Текст книги "Пакс"

Глава 3

Паксу было голодно и холодно, но разбудило его не это: он почувствовал, что ему требуется укрытие. Он моргнул и заворочался, отодвигаясь поглубже назад. Он думал, что у него за спиной надёжные прутья его загородки, но прутья вдруг изогнулись и ломко захрустели. Оглянувшись, он увидел сухие стебли молочая, под которые он втиснулся несколько часов назад.

Он полаял – позвал Питера, но тут же вспомнил: его мальчик уехал.

Пакс не привык быть один. Их было четверо в помёте, когда он родился, и вместе им было тепло, но потом исчез отец – ещё до того, как щенки узнали его запах, – а однажды утром, вскоре после отца, мать тоже не вернулась домой. Друг за дружкой умерли его братья и сестра, стало холодно, и в остывающем логове билось одно только его сердце, всё тише и тише – пока не появился мальчик, Питер, и не взял его на руки.

С тех пор, если его мальчик куда-то уходил, Пакс метался по своей загородке взад-вперёд до самого его возвращения. А вечером он всегда скулил и просился в дом, потому что там было слышно дыхание его людей.

Пакс любил своего мальчика; больше того, он чувствовал ответственность за Питера, знал, что он должен его защищать. Он страдал, когда не мог защищать Питера.

Пакс отряхнулся от капель ночного дождя и, даже не потянувшись и не размяв затёкшие мышцы, побежал к дороге. Он напряжённо искал запах мальчика.

Он не находил его – ночные ветры очистили землю от всех вчерашних следов. Но среди сотен новых запахов, поднятых лёгким утренним ветерком, Пакс поймал один, напомнивший ему о мальчике: жёлуди. Питер часто зачерпывал горсть желудей и высыпал их на спину Паксу – и смеялся, когда Пакс сначала стряхивал их с себя, а потом разгрызал, чтобы добраться до серединки. Знакомый запах манил, и лис свернул к нему.

Жёлуди были рассыпаны вокруг поваленного молнией дуба, лежавшего в пяти полных прыжках от того места, где лис в последний раз видел своего мальчика. Пакс прокусил несколько желудей, но внутри были только съёженные плесневелые струпья, присохшие к оболочкам. Тогда он устроился на стволе дуба и развернул уши к дороге.

В ожидании Пакс вылизал себя досуха и дочиста, жадно ловя оставшийся на шерсти запах Питера: это его успокаивало. Потом он занялся своими передними лапами, старательно прочистил каждую ранку, каждый порез на подушечках.

Когда Пакса что-то беспокоило, он всегда рыл землю в своей загородке и всегда ранил лапы о какие-то обломки бетона внизу – но всё равно рыл и рыл, ничего не мог с собой поделать. Всю последнюю неделю он рыл почти каждый день.

Дочистив лапы, он подвернул их под себя и стал ждать. Утренний воздух пульсировал шумами весны. Эти шумы тревожили Пакса всю долгую ночь. В черноте дрожали крадущиеся ночные шорохи, и даже звуки деревьев: раскрывающиеся листы, движение сока в молодых стволах, потрескивание нарастающей коры, – снова и снова настораживали его, пока он дожидался возвращения Питера. Только когда небо засеребрилось рассветом, лис провалился в зыбкий сон.

Но сейчас те же звуки опять звали его. Сто раз его чуткие уши вставали торчком, в другое время он подскочил бы и побежал проверять, что там. Но он всякий раз вспоминал своего мальчика и сдерживался. У людей хорошая память, они вернутся сюда, на это место. Но люди полагаются только на зрение – остальные чувства у них слишком слабые, – и, если они не увидят его, могут опять уехать. Пакс останется у дороги, он не поддастся никаким искушениям, не побежит на юг, туда, где его дом и куда зовёт инстинкт. Он будет сидеть здесь, пока его мальчик не придёт за ним.

В небе кружил стервятник, покачивался в восходящих потоках. Ленивый охотник, он высматривал падаль. Заметив лису, которая не пахла мертвечиной, но и не двигалась, стервятник плавными кругами стал снижаться, чтобы посмотреть ближе.

Когда над Паксом мелькнула равнодушная остроугольная тень, сработал инстинкт – тревога подкинула лиса с места. Он соскочил со ствола и принялся скрести землю когтями.

Земля откликнулась глухим рокотом, будто что-то рычало в самой её сердцевине. Пакс вытянул шею, забыв про опасность с неба. Когда он видел своего мальчика в последний раз, эта дорога тоже гудела и дрожала. Лис взлетел по насыпи и замер в том месте, где его люди оставили его.

