Текст книги "Распутник"

Нидэм развернул письмо и медленно положил его на стол. Развернул лицом к Борну, придерживая одним пальцем. Борн не удержался, подался вперед быстрее, чем хотел, и торопливо зашарил глазами по строчкам. Боже милостивый.

Он поднял глаза и наткнулся на понимающий взгляд Нидэма.

– Оно подлинное?

Тот кивнул.

Борн перечитал документ. Всмотрелся в подпись, нацарапанную в конце страницы, – вне сомнения, принадлежащую Лэнгфорду, хотя бумаге уже тридцать лет.

Двадцать девять.

– Почему ты решил этим поделиться? Почему отдаешь его мне?

– Ты не оставил мне выбора, – уклончиво ответил Нидэм. – Мне нравится этот мальчик… я всегда придерживал эту бумагу, потому что надеялся, что в конце концов Пенелопа за него выйдет и ему потребуется защита. Теперь защита требуется моим девочкам. Отец делает то, что должен. Ты позаботишься о том, чтобы репутация Пенелопы осталась незапятнанной этим браком, что две ее сестры найдут достойную пару, и документ твой.

Борн медленно покрутил свой стакан, глядя, как он ловит пламя свечей, горящих в пабе, и поднял глаза на Нидэма.

– Я не буду ждать их свадеб.

Нидэм наклонил голову внезапно грациозным движением.

– Я удовольствуюсь помолвками.

– Нет. Я слышал, что помолвки – опасная штука, когда дело касается твоих дочерей.

– Вот тут мне следовало бы уйти прочь, – пригрозил Нидэм.

– Но ты не уйдешь. Мы странные компаньоны, ты и я. – Борн снова откинулся на спинку стула, пробуя победу на вкус. – Пусть остальные твои дочери приедут в город как можно быстрее. Я устрою так, что за ними начнут ухаживать. И они не будут запятнаны браком своей сестры.

– Ухаживать должны достойные мужчины, – предупредил Нидэм. – А не те, у кого половина поместья заложена в «Ангеле».

– Привези их в город. Похоже, я не намерен долго ждать отмщения.

Нидэм прищурился.

– Я еще пожалею, что она вышла за тебя.

Борн одним глотком выпил виски и поставил перевернутый стакан на деревянный стол.

– Боюсь, что выбора у тебя нет.

Глава 7

«Дорогой М.!

Я только что тебя проводила, вошла в дом и сразу же села за письмо.

На самом деле мне нечего сказать, ничего такого, чего не сказали бы уже все прочие жители Суррея. Мне кажется, глупо говорить «мне очень жаль», правда? Конечно, всем жаль. То, что случилось, ужасно.

Да только я не просто сочувствую твоей утрате; мне очень жаль, что нам так и не удалось поговорить, пока ты был дома. Жаль, что я не побывала на похоронах… это дурацкое правило, хотелось бы мне родиться мальчиком, чтобы я смогла там быть (я собираюсь поговорить с викарием Комптоном по поводу этого идиотизма). Жаль, что я не могу быть… другом большим, чем есть.

Сейчас я здесь, на листе бумаги, куда девочки допускаются. Пожалуйста, напиши мне, когда у тебя будет время. Или желание.

Твой друг П.

Нидэм-Мэнор, апрель 1816 года».

Ответа нет.

Не бывало еще поездки дольше, чем эта, – четыре бесконечных часа из Суррея в Лондон, проведенных в мертвом молчании. Пенелопа предпочла бы провести их в почтовом дилижансе наедине с Оливией и кучей дамских журналов.

Она исподтишка окинула взглядом большую темную карету, задержавшись на своем новоиспеченном супруге – тот сидел, откинувшись на спинку сиденья, вытянув длинные ноги, с закрытыми глазами, неподвижный, как труп, и попыталась унять мятущиеся мысли, сосредоточенные на нескольких тревожных моментах.

Она замужем. Она – маркиза Борн.

Она путешествует в карете, под завязку набитой ее вещами, и скоро окажется в Лондоне, где будет жить со своим мужем.

Сегодня ее ждет первая брачная ночь с Майклом.

Может быть, он снова ее поцелует. И прикоснется к ней.

И даже больше.

В общем-то он даже должен, правда? Раз уж они женаты. В конце концов, именно этим и занимаются жены с мужьями.

