком поблагодарив бармена за новый стакан газированной воды.

Она сделала глоток, позволяя пузырькам углекислого газа вымыть назойливое послевкусие оборотня-льва и вампирского придурка.

– Глядите-ка, кто решил завязать с чопорными музыкальными клубами и начал тусоваться с крутыми ребятами. Похоже, Избранный наконец-то осовременился.

– Я постоянно забываю, насколько ты докучлива, – вместо приветствия ответил Рунн. – И вообще-то, тебя это не касается. Между прочим, я сюда не тусоваться пришел.

Брайс внимательно оглядела брата. Сегодня при нем не было Звездного Меча. Если не считать красноречивого внешнего вида, никаких особых признаков, что Луна или генетика подвигла Рунна вести фэйский народ к новым высотам. Но Брайс не помнила, когда они в последний раз говорили серьезно. Возможно, Рунн потихонечку вернулся к истокам. Не ахти какая радость, если учесть, сколько дерьма он наворотил, когда уходил, точнее, выламывался из истоков.

– Ты пришел испортить мне вечер? – спросила Брайс. – Или есть другая причина?

– А тебе, как вижу, все еще нравится играть в шлюшку-секретаршу.

Избалованный паршивец. Трудно верилось, что несколько лет подряд они с Рунном были лучшими друзьями. «Динамическим дуэтом» против Мерзавца № 1 (он же их отец). Давняя история; во многом их отношения изменились стараниями Рунна.

Брайс обвела глазами веселящуюся толпу внизу, выискивая двух дружков Рунна, таскавшихся с ним повсюду. Оба – те еще занозы.

– Как ты вообще сюда прошел? – спросила она.

Чтобы попасть в «Ворон», даже фэйский принц должен был постоять в очереди. Однажды Брайс искренне наслаждалась, глядя, как напыщенных фэйских придурков завернули на входе.

– Ризо – мой приятель, – сказал Рунн. – По вторникам мы с ним играем в покер.

Ничего удивительного. Рунн нашел способ подружиться с владельцем клуба. Ризо относился к редкой породе оборотней, способных превращаться в бабочку. Невысокий, щупленький. Но все это с лихвой восполнялось обаянием его личности. Вечно смеющийся, он буквально порхал по клубу и над головами танцующих, вбирая их веселье, как драгоценный нектар. Ризо весьма придирчиво относился к своему ближнему окружению, однако ему нравилось собирать вокруг себя разнообразных интересных личностей. Делал он это развлечения ради. Брайс и Даника так и не удостоились приглашения во внутренний круг, а вот Фьюри почти наверняка туда входила. Скверно, что Фьюри не желала откликаться на звонки Брайс. Можно было бы спросить.

В этот момент Максимус встал и направился к лестнице. Чувствовалось, он раздосадован. Рунн посмотрел ему вслед и оскалил зубы:

– Мне позвонил Ризо и сообщил, что ты здесь. С этой поганой липучкой.

– Как ты сказал? – изменившимся тоном спросила Брайс.

Она сильно сомневалась, что дипломатичный владелец клуба мог употребить такое выражение. Скорее всего, сообщение Ризо звучало так: «С нею некто, способный погасить танцы». В понимании Ризо, это был аналог Хела.

– Ризо не пошел на риск и не приказал вытолкнуть Терциана взашей. Он подумал, что этот мерзавец вообразил, будто ему все можно, и потому тебе нужна помощь… Неужто ты не знаешь, что вытворяет папочка Терциана? – спросил Рунн, и глаза брата хищно вспыхнули.

Брайс улыбнулась. Как всегда, одними губами. Ее глаза давно уже не улыбались и не смеялись.

– Знаю, – непринужденным тоном ответила она.

Рунн недовольно покачал головой. Брайс потянулась за стаканом, тщательно контролируя каждое движение, иначе вода выплеснулась бы брату в физиономию.

– А не пора ли тебе домой? – спросил Рунн. – Сегодня будний день. Если не ошибаюсь, часов через шесть тебе нужно быть на работе.

