Текст книги "Все время мира"

11
Анаис

У каждого свой ад, и я хочу попасть в ад Дезмонда.

Я забыла о нашей встрече с Брайаном. Ему нужно было купить несколько вещей для бега, и он попросил меня сходить с ним, чтобы мы могли побыть немного вместе. Теперь же Брайан орет на меня по телефону, не скрывая злости.

– Анаис, какого хрена? Я попросил у тебя лишь чуточку твоего драгоценного времени, разве это так много?

В последнее время я отказываю ему с извинениями, что мне нужно учиться, чтобы удержать высокий балл. Так я сделала и сегодня, но это ненастоящая причина моего отказа, и я подозреваю, что Брайан догадался об этом.

– Отлично! – цедит он сквозь зубы после моего жалкого оправдания. – Вечером я иду гулять с ребятами, так что можешь меня не искать.

– Брайан… – я пытаюсь вымолить прощение.

– Заткнись! – Он бросает трубку.

Дело в том, что мне некомфортно оставаться с ним наедине. Мне кажется, я не хочу быть с ним. Поэтому я и отдаляюсь в надежде, что хоть немного соскучусь по нему, но этого не происходит. Мои надежды никогда не оправдываются.

Будто этого мало, дома под строгим надзором матери я проглотила приготовленный Линдой салат. И горькой приправой к нему стал укоряющий взгляд Дезмонда, подбивающий меня возразить или схватить одно из буррито, предназначенных для других – но только не для меня, – и слопать его. Но я этого не сделала, потому что устала сражаться со своей матерью. Устала потакать каждому ее суждению. Я так устала чувствовать боль, когда она холодно смотрит на меня. Устала унижаться и клянчить внимание к себе.

Я устала, устала, устала!

Настолько, что хотела бы закричать и смести со стола все эти дорогущие тарелки, хрустальные бокалы и серебряные подсвечники. Напротив, как всегда, я подавила в себе это желание. Я уставилась на салатные листья и медленно жевала свою еду, будто смакую изысканное кушанье. Затем я поднялась наверх и выблевала свои слабости. И надеялась, что освободилась от них навсегда.

Однако, когда я собираюсь лечь в постель, все эмоции вновь усиливаются и сжимают мои легкие, пытаясь вырваться наружу. Я бегу в ванную, засовываю два пальца в горло, и меня рвет еще раз.

Сколько боли внутри меня?

Почему я никак не могу избавиться от всего этого?

Я чищу зубы и стараюсь не смотреть в зеркало. Это худшие мгновения, которые я называю «моменты истины». Я не хочу видеть себя. Иначе я почувствую себя еще более разбитой.

Я выхожу из ванной и прячусь под одеялами.

Не знаю, сколько времени прошло с того момента, как я поднялась в свою комнату. Мне кажется, что позади уже целая вечность, но могло пройти всего лишь полчаса.

Я выключаю свет и поворачиваюсь к окну. На небе видна луна, и ее тусклый свет проникает в комнату, будто хочет защитить меня от темноты, которая угрожает меня поглотить.

Мне очень хочется заснуть, чтобы боль прекратила меня мучить, но, как обычно, сон не приходит мне на помощь. А когда я слышу, что дверь в комнату открывается, уже совсем не могу сомкнуть глаз.

Это точно не моя мать. Если она и заметила, в каком расстройстве я была за ужином, то точно не сочла это заслуживающим внимания. Как всегда.

Тогда я предполагаю, что это Линда, но мгновение спустя, едва я только поворачиваюсь к двери, я узнаю в застывшей в дверном проеме фигуре Дезмонда.

Что он здесь делает?

Я краснею от одной только мысли, что он мог услышать меня, пока я была в ванной.

Я ворочаюсь в кровати и зажмуриваюсь. Мои кулаки сжимают простыню. Я слышу его приглушенные шаги по ковру и задерживаю дыхание.

– Анаис? – шепчет он. – С тобой все в порядке?