Так она надеялась.

Ой, мамочки.

Этой мысли оказалось достаточно, чтобы Пенелопа пожелала себе мужества распахнуть дверцу кареты и выброситься из нее.

Они обвенчались так быстро и формально, что она толком не запомнила церемонию – обещание любить, утешать, почитать и повиноваться. Может, оно и к лучшему, потому что слова про любовь в некотором роде были враньем.

Он женился на ней ради земли, и только.

И не имеет никакого значения то, что он прикасался к ней и заставил ее чувствовать такое, что она и вообразить себе не могла! В конце концов, это именно тот брак, к которому ее готовили всю жизнь, – брак из соображений удобства. Брак из соображений долга. Брак из соображений собственности.

И он дал ей это понять более чем ясно.

Карета подскочила на особенно неровном участке дороги, и Пенелопа негромко вскрикнула, едва не соскользнув с шикарно обитого сиденья. Снова обретя равновесие, она села удобнее, плотно упершись ногами в пол кареты, и кинула взгляд на Майкла. Тот не шелохнулся, только слегка приоткрыл глаза – вероятно, чтобы убедиться, не поранилась ли она.

Удостоверившись, что хирург ей пока не нужен, он снова закрыл глаза.

Он просто игнорирует ее! Не желает даже изобразить интерес к ней!

Возможно, не будь Пенелопа так охвачена беспокойством из-за событий дня, она бы и сама сумела сохранить хладнокровие и отвечать молчанием на молчание.

Возможно.

Но она этого так и не узнала, потому что была не в силах оставаться в тишине еще хоть мгновение.

Пенелопа откашлялась, словно собиралась сделать публичное заявление. Он открыл глаза и глянул на нее, но не шевельнулся при этом.

– Думаю, нам следует воспользоваться этим временем и обсудить наш план.

– Наш план?

– План, как обеспечить моим сестрам успешный сезон. Ты припоминаешь свое обещание? – Ее рука дернулась к карману дорожного платья, где на бедро тяжело давила монета, отданная им две ночи назад.

Он потянулся, вытянув ноги еще дальше.

– Я планирую найти твоим сестрам мужей.

Пенелопа моргнула.

– Ты имеешь в виду – кавалеров?

– Если тебе так больше нравится. Я уже подобрал двоих мужчин.

Вспыхнуло любопытство.

– И какие они?

– С титулами.

– И? – подтолкнула она.

– И вышли на брачный рынок. Ищут жен.

Нет, он просто невыносим.

– Обладают они подходящими для мужей качествами?

– Безусловно, в том смысле, что оба холостые и мужчины.

Глаза Пенелопы широко распахнулись. Он говорил серьезно.

– Это вовсе не те качества, о которых я говорю!

– Качества?

– Откуда известно, что они будут хорошими мужьями!

– Вижу, ты настоящий эксперт в данном вопросе. – Он насмешливо склонил голову. – Будь добра. Просвети меня.

Пенелопа выпрямилась и начала перечислять, загибая пальцы:

– Доброта. Щедрость. Внимательность. Забота. Обладают они этими качествами? – настойчиво повторила Пенелопа. Он не ответил. – А моим сестрам они понравятся?

– Представления не имею.

– А тебе они нравятся?

– Не особенно.

– Ты очень твердолобый.

– Считай это одним из моих качеств.

Он отвернулся. Пенелопа вскинула бровь, просто не удержалась. В жизни никто не раздражал ее так, как этот человек. Ее муж. Муж, который без малейших угрызений совести вырвал ее из привычной жизни. Муж, за которого она согласилась выйти, чтобы не нанести сестрам еще один удар по репутации. Муж, согласившийся оказать ей услугу. Но только сейчас она поняла, что под обещанием помочь он понимал устройство еще одного брака без любви. Или даже двух.

Ну уж нет, этого она не потерпит.

Многого она не может, зато может сделать так, чтобы у Оливии и Пиппы появился шанс на счастливое замужество.

– Прежде всего ты даже не знаешь, захотят ли эти мужчины взять моих сестер в жены.

– Захотят. – Он откинулся на спинку сиденья и снова закрыл глаза.

– Откуда ты знаешь?

– Потому что они должны мне кучу денег, но я прощу им долги в обмен на брак.