– Спасибо, заботливая мамаша, – огрызнулась Брайс.

Добраться домой, стянуть с себя лифчик – фантастическая перспектива. Опять она припозднилась, опять все тело липкое от пота. Опять тупая усталость, но будет ли результат? Может, сегодня она всерьез измоталась и сумеет уснуть.

Однако Рунн даже не шевельнулся.

– Давай, посланец, говори, – вздохнула Брайс. – Слушаю.

Это было еще одной причиной, заставившей Рунна прийти сюда. Вечной причиной, учитывая их родителя.

– Король Осени требует, чтобы ты залегла на дно, – сказал Рунн, отхлебывая из стакана. – До Встречи на высшем уровне чуть больше месяца, а потому всем непредсказуемым личностям лучше не высовываться.

– Какое отношение Встреча имеет ко мне? – удивилась Брайс.

Такие Встречи (их всегда писали с большой буквы) происходили раз в десять лет. Правящие кланы Вальбары собирались, обсуждая насущные дела и вырабатывая очередной политический курс сообразно новейшим распоряжениям астериев. Каждая территория Республики проводила свою Встречу, поэтому они происходили ежегодно. Брайс до них не было ни малейшего дела.

– Королю Осени необходимо, чтобы все, имеющие отношение к фэйскому народу, вели себя образцово. По слухам, астерии отправляют сюда несколько их любимых руководителей. Ему нужно, чтобы все мы были паиньками: добропорядочными, послушными и так далее. Скажу тебе честно, Брайс, мне на это глубоко нас… Просто мне велели передать тебе: до конца Встречи изволь обойтись без приключений.

– Это значит – воздерживаться от шокирующих поступков?

– По сути, да, – ответил брат, делая новый глоток. – Обрати внимание: накануне Встреч разная шушера всегда вылезает на поверхность и пытается что-то замутить. Поэтому будь осторожна. Усекла? Кое-кто любым способом постарается заявить о себе и своих планах. Так что проявляй бдительность.

– Не знала, что папочка друг озаботился моей безопасностью.

Прежде их отца это почему-то не волновало.

– Он и не озаботился, – признался Рунн. Серебряное кольцо в нижней губе подрагивало в такт словам. – Но я его заставлю.

Синие глаза Рунна наполнились гневом, но предметом его была не сестра. Рунн еще не уступил общепринятым правилам. Не приобрел тщеславного величия, свойственного Избранным.

– И давно ли он с тобой считается? – Брайс сделала очередной глоток.

– Брайс, послушай. Просьба невелика: держись подальше от беды. На всех фронтах. Уж не знаю почему, но эта Встреча для него важна. Помимо всей лабуды о примерном поведении, он был сильно на взводе. Едва сдерживался. – Рунн вздохнул. – Таким нервным я его уже года два не видел. С тех пор…

Рунн опомнился и замолчал, но Брайс поняла, о чем речь. С тех пор как Даника, Коннор и другие…

Стакан в ее руках треснул.

– Спокойнее, – шепнул Рунн. – Расслабься.

Брайс было не разжать рук, не унять первозданной ярости, бурлившей внутри и требующей выхода…

Тяжелый хрустальный стакан разлетелся вдребезги. Недопитая вода потекла по золотой поверхности стойки. Бармен встрепенулся, но тут же взял себя в руки. Никто из посетителей не решался глазеть на случившееся. На наследного принца вальбаранских фэйцев вообще лучше не смотреть. Спокойнее будет.

Рунн взял лицо сестры в ладони.

– Дыши глубоко, – велел он.

Жуткая, бесполезная фэйская сторона ее личности подчинилась. Вопреки всем попыткам Брайс вести себя независимо, тело последовало укорененным инстинктам.

Она сделала вдох, затем другой. Получилось шумно и судорожно. Однако с каждым вдохом ослепляющий гнев утихал, уходил, как морской отлив.

Рунн не спускал с нее глаз, пока она не перестала рычать и глаза не обрели привычное выражение. Тогда он убрал ладонь и сам сделал глубокий вдох.

