Текст книги "Жена между нами"

Сара Пекканен, Грир Хендрикс
Жена между нами

От Грир:

Посвящается Джону, Пейдж и Алексу, с любовью и благодарностью

От Сары:

Посвящается тем, кто вдохновил меня на написание этой книги

Greer Hendricks

Sarah Pekkanen

THE WIFE BETWEEN US

Серия «Двойное дно: все не так, как кажется»

Печатается с разрешения агентств

St. Martin’s Press, LLC и NL

Перевод с английского Юлии Милоградовой

Оформление обложки Яны Паламарчук

Фото автора на обложке – © Bill Miles

© Greer Hendricks, Sarah Pekkanen, 2018 © Милоградова Ю., перевод, 2018 © ООО «Издательство АСТ», 2018

Часть 1

Пролог

Она быстро идет по тротуару, светлые волосы колышутся в ритме ее шагов, на щеках играет румянец, на плече висит спортивная сумка. Остановившись перед подъездом своего дома, она достает из сумки ключи. Улица за ее спиной полнится шумом и суетой, мимо проезжают желтые такси, офисные работники возвращаются домой, люди с пакетами заходят и выходят из магазина на углу. Но мои глаза прикованы к ней.

Она на мгновение задерживается на пороге и быстро оглядывается через плечо. По моему телу пробегает электрический ток. Неужели она заметила, что я смотрю на нее? Это называется «распознавание взгляда» – способность почувствовать, когда кто-то наблюдает за нами. Вся система человеческого мышления основана на этой генетической особенности, унаследованной нами от предков, – стремлении добычи не быть съеденной. Я тоже отработала в себе этот защитный механизм: по коже пробегает разряд, голова инстинктивно поворачивается в поисках устремленной на меня пары глаз. Я на собственном опыте убедилась, что игнорировать этот инстинкт опасно.

Но она поворачивает голову в противоположную сторону, а потом открывает дверь и переступает порог.

Она понятия не имеет о том, что я с ней сделала.

Она не знает, что я нанесла ей непоправимый ущерб, запустила разрушительный процесс.

Эта красивая молодая женщина с лицом в форме сердца, с роскошной фигурой – женщина, ради которой мой муж Ричард оставил меня, – не заметила бы меня, как не замечают голубя, клюющего мусор на тротуаре под ногами.

Она и не подозревает, что с ней станет, если она не остановится. Она и представить себе не может.

Глава 1

Нелли не поняла, отчего проснулась. Но когда она открыла глаза, у нее в ногах стояла и смотрела на нее женщина в ее собственном белом кружевном подвенечном платье.

Крик застрял у Нелли в горле, и она рванулась к тумбочке, поперек которой лежала бейсбольная бита. Наконец глаза привыкли к зернистому утреннему свету, и сердце замедлило ритм.

Когда она поняла, что в безопасности, из груди вырвался сдавленный смешок. За женщину она приняла свое упакованное в пластик свадебное платье, которое она вчера забрала из магазина и повесила на дверцу шкафа. Корсаж и пышная юбка были набиты оберточной бумагой, чтобы держать форму. Нелли снова упала на подушку. Переведя дух, она посмотрела на квадратные голубые цифры часов на тумбочке. Слишком рано, как всегда.

Она закинула руки за голову, а потом потянулась левой рукой к будильнику, чтобы выключить его, прежде чем он начнет трезвонить. Подаренное Ричардом бриллиантовое обручальное кольцо на пальце ощущалось как что-то чужеродное и непривычно тяжелое.

Даже в детстве Нелли с трудом удавалось заснуть. Ее матери никогда не хватало терпения на исполнение долгих ритуалов, но папа всегда перед сном поглаживал Нелли по спине и вычерчивал пальцем целые предложения через ткань ее ночной рубашки. Он писал: «Я тебя люблю» или «Ты самая лучшая», а она пыталась распознать его слова. Иногда он рисовал узоры, круги, звездочки или треугольники. Потом родители развелись, и папа переехал. Ей было девять. С тех пор она просто лежала перед сном на кровати, укрывшись одеялом в розовую и фиолетовую полоску, и смотрела на пятно от воды на потолке.