Гул перерос в рёв. Пакс привстал на задних лапах, чтобы его было лучше видно. Но звук исходил не от автомобиля мальчика. Вообще не от автомобиля. Когда вдали появился источник звука, он показался лису величиной с дом, в котором живут его люди.

Это был грузовик зелёного цвета. Не живого зелёного, как деревья вокруг, а глухого оливкового – того цвета, какого была бы смерть, если бы она пришла за этими деревьями. Игрушечный солдат, припрятанный лисом под стеблями молочая, был тоже глухо-оливковый. От грузовика разило соляровым маслом и запахом палёного металла – тем же самым, которым была пропитана новая одежда отца мальчика. Пыля и разбрызгивая камни и гравий, грузовик прогромыхал мимо, за ним другой, и ещё, и ещё.

Пакс отскочил подальше от дороги. Стервятник взмыл вверх и, всего раз шевельнув крыльями, улетел прочь.

Глава 4

Уходя, он не отыскал фонарь – это была первая ошибка. Месяц освещал дорогу всего часа два, а потом снова утонул в облаках. Ещё час Питер, спотыкаясь, шёл в полной темноте, но наконец сдался. Один мусорный мешок он разрезал по бокам – получился длинный коврик, во втором сделал прорезь и надел на себя как пончо – от тумана и холодной росы. Он спал, привалившись к дренажной трубе, подложив под голову бейсбольную перчатку вместо подушки. Вообще-то «спал» – изрядное преувеличение: если ему и удалось ненадолго задремать, то его очень скоро разбудили холод, сырость и бьющий в глаза косой солнечный луч.

Его первые мысли были о Паксе: где он этим утром? Ему тоже холодно и сыро? Ему страшно?

– Я иду, – сказал он вслух, засовывая мусорные мешки в рюкзак. – Держись.

Он съел палочку волокнистого сыра и два крекера, запил водой из термоса, потом зашнуровал ботинки и выбрался на дорогу.

Всё болело, ныло, мышцы одеревенели, но хотя бы тревога на время улеглась. Скорее всего, он прошёл не больше семи-восьми миль, но впереди ещё был целый день – дед только вечером придёт с работы и заподозрит неладное.

Судя по той карте из атласа, до шоссе ещё миль двадцать, не больше. Там он срежет путь – повернёт на запад где-нибудь, где ему покажется удобнее. Сегодня он уже будет ночевать в лесу, вдали от цивилизации, – так что можно считать, что самая опасная часть путешествия осталась позади.

Жалко, что он так мало смотрел в окно, когда они с отцом ехали вчера на машине, – вторая ошибка. Теперь он мог только припомнить, что вскоре после того, как они свернули с шоссе, им встретился один-единственный сонный городок, дальше всю дорогу тянулись леса да изредка попадались фермы.

Питер шагал полных пять часов. На пятках горели мозоли, плечи болели от рюкзака. Но каждый шаг приближал его к Паксу и к дому, из которого он не должен был уезжать. И в нём росла надежда. Во всяком случае, она росла до полудня или чуть позже, пока он не дошёл до городка и до людного места с домами – наверное, это была городская площадь.

Тут ему стало казаться, что прохожие, все до единого, смотрят на него подозрительно и сейчас начнут спрашивать, почему он не в школе – эту школу он видел у дороги совсем недавно. Когда женщина, тянувшая за руку малыша, остановилась и откровенно уставилась на Питера, он притворился, что разглядывает что-то в витрине хозяйственного супермаркета.

Но тут он поймал в стекле свое отражение, и остатки надежды улетучились. В волосах труха, куртка в грязи, нос уже сейчас покраснел от солнца, а к концу дня пойдёт волдырями. Отражение смахивало на беглеца, и этот беглец не очень хорошо подготовился к побегу.

– Что ищем, юноша?

Питер обернулся. В дверях стоял человек в синей куртке с эмблемой супермаркета и курил. Он был седоват и лысоват, скрещённые руки опирались на круглый живот, но то, как он зыркал сверху вниз, вдоль носа, напоминало ястреба, высматривающего добычу, – Питер как раз недавно видел одного такого на верхушке кедра.

Питер оглянулся на витрину – семена в пакетиках, садовые инструменты.

– Я просто… Ах да: фонарики у вас есть?

Человек вскинул голову, сделал затяжку, опять зыркнул – и опять напомнил Питеру ястреба. Наконец он кивнул.

– Седьмой ряд. А что это мы не в школе?

– Большая перемена. Сейчас побегу назад.

Человек затушил сигарету и вошёл вслед за Питером в магазин. Пока Питер выбирал на полке самый дешёвый фонарик и батарейки, он смотрел, не отставал ни на шаг и, когда Питер расплачивался на кассе – стоял рядом.