– Брайс, я же только что говорил…

Она встала на шаткие ноги, поправила ремень сумочки, убедившись, что чек Максимуса по-прежнему лежит внутри.

– Послание принято. Я залягу на дно и до самой Встречи буду пай-девочкой.

Рунн нахмурился и со своей неизменной фэйской элегантностью слез с табурета:

– Я провожу тебя домой.

– Не трать на меня время.

Брайс почти никого не пускала в свою квартиру. Да и квартира была не ее, но об этом она не распространялась. В ее жилище бывали только мать, Рандалл и иногда Юнипера, когда выбиралась из балетной студии. Остальные туда не допускались. Квартира была святилищем Брайс, и ей не хотелось осквернять стены фэйскими запахами.

Но Рунн не обратил внимания на ее отказ.

– А где твой плащ? – спросил он, оглядывая бар.

– Я пришла без плаща, – сквозь зубы ответила Брайс.

– Это же ранняя весна.

Брайс прошла мимо, жалея, что на ногах у нее эти жуткие туфли, а не сапоги.

– Тогда я не напрасно утеплилась «алкогольным свитерком».

Вранье. Она почти два года не притрагивалась к спиртному. Рунн этого не знал. Остальные тоже.

– Строптивости тебе не занимать, – сказал Рунн, двинувшись следом. – Хорошо еще, что тебя хватило на образование и денежки за обучение не ухнули в яму.

– Представь себе, – бросила ему Брайс, направляясь к лестнице. – Да, я училась, на что нужны мозги и терпение. Не сидела вроде некоторых дома, на груде папочкиных денежек, и не резалась в видеоигры с придурочными друзьями.

Рунн зарычал, однако Брайс уже была на середине лестницы. Вскоре она спустилась на первый этаж и, проталкиваясь сквозь толпу танцующих, оказалась во внутреннем дворе со стеклянной крышей и сохранившимися древними стенами по бокам. Вот и громадные железные входные двери. Брайс не стала замедлять ход и проверять, тащится ли за ней брат. У дверей стояли двое вышибал. Оба полукровки: волк и демонак. Брайс помахала им на прощание. Вышибалы тоже помахали.

Брайс хорошо их знала. Хорошие ребята. Раньше, когда у нее случался изрядный перебор, они всегда заботливо усаживали ее в такси. И водитель знал, что́ его ждет, если он не доставит свою пассажирку домой в целости и сохранности.

Она прошла квартал, прежде чем учуяла нагоняющего ее Рунна. Это была буря, следовавшая за нею. Он не приближался вплотную – незачем, чтобы их видели вместе, – но держался довольно близко, давая ей почувствовать его запах вместе с его раздражением.

По крайней мере ни один хищник к ней не сунется.

Вестибюль дома, где жила Брайс, представлял собой изящное сочетание мрамора и стекла. За столом консьержа дежурил Маррин – оборотень, превращавшийся в медведя. Махнув ей, он открыл стеклянные двери. Брайс проскользнула внутрь и только там, приложив ладонь к стеклу, оглянулась. Рунн стоял, прислонившись к черному фонарному столбу. На прощание он насмешливо помахал сестре и исчез.

Брайс пожелала Маррину спокойного дежурства и прошла дальше. Лифт поднял ее на шестой этаж, в пентхаус. Брайс вышла в небольшой коридор с кремовыми стенами. Устало вздохнула. Каблуки ее туфель тонули в густом плюшевом ковре кобальтового цвета. Ковер вел от лифта к дверям двух квартир: ее и соседней. Брайс открыла сумочку. В вазе, стоявшей на столике возле входной двери, мерцал шарик первосвета. Его сияние золотило белую орхидею, что перевешивалась через край вазы.

Брайс открыла дверь: вначале повернула ключ, затем приложила палец к панельке рядом с ручкой. Послышалось шипение замков и тающих заклинаний. Дверь открылась. Брайс вошла в свою темную квартиру. Распылитель струил аромат масла сирени. Сиринкс приветственно завыл и потребовал, чтобы его вынули из клетки. Но Брайс просто привалилась к двери.