У Пенелопы отпала челюсть.

– Ты купишь их супружескую верность?!

– Не уверен, что супружеская верность является частью сделки.

– Ты дал мне слово, что наш брак не погубит моих сестер.

– Он и не погубит. Напротив, если они выйдут замуж за этих мужчин, в обществе их будут весьма почитать.

– Брак с мужчинами, которые должны тебе деньги и вряд ли останутся верными женам, погубит их во всех прочих смыслах. Мои сестры не будут заключать браки, основанные на лицемерных соглашениях, связанных с игрой на деньги. Отвратительно уже то, что мне пришлось пойти на такой. А они сами выберут себе мужей. Их замужества будут основаны на большем.

– На чем же это?

Она промолчала. Ни за что не подарит ему удовольствия услышать ответ. Пусть пораскинет своим умом. Если он у него остался.

Он вскинул бровь.

– В твое приданое входит моя земля. Думаешь, в свете не поймут, что я принудил тебя к замужеству?

Пенелопа покусала губу. Ей совсем не понравилась его логика. И она выпалила первое, что пришло ей в голову. Первую, нелепую, совершенно безумную мысль:

– Мы должны изображать брак по любви.

– В самом деле? Ты думаешь, люди поверят в это, в то время как на самом деле я обесчестил тебя в заброшенном доме до того, как твой отец ворвался к нам с ружьем?

Пенелопа замялась.

– Я бы не назвала это «ворвался».

– Он несколько раз выстрелил в мой дом. Уж если это не называется «ворвался», то я даже не знаю, что так называется.

Это было скользкое место.

– Ладно. Он ворвался. Но об этом мы рассказывать никому не будем. – Она понадеялась, что у нее получилось достаточно решительно.

Тем временем Борн снова откинулся на спинку сиденья и насмешливо произнес:

– Сделай одолжение! Сочиняй свою волшебную сказку. Я весь внимание.

Он закрыл глаза, словно отгородившись от нее.

Пенелопа отдала бы все на свете за возможность ответить ему колко и едко. Сказать что-нибудь такое, что ранило бы его так же быстро и больно, как эти его слова ее. Но конечно, в голову ничего не приходило. Так что она сделала вид, что ничего не услышала, и ринулась вперед, придумывая историю:

– Поскольку мы знали друг друга всю жизнь, мы могли заново встретиться на День святого Стефана.

Он чуть-чуть приоткрыл глаза.

– Святого Стефана?

– Лучше всего, если наша история начнется до того, как было объявлено, что Фальконвелл стал… частью моего приданого. – Пенелопа сделала вид, что изучает пятно на своем дорожном плаще. Горло перехватило, едва она вспомнила о том, чего стоит на самом деле. – Я всегда любила Рождество, а День святого Стефана в Колдхарборе очень… праздничный.

– Инжирный пудинг и все такое прочее, полагаю? Звучит в точности как вечеринка, на которую я непременно бы пошел.

Пенелопа не пропустила прозвучавший в словах сарказм, но решила, что этим он ее не запугает. Она твердо посмотрела на Борна и, не удержавшись, произнесла:

– Если бы ты хоть раз приехал в Фальконвелл на Рождество, думаю, тебе бы очень понравилось.

Ей показалось, что он хотел ответить, но промолчал, и Пенелопу охватило ликование – ей все-таки удалось пробить брешь в его ледяном поведении. Пусть крохотная, но победа. Он закрыл глаза и снова откинулся назад.

– Ну хорошо, допустим, я явился туда праздновать День святого Стефана и тут увидел тебя, мою детскую любовь.

– В детстве между нами не было никакой любви!

– Правда не имеет значения. Важно только одно – поверят нам или нет. Впрочем, неужели ты думаешь, кто-нибудь захочет искать подтверждение той части байки, которая касается нашего детства?

– Наверное, нет, – буркнула она.

– Никто и не будет. Кроме того, во всей истории это ближе всего к правде.

В самом деле?

Она бы соврала, если бы сказала, что никогда не воображала, как выходит за него замуж – за первого мальчика, с которым познакомилась, за того, кто умел заставить ее улыбаться и смеяться в детстве. Но ведь он-то ничего такого не воображал, верно? Впрочем, не важно. Сейчас, глядя на этого мужчину, она не могла найти в нем и следа от мальчика, которого когда-то знала… мальчика, который, возможно, считал ее милой.