На улице Питер выдохнул – оказывается, всё это время он задерживал дыхание. Он сунул покупки в рюкзак и пошёл дальше в сторону шоссе.

– Эй, парень.

Питер застыл.

Человек в синей куртке догнал его.

– Вон твоя школа. – Он дёрнул Питера за плечо, развернув его в другую сторону.

Питер помахал ему рукой, улыбнулся как можно глупее и поменял направление. На углу он рискнул покоситься через плечо. Человек следил.

Припустив вперёд, Питер почувствовал холодок между лопатками – за шиворот сбегала тонкая струйка пота. Уже у самых дверей школы он перешёл на шаг и свернул в сторону парковки.

Он хотел просто пересидеть там несколько минут в тени школьного автобуса и заодно подумать, как бы отсюда понезаметнее выбраться. Но за парковкой, за какими-то хозяйственными строениями, в низинке он вдруг заметил кое-что, что показалось ему гораздо интереснее любых парковок.

На нежно-зелёной весенней траве – чёткая, будто впечатанная в зелень разметка бейсбольного поля. И под навесом, вдоль линии третьей базы[3]3
  Базы (первая, вторая, третья) – расположенные по углам внутреннего «квадрата» точки бейсбольного поля, которых последовательно должен коснуться игрок, чтобы заработать очко.


[Закрыть], спиной к школе, – дагаут[4]4
  Дагаут – скамья под навесом, где хранится бейсбольный инвентарь и где во время игры находятся запасные игроки и все члены команды, в данный момент не принимающие участие в игре.


[Закрыть]. Совершенно пустой.

Питер остановился, разглядывая открывшийся ему вид. Он взвешивал «за» и «против» не больше минуты. Конечно, надо двигаться вперёд, надо спешить. Но что, если синекурточный уже настучал в полицию? Тогда соваться сейчас на дорогу рискованно. Лучше он немного отдохнёт днём, а ночью легко всё наверстает, у него ведь теперь есть фонарик. К тому же он вдруг почувствовал, как сильно он устал. Выдохся. Выбился из сил.

Но главное – бейсбольное поле смотрело на него так гостеприимно, будто приглашало. На поле Питер всегда чувствовал себя отлично. А может, это был знак. Питер считал, что он не верит ни в какие знаки, но после вчерашних койотов он уже не был так в этом уверен. Он поправил рюкзак и сбежал вниз по склону.

Под навесом знакомые перемешанные запахи кожи, пота и жёваной жвачки приняли его в объятия как родного. Питер для начала переоделся в сменную одежду из рюкзака, набрал горсть красной глины, размазал по волосам – если у полиции уже есть его описание, он не собирается этому описанию соответствовать. Он наполнил термос водой из питьевого фонтанчика, выпил, снова наполнил. Залезая под скамью, он улыбнулся: Пакс, если бы ему понадобилась передышка, заполз бы сюда же – и укрытие, и хороший обзор.

Час, не больше, а потом он обогнёт школу с тыла – и выйдет на дорогу с другой стороны. К тому времени полицейские, если они его вдруг ищут, уже потеряют к нему интерес. Он подложил под щёку бейсбольную перчатку.

– Всего один час, – пробормотал он. – Я даже не буду закрывать глаза.

Глава 5

Это моя территория.

От неожиданности Пакс чуть не свалился со ствола поваленного дуба, на котором он дежурил и уже почти дремал: за весь день – ни одного существа крупнее кузнечика, а тут вдруг, откуда ни возьмись, ярко-рыжая лисица. Пакс никогда раньше не видел других лисиц, но он знал, что это лисица – только помоложе и помельче его, самка. Она держала уши и хвост торчком – инстинкт подсказал ему, что это значит: она ждёт от него покорности.

Я здесь охочусь.

Пакса охватило сильное желание броситься к своей временной лёжке и забиться в оставшиеся стебли молочая, но он сдержался: что, если его мальчик вернётся, а его нет? Он прижал уши к голове, показывая, что он никому не угрожает, но он не уйдёт. Лиса подбежала ближе, и он вдохнул в себя её запах – знакомый, почти как его собственный, но другой, диковинный. Она тоже принюхалась и недоверчиво ощетинилась, уловив запах человека; шерсть у неё на загривке встала иглами.

Пакс тоже родился с этим инстинктом недоверия, но что такое недоверие против доброты, особенно если её являют тебе щедро и постоянно? И особенно если ты только что пришёл в этот мир. Паксу было всего шестнадцать дней, когда Питер спас его – угольно-бурый меховой завиток, потерявший отца, потерявший мать, только-только разлепивший глаза. И он очень скоро научился доверять тихому, нескладному, длинноногому мальчику, который принёс его домой.