Ей было противно сознавать, что Рунн никуда не исчез, а торчит на улице возле дома. Долбаный наследный принц, предводитель альфа-придурков с собственническими и агрессивными устремлениями. Стоит и пялится в ее темные окна высотой от пола до потолка, дожидаясь, когда в них появится свет.

Если она немедленно не включит свет, братец через три минуты явится сюда. Маррину хватит мозгов не препятствовать ему. Консьерж не самоубийца, чтобы связываться с Рунном Данааном. Этот фэйский баловень судьбы вообще не знает, что такое закрытые двери.

Однако Брайс не была настроена на словесную баталию. Во всяком случае, сейчас.

Она провела рукой по панели освещения возле двери. Вспыхнувший свет залил светлые полы, мебель, обитую белым плюшем, и такие же белые стены. Все убранство находилось в идеальном состоянии, как и без малого два года назад, когда она впервые здесь оказалась.

Даже снимать такую квартиру Брайс было не по карману, не то что владеть. Но квартира принадлежала Данике и по дурацкому завещанию перешла к Брайс.

Сиринкс урчал, раскачивая клетку. Еще один альфа-придурок с собственническими и агрессивными замашками. Но этот хотя бы небольшой и пушистый.

Вздыхая, Брайс сбросила туфли, наконец-то сняла лифчик и пошла вытаскивать из клетки свою зверюгу.

9

– Пощадите…

Кровь, заполнившая рот и ноздри обреченного, почти заглушала его стоны, однако он не оставлял попыток:

– Пощадите.

Кровь капала с меча Ханта Аталара на ковер, уже пропитанный кровью. Хант находился в грязной запущенной квартире одного из таких же грязных домов на Лугах Асфоделя. Кровавые брызги покрывали и забрало его шлема, мешая смотреть на последнего оставшегося в живых. Тот стоял на коленях.

Тела других жертв устилали пол гостиной. У одного, обезглавленного, из обрубка шеи продолжала хлестать кровь. Отрубленная голова лежала на продавленном диване, удивленно пялясь в старые, сплющенные подушки.

– Я расскажу вам все, – умоляюще всхлипывал обреченный, зажимая рукой рану на плече. – Они вам этого не сказали, а я скажу.

Комната была наполнена густым ужасом обреченного, перебивая даже запах крови. Ужас имел отвратительный запах, сравнимый с вонью застоявшейся мочи в переулке.

Рука Ханта, обтянутая перчаткой, плотнее сжала эфес меча. Увидев это, обреченный затрясся. На брюках появилось и стало расплываться пятно, отличавшееся по цвету от крови.

– Я готов рассказать больше, – взвыл обреченный.

Хант покрепче упер ноги в пол и взмахнул мечом.

На ковер с хлюпающим звуком вывалились кишки обреченного. Но крики продолжались.

Работа Ханта – тоже.

* * *

Возвращения Ханта в казарму, находившуюся в Комитиуме, никто не видел.

В это время суток город хотя бы выглядел спящим. Пять зданий, составляющих Комитиум, тоже спали. Однако камеры наблюдения, которыми были напичканы казармы 33-го легиона, расположенные во второй из пяти высотных башен, видели и слышали все.

В коридорах, выложенных белой плиткой, освещение было тусклым, как и положено ночью. Ни намека на суетливое движение, начинавшееся здесь с рассветом.

Сквозь забрало шлема все рисовалось с мрачноватой рельефностью. Аудиорецепторы ловили каждый звук за дверями спален по обеим сторонам коридора. Двое часовых низшего уровня играли в видеоигру, переругиваясь между собой, но стараясь не повышать голоса. Еще одна женщина, тоже на дежурстве, болтала по телефону. Двое ангелов трахали друг другу мозги. К этим звукам добавлялся храп.

Миновав свою дверь, Хант пошел дальше, держа путь к общим душевым в центре длинного коридора. Попасть туда можно было только через общую гостиную. Все надежды помыться незамеченным испарились, как только он увидел золотистый свет, просачивающийся из-под закрытых дверей, и услышал голоса.