Борн шевельнулся, вырвав ее из размышлений.

– Значит, ты была там, вся такая голубоглазая и прелестная, по-настоящему сияющая в отблесках пламени, которым пылал инжирный пудинг, и я понял, что больше не вынесу ни единого мгновения моей невзнузданной, неоседланной, внезапно ставшей такой нежеланной холостяцкой жизни. В тебе я увидел мое сердце, цель в жизни и самую большую любовь.

Пенелопа понимала, что это нелепо, но не смогла остановить теплую волну, окрасившую ей щеки при этих словах, прозвучавших так негромко и спокойно в тесном пространстве кареты.

– Это… это довольно неплохо.

Он издал какой-то звук, но она не поняла, что это значит.

– На мне было платье из зеленого бархата.

– Тебе очень идет.

Она проигнорировала это.

– А у тебя за лацкан была заткнута веточка падуба.

– Дань праздничному духу.

– Мы танцевали.

– Джигу?

Насмешливый тон вырвал ее из этой невинной фантазии, напомнив о суровой правде.

– Может быть.

Тут он выпрямился.

– Но скажи мне, почему я оказался там, в Колдхарборе, на праздновании Дня святого Стефана?

Ей все меньше нравился этот разговор.

– Понятия не имею.

– Ты знаешь, что я заткнул за лацкан веточку падуба… уж, наверное, ты обдумала и причину моего там появления?

Ее разозлило то, как он выдавливал из себя слова – снисходительно, на грани с издевкой. Вероятно, поэтому она и ляпнула:

– Приехал на могилы родителей. Ты приезжаешь туда каждое Рождество. И оставляешь розы на могиле матери и георгины у отца.

– Правда? – Он отвернулась к окну. – Должно быть, у меня превосходные связи с ближайшей оранжереей.

– Правда. Моя младшая сестра – Филиппа – круглый год выращивает самые чудесные цветы в Нидэм-Мэноре.

Он подался вперед и произнес насмешливым шепотом:

– Первое правило вымысла – мы должны рассказывать только о себе, милая.

Пенелопа смотрела на тонкие березы у дороги, заметенные снегом.

– Это не вымысел. Пиппа настоящий садовод.

Повисло долгое молчание. Пенелопа воспользовалась этой возможностью, чтобы как следует изучить его черты – решительную челюсть, суровый взгляд, то, как его губы (которые, как она знала по собственному опыту, очень полные, нежные и чудесные) сжались в строгую линию.

А ведь когда-то он был таким подвижным, исполненным неукротимого движения. Но глядя на него сейчас, было просто невозможно поверить, что это один и тот же человек. Пенелопа отдала бы все на свете, лишь бы понять, о чем он в эту минуту думает.

Он заговорил, не глядя на нее:

– Ну похоже, ты подумала обо всем. Сделаю все возможное, чтобы запомнить историю нашей любви с первого взгляда. Полагаю, нам придется часто ее рассказывать.

Пенелопа немного помялась и произнесла:

– Спасибо, милорд.

Он резко повернул голову.

– Милорд? Ну и ну, Пенелопа! Ты вознамерилась стать своего рода официальной супругой?

– Обычно жена проявляет уважение к своему мужу.

Брови Майкла сошлись вместе.

– Полагаю, тебя учили именно такому поведению.

– Ты забываешь, что я готовилась стать герцогиней.

– Прости, что тебе пришлось ограничиться бесчестным маркизом.

– Я буду стараться изо всех сил, – ответила Пенелопа голосом сухим, как песок. Они долго ехали молча, но потом она произнесла: – Тебе придется вернуться в общество. Ради моих сестер.

– Смотрю, тебе понравилось выдвигать мне требования.

– Я вышла за тебя замуж. Полагаю, ты тоже мог бы пожертвовать чем-нибудь, учитывая, что я отказалась от всего, чтобы ты смог получить свою землю.

Они долго ехали молча, затем Борн сказал:

– Я буду посещать все необходимые приемы. – Он со скучающим видом смотрел в окно. – Начнем с Тоттенхема. Его, пожалуй, можно назвать почти моим другом.

Виконт Тоттенхем считался одним из самых завидных холостяков общества и имел безукоризненную мать.