Когда Нелли наконец удавалось задремать, она погружалась в забытье на семь или восемь часов и спала, не видя снов, так крепко, что матери иногда приходилось трясти ее за плечи, чтобы разбудить.

Но после той октябрьской ночи на последнем году учебы в колледже все круто изменилось.

Бессонница резко усугубилась, ночь превратилась в череду реалистичных снов, прерываемых внезапными пробуждениями. Однажды, когда Нелли спустилась на завтрак в доме женского сообщества Чи Омега, одна из девушек сказала ей, что она выкрикивала во сне что-то неразборчивое. Нелли попыталась сделать вид, что все в порядке: «Нервничаю перед экзаменами. Говорят, психология статистики – это жесть». И встала из-за стола, чтобы налить себе еще кофе.

После этого случая она заставила себя пойти на прием к университетскому психологу, но, несмотря на деликатную настойчивость женщины-психотерапевта, так и не смогла рассказать ей о теплой ночи в начале осени, которая началась хохотом и несколькими бутылками водки, а закончилась отчаянием и воем полицейских сирен. Нелли сходила на два приема, но третий отменила и больше у психолога не была.

Однажды Нелли рассказала кое-что Ричарду, проснувшись от одного из повторяющихся из ночи в ночь кошмаров и почувствовав, как его руки обвились вокруг нее, а низкий голос шепчет на ухо: «Все в порядке, детка. Со мной ты в безопасности». Когда их тела переплелись, она поняла, что именно этого чувства безопасности, охватившего ее сейчас, ей не хватало всю жизнь, даже до того происшествия. Ощущая рядом присутствие Ричарда, Нелли смогла наконец, не чувствуя себя уязвимой, снова погрузиться в состояние глубокого сна без сновидений. Как будто она после долгого перерыва вновь обрела твердую почву под ногами.

Но прошлой ночью Нелли осталась одна в своей квартире на первом этаже кирпичного нью-йоркского дома. Ричард уехал по делам в Чикаго, а ее лучшая подруга, с которой они делили квартиру, Саманта, ночевала у своего нового бойфренда. Стены дома не могли оградить Нелли от шума города: автомобильных гудков, чьих-то криков, лая собак… Хотя уровень преступности в Верхнем Ист-Сайде был самым низким в этом районе, окна были закрыты стальной решеткой, а дверь запиралась на три замка, один из которых, самый мощный, Нелли установила, когда переехала сюда. И, несмотря на это, ей понадобился лишний бокал вина, чтобы заснуть.

Нелли потерла слезящиеся глаза и медленно соскребла себя с кровати. Она натянула махровый халат и снова посмотрела на платье, думая, что, может быть, стоит попытаться освободить место в своем крошечном шкафу и впихнуть его туда. Юбка такая пышная. В свадебном магазине на фоне своих надутых, в пайетках собратьев, оно выглядело элегантным и простым, как забранные в пучок волосы по сравнению с высокими начесами. Но рядом с неразберихой ее собственной одежды и шаткими икеевскими полками в этой крошечной спальне оно с пугающей убедительностью начинало напоминать наряд диснеевской принцессы.

Но все равно уже поздно его менять. День свадьбы стремительно приближался, и каждая деталь была продумана, вплоть до фигурки на торт – светловолосой невесты и ее красивого жениха, застывших в минуту абсолютного счастья.

«Господи, они даже похожи на вас», – сказала Саманта, когда Нелли показала ей фотографию винтажной фарфоровой статуэтки, присланную на почту Ричардом. Фигурка принадлежала его родителям, и Ричард нашел ее в кладовой в подвале многоквартирного нью-йоркского дома, где он жил, когда сделал ей предложение. Сэм сморщила нос: «Тебе никогда не казалось, что он слишком хорош, чтобы быть настоящим?»

Ричарду было тридцать шесть, на девять лет больше, чем Нелли, и он был преуспевающим управляющим хедж-фонда. У него было крепкое телосложение бегуна и всегда наготове широкая улыбка, которая контрастировала с внимательным взглядом синих глаз.