Он слишком устал и хотел поскорее смыть с себя всю кровь и грязь. Не тратя слов на приветствие, Хант пробрался мимо нескольких диванчиков и стульев к двери душевых.

На истертом зеленом диване, возле телевизора, расположилась Наоми, раскинув свои черные крылья. Рядом с нею, в кресле, устроилась Виктория. Они смотрели ключевые спортивные события минувшего дня. На другом конце дивана сидел Юстиниан, так и не сняв черных легионерских доспехов.

С появлением Ханта разговор стих.

– Привет, – сказала Наоми, чья черная коса покоилась на плече.

На ней была обычная черная одежда триариев, хотя потайные карманы с оружием Наоми прятала умело.

Виктория вполне нормально отнеслась к его молчаливому появлению. Поэтому призрак нравилась Ханту больше, чем остальные воины внутреннего круга Микая Домитуса. Симпатия к ней возникла у него еще с давних дней 18-го легиона. Ваниров неангельских пород, примкнувших к мятежу, было немного. В их число входила и она. Если Хант ничего не рассказывал, Вик никогда не лезла с расспросами. Зато Юстиниан…

Ангел повел носом, почуяв кровь на одежде и оружии Ханта. Юстиниан мгновенно понял: здесь кровь не одного человека, и даже присвистнул:

– Ты хоть знаешь, как от тебя разит?

Хант не остановился. Молнии внутри лишь тихонечко шипели.

– Пистолет сделал бы это куда чище, – не унимался Юстиниан.

– Микай приказал мне обойтись без пистолета.

Хант удивился звуку собственного голоса – столько пустоты было там. Так продолжалось не один век. Ему приказывали – он убивал. Но его сегодняшняя расправа, учитывая тяжесть содеянного его жертвами и силу гнева архангела…

– Они не заслужили пистолета, – поправил себя Хант.

Быстрых ударов его молнии – тоже.

– Я не хочу знать, – проворчала Наоми, прибавив громкость телевизора. Пультом она указала на Юстиниана – самого младшего среди триариев. – И тебе нечего соваться, так что лучше заткнись.

Да, они и в самом деле не хотели знать.

Наоми – единственная из триариев, не участвовавшая в мятеже, сказала Ханту:

– Мне Исайя сообщил, что завтра по приказанию Микая вам обоим нужно поиграть в следователей. Дельце одно появилось в пределах Старой Площади. Подробности он расскажет тебе после завтрака.

Мозг Ханта едва отреагировал на услышанное. Исайя. Завтра. Старая Площадь.

– Удачи тебе, дружище, – усмехнулся Юстиниан, качнув пивной бутылкой. – Ненавижу Старую Площадь. Всех этих университетских говнюков и пронырливых туристов.

Наоми и Виктория что-то буркнули в знак согласия.

Хант не стал допытываться ни почему они торчат здесь, ни где сейчас Исайя, раз тот сам не передал распоряжение Микая. Скорее всего, ангел забавлялся с тем симпатичным парнем, с которым у него роман.

Исайя, будучи командиром 33-го легиона, занимался консолидацией сил обороны Города Полумесяца. Таково было непосредственное распоряжение Микая. Приехав сюда более десяти лет назад, Исайя наслаждался каждой секундой своей жизни в этом городе. Хант, проведя здесь четыре года, не нашел город особо привлекательным. Да, чище и упорядоченнее, чем аналогичные города на Пангере. И улицы прямые. Не то что змеящиеся улочки пангеранских городов, идущие то вперед, то назад, пересекая самих себя. Воплощение неспешности.

Главное, это не Равилис. И правящий здесь Микай – не Сандриела.

Сандриела. Архангелица, губернатор северо-западного квадранта Пангеры. Она была хозяйкой Ханта, пока Микай не выторговал его, пожелав, чтобы Хант очистил Город Полумесяца от всех врагов. Сандриела, сестра-близнец его возлюбленной, ныне мертвой.