– Хороший выбор. Он должен тебе денег?

– Нет. – Снова молчание. – Мы сходим к ним на обед на этой же неделе.

– У тебя есть приглашение?

– Пока нет.

– Тогда как…

Он вздохнул:

– Видишь ли… Я владею одним из самых прибыльных игорных домов в Лондоне. В Британии можно по пальцам перечесть тех, кто не найдет времени поговорить со мной.

– А как же их жены?

– А что с ними такое?

– Думаешь, они не будут тебя осуждать?

– Полагаю, все они мечтают заполучить меня в свои постели, так что в гостиных они для меня место найдут.

Пенелопа резко повернула к нему голову, услышав столь бестактные слова. Разве можно говорить такие вещи своей жене? При мысли, что он может проводить время в постелях чужих жен, ее передернуло.

– Мне кажется, ты переоцениваешь значение своего присутствия в чужих спальнях.

Он вскинул бровь.

– Полагаю, после сегодняшней ночи ты изменишь свое мнение.

Тут перед ней замаячил призрак первой брачной ночи. Пульс у Пенелопы участился, хотя ей захотелось чем-нибудь проткнуть Майкла насквозь.

– Гм. Ну, даже если ты и обладаешь способностью околдовывать светских женщин, ручаюсь, что на людях они куда более разборчивы, чем наедине. А ты недостаточно хорош.

– Я счастлив, что ты все же распознала правду, жена. Лучше всего сразу оставить любые надежды на то, что я могу оказаться порядочным человеком или порядочным мужем. – Он помолчал, счищая с рукава какое-то пятнышко. – Женщины мне не нужны.

– Женщины – привратники светского общества. Так что на самом деле они тебе нужны.

– Вот поэтому у меня есть ты.

– Одной меня недостаточно.

– Почему нет? Разве ты не безупречная английская леди? Теперь ты маркиза Борн. Не сомневаюсь, что очень скоро ты вызовешь самый пристальный интерес, милая. Вспомни День святого Стефана.

Пенелопа прищурилась. Если бы он сейчас вывалился из кареты и скатился в канаву, Пенелопа не расстроилась бы ни капли. Она бы даже не остановилась, чтобы подобрать его останки.

И ей плевать, вернется к нему когда-нибудь Фальконвелл или нет.

Но вот сестры ей не безразличны, и она не допустит, чтобы их репутацию омрачила репутация мужа. Пенелопа глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться.

– Тебе придется снова доказывать свою ценность. Они захотят это увидеть. И поверить, что я это увидела.

Он кинул на нее недовольный взгляд.

– Я стою в три раза дороже, чем большинство уважаемых членов общества.

Пенелопа помотала головой.

– Я имею в виду твои человеческие достоинства.

Он застыл.

– Любой, кто знает мою историю, скажет, что таких достоинств у меня нет. Я их утратил десять лет назад. Может быть, ты не слышала?

Пенелопа понимала, что вопрос он задал скорее риторический, но решила не сдаваться.

– Слышала. – Она вздернула подбородок и уверенно встретила его взгляд. – И ты готов позволить единственному глупому, по молодости грешку довлеть над тобой всю жизнь? И надо мной заодно, поскольку я теперь твоя жена.

– Я потерял все. Сотни тысяч фунтов. Из-за одной карты. Потеря была колоссальной, достойной занесения в учебники истории. И ты называешь это грешком?

Она сглотнула.

– Сотни тысяч?

– Чуть больше, чуть меньше.

– Из-за одной карты?

– Из-за одной.

– Тебе крупно не повезло. Но это уже в прошлом. Теперь ты должен показать себя настоящим джентльменом. Если мы хотим убедить общество, что мои сестры достойны хороших мужей, ты должен как мой муж быть на высоте положения.

Он молчал очень долго. Так долго, что она испугалась, не зашла ли чересчур далеко. Затем пристально взглянул на нее.

– Давай выложим карты на стол, хорошо? Ты хочешь успешного сезона для своих сестер и хороших мужей для них. Хочешь моего возвращения в общество. Что еще, Пенелопа? Проси сейчас – или уже никогда.

Чего она хочет от него?

Большего.

Словно кто-то прошептал это слово – не просто эхо того вечера, когда все казалось таким далеким… того вечера, что изменил все, кроме одного. Возможности быть чем-то большим, чем марионеткой для него, ее семьи и всего общества. Возможности получить удивительный опыт. Удивительную жизнь.

– Я хочу больше, чем простую правильную жизнь в качестве простой правильной жены.

Похоже, он растерялся.

– И что это значит?

– До сих пор я жила, как образцовая молодая леди… и превращалась в образцовую старую деву. И это было… ужасно. – Собственные слова удивили ее. Никогда раньше она не думала, что это ужасно. Никогда не представляла себе ничего другого. До сих пор. До него. А он предлагает ей шанс изменить это. – Я хочу другого супружества. Такого, где мне будет позволено быть чем-то большим, чем просто леди, проводящей свою жизнь за вышиванием и благотворительностью и не знающей ничего, кроме любимого пудинга мужа.

– Мне все равно, будешь ты вышивать или нет. К тому же я припоминаю, что шитье и ты не очень сочетаетесь.

Пенелопа улыбнулась:

– Отличное начало.

– И если ты не подаришь благотворительности ни единой минуты времени… честное слово, не представляю, чтобы это меня хоть чуть-чуть обеспокоило.

Улыбка стала шире.

– Тоже многообещающе. Полагаю, любимого пудинга у тебя нет?

– Нет, ни один не стоит упоминания. – Он помолчал, глядя на нее. – Похоже, есть и еще что-то?

Пенелопа понравилось, как это прозвучало. Мелодично. Обещанием.

– Надеюсь, что да. И мне бы очень хотелось, чтобы ты мне это показал.

Его глаза мгновенно потемнели, сделавшись прелестного болотистого цвета.

– Не уверен, что я тебя понял.

– На самом деле это очень просто. Я хочу приключения.

– Какого именно?

– Того, что ты пообещал мне в Фальконвелле.

Он откинулся на спинку сиденья, и в его глазах мелькнула искорка веселья – искорка, которую она помнила с детства.

– Что ты имеешь в виду, леди Пенелопа?

Она его поправила:

– Леди Борн, пожалуйста.

Его глаза на мгновение расширились. Достаточно, чтобы она успела заметить в них удивление до того, как он наклонил голову.

– Значит, леди Борн.

Пенелопе понравилось, как звучит ее новое имя. Хотя и не должно бы. Ведь он не дал ей никаких оснований для этого.

– Я хочу посмотреть твой игорный дом. Его еще называют адом.

Он выгнул бровь.

– Зачем?

– Мне кажется, это и будет настоящее приключение.

– Вне всякого сомнения.

– Полагаю, женщины не часто туда заходят?

– Такие женщины, как ты, – нет.

Женщины как ты.

Намек ей не понравился. Намек на то, что она простая и скучная и не склонна к авантюрам… никогда. Пенелопа не отступила.

– И все равно я хочу туда сходить. – Немножко подумала и добавила: – Ночью.

– Какое значение имеет время?

– Вечерние события всегда более безрассудны. В них так много недозволенного.

– Что ты знаешь о недозволенном?

– Не так уж много. Но я уверена, что обучусь быстро. – Сердце ее заколотилось при воспоминании об их первой ночи вместе, о наслаждении, дарованном Борном, но она тут же вспомнила, что он покинул ее, едва обеспечив заключение брака. Пенелопа откашлялась, внезапно почувствовав себя неуверенно. – Какая удача иметь мужа, который может устроить мне турне по всем этим безнравственным удовольствиям.

– И вправду удача, – протянул он. – Если бы твоя страсть к приключениям не вступала в прямое противоречие с респектабельностью, которой я, по твоему настоянию, должен прикрыться, я бы с радостью повиновался. К сожалению, теперь вынужден отказать.

Вспыхнул гнев.

Значит, его предложение было ненастоящим! Он готов удовлетворять ее капризы, готов заплатить цену за их брак, за Фальконвелл, но только ту, которую назначит сам. Он ничем не отличается от других. От отца, от жениха, от всех тех джентльменов, что пытались ухаживать за ней в последующие годы.

Так вот, она этого не потерпит.

Ее принудили выйти замуж чередой событий, которыми она не могла управлять. Она согласилась выйти замуж за негодяя. Но делать из себя пешку она не позволит!