На первое свидание он повел ее во французский ресторан, где со знанием дела обсуждал достоинства белого бургундского с сомелье. На второе свидание, в снежное воскресенье, он велел ей одеться потеплее и заехал за ней с парой ярко-зеленых пластмассовых санок. «В Центральном парке есть отличная горка», – сказал он.

В тот день на нем были бледно-голубые джинсы, и в них он смотрелся так же хорошо, как в своих идеально сидящих костюмах.

Нелли совершенно серьезно ответила на вопрос Сэм: «Каждый день об этом думаю».

Нелли подавила очередной зевок и, волоча ноги по холодному линолеуму, прошла семь шагов, отделяющих ее комнату от крошечной, как в трюме корабля, кухни. Она щелкнула выключателем и заметила, что Сэм опять насвинячила, не вытерев банку с медом, который она клала в чай. Вязкая дорожка стекла по банке, образовав липкую янтарную лужу, в которой барахтался таракан. Она уже несколько лет жила на Манхэттене, но ее все еще тошнило от этого зрелища. Она взяла одну из грязных кружек Сэм и накрыла ею таракана, подумав: «Пусть сама с ним разбирается». В ожидании, пока сварится кофе, она открыла ноутбук и начала проверять почту – скидка от «Гэп»; мама, которая, видимо, теперь стала вегетарианкой, просила Нелли позаботиться, чтобы на свадьбе были блюда без мяса; напоминание о том, что пора оплачивать лимит по кредитной карте.

Нелли налила себе кофе в чашку, украшенную сердцами и надписью «Первоклассная учительница» – ей и Саманте, которая тоже преподавала в начальной школе «Ступенька за ступенькой», некуда уже было ставить эти одинаковые чашки, – и сделала большой глоток. На сегодня у нее было назначено десять встреч с родителями «волчат», группы трехлетних детишек. Без кофеина есть опасность заснуть в «тихом уголке», а ей нужно было быть в форме. Первыми шли Портеры, в последнее время обеспокоенные недостатком занятий, развивающих детскую креативность. Они порекомендовали заменить большой кукольный домик гигантским вигвамом и даже приложили ссылку на интернет-магазин, где его можно было купить за 229 долларов.

Когда она переедет к Ричарду, по Портерам она будет скучать всего лишь чуточку меньше, чем по тараканам. Она посмотрела на кружку Саманты, почувствовала укол совести и, поспешно подхватив таракана салфеткой, спустила в унитаз.

Телефон зазвонил, когда она принимала душ. Она завернулась в полотенце и побежала в комнату, чтобы взять сумку. Но телефона там не было – Нелли вечно его где-то оставляла. Наконец она вытащила его из складок одеяла.

– Алло?

Молчание.

Определитель показывал, что номер скрыт. Через секунду на экране появилось оповещение о голосовом сообщении. Она нажала кнопку, но услышала только слабый ритмичный звук. Дыхание.

«Очередное предложение что-нибудь купить», – сказала она себе и бросила телефон на кровать. Она, как всегда, себя накручивает. Она просто нервничает. В конце концов, всего через несколько недель она соберет свои вещи, переедет к Ричарду и пойдет навстречу своей новой жизни с букетом белых роз в руках. Перемены всегда пугают, а на нее они свалились внезапно.

Но все-таки это уже третий звонок за несколько недель.

Она бросила взгляд на входную дверь. Стальной замок был заперт.

Она снова направилась в ванную, но потом вернулась, решив взять с собой телефон. Положила его на край раковины, затем повесила полотенце на перекладину и встала под душ. Когда из крана ударила струя ледяной воды, Нелли отпрянула, подкрутила рукоятку и обхватила руками плечи.

Маленькая ванная быстро наполнилась паром. Нелли просто стояла, чувствуя, как вода струится по твердым узелкам на плечах и вниз по спине. После свадьбы она поменяет фамилию. А может быть, даже номер телефона.

Она надела хлопковое платье и начала красить свои светлые ресницы – она делала макияж и наряжалась, собираясь на работу, только когда предстояла встреча с родителями или выпускной, – когда вдруг телефон завибрировал, и фарфоровая раковина отозвалась громким металлическим гулом. Она вздрогнула, и щеточка с тушью дернулась вверх, оставив возле брови черный след.

Нелли взглянула на телефон и прочитала сообщение от Ричарда: «Жду с нетерпением нашей сегодняшней встречи, красотка. Считаю минуты. Люблю тебя».

Она смотрела на сообщение от своего жениха, и дыхание, которое как будто застряло в груди с момента ее пробуждения, стало постепенно к ней возвращаться. «Я тоже тебя люблю», – ответила она.

Сегодня вечером она расскажет ему о телефонных звонках. Ричард нальет ей бокал вина и положит ее ноги к себе на колени. Они обо всем поговорят. Может быть, он знает способ отследить звонок со скрытого номера. Она закончила макияж, перекинула через плечо тяжелую сумку и вышла на улицу, залитую неярким весенним солнцем.

Глава 2

Меня будит вопль чайника тети Шарлотты. Я лежу, свернувшись клубком, и слабое солнце, пробиваясь сквозь планки жалюзи, бросает на меня бледные полосы света. Неужели утро? Я уже несколько месяцев сплю одна на двуспальной кровати – пусть и не такой широкой, как та, на которой когда-то спали мы с Ричардом, – и все равно занимаю только одну половину. Простыня справа от меня холодная. Я оставляю место для призрака.

По утрам хуже всего, потому что на какое-то время я сохраняю ясность мышления. Передышка невыносима. Я съеживаюсь под лоскутным одеялом и чувствую, как наваливается тяжесть, приковывая меня к кровати.

Ричард сейчас, наверное, с моей заменой, юной и миловидной. Его темно-синие глаза прикованы к ее лицу, кончиками пальцев он касается изгиба ее щеки. Иногда я почти слышу нежные слова, которые он когда-то шептал мне: «Я тебя так люблю. Я сделаю тебя счастливой. Ты для меня дороже всего на свете».

Мое сердце колотится так сильно, что каждый удар отзывается болью. «Глубоко дышать», – напоминаю я себе. Это не помогает. Никогда не помогало.

Каждый раз, когда я наблюдаю за женщиной, ради которой Ричард бросил меня, меня поражает ее мягкость и невинность. Она так похожа на меня, когда мы с Ричардом только познакомились, и он касался моего лица, нежно, как хрупкого цветка, который страшно сломать.

Даже в самом начале, когда все развивалось так стремительно, мне иногда казалось, что мы следуем – что он следует – какому-то сценарию. Но тогда это было неважно. Ричард был заботлив, обаятелен, хорошо зарабатывал. Я влюбилась почти мгновенно. И я никогда не сомневалась, что он любит меня.

А теперь со мной покончено. Я уехала из нашего дома в колониальном стиле со сводчатыми дверьми и широкой ярко-зеленой лужайкой. Три из четырех спален дома всегда пустовали, но горничная все равно убирала их каждую неделю. Каждый раз, когда она распахивала двери пустующих спален, я находила предлог, чтобы уйти из дома.

Вой скорой помощи двенадцатью этажами ниже в конце концов заставляет меня встать с кровати. Я принимаю душ, сушу волосы, замечаю, что стали видны корни. Достаю из-под раковины упаковку краски для волос карамельного оттенка и напоминаю себе подкрасить их вечером. Время, когда я платила сотни долларов за стрижку и окраску, – то есть Ричард платил – в прошлом.

Я открываю старинный шифоньер вишневого дерева, который тетя Шарлотта купила на блошином рынке и сама отреставрировала. Раньше моя гардеробная была больше всей этой комнаты. Вешалки с платьями, рассортированными по цвету и сезону. Стопки искусственно состаренных дизайнерских джинсов. Радуга платков и шалей вдоль стены.

Для меня все эти вещи никогда много не значили. Чаще всего я носила леггинсы и удобный свитер. В противоположность тем, кто ходит на работу, я переодевалась в более элегантный наряд только вечером, перед приходом Ричарда.