Согласно официальным документам, в обязанности Ханта входило выслеживание и уничтожение демонов, прорывавшихся в Город Полумесяца. Но, учитывая, что демоны появлялись один-два раза в году, Хант сразу и с предельной ясностью понял, для каких целей его перекупил Микай. Губернатору понадобился личный ассасин. Тем же самым Хант занимался пятьдесят три года подряд у Сандриелы, лицо которой было точной копией лица его возлюбленной.

Чтобы обе сестры (или оба брата) носили титул архангела и обладали одинаковой силой – такое бывало очень редко и считалось добрым знамением… Пока Шахара и Хант, командовавший ее войсками, не восстали против всего, что составляло смысл жизни ангелов. И пока Шахара не предала сестру.

После того как мятежники были разгромлены на горе Хермон и Хант попал в рабство, Сандриела оказалась третьей в числе его хозяев. Двое прежних архангелов не сумели его сломить. Сандриела, превосходившая их самоуверенностью, решила, что ей это удастся. Началось со «зрелища ужасов» в подземной тюрьме. Продолжилось на залитой кровью арене в центре Равилиса, где Хант сражался с воинами и побеждал, так и не увидев ни одного достойного противника. Потом Сандриела стала поручать ему то, что он умел делать лучше всего, – незаметно проникать в дома и лачуги, чтобы обрывать чужие жизни. Одну за одной, год за годом, десятилетие за десятилетием.

У Сандриелы имелось достаточно причин, чтобы сломить Ханта. Во время трагически короткой битвы на Хермоне он жестоко расправлялся с ее войсками. Молнии Ханта разили солдат Сандриелы, превращая их в обугленные трупы раньше, чем те успевали выхватить мечи. Сандриела была главной целью Шахары. Хант получил приказ уничтожить Сандриелу любым приемлемым способом.

Желание расправиться с Сандриелой появилось у Шахары не на пустом месте. Титулы архангелиц перешли к ним по наследству от родителей, когда безымянный ассасин оборвал жизни отца и матери, исполосовав тела обоих.

У Шахары была своя версия, которую Хант помнил до сих пор: никакого ассасина не было, а родителей убила Сандриела. Сделала она это ради себя и сестры, дабы обе могли править без вмешательства. Доказательств вины Сандриелы так и не нашлось, однако Шахара до последнего дня не сомневалась в причастности сестры.

Гибель родителей и заставила Шахару – Дневную Звезду – восстать против архангелов и астериев. Ей хотелось видеть мир свободным от закоснелых иерархий. Увенчайся мятеж успехом, Шахара затем двинулась бы на штурм хрустального дворца астериев. Но одновременно она жаждала отомстить сестре за чудовищное злодеяние. И орудием мести стал Хант.

Глупцы. Все они тогда были отъявленными глупцами.

Запоздалое признание собственной глупости ничего не меняло. Сандриела считала главным виновником не Шахару, а Ханта. По ее мнению, это он втянул Шахару в мятеж и заставил пойти против родной сестры. И когда они обе схлестнулись в поединке – настолько одинаковые лицом и фигурой, что казалось, будто кто-то из них сражается со своим отражением… Вот тут Хант действительно был виноват, что поединок кончился гибелью Шахары.

Микай хотя бы дал ему шанс на искупление. Хант должен доказать свое полное повиновение архангелам и империи. За это с него когда-нибудь снимут татуировку раба. Через несколько десятков или сотен лет, но, если учесть, что старейшие ангелы доживали до восьмисот… возможно, к старости он заслужит себе свободу. Быть может, умрет свободным.

Четыре года назад, едва Хант появился в Городе Полумесяца, Микай предложил ему сделку. За каждого ангела, убитого им тогда на горе Хермон, он должен будет убивать тех, на кого укажет губернатор. «Смерть за смерть, – сказал Микай. – И когда, Аталар, ты полностью выплатишь долг, мы поговорим о снятии татуировки с твоего лба».

Хант понятия не имел, скольких он тогда убил. Но у Микая имелся список. Архангел был в тот день на поле сражения и видел, как Шахара пала от руки сестры-близнеца. Платить полагалось за гибель каждого легионера. Увидев число погибших, Хант сразу задался вопросом: как определить, скольких убил он, а сколько пали от рук других мятежников.