Лиса приблизила свою остроносую морду, ещё раз внимательно внюхалась и снова ощетинилась, остевые волоски блестели на солнце, как иглы.

Это запах моего мальчика. Ты его видела? Пакс сообщил ей самые важные приметы своего человека: голые круглые уши; ноги, которые растут вверх – так ненормально высоко, что, когда мальчик бежит, Пакс всегда боится, как бы он не опрокинулся; чёрные закручивающиеся волосы, которые отрастают до какой-то длины, а потом опять становятся короткими.

Здесь нет людей. Но они приближаются. В этот момент Игла вскинула голову, будто её дёрнули за невидимую нить. Её уши повернулись на лёгкий шорох, который доносился от ближнего кустика бородача. Задняя часть её тела мелко задрожала, набирая энергию. Лиса высоко подпрыгнула и, вытянув лапы вдоль чёрного носа, нырнула в траву – сверкнул белый кончик хвоста.

Пакс сел и подобрался. Спустя секунду Игла появилась с древесной крысой в зубах. Выпрыгнув из травы, лиса перекусила шею своей добычи и уложила на землю.

Пакс осиротел, когда он ещё питался материнским молоком, и ни разу в жизни не пробовал свежую добычу. Запах крови подстегнул его голод и любопытство. Он сделал осторожный шаг вперёд, но Игла зарычала. Тогда он отодвинулся и дальше наблюдал с безопасного расстояния.

Пока лиса с хрустом отгрызала кусочки крысиной плоти, его голод ещё усилился. Пакс вспоминал, как он подбегал к своей миске с кормом, наполненной до краев, как радовался, когда Питер давал ему лакомства с рук – особенно самое главное лакомство: арахисовое масло. Он найдёт своего мальчика. Мальчик накормит его.

Пакс хотел спросить лису о людях, которые приближаются, но не успел: Игла уже подхватила зубами остатки добычи – заднюю ногу вместе с длинным крысиным хвостом – и, плавно огибая травяные кочки и постепенно превращаясь в мелькание огненно-рыжего и белого, побежала прочь. Прочь. Пакс вспомнил, как, рыча и разбрызгивая колючие камешки из-под колёс, уезжал автомобиль с его людьми.

На опушке леса лиса замедлила бег и, прежде чем скрыться под густой папоротниковой бахромой, ещё раз оглянулась через плечо на Пакса. Внезапно в верхушке поваленного дуба что-то треснуло, и лиса замерла. Прошумев сухой листвой, сверху вниз дугой пронеслась ярко-рыжая меховая полоска и приземлилась прямо Игле на спину.

Пакс припал к земле. Послышались звуки борьбы и тявканье лисы, но скорее раздражённое, чем тревожное. Он приподнял голову. Игла уже была наверху – она прижала меховой комок когтями к земле и цапнула его зубами. К удивлению Пакса, комок под её лапой развернулся, вытянулся и оказался существом, очень похожим на Иглу, только помельче и потощее. Пакс был озадачен. Он и не догадывался, что лисы способны парить, как птицы, сам он никогда не смог бы описать такую длинную плавную дугу.

Существо перекатилось на спину, покорно подставляя беззащитное брюхо, но Иглу это как будто разгневало ещё больше – её сердитый лай перемежался теперь шлепками и покусыванием. Пакса разбирало любопытство, и он переместился поближе.

Только сейчас чужой человеческий запах долетел до тощего маленького лиса, и он выглянул из-за плеча Иглы. При виде Пакса его глаза расширились, он вскочил на ноги. Дружелюбен, сообщил он Паксу. Её брат, из другого помёта. Играть!

Игла оскалила клыки и рыкнула на брата.

Опасен. Не приближайся.

Пакс ответил на приветствие, не обращая внимания на угрожающую стойку Иглы.

Дружелюбен. Ты ЛЕТАЛ! ПТИЦА?

Мелкий лис отскочил обратно к поваленному дубу и запрыгнул на ствол. Одна из ветвей мёртвого дерева уходила круто вверх. Мелкий легко взбежал по ней и обернулся, чтобы убедиться, что Пакс смотрит.

Пакс едва сдерживал себя, чтобы не устремиться вслед за маленьким лисом, ему тоже хотелось наверх, но он лёг и поджал под себя передние лапы. Он, конечно, перебирался иногда через стенки своей загородки, но там было невысоко. Кончик его хвоста подрагивал.