Но теперь я рада, что взяла с собой несколько чемоданов с лучшей своей одеждой, когда Ричард сказал, что я должна уехать из дома в Уэстчестере. Я консультант в отделе дизайнерской одежды в «Саксе», получаю комиссию от продаж и своим внешним видом должна вдохновлять на покупку. Я оцениваю почти по-военному аккуратный ряд платьев в гардеробе и выбираю бледно-голубое от «Шанель». На одной из пуговиц с монограммой зазубрина, и она застегивается свободнее, чем в тот день, когда я надевала его в последний раз, тысячу лет назад. Мне не нужны весы, чтобы убедиться, что я слишком сильно похудела: при росте в 167 сантиметров мне велик даже мой 32-й размер.

Я иду на кухню, где тетя Шарлотта завтракает греческим йогуртом со свежей черникой. Я целую ее в щеку, мягкую, как пудра.

– Ванесса. Хорошо спала?

– Да, – вру я.

Она стоит за кухонным столом, босиком, в просторном китайском костюме, и, надев очки, ест йогурт и записывает на обороте старого конверта список покупок. Тетя Шарлотта считает, что движение – основа эмоционального баланса. Она все время уговаривает меня куда-нибудь с ней пойти – на прогулку в Сохо, на лекцию по искусству в «Уай», на фильм в Линкольн-центр. Но я убедилась, что мне это не поможет. Навязчивая идея последует за тобой, куда бы ты ни шел.

Я вяло съедаю кусок цельнозернового хлеба и кладу в сумку яблоко и энергетический батончик на обед. Я знаю, что тетя Шарлотта с облегчением встретила новость о том, что я нашла работу, и не только потому, что так для меня будет лучше. Я нарушила ритм ее жизни; по утрам она обычно работает в свободной комнате, где у нее студия, нанося на холст густые мазки масла и создавая волшебные миры, каждый из которых гораздо красивее того, в котором мы живем. Но она никогда не станет жаловаться. Когда я была маленькой, а моя мама переживала один из своих «дней без света», как я называла их про себя, я звонила тете Шарлотте, маминой старшей сестре. Мне стоило только прошептать: «Она снова лежит», как тетя появлялась на пороге и, поставив на пол сумку с вещами для ночевки, протягивала ко мне руки в пятнах краски и заключала в объятия, пахнущие льняным маслом и лавандой. У нее не было детей, и это давало ей свободу распоряжаться своей жизнью. Мне так повезло, что она сделала меня центром этой жизни тогда, когда я больше всего в этом нуждалась.

– Бри… груши… – бормочет тетя Шарлотта, быстро записывая названия продуктов своим витиеватым почерком. Ее седые волосы стального оттенка забраны в небрежный пучок, а разнородная посуда на столе – кобальтовая стеклянная миска, массивная фиолетовая глиняная кружка, серебряная ложка – кажется моделью для натюрморта. У нее просторная трехкомнатная квартира: они с дядей Бо, который давно умер, купили ее до того, как взлетели цены на недвижимость в этом районе. В квартире витает дух старого деревенского дома. Неровный деревянный пол скрипит под ногами, каждая комната выкрашена в свой цвет – ярко-желтый, сапфирово-голубой, мятно-зеленый.

– Сегодня снова собираетесь? – спрашиваю я ее, и она кивает.

С тех пор как я переехала к ней, в гостиной постоянно проходили встречи – то первокурсников Нью-Йоркского университета, то владельцев художественных студий, где в числе гостей присутствовал критик из «Нью-Йорк Таймс».

– Я могу купить вина на обратном пути, – говорю я.

Мне важно не стать обузой для тети Шарлотты. Кроме нее, у меня никого не осталось.

Я помешиваю кофе и думаю о том, готовит ли Ричард сейчас кофе для своей новой возлюбленной. Наверное, он несет чашку к ней в комнату, где она лежит, сонная, в тепле, укрывшись мягким пуховым одеялом, которым когда-то укрывались мы с Ричардом. Я вижу, как на ее губах появляется улыбка и как она приподнимает одеяло, приглашая его в постель. Мы с Ричардом часто занимались любовью по утрам. «Теперь неважно, как пройдет день, потому что у нас уже есть это», – говорил он. У меня сводит желудок, и я откладываю тост. Смотрю на свои часы «Картье», подарок Ричарда на пятую годовщину нашей свадьбы, и провожу пальцем по гладкому золотому циферблату.

Я до сих пор помню, как он взял меня за руку и надел их мне на запястье. Иногда я отчетливо ощущаю на своей одежде отголосок цитрусового аромата мыла «Локситан», которым он пользовался, хотя одежда с тех пор уже постирана. Он как будто навечно связан со мной – близкий и неосязаемый, как тень.

– Я думаю, тебе стоит к нам присоединиться.

Проходит секунда, прежде чем мне удается вернуть себя к реальности. «Может быть», – говорю я, зная, что не присоединюсь. Тетя Шарлотта смотрит на меня ласковым взглядом; она наверняка понимает, что я думаю о Ричарде. Но ей неизвестно, что на самом деле произошло между нами. Она думает, что он погнался за молодостью, оставив меня за бортом, как делали до него многие другие мужчины. Она думает, что я жертва, очередная женщина, с возрастом отправленная в отставку.

Ее лицо приняло бы другое выражение, узнай она о моей роли в истории крушения нашего брака.

– Мне надо бежать, – говорю я, – но ты мне напиши, если надо будет купить что-то еще.

Я вышла на работу всего месяц назад, а уже получила два предупреждения за опоздания. Надо придумать что-то еще, чтобы нормально засыпать. Из-за таблеток, которые прописал мне врач, я долго не могу встать по утрам. Я не работала почти десять лет. Если я потеряю эту работу, меня вряд ли возьмут куда-то еще.

Я перекидываю через плечо тяжелую сумку, из которой высовываются почти неношеные туфли «Джимми Чу», зашнуровываю потрепанные кроссовки и вставляю в уши наушники. Я слушаю подкаст по психологии, пока иду пешком 50 кварталов до «Сакса»; узнаю, какие бывают навязчивые идеи у других, и мне ненадолго удается отодвинуть подальше мои собственные.

Приглушенный солнечный свет в окнах моей спальни ввел меня в заблуждение, и я решила, что на улице потеплело. Я сжимаюсь под пронизывающим весенним ветром и начинаю марш-бросок с Верхнего Вест-Сайда в Мидтаун.

* * *

Моя первая клиентка – специалист по инвестициям, работает в банке. Она представляется именем Нэнси. У нее всегда много работы, объясняет она, но сегодня утром внезапно отменилась встреча. Она худенькая, у нее широко поставленные глаза и короткая стрижка. Для такой мальчишеской фигуры сложно подобрать одежду. Наконец-то меня что-то отвлечет.

– Мне нужно, чтобы одежда говорила о моей позиции в банке, иначе меня не будут принимать всерьез, – сказала она. – Только посмотрите на меня. У меня в барах по-прежнему удостоверение личности спрашивают.

Я аккуратно пытаюсь увести ее от серых брючных костюмов с прямым силуэтом, а сама между тем обращаю внимание на ее ногти, обкусанные до основания. Она замечает направление моего взгляда и поспешно засовывает руки в карманы кофты. Я думаю о том, долго ли она продержится на своей работе. Может быть, ей удастся найти что-нибудь еще, что-нибудь на благо людям, связанное с окружающей средой или защитой прав детей, прежде чем эта непростая сфера деятельности сломит ее боевой дух.

Я нахожу на вешалках юбку-карандаш и шелковую блузку с пестрым орнаментом и предлагаю: «Может быть, что-нибудь поярче?» Мы обходим этаж, и она болтает о марафоне через весь город, который собирается проехать на велосипеде в следующем месяце, хотя плохо натренирована, и о свидании вслепую, которое для нее устроила коллега. Я подбираю для нее вещи, периодически окидывая взглядом, чтобы лучше оценить ее параметры и тон кожи.

Внезапно я вижу потрясающее платье от Александра Маккуина с черно-белым цветочным принтом и останавливаюсь. Я легко провожу рукой по ткани и чувствую, как начинает колотиться сердце.

– Симпатичное, – говорит Нэнси.

Я закрываю глаза и вспоминаю вечер, когда на мне было почти точь-в-точь такое же платье.

Ричард приходит домой с большой белой коробкой, перевязанной красным бантом. «Надень его сегодня вечером, – говорит он, когда я примеряю платье. – Ты потрясающе выглядишь». Позже мы будем пить шампанское на гала-балете Алвина Эйли и обмениваться шутками с его коллегами. Его ладонь опустится на мою поясницу. «Давай не пойдем на ужин, – будет шептать он мне на ухо. – Поехали домой».

– С вами все хорошо? – спрашивает Нелли.

– Да, все в порядке, – отвечаю я, но слова вот-вот застрянут у меня в горле. – Это платье вам не подойдет.

Нэнси кажется удивленной, и я понимаю, что мой ответ прозвучал слишком резко.

– Лучше это, – я снимаю с вешалки классическое томатно-алое платье-футляр.

Я направляюсь к примерочной, нагруженная одеждой.

– Думаю, для начала достаточно.

Вешая одежду на перекладину, я стараюсь сосредоточиться на том, с чего, на мой взгляд, ей стоит начать примерку: в первую очередь лиловый пиджак, который подчеркнет оливковый тон ее кожи. Я уже поняла, что начинать всегда нужно с пиджаков, потому что клиенту не нужно раздеваться, чтобы его примерить.

Я отношу в примерочную пару чулок и туфель на каблуке, чтобы ей удобнее было мерить юбки и платья, и несколько бюстгальтеров разных размеров – от нулевого до второго. В конце концов Нэнси выбирает пиджак и два платья, включая красное, и темно-синий костюм. Я вызываю портниху, чтобы подшить юбку, и удаляюсь, сказав Нэнси, что пока оплачу ее покупки.

Вместо этого меня снова тянет к черно-белому платью. На вешалке в зале висит три штуки. Я сгребаю их в охапку, отношу на склад и прячу за рядами с бракованной одеждой.

К тому времени как Нэнси переодевается в свою рабочую одежду, я уже возвращаюсь с ее кредитной картой и чеком.

– Спасибо, – говорит Нэнси. – Я бы сама никогда не выбрала такое, а теперь мне не терпится все это надеть.

Эта часть моей работы доставляет мне настоящее удовольствие – улучшать настроение покупателям. Большая часть женщин, выбирая одежду и тратя на нее деньги, задается вопросом: «Как я выгляжу? Я толстая? Заслужила ли я это? Я ли это на самом деле?» Мне хорошо знакомы эти сомнения, потому что я не раз стояла в примерочной, пытаясь разобраться, кем мне следует быть.

Я надеваю на новые платья Нэнси пакеты, и передаю ей вешалки. Мне в голову приходит мысль, что, может быть, тетя Шарлотта права. Наверное, мне стоит просто двигаться вперед, и тело будет увлекать за собой сознание.

Нэнси уходит, я помогаю еще нескольким покупателям, а потом иду в примерочные забрать ненужные вещи. Разглаживая одежду на вешалках, я невольно слышу разговор двух женщин в соседней примерочной:

– Господи, это платье выглядит просто ужасно. Меня раздуло. Я знала, что официантка врет, – этот соевый соус точно был не слабосоленый.

Я мгновенно узнаю этот южный выговор: Хиллари Сирлес, жена Джорджа Сирлеса, одного из коллег Ричарда. За последние несколько лет мы с Хиллари не раз встречались на обедах и деловых мероприятиях. Мне известно ее мнение по поводу муниципальных и частных школ, низкоуглеводной диеты и диеты Дюкана, карибских пляжей и пляжей Амальфи. Сегодня мне ее не вынести.

– Эй! Здесь вообще есть консультанты? Нам нужен другой размер, – раздается ее голос.

Дверь примерочной распахивается, и оттуда вылетает женщина. Она так похожа на Хиллари с ног до головы, включая оттенок рыжих волос, что не может не оказаться ее сестрой.

– Простите, вы нам не поможете? Наша девушка, кажется, испарилась.

Я не успеваю ответить, как перед моими глазами проносится вспышка оранжевого, и провинившееся платье от Алайя оказывается на двери примерочной.

– У вас есть такое же 42-го?

Если Хиллари собирается потратить 3100 долларов на платье, комиссия может стоить того, чтобы выдержать все вопросы, которыми она меня сейчас забросает.

– Сейчас посмотрю, – отвечаю я. – Но Алайя – не самый простой бренд, что бы вы ни съели на обед… Я на всякий случай принесу вам и 44-й тоже, вдруг 42-й окажется маловат.