Две тысячи двести семнадцать убитых.

Хант считал, что он один никак не мог положить стольких. Да, он обрушивал молнии, испепеляя целые отряды, но чтобы так много?

Видя его недоумение, Микай продолжал: «Ты был генералом Шахары. Ты командовал Восемнадцатым легионом. Тебе, Аталар, и искупать вину. Не только свою, но и вину всех, кто сражался в твоем предательском легионе». Потом Микай решил немного подбодрить нового раба: «Задача не такая уж невыполнимая. Часть поручаемых тебе миссий потребует нескольких убийств. Веди себя правильно, повинуйся – и ты сможешь достичь этого числа».

И все четыре года Хант старался вести себя правильно. Повиновался. Сегодняшняя миссия довела общее число совершённых им убийств до восьмидесяти двух. Долбаных восемьдесят два трупа.

Предложение Микая было лучшим, на что он мог рассчитывать. Никакой другой архангел не дал бы ему шанса на искупление. И потому этой ночью он беспрекословно выполнил очередной приказ Микая. По той же причине мысли Ханта были отодвинуты далеко на периферию сознания. Тела он не ощущал, а в голове слышался тупой гул.

Микай был архангелом и вдобавок губернатором, назначенным астериями. Для ангелов – король и закон в одном лице, особенно в Вальбаре, находящейся очень далеко от семи холмов Вечного Города. Если Микай считал кого-то угрозой или ему требовалось осуществить правосудие, его единоличного решения было достаточно. И никто не прибудет сюда разбираться и проводить расследование.

Микаю было достаточно приказать. Обычно он приказывал Ханту.

Приказы приходили в конвертах, которые Хант доставал из своего казарменного почтового ящика. На конверте красовался имперский герб. Имени адресата никогда не было. Только четыре буквы «С. И Н. М.» в окружении семи звезд.

Внутри конверта лежала папка с указанием необходимых данных: имен, дат, преступлений и срока выполнения работы, в которой Ханту не было равных. Иногда Микай пояснял, каким способом надлежит убить ту или иную жертву.

Сегодняшнее распоряжение было лаконичным: огнестрельное оружие не применять. Хант отлично понимал подтекст подобных распоряжений: «Заставь их хорошенько помучиться». И он заставил.

– Когда выйдешь из душа, тебя будет ждать пиво с твоим именем на бутылке, – сказала Виктория.

Их глаза на мгновение встретились. Ничего особенного, просто непринужденное, холодное приглашение.

Хант молча прошел дальше, толкнув плечом дверь душевой. Внутри вспыхнул первосвет. Открыв ближайшую кабинку, он включил воду, задав максимальный нагрев, а сам прошел к стенке, где в ряд тянулись раковины умывальников.

Существо, смотревшее на него из зеркала, было похоже на жнеца. Пожалуй, даже хуже.

Весь шлем был забрызган кровью. Кровь попала на лицо серебряного черепа. Она же слабо блестела на мелких кожаных чешуйках доспехов, на черных перчатках и парных мечах за спиной. Отдельные капли попали даже на его серые крылья.

Хант стянул шлем, потом уперся руками в раковину.

Яркое зарево первосвета выпячивало черный терновый венец, вытатуированный на лбу. Кожа вокруг татуировки была бледнее, чем в других местах его лица: не светло-коричневой, а почти белой. Татуировка, с которой он научился жить. Но от взгляда собственных глаз Хант поежился. Остекленевшие. Пустые. Казалось, он смотрит прямо в Хел.

Мать назвала его Орионом, что в переводе с древнего языка означало «охотник». Знай она, кем он станет, вряд ли дала бы сыну такое имя.

От его перчаток на безупречной фарфоровой белизне раковины остались красные пятна.

Хант со свирепой быстротой снял перчатки. Вода в душевой кабине почти достигла температуры кипятка. Он снял оружие, затем доспехи, оставив на белых плитках пола еще несколько кровавых разводов.

Раздевшись окончательно, он встал под беспощадные, обжигающие струи.