– Как же так? Ты пообещал мне той ночью, когда я согласилась выйти за тебя замуж, что я смогу вести такую жизнь, какую захочу, иметь те приключения, какие пожелаю. Пообещал, что разрешишь мне экспериментировать, потому что запятнанный титул маркизы Борн может погубить мою репутацию, но зато подарит мне целый мир.

– Это было до того, как ты начала настаивать на респектабельности. – Он подался вперед. – Ты хочешь, чтобы твои сестры респектабельно вышли замуж. Не делай ставку на то, что не готова потерять, милая. Третье правило игроков.

– И негодяев, – буркнула она раздраженно.

– Их тоже. – Он долго смотрел на нее, словно испытывая ее гнев. – Твоя главная проблема в том, что ты не знаешь, чего по-настоящему хочешь. Ты знаешь, чего должна хотеть. Но это не то же самое, что настоящее желание, верно?

Этот человек просто бесит!

Пенелопа подалась вперед и потребовала:

– По крайней мере расскажи мне об этом заведении. Если бы ты сводил меня туда, рассказывать бы не пришлось. – Уголок его губ слегка приподнялся. Пенелопа это заметила. – Вижу, ты со мной согласен.

Он выгнул бровь.

– Не совсем.

– Но все равно сводишь меня туда?

– А ты упорная. – Он долго смотрел на Пенелопу, обдумывая ответ, но все-таки произнес: – Я тебя отведу. – Она широко улыбнулась, и Борн поспешно добавил: – Один раз.

– Это очень захватывающе?

– Если любишь азартные игры, – просто ответил он.

Пенелопа наморщила носик.

– Я никогда не играла.

– Неправда. Ты делала ставки каждую минуту, что мы провели вместе. Сначала ради сестер, а сегодня и ради себя.

Пенелопа подумала.

– Наверное, да. И выиграла!

– Это потому, что я позволил тебе выиграть.

– Полагаю, в твоем вертепе подобного не случается?

Борн фыркнул.

– Нет. Мы предпочитаем позволять игрокам проигрывать.

– Почему?

Он резко взглянул на нее.

– Потому что их проигрыши – это наши выигрыши.

– Ты имеешь в виду деньги?

– Деньги, земли, драгоценности… все, на что им хватает глупости делать ставки.

Звучало захватывающе.

– Это заведение называется «Ангел»?

– «Падший ангел». Так мы именуем его между собой.

Пенелопа немного подумала.

– Это ты его так назвал?

– Нет.

– Тебе очень подходит.

– Думаю, именно поэтому Чейз и выбрал такое название. Оно подходит всем нам.

– Всем вам?

– Нас четверо.

– И все… падшие? – Последнее слово она произнесла шепотом.

Карие глаза отыскали ее в полумраке кареты.

– В определенном смысле.

Пенелопа обдумывала его ответ. В сказанном им не слышалось ни стыда, ни гордости. Простая, неукротимая искренность. И она вдруг поняла, что есть нечто соблазнительное в его падении… в том, что он стал негодяем. В том, что он потерял все – сотни тысяч фунтов! – и за короткое время вернул обратно. Каким-то образом восстановил. Без помощи общества. Не имея ничего, кроме неослабевающей воли и свирепой решимости.

Не только соблазнительное.

Героическое. В известном смысле, конечно.

Она посмотрела ему в глаза, внезапно увидев его в новом свете. Но он опять прочитал ее мысли.

– Я вижу, ты все романтизируешь. Превращаешь «Ангела» в то, чем он не является. А вместе с ним и меня заодно.

Пенелопа замотала головой. То, что он с легкостью прочитал ее мысли, тревожило.

– Не совершай того, что приведет только к разочарованию.

Наступило молчание. Он скрестил обутые в сапоги ноги, положив щиколотку на щиколотку, и снова закрыл глаза. Отгородился от нее.

Она молча наблюдала за ним, поражаясь такому спокойствию, словно они всего лишь дорожные попутчики в обычной поездке. А может быть, он и прав, ведь в этом мужчине нет ничего, похожего на мужа, да и сама она никак не чувствует себя женой.

Эта мысль дала толчок другой. Он ничем не отличается от герцога, этот новый, повзрослевший Майкл, вообще непохожий на мальчика, которого она знала когда-то. Теперь она всматривалась в его лицо в поисках хоть чего-нибудь, напоминающего старого друга, – глубоких ямочек на щеках, непринужденной дружеской улыбки, смеха во все горло, постоянно навлекавшего на него неприятности.