Мне хочется притвориться спящей, но я только секунду назад смотрела на него и теперь показалась бы ему еще более жалкой.

Я молчу и, чувствуя себя глупой, подавленной и униженной, еле-еле пытаюсь сдержать слезы.

Боже! Я хотела бы, чтобы это был сон.

К сожалению, как только я чувствую, как прогибается матрас, понимаю, что все это наяву: Дез в моей комнате, сидит на моей постели, а я пытаюсь справиться с одним из тяжелейших кризисов в моей жизни.

– Анаис, детка… Как ты себя чувствуешь? – раздается голос Дезмонда.

Я не могу сдержать слезы и реву в подушку.

Его рука слегка касается моей спины и начинает меня гладить. Это приятно.

– Хочешь об этом поговорить? – снова спрашивает Дез.

Я судорожно мотаю головой, и он тут же спешит меня успокоить:

– Хорошо, хорошо. Не будем об этом, окей?

На мгновение я расслабляюсь и наслаждаюсь его ласковыми прикосновениями.

Я чувствую, как он ложится рядом. Между нами только одеяла, и в этот самый момент я должна велеть ему уходить, но его присутствие меня успокаивает.

Дез понимает меня.

– У меня никогда не было собственной комнаты, – начинает он, и мои слезы утихают. – Я делил комнату с другими мальчишками, и знаешь, что это значит? Ты нигде и никогда не можешь спрятаться, чтобы остаться наедине с собой.

Он замолкает, и мне становится страшно. Вдруг Дез укоряет себя за то, что вошел в мою комнату? Но затем он продолжает:

– Так я начал гонять. Бог ты мой, я участвовал в подпольных гонках. Я был малявкой, так что, конечно, не мог водить, я даже не знал, как машина устроена, но я умолял, чтобы меня брали с собой, и за некоторую работенку мне позволяли порулить.

Любопытство овладело мной.

– Что за работенка? – спрашиваю я.

Дезмонд вздыхает, и его вздох наполнен глубокой и застарелой болью. Такую же боль я выплескиваю из себя, когда меня рвет или когда я режу свое тело.

– Я торговал наркотиками, Анаис.

Я предполагала это.

– Почему тебя так завораживали те машины? Что тебе в них так нравилось?

На этот раз молчание длится еще дольше, однако почему-то я уверена, что прямо сейчас Дез уже не уйдет.

– Это была возможность покончить со всем.

– Что? – Я резко оборачиваюсь, и мой взгляд упирается в его грудь. Я поднимаю лицо, чтобы увидеть его глаза. Они чернее черного, как и само прошлое, о котором он рассказывает мне. Его рука, которая еще мгновение до этого кротко ласкала мою спину, теперь лежит на моем бедре.

– Я хотел умереть, Анаис. Но я был слишком мал и испуган, чтобы спланировать самоубийство, так что я бросался с головой в опасность, надеясь, что смерть приберет меня к рукам.

О боже! Мой язык прилип к нёбу, и неожиданно мне захотелось дотронуться до Дезмонда так же, как недавно он прикасался ко мне. Я кладу руку на его грудь: под моими пальцами размеренно бьется его сердце, и когда оно начинает стучать быстрее, я замираю в изумлении.

Это из-за меня?

Я сжимаю футболку Дезмонда и хочу уловить это биение. Оно мое. И если бы я была храбрее, то схватила бы его руку и положила себе на грудь, чтобы он услышал стук моего сердца, который отдается эхом его сердцебиению.

У каждого свой ад, и я хочу попасть в ад Дезмонда.

– Что они с тобой сделали? – тихо спрашиваю я.

– Это уже в прошлом, – поспешно отвечает он, – но твоя боль – еще нет.

Он снова говорит обо мне, однако ничего у меня не спрашивает. Дез смотрит на меня серьезным взглядом, и его черные глаза напоминают два темных омута. Сейчас, однако, они блестят уверенностью и немного придают мне сил.

– Выплесни ее, детка. Используй меня, когда и как захочешь, но больше не причиняй себе вреда, прошу тебя. Это невыносимо.

Мои глаза наполняются слезами, но на этот раз я сдерживаюсь, чтобы не заплакать.

– Да, – сдаюсь я, потому что продолжать сражаться бесполезно.

– Иди сюда, – шепчет Дезмонд, и его голос звучит так нежно…

Я тут же подчиняюсь. Я хочу почувствовать, каково это – находиться в его объятиях, и едва он притягивает меня к себе, моя спина касается его горячей груди. Да, меня по-прежнему закрывают одеяла, но я как никогда чувствую себя голой. Однако мне хорошо.

– Ты еще думаешь о гонках? – спрашиваю я.

Дезмонд глубоко вздыхает. Он знает, о чем я спрашиваю на самом деле. По-прежнему ли он так мало привязан к жизни?

– Я не знаю, – искренне отвечает он. И, несмотря на холодок, который пробегает по моим венам, я ценю его честность.

У меня сжимается сердце, я беру его руку и провожу ею по своим губам. Я чувствую, как он вздрагивает.

Я целую его пальцы, а затем произношу: «Выплесни ее, Дез. Твою боль. Используй меня, когда и как ты захочешь, но не причиняй себе вреда, я прошу тебя. Это невыносимо».

Услышав, что я повторяю его слова, он встряхивается и задерживает дыхание, а затем отодвигается от меня, и я боюсь, что он может сейчас уйти. Но проходит несколько минут, а Дезмонд по-прежнему остается здесь. Его объятие становится крепче.

– А теперь засыпай, Нектаринка, – произносит он.

– Как ты меня назвал? – переспрашиваю я.

– Твои волосы напоминают мне медовый нектар, и ты такая сладкая, – объясняет Дезмонд. – Я останусь здесь и прогоню твоих демонов.

Нектаринка… мое сердце переполняется радостью от ласкательного имени, которое он выбрал для меня. Мне нужно бы подумать о своих родителях. Если они увидят нас, случится конец света, но я поддаюсь своему эгоизму, который хочет, чтобы Дезмонд оставался здесь, со мной, защищать меня от моих монстров.

– А я твоих, Дез, – шепчу я в ответ.

Все, что я испытываю из-за этого мрачного парня, не имеет смысла, но Дезмонд обнимает меня, я прижимаюсь к нему, и больше меня ничего не волнует.

Наконец-то я засыпаю. Я не просыпаюсь даже тогда, когда чувствую, что он высвобождает меня из объятий и поднимается, чтобы вернуться в свою комнату.

С собой он унес и моих монстров.

12
Дезмонд

Есть прошлое, которое выцветает медленно, пока почти не рассеется, а есть такое, которое кажется неизгладимым и в любой момент готово грянуть снова.

Этим утром меня ждало наихудшее пробуждение. Оставить тепло тела Анаис и вернуться в свою комнату с первыми лучами солнца оказалось очень сложно. Я и представить себе не мог, насколько изумительной может быть ночь с ней. У меня никогда не было ни возможности, ни желания провести ночь с девушкой, но сегодня это случилось, без какого-либо намерения заняться сексом, а лишь с желанием быть спасательным кругом для другого человека. Я, Дезмонд Вэрд, стал выступом, за который ухватилась Анаис.

Это было странно. Новый поворот в моей жизни, которая состояла из бесчинств, ошибок и измен. Однако… однако Анаис доверилась мне, и впервые в жизни я почувствовал себя кому-то нужным, почти жизненно необходимым.

Надеюсь, что все произошедшее позволит ей открыться мне, сделать шаг навстречу и распахнуть настежь ту дверь, которую она наглухо заперла для всех.

Порой мы закрываемся сами в себе, потому что не верим другим. Я знаю это, я всегда поступал именно так. Сворачивался в клубок, как еж, выставив наружу свои иглы и никому не позволяя приблизиться. Однако я хотел бы, чтобы между нами было иначе, чтобы Анаис не относилась ко мне, как к остальным, и поверила мне.

Я иду сполоснуться, чтобы освежить свой рассудок, но едва намыливаю волосы, как из душа перестает течь вода.

– Какого черта происходит?

Я кручу вентили, но безрезультатно, так что мне не остается ничего другого, кроме как обернуть вокруг пояса полотенце и сходить посмотреть, есть ли вода в другой ванной комнате, которая находится прямо напротив комнаты Анаис.

Я спешу туда. Хочется остановиться на минуту, чтобы понять, проснулась она уже или нет. Надеюсь, сейчас, после сегодняшней ночи, ей хорошо, но, наверное, мне стоит что-нибудь накинуть, прежде чем она меня увидит.

Проскальзываю в ванную. Она оказывается еще роскошнее, чем моя, так что я останавливаюсь в изумлении.

На хрена в доме нужна такая ванная комната? Да здесь поместится целый десяток людей!

Пока я верчу рукоятку душа, чтобы проверить, есть ли в нем вода, дверь открывается, и на пороге появляется Анаис.

На ней все еще пижамная майка и шортики, а в руках она держит сложенную одежду.

– Ой, блин! Прости… – смущенно бормочет она.

Ее взгляд скользит по моему телу, и на мгновение она вспыхивает, затем поднимает голову, смотрит на мои намыленные волосы и тут же веселеет. Ее улыбка озаряет мое утро. Я больше не хочу видеть Анаис грустной. Я хочу видеть такое выражение на ее лице каждый день, пусть даже для это мне придется выглядеть клоуном.

– У меня не было воды. И нет ничего смешного в том, чтобы ослепнуть из-за шампуня, который жжет тебе глаза.

Анаис звонко смеется, и я улыбаюсь как дурак.

Когда смех умолкает, ей становится неловко: она не знает, куда отвести взгляд. Я понимаю, что ситуация и правда щекотливая. Перед ней полуголый парень, на котором только обернутое вокруг бедер полотенце. Так что беру еще одно и накидываю себе на плечи.

– Как ты себя чувствуешь? – спрашиваю я.

– Хорошо, – спешно отвечает Анаис, и на ее светлой коже проступает розовая краска. – Спасибо за эту ночь.

Боже! Как же ей тяжело…

– Не делай этого, – прошу я ее.

– Чего?

– Не прячься от меня. Не после наших объятий, – я медленно делаю несколько шагов к ней, так, чтобы дать ей время остановить меня, однако она этого не делает. – И не стыдись себя.

У меня возникает желание дотронуться до Анаис.

Она покусывает свою губу, ее глаза блестят.

– Не убегай, прошу тебя, – она едва не плачет, и мне хочется вытянуть всю ее боль поцелуем.

– Я здесь, Анаис. Я хочу увидеть тебя. Не прячься.

Она задерживает дыхание, и я легонько дотрагиваюсь до ее щеки. Ее тепло стремительно распространяется по всему моему телу. Мои губы касаются лица Анаис и скользят к ее рту, касаясь уголка губ. Ее дыхание пахнет мятой и еще чем-то сладким. Хрупкостью и страхом, и я хотел бы, чтобы в нем также были сила и надежда. Анаис по-прежнему не двигается. Ждет моих дальнейших действий, впитывает их. Одежда из ее рук падает на пол, но ничто не может прервать этот волшебный момент.

– Со вчерашнего вечера что-то изменилось, – она говорит так тихо, что у меня возникает сомнение, что я и правду слышу эти слова. – Ты кажешься мне таким близким, Дез. Ты разглядел меня и остался, собрав кусочки, на которые я разбилась, и…

– Т-с-с-с, – прерываю ее, хотя мне и хотелось бы, чтобы она все выплеснула наружу и доверилась моей заботе. Однако я знаю, что это было бы неправильно. Сейчас ее равновесие очень непрочно. Мне не нужны заверения, я сам хочу ее уверить.

– Я кажусь тебе близким, потому что я действительно рядом и не собираюсь отдаляться. Ты же не против? – говорю я ей.

Анаис медленно кивает.