Лиса отошла в сторону, опустилась на землю и перекатилась на бок, чтобы удобнее было наблюдать за братом. Теперь стало очевидно, что она смотрит на него с любовью. Он родился мелким. Маленький, но крепкий. Он мне не нужен, когда я охочусь. Но он приходит. Она подняла голову и зарычала на Пакса, будто виня его в том, что её брат так разыгрался.

Мелкий взобрался по ветке, отставляя хвост для равновесия, потом изготовился – и взмыл над головами двух лис, следивших с земли. Он приземлился в придорожные заросли лопуха, тут же выскочил из них весь в репьях и принялся носиться бешеными кругами – казалось, радость от полёта переполнила его и не помещалась внутри, приходилось сбрасывать её через ноги. Завершив последний круг, он ещё покатался по земле, чтобы сбросить оставшуюся.

Слишком близко к дороге! Сестра зацепила его когтем и притянула к себе. Выдёргивая репьи из его шерсти, она бранила брата за опасные полёты. Зато Пакс никак не мог успокоиться: оказывается, лис способен пролететь пять полных прыжков, не касаясь земли! Когда-нибудь он тоже попробует проделать такой трюк.

Как только Мелкому удалось вывернуться из сестриных когтей, он пригнул голову и ткнулся носом в её шею. Игла опять его повалила, хотя было видно, что её гнев притворный, и ещё села сверху, распластав его по земле. Он немного поборолся для вида, но явно старался её не сердить и почти не сопротивлялся, когда она начала его вылизывать.

Пакс держался на почтительном расстоянии. Добившись наконец от брата покорности, Игла сменила гнев на милость и положила перед Мелким остатки недоеденной крысы, сама же легла на землю и принялась сначала вылизывать лапы, а потом умываться этими лапами. Пакс на брюхе подполз ближе. Его влекло к этим двоим, брату и сестре, – неважно, рады они ему или нет.

Игла вытянулась в лучах косого солнца. Её влажные щёки блестели, как деревянный стол тыквенного цвета, за которым всегда ели свою пищу люди Пакса, а белый лоснящийся воротник ещё больше подчёркивал яркую рыжину.

Пакс оглянулся на Мелкого: тот как раз обнюхивал его лёжку в стеблях молочая. Пятна у брата на шубе были такой же формы, как и у сестры, но не так чётко очерченные. И мех у него был редковат и местами клочковат, и тазовые кости торчали под острыми углами. Он вдруг попятился и тут же бросился вперёд, будто в атаку.

Пакс смотрел, как он подбрасывает игрушечного солдатика в воздух, а потом прижимает его лапой к земле, снова и снова. Когда Пакс был щенком, он делал точно так же. И сейчас, понаблюдав совсем немного, он подбежал и вступил в игру. Мелкий принял его так радостно, будто они играли вместе с самого рождения.

Игла тоже вскочила на ноги. Неси мне.

Некоторое время брат притворялся, что не слышал, но он, видимо, точно знал, до какого момента можно испытывать сестрино терпение, потому что вскоре он подскочил к лисе и положил перед ней игрушку.

При виде солдатика Игла издала горловое ворчание. Человек.

Брось это. Домой, быстро, приказала она брату.

Мелкий, играя, обхватил передними лапами лапы Пакса.

Тотчас подскочила Игла и укусила Мелкого. Воняет людьми. Помни.

И она передала брату образ, который показался Паксу странным, пугающим: завывание холодного ветра; пара лисиц, самец и самка, пытаются вырваться из стальной клетки, клетка похожа на загородку Пакса, только вместо прутьев – зубастые зажимы. Стальные зубы зажимов и снег на земле – в крови.

Игла вскинула голову, вглядываясь в небо, и понюхала ветер, прилетевший с юга и пропитанный запахом близкой грозы. Домой.

Покорно опустив хвост, Мелкий двинулся за сестрой. Но, пройдя немного, он обернулся к Паксу и позвал его за собой.

Пакс колебался. Он не хотел уходить с этого места, куда должны вернуться его люди. Но уже приползли тёмные тучи, и вдали только что прогромыхал гром. Пакс знал, что в грозу его мальчик не выйдет из дому. Если Пакс останется, его будет хлестать дождь. И он будет сидеть у дороги, мокрый насквозь. Один.

Он взял игрушечного солдатика в зубы и потрусил за братом и сестрой.

Почуяв его присутствие, Игла обернулась. Только одну ночь, Воняющий Людьми.

Пакс согласился. Когда гроза кончится, он вернётся сюда, отыщет дорогу по запаху. И тогда его люди придут за ним. И он найдёт своего мальчика, и они уже никогда не расстанутся.