Его там не было.

Вместо него появился холодный, жесткий, непреклонный мужчина, шагающий напролом через жизни окружающих и, не задумываясь, берущий то, чего хочет.

Ее муж.

Внезапно Пенелопа почувствовала себя очень одинокой – куда более одинокой, чем раньше, здесь, с этим странным человеком, далеко от родителей и сестер, от Томми и всего, что было ей знакомо и близко. Да, пожалуй, это самый странный день в ее жизни.

Все изменилось сегодня утром. Все.

И теперь на веки вечные ее жизнь поделилась на две части – до замужества и после.

До были Долби-Хаус и Нидэм-Мэнор… и семья. А теперь есть… Майкл.

Майкл, и больше никого.

Майкл, и кто знает, что еще.

Майкл, незнакомец, ставший мужем.

Глубоко в груди возникла боль. Может быть, печаль?

Нет. Тоска.

Она сделала глубокий вдох, а потом прерывисто выдохнула. В тесном пространстве кареты звук показался ей особенно громким.

Он открыл глаза и поймал ее взгляд до того, как она успела притвориться спящей.

– Что такое?

Пенелопа подумала, что вопрос должен бы ее тронуть, но, по правде сказать, она почувствовала только раздражение на этот равнодушный тон. Неужели он не понимает, каким сложным оказался для нее этот день?

– Вы можете предъявить права на мою жизнь, мое наследство и на меня лично, милорд. Но я по-прежнему хозяйка своим мыслям, разве нет?

Он посмотрел на нее долгим взглядом, и у Пенелопы возникло отчетливое неприятное ощущение, что он легко читает ее мысли.

– Почему тебе потребовалось такое большое приданое?

– Прошу прощения?

– Почему ты так долго не выходила замуж?

Она рассмеялась. Просто не смогла удержаться.

– Наверное, ты единственный человек во всей Британии, кому неизвестна эта история. – Он не ответил, и она решила заполнить паузу правдой. – Я оказалась жертвой разрыва помолвки. Шепотки потом долго заполняли светские гостиные.

– А о чем, собственно, могли шептаться люди?

– В основном о том, почему я, образцовая английская невеста, изнеженная, с наследством, с титулом и все такое, оказалась не способна хотя бы месяц удержать при себе герцога.

– И почему же?

Пенелопа отвернулась, не в силах произнести это ему в лицо.

– Он был безумно влюблен в другую. Похоже, любовь и в самом деле побеждает все. Но и в том браке меня поджидал скандал, только и ждущий разоблачения. – На вопросительный взгляд она пояснила: – Сестра герцога. Она не была замужем, еще даже выезжать не начала, а уже ждала ребенка. Он хотел, чтобы наш брак подтвердил – в доме Лейтонов имеются не только скандалы.

– Хотел использовать тебя, чтобы прикрыть позор? Даже не сказав тебе об этом?

– А что, есть какая-то разница с тем, чтобы использовать меня ради денег? Или земли?

– Разумеется, есть. Я по крайней мере не лгал.

Это правда, и почему-то это имело значение. Настолько, что Пенелопа вдруг поняла – она бы не променяла этот брак на тот, давний.

В карете похолодало. Она поправила юбки, стремясь сохранить остаток тепла, исходившего от теплого кирпича у нее под ногами. Заодно выиграла немного времени, чтобы подумать.

– Мои сестры, Виктория и Валери. – Подождала, пока он вспомнит близнецов. Когда Борн кивнула, она продолжила: – Их первый сезон начался сразу же после моего скандала. И они от этого пострадали. Мать так боялась, что моя неудача их запятнает, что заставила принять первое же брачное предложение. Виктория вышла за стареющего графа, отчаянно мечтавшего о наследнике, а Валери за виконта, красивого, но денег у него больше, чем здравого смысла. Я не уверена, что они счастливы… но не думаю, что они на это когда-либо рассчитывали, и уж точно не после того, как их супружество стало реальностью. – Пенелопа помолчала. – Мы все всё понимали. Нас воспитывали в убеждении, что брак – это всего лишь деловое соглашение, но я сделала невозможной даже надежду на лучшее.