Текст книги "Милые обманщицы. Бессердечные"

3
Если бы Спенсер прежде сталкивалась с мошенниками…

В воскресенье, когда тусклое зимнее солнце опускалось за горизонт, Спенсер стояла на заднем дворе родного дома, обозревая разрушения, оставленные пожаром. Рядом была мама, не похожая сама на себя: тушь размазана вокруг глаз, крем-пудра на лице – пятнами, прическа растрепанная, потому что обязательную укладку у парикмахера по имени Юрий нынче пришлось отменить. Отец Спенсер тоже был рядом, – в кои-то веки без наушника с Bluetooth в ухе. Губы его дрожали, словно он пытался сдержать всхлип.

Перед ними чернело пепелище. Высокие старые деревья по периметру двора почернели и покорежились, над голыми кронами висело вонючее серое марево. От мельницы остался один каркас, крылья ее обуглились, решетка растрескалась и раскрошилась. Газон был исполосован шинами пожарных автомобилей, примчавшихся тушить огонь. Оставшиеся островки травы усеяны окурками, пустыми стаканами из-под кофе… Обнаружилсь даже пустая банка из-под пива – в память о зеваках, которые собрались на место происшествия и торчали здесь еще долго после того, как Спенсер с подругами увезли в больницу.

Но особенно удручало то, что огонь сотворил с переделанным под жилье амбаром 1756 года постройки. Половина строения казалась почти нетронутой, а вот его выходящая к лесу сторона, некогда выкрашенная в вишнево-красный, была теперь зловещего угольно-серого цвета. Почти вся крыша обвалилась, витражные оконные стекла вылетели, входная дверь превратилась в груду пепла. Через пустой проем Спенсер видела гостиную, где на полу из древесины бразильской вишни блестела огромная лужа: пожарные, борясь с огнем, вылили на амбар галлоны воды. Кровать с пологом на четырех столбиках, кожаный диван и журнальный столик из красного дерева были безнадежно загублены. Равно как и стол, за которым накануне вечером Спенсер, Эмили и Ханна, голова к голове, переписывались с Йеном, выясняя, кто же все-таки убил Эли.

Только, похоже, Джейсон с Вилденом Эли не убивали. И это означало, что Спенсер снова ничегошеньки не знает.

Она отвернулась от амбара. Глаза слезились от дымных испарений. Ближе к дому находился пятачок газона, на который они с подругами рухнули, выбежав из горящего леса. Как и все остальное пространство, он был усыпан мусором и пеплом, а трава на нем вытоптана. В общем, ничего особенного; ничто не указывало на то, что там лежала Эли. С другой стороны, Эли там и не лежала – она им привиделась. Побочный эффект дымной интоксикации. А разложившееся тело Эли рабочие обнаружили на заднем дворе бывшего дома ДиЛаурентисов несколько месяцев назад.

– Мне очень жаль, – прошептала Спенсер. Кусок красной кровли оторвался с крыши амбара и с глухим стуком упал на землю.

Миссис Хастингс медленно приблизилась к дочери и взяла ее за руку. Мистер Хастингс тронул Спенсер за плечо. Не успела она опомниться, как утонула в объятиях родителей. Те, дрожа от волнения, говорили разом.

– Не знаю, что бы мы делали, если б что-то случилось с тобой! – вскричала миссис Хастингс.

– Когда мы увидели пожар, а потом узнали, что ты могла пострадать… – Мистер Хастингс не смог договорить до конца.

– Это все неважно, – продолжала миссис Хастингс со слезами в голосе. – Пусть бы все сгорело. Главное, что ты по-прежнему с нами.

Спенсер льнула к родителям, чувствуя, как у нее перехватывает дыхание. Горло саднило.

Последние двадцать четыре часа родители разве что не облизывали ее. Они всю ночь просидели у ее постели в больнице, внимательно наблюдая, как вздымается и опускается ее грудь при каждом судорожном вздохе. Они следили, чтобы медсестры по первому требованию Спенсер поили дочь, давали ей болеутоляющие препараты и более теплые одеяла, если она начинала замерзать. Сегодня после обеда врачи наконец дали добро на выписку, родители повели Спенсер в ее любимое кафе в Старом Холлисе и, как в детстве, купили два шарика мороженого с кленовым сиропом и шоколадной крошкой. Можно сказать, что отец и мать кардинально изменили свое отношение к младшей дочери: до этого она обычно чувствовала себя нежеланным ребенком, которому из милости позволяют жить в родительском доме. К слову сказать, когда Спенсер призналась, что эссе, прочившее ей первое место в конкурсе «Золотая орхидея», на самом деле списано у Мелиссы, ее образцовой сестрицы, родители практически перестали с ней общаться. И было это совсем недавно.