– Я дрожу, – говорит она.

А я ведь лишь слегка коснулся ее. Я и сам вижу.

– Хочешь, чтобы я прекратил? – спрашиваю я и молюсь, чтобы она не сказала «да».

– Нет.

Ее пальцы обхватывают мои плечи, и тогда я отваживаюсь на большее. С нежностью я прикасаюсь к ее затылку, другой рукой обхватываю за талию, притягивая к себе.

– Анаис, ты очень сильная.

– Неправда.

– Правда. Ты такая. Тебе лишь нужно в это поверить.

Большим пальцем я касаюсь ее верхней губы, и от этого у Анаис вырывается стон. Во мне пробуждается желание, однако что-то меня сдерживает.

Это незнакомое ощущение. Кроме Брейдена, я никогда ни о ком не волновался, но Анаис заставляет меня быть лучше. Мне хочется позаботиться о ней, защитить ее, в том числе от меня самого. Это сильный порыв, намного превосходящий желание, которое пожирает меня.

Такое откровенное и опустошающее желание, что его невозможно остановить. Я чувствую себя оголодавшим, но в то же время я заставил бы себя отступиться, если Анаис попросит меня об этом.

– Дез… – Она приоткрывает губы, и я, загипнотизированный, медленно касаюсь кончика ее языка.

Два стука в дверь заставляют нас отскочить друг от друга.

– Анаис, ты здесь? – раздается снаружи.

Сара.

Мы смотрим друг на друга, хлопая глазами. Во взгляде Анаис я читаю страх, что ее мать может войти сюда и застукать нас. Неожиданно она показывает мне на душ.

– Что? Я должен…

– Тише. Спрячься там, – шепчет Анаис и показывает мне, чтобы я поторопился. Стекла душевой кабины матовые, но этого недостаточно, они не скроют меня от пронырливых глаз Сары, но если это успокоит Анаис…

– Да, мама, я здесь, – с волнением отвечает она и открывает дверь. – Что-то случилось с водопроводом?

– Да, рабочие скоро приедут.

– Уфф! – фыркает Анаис. – Как назло, именно тогда, когда я умираю от жары.

Я невольно улыбаюсь и прислоняюсь спиной к холодной стене. Я тоже горю.

Жду, когда звуки их удаляющихся шагов стихнут и я смогу незамеченным выбраться из ванной. Наконец я снова в своей комнате, где выливаю себе на волосы воду из забытой в сумке бутылки и смываю тот ужас, что творится у меня на голове. Меня разбирает смех, и я не могу перестать улыбаться, как дурак.

Не знаю, почему я чувствую себя таким счастливым, но меня переполняет эйфория, которую испытываю обычно лишь во время игры в футбол. Нет никаких ожиданий, просто хочу насладиться тем, что происходит между мной и Анаис. Так что я собираюсь, встречая сегодняшний день с чувством удивительной легкости, будто высвободил свои карманы от тех камней, что насобирал за минувшие годы.

Время тянется медленно, и в школе я даже ни разу не пересекаюсь с Анаис. Вечером я понимаю, что скучаю по ней.

Неделя проходит так же медленно. Я вижу ее лишь мельком, что дома, что в школе, и мне по-прежнему ее не хватает. Кажется, будто она держится от меня подальше. Она даже пропустила тренировку в тот день, когда команда занималась в тренажерном зале вместе с чирлидерами. Она избегает меня из-за того, что тогда в ванной мы были так близки и почти поцеловались? Если причина окажется в этом, то я разозлюсь не на шутку.

Я готов быть искренним. Она, кажется, нет.

К счастью, на шестой день моей ломки ссора с товарищами по команде немного меня отвлекла.

По традиции, в среду я с ребятами пью пиво у Пита.

Мне нравятся эти посиделки, прежде всего потому, что я на одной волне с нашими пацанами. Кроме некоторых, конечно.

Единственная проблема, что иногда Майлс решает присоединиться к компании, но, по большому счету, в последнее время этот кретин чаще предпочитает ходить парой с Мэйсоном. Они таскаются вместе на университетские праздники, где, как говорят, пьют больше, чем следует. И действительно, если судить по их игре, на поле они, мягко говоря, посмешища.

Монтана приносит мне стакан пива и садится рядом, указывая на телевизор.

– Смотри, как они надирают зад. Если бы я был там между этих тюфяков, меня бы не остановил даже Хайд.

На экране идет матч между «Майами» и «Сан-Диего», и мой лучший фулбек настолько самоуверен, что сравнивает себя с профессионалом, заслужившим десятки титулов. И мне это кажется справедливым.

– Заткнись! – пытается приструнить его Джордан, раннингбек нашей команды. – Ты оказался бы на земле прежде, чем понял бы, что произошло.

Все смеются, а я добавляю накала:

– Наверное, ты уже забыл, Монтана, но не ты ли в прошлое воскресенье, когда мы играли против «Львов», попытался полетать как курица.

– Я поскользнулся, болваны.

Мы снова смеемся над этим почти двухметровым громилой, который надулся, словно ребенок.

– О, да ладно? – подтруниваю над ним. – Следующая выпивка за мой счет.

Монтана указывает на меня пальцем.

– Тебе-то хорошо, Вэрд! У меня не осталось ни доллара. Проклятые ставки вытряхнули все из моих карманов, а я не могу больше просить денег у своего отца.

Я делаю знак официантке, которая тут же направляется к нам.

– Что за ставки? – спрашиваю я.

Официантка подходит к нашему столику и принимает заказ, улыбаясь чуть искреннее, чем полагается.

– На Фабрике каждые понедельник и пятницу проходят гонки. Это классная тема, но если не ставишь на правильного чувака, то играешь с удачей.

– О чем, черт возьми, речь?

Официантка приносит нам пиво, но, прежде чем поставить его на стол, просит наши документы.

– Детка, мы уже показывали их недавно, – возмущается Джордан.

– Это приказ руководства, – кокетливо объясняет она, – девушка, которая обслуживала вас за стойкой, уже ушла, а я должна выполнять свою работу.

Мы показываем ей наши студенческие билеты – разумеется, фальшивые, – и официантка кажется довольной. Она ставит на стол наше пиво, а я продолжаю выпытывать у Монтаны ответ.

– Я говорю о подпольных автомобильных гонках, – наконец признается он.

Только недавно я открылся Анаис и рассказал ей о гонках, и вот теперь снова всплывает эта тема. Просто совпадение: я знаю, что принес ей что-то вроде обещания не участвовать в них, хотя в действительности и не давал слова, но сейчас мне стало любопытно.

Есть прошлое, которое выцветает медленно, пока почти не рассеется, а есть такое, которое кажется неизгладимым и в любой момент готово грянуть снова. Я полагаю, что мое прошлое из числа способных сопротивляться времени. Прошлое, которое подстерегает тебя, наблюдая издалека, пока не придет подходящий момент, чтобы вновь на тебя обрушиться.

Я залпом выпиваю полбутылки. Матч по телевизору мне больше не интересен. В моей голове лишь одна мысль: раздобыть немножко деньжат. Я мог бы просто сделать ставку. Мне не нужно непременно участвовать в гонках.

Быть может, я смогу остановиться вовремя…

Тот факт, что Анаис меня избегает, вероятно, чтобы проводить время со своим кретином-парнем, склоняет чашу моих весов к саморазрушению.

Неважно, к какой цели мы идем и кто из встреченных нами на этом пути готов к нам присоединиться. То, кем мы являемся, определяется нашим прошлым, и люди, которыми мы станем, всегда сохранят в себе частицу нас сегодняшних. Рано или поздно все возвращается, чтобы напомнить нам, откуда мы пришли.

– Монтана, – окликаю я товарища, который готов сломать стол из-за неудачного маневра «Майами». Когда он наконец обращает на меня внимание, я передаю ему пиво.

– Расскажи-ка мне про гонки. Где находится эта Фабрика?