– Что-то у вас знакомый голос.

Хиллари выглядывает из примерочной, прикрывая дверью свое раздутое от соевого соуса тело. Когда она взвизгивает и открывает рот от удивления, мне приходится сделать над собой усилие, чтобы не убежать.

– Ты чего здесь делаешь?

Ее сестра вмешивается в наш разговор:

– Хилл, с кем ты там разговариваешь?

– Мы с Ванессой давно знакомы. Она жена, то есть бывшая жена одного из партнеров Джорджа. Ну-ка, подожди, подруга! Дай только что-нибудь надеть.

Снова появившись из-за двери, она заключает меня в объятия, окутывая облаком своих цветочных духов.

– Ты изменилась! Дай посмотреть.

Она упирает руки в бока, и мне приходится выдержать ее изучающий взгляд.

– Во-первых, подлючка такая, ты страшно похудела. Ты бы влезла в это платье без проблем. Так, значит, теперь здесь работаешь?

– Да. Рада тебя видеть…

Никогда в своей жизни я еще не была так благодарна телефонному звонку, прервавшему наш разговор.

– Алло, – нервно произносит Хиллари. – Что? Температура? Вы уверены? В последний раз она тоже говорила, что… Ладно, ладно. Я уже еду.

Она повернулась к сестре.

– Школьная медсестра. Она думает, Мэдисон заболела. Вот серьезно, сейчас детей домой уже с насморком отправляют.

Она наклоняется, чтобы снова меня обнять, и ее бриллиантовая сережка царапает мне щеку.

– Давай как-нибудь пообедаем вместе, и ты мне как следует все расскажешь. Позвони мне!

Когда Хиллари с сестрой, стуча каблуками, уходят к лифту, я замечаю на стуле в примерочной платиновый браслет. Я подбираю его и пытаюсь догнать Хиллари. Я уже готова окликнуть ее, когда до меня долетают обрывки их разговора:

– Бедняжка, – говорит она сестре, и я слышу искреннюю жалость в ее голосе. – Он забрал дом, машины, всё…

– Серьезно? Она даже не наняла адвоката?

– В последнее время она была просто ужасна, – пожимает Хиллари плечами.

Я как будто врезалась в невидимую стену.

Я наблюдаю, как они удаляются от меня. Когда она вызывает лифт, я разворачиваюсь и иду обратно в примерочную убрать не подошедшие шелковые блузки и льняные платья. Но прежде надеваю платиновый браслет себе на запястье.

Незадолго до нашего развода мы с Ричардом устраивали дома прием. Тогда я в последний раз видела Хиллари. Мы уже были взвинчены, потому что доставка еды и официанты не явились вовремя. Ричард был недоволен – службой доставки, мной за то, что я не назначила доставку на час раньше, ситуацией в целом, – но он стойко принял на себя удар и за импровизированной барной стойкой у нас в гостиной смешивал мартини и джин с тоником и хохотал, запрокидывая голову, когда один из партнеров протягивал ему двадцатку чаевых. Я обходила гостей, бормоча извинения за жалкий круг бри и треугольник чеддера, которые выложила на стол, обещая, что нормальная еда скоро прибудет.

– Дорогая, ты не могла бы принести пару бутылок «Равено» девятого года из подвала? – позвал меня Ричард через всю комнату. – Я заказал целый ящик на прошлой неделе. Он в холодильнике для вина на средней полке.

Я замерла. Мне показалось, что глаза всех присутствующих обратились ко мне. Хиллари стояла возле бара. Это она, наверное, попросила «Равено»; это было ее любимое вино.

Я отчетливо помню, как пошла к подвалу, как будто в замедленной съемке, оттягивая момент, когда мне придется сказать Ричарду в присутствии всех его друзей и деловых партнеров то, что я уже и так знала: у нас в подвале не было «Равено».

В течение следующего часа я обслуживаю пожилую даму – ей нужен новый наряд на крестины внучки, которую назвали в честь нее, – и подбираю новый гардероб для женщины, которой предстоит круиз на Аляску. Мое тело оседает, как мокрый песок; искра надежды, забрезжившей после Нэнси, погасла.