Ну, теперь-то у них появится настоящая причина ее ненавидеть. Как только Спенсер скажет им всю правду, вот эту их заботливость и столь редкое проявление любви как рукой снимет. Спенсер прижималась к отцу и матери, наслаждаясь последними мгновениями их доброго расположения. После ее откровений они скорее всего и знать ее не захотят. Этот разговор она откладывала и откладывала, но рано или поздно придется поставить их в известность.

Девушка отстранилась и расправила плечи.

– Вы должны кое-что знать, – заговорила она хрипловатым от дымного воздуха голосом.

– Про Элисон? – уточнила миссис Хастингс. – Спенс…

Она покачала головой, прерывая мать.

– Нет. Я о другом.

Спенсер глянула вверх, на почерневшие сучья. И ее прорвало. Захлебываясь словами, она рассказывала про завещание бабушки, Наны Хастингс, и то, что родители уже наверняка знают: она в нем не упомянута. Про предположение Мелиссы о том, что она, Спенсер, наверняка удочеренный ребенок. Про то, как зарегистрировалась на сайте приемных детей и родителей и через несколько дней получила сообщение о своей биологической матери. Про то, как навестила Оливию Колдуэлл в Нью-Йорке и что ей там понравилось. Про то, что решила переехать туда насовсем. Спенсер говорила и говорила, опасаясь, что расплачется, если остановится. На родителей она не смела взглянуть из страха увидеть досаду и огорчение в их лицах. Это разбило бы ей сердце.

– Она оставила мне визитку своего агента по недвижимости. Я позвонила ему и продиктовала свой номер счета в банке, на котором лежали накопления на учебу в университете, – для внесения залога и арендной платы за первый месяц, – с трудом выдавила из себя Спенсер, поджимая пальцы ног, обутых в серые замшевые сапоги гармошкой.

В покрытом копотью подлеске зашуршала белка. Отец испустил стон. Мать, зажмурившись, прижала ко лбу ладонь. У Спенсер упало сердце. Ну вот, началось. Дан ход операции «Ты нам больше не дочь».

– Что было дальше, догадаться не трудно. – Спенсер вздохнула, глядя на уцелевший скворечник у террасы. За то время, что они здесь стояли, к нему не подлетела ни одна птичка. – Риелтор, очевидно, работал в паре с Оливией. Они обнулили счет и исчезли. – Она судорожно сглотнула.

На заднем дворе все стихло и застыло в неподвижности. Теперь, когда солнце почти полностью зашло, амбар стал похож на некий призрачный городской реликт, его темные окна зияли, как пустые глазницы в черепе. Спенсер украдкой посмотрела на родителей. Отец был бледен. Мать прикусила щеки изнутри – словно проглотила что-то кислое. Они нервно переглянулись, потом посмотрели на передний двор, проверяя, не стоят ли там фургоны представителей прессы. Репортеры целый день толклись возле дома, пытаясь выведать, действительно ли Спенсер видела Эли.

Отец набрал полные легкие воздуха.

– Спенсер, деньги – это ерунда.

Вздрогнув, она захлопала глазами.

– Мы их можем отследить, – объяснил мистер Хастингс, в отчаянии ломая руки. – Возможно, сумеем вернуть. – Он устремил взгляд на флюгер на крыше дома. – Но… мы должны были это предвидеть.

Спенсер нахмурилась, недоумевая: уж не рехнулась ли она, надышавшись дымом?

– Ч-что?

Отец переступил с ноги на ногу и посмотрел на жену.

– Давно нужно было ей сказать, Вероника, – пробормотал он.

– Кто ж знал, что так будет? – странно пискнула мать, всплеснув руками. На холоде было видно, как изо рта у нее вырываются клубы пара.

– Что нужно было мне сказать? – спросила Спенсер. У нее гулко забилось сердце. Сделав глубокий вдох, она ощутила только запах гари.

– Пойдемте в дом, – пробормотала миссис Хастингс. – Здесь холодно.

– Что нужно было мне сказать? – повторила Спенсер, не двигаясь с места: она не сделает ни шагу, пока не узнает.

Мать долго молчала. Внутри амбара что-то поскрипывало. Наконец миссис Хастингс присела на один из огромных валунов, разбросанных по большому заднему двору.

– Детка, на свет тебя действительно произвела Оливия.

– Что? – Спенсер выпучила глаза.

– В некотором роде. Она тебя выносила, – поправил жену мистер Хастингс.

Спенсер отступила на шаг. Под ее сапогом хрустнула сухая ветка.

– Значит, меня и правда удочерили? Выходит, Оливия не лгала? – Поэтому мне всегда казалось, что я на вас не похожа? Поэтому вы всегда отдавали предпочтение Мелиссе – потому что я вам не родная дочь?

Миссис Хастингс крутила на пальце кольцо с бриллиантом в три карата. Где-то в глубине леса на землю с оглушительным треском упал обгоревший сук.

– Не думала я, что сегодня придется обсуждать такое. – Стараясь успокоиться, миссис Хастингс сделала глубокий вдох, встряхнула руками и вскинула голову. Мистер Хастингс быстро потер свои руки в перчатках. Внезапно они оба показались Спенсер ужасно растерянными. Не такими уравновешенными и уверенными в себе, какими она привыкла их видеть.

– Роды Мелиссы проходили с осложнениями. – Миссис Хастингс потерла ладонями гладкую поверхность камня. Потом взгляд ее метнулся к подъездной аллее: там замедляла ход помятая «Хонда». Опять любопытные соседи… – Врачи сказали, что мне опасно рожать еще раз. Но мы хотели еще одного ребенка и в итоге решили прибегнуть к суррогатному материнству. По сути… мы использовали мою яйцеклетку и папину… ну, ты понимаешь. – Она опустила глаза, слишком чопорная и воспитанная, чтобы произнесли вслух слово «сперма». – Нужна была женщина, которая выносила бы ребенка – тебя – для нас. И мы нашли Оливию.

– Ее тщательно обследовали, убедились, что она здорова. – Мистер Хастингс сел на камень рядом с женой, будто и не заметив, что его элегантные туфли ручной работы A. Testoni утопают в глине, смешанной с сажей. – Мы сочли, что она нам подходит, да и сама она, казалось, жаждет помочь. Только на последних сроках беременности она стала предъявлять… новые требования. Хотела больше денег. Угрожала, что сбежит в Канаду и оставит тебя себе.

– И мы дали ей еще денег! – выпалила миссис Хастингс. Она обхватила свою белокурую голову руками. – И в итоге она отдала тебя нам… конечно. Просто… после всех ее притязаний мы решили, что не надо тебе с ней контактировать. Сочли, что лучше сохранить это в тайне от тебя… потому что на самом деле ты – наша дочь.

– Но не все это понимали, – добавил мистер Хастингс, лохматя свои седоватые волосы. В кармане у него засигналил телефон, исполняя первые такты Пятой симфонии Бетховена, однако он и не подумал отвечать. – Нана, например. Она считала, что это неестественно и так и не простила нас. Когда выяснилось, что Нана завещала деньги только своим «родным внукам», нам следовало сразу открыть тебе правду. Оливия словно ждала своего часа.

Ветер стих, все вокруг замерло. Собаки Хастингсов, Руфус и Беатрис, царапались в заднюю дверь: им не терпелось выскочить во двор и посмотреть, чем заняты хозяева. Спенсер в изумлении смотрела на родителей. Те выглядели всклокоченными и изнуренными, словно признание их опустошило. Было ясно, что на эту тему они давно не говорили. Спенсер переводила взгляд с отца на мать, пытаясь осмыслить услышанное. Каждое слово само по себе было понятно, но в целом они не поддавались осмыслению.

– Значит, меня выносила Оливия, – медленно повторила она. По спине ее пробежал холодок, но ветер тут был ни при чем.

– Да, – подтвердила миссис Хастингс. – Но твоя семья – мы, Спенсер. Ты – наша дочь.

– Мы так сильно хотели, чтобы у нас появилась ты, и Оливия оказалась нашим единственным шансом, – добавил мистер Хастингс, глядя на тронутые багрянцем облака. – В последнее время мы, похоже, упустили из виду, сколь важны мы все друг для друга. И после всего того, что тебе пришлось пережить… Йен, Элисон, этот пожар… – Качая головой, он снова бросил взгляд на амбар, на загубленный лес. В вышине с карканьем кружила ворона. – Мы должны были тебя поддержать. Мы никогда не хотели, чтобы ты думала, будто тебя не любят.

Мать робко взяла Спенсер за руку.

– Давай… начнем все с чистого листа? Попробуем? Сможешь ты простить нас?

Снова налетел ветер, усиливая запах дыма. Несколько обугленных листочков скользнули по газону во дворе Эли и легли на землю возле котлована. Того самого, где было обнаружено ее тело. Спенсер теребила пластмассовый больничный браслет, все еще болтавшийся на запястье. Потрясение сменилось жалостью, жалость – гневом. За последние полгода родители лишили ее привилегии жить в амбарных апартаментах, снова отдав их в пользование Мелиссе. Они заблокировали ее кредитные карты, продали ее автомобиль и не раз заявляли, что она для них умерла. Да, вы правы, черт возьми, хотелось крикнуть ей, я не чувствовала, что у меня есть семья. Не чувствовала вашей поддержки! А теперь они хотят просто забыть все это и начать с чистого листа?

Мать жевала губу, вертя в руках поднятую с земли ветку. Отец, казалось, затаил дыхание. Решение оставалось за Спенсер. Она была вправе не прощать родителей, могла топнуть ногой и продолжать злиться… но потом она увидела боль и сожаление на их лицах. Они говорили совершенно искренне. Больше всего на свете им хотелось, чтобы она простила их. А разве сама она не хотела быть их любимой доченькой?

– Да, – промолвила Спенсер. – Я прощаю вас.

Протяжно выдохнув, мистер и миссис Хастингс обняли дочь. Отец поцеловал ее в макушку. От него пахло его любимым кремом после бритья Kiehl’s.

У Спенсер возникло ощущение, что она выплывает из своего тела. Еще вчера, обнаружив, что все ее накопления на учебу в университете исчезли, она решила, что ее жизнь кончена. И ведь действительно казалось, что все это подстроил «Э»… в наказание за то, что Спенсер плохо ищет настоящего убийцу Эли. Но потеря денег, судя по всему, лучшее, что могло с ней произойти.

Родители отстранились от Спенсер, с гордостью глядя на младшую дочь. Спенсер неуверенно улыбнулась. Они ее любят. Она действительно им нужна. Снова задул ветер. Нос Спенсер защекотал еще один знакомый запах. Аромат… ванильного мыла, которым всегда пользовалась Эли. Спенсер вздрогнула, представив ужасную картину: Эли, вся в саже, задыхается от дыма.

Она зажмурилась, прогоняя этот образ. Нет. Эли умерла. Все остальное – галлюцинации. И хватит об этом.

4
А бывают ли смирительные рубашки Prada?

Из кухни поднимается и плывет по верхнему этажу аромат свежесваренного кофе Starbucks. Ханна Марин последние мгновения нежится в постели. Еще пара минут – и все, пора в школу. Где-то в доме гремит телеканал MTV2. Миниатюрный доберман Кроха крепко спит в своей собачьей кроватке Burberry. Сама Ханна только что накрасила розовым лаком Dior ногти на ногах и теперь болтает по телефону с новым бойфрендом – Майком Монтгомери.

– Еще раз спасибо за Aveda. – Она снова посмотрела на новую косметику, разложенную на прикроватной тумбочке. Вчера, когда Ханну выписали, Майк преподнес ей в подарок весьма недешевый набор косметики для ухода за лицом и телом. В нем были и охлаждающая маска для век, и масло для тела на основе огурца и мяты, и ручной массажер. Ханна уже все их перепробовала, в поисках панацеи, которая стерла бы из памяти пожар, а заодно и причудливое видение в образе Эли. Врачи сказали, что Эли – галлюцинация, вызванная отравлением дымом, но та до сих пор стояла у Ханны перед глазами как живая.

Вообще-то Ханна очень огорчилась, что Эли оказалась лишь игрой ее воображения. После ее гибели прошло уже столько лет, а Ханну все не покидало жгучее желание предстать перед Эли, чтобы та собственными глазами увидела, как сильно изменилась ее подруга. В их последнюю встречу Ханна все еще была уродливым и толстым гадким утенком, самой страшненькой в их компании, и Эли никогда не отказывала себе в удовольствии высмеять ее полноту, курчавые непослушные волосы и прыщавую кожу. Ей, должно быть, и в голову не могло прийти, что когда-нибудь Ханна превратится в грациозного лебедя, в стройную красавицу, которая пользуется огромной популярностью в школе. Порой Ханна думала, что она поверит в свое преображение лишь тогда, когда Эли даст ей свое благословение. Разумеется, этому не суждено случиться.

– Пожалуйста, – ответил Майк, выводя Ханну из раздумий. – Кстати, предупреждаю… я отправил несколько пикантных твитов журналистам, торчавшим у отделения неотложки. Чтобы отвлечь их от пожара.

– Например? – спросила Ханна, мгновенно насторожившись. Судя по голосу Майка, тот замыслил что-то недоброе.

– Ханна Марин ведет переговоры с MTV по поводу реалити-шоу, – процитировал себя Майк. – Сделка на миллионы долларов.

– Впечатляет. – Вздохнув с облегчением, Ханна замахала руками, чтобы ногти быстрее сохли.

– Я и про себя тоже написал. Майк Монтгомери отказал в свидании хорватской супермодели.

– Ты отказался пойти на свидание? – кокетливо рассмеялась Ханна. – Совсем не похоже на Майка Монтгомери, которого я знаю.

– Кому нужны хорватские супермодели, если у тебя есть Ханна Марин? – резонно заметил Майк.

От ликующей радости грудь Ханны наполнилась воздухом. Если бы несколько недель назад кто-то сказал ей, что она будет встречаться с Майком Монтгомери, она от удивления проглотила бы свои полоски для отбеливания зубов. Внимания Майка она стала добиваться лишь потому, что на него запала Кейт, которая вскоре должна была стать ее сводной сестрой. А потом в какой-то момент Ханна поняла, что Майк ей действительно нравится. В этом голубоглазом парне с чувственными розовыми губами, которые так и хотелось поцеловать, и грубоватым чувством юмора, – она начала видеть нечто большее, чем просто младшего брата Арии Монтгомери… мальчика, который из кожи вон лез, чтобы завоевать популярность.

Ханна встала с постели, прошла к гардеробу и погладила принадлежавший Эли лоскут «Капсулы времени», который выкрала у Арии в больнице. Ханна не стыдилась своего поступка: эта частичка флага не принадлежала Арии.

– Я слышал, объявился новый «Э», который шлет вам сообщения, – сказал Майк неожиданно серьезным тоном.

– Я от «Э» ничего не получала, – честно призналась Ханна. С тех пор как у нее появился новый айфон и поменялся номер телефона, «Э» оставил ее в покое. – И надеюсь, что больше не получу. – Она поежилась, вспомнив ужас переписки с прежним «Э», которым оказалась ее лучшая подруга Мона Вондервол.

– Что ж, дай знать, если понадобится моя помощь, – сказал Майк. – Задницу кому надрать и все такое.

– Непременно. – Ханна зарделась от удовольствия. Прежде ни один парень не предлагал вступиться за ее честь. Она чмокнула губами, посылая в телефон поцелуй, и нажала отбой, пообещав Майку, что встретится с ним за чашечкой кофе в школьном буфете «Заряд бодрости».

Потом она спустилась позавтракать, на ходу расчесывая свои длинные огненные волосы. На кухне пахло мятным чаем и свежими фруктами. Ее будущая мачеха Изабель и будущая сводная сестра Кейт уже сидели за столом, поглощая кусочки дыни с творогом. По мнению Ханны, более тошнотворного сочетания продуктов придумать нельзя.

Увидев в дверях Ханну, они обе вскочили на ноги и дуэтом пропели:

– Как ты себя чувствуешь?

– Нормально, – буркнула Ханна, продолжая расчесывать волосы. Изабель, естественно, поморщилась: она была гермофобом[2]2
  Гермофобия – страх заразиться болезнетворными организмами при контакте с другим человеком или предметами.


[Закрыть] и терпеть не могла, когда кто-то причесывался рядом с пищевыми продуктами.

Ханна плюхнулась на пустой стул и потянулась за кофе. Изабель с Кейт снова сели. Воцарилась напряженная тишина, словно Ханна помешала их разговору. Наверно, про нее сплетничали. С них станется.

Отец Ханны встречался с Изабель на протяжении многих лет – даже Эли успела познакомиться с Изабель и Кейт за несколько месяцев до своего исчезновения, – но жить в Роузвуд они приехали только после того, как мать Ханны перевели работать в Сингапур, а отец нашел работу в Филадельфии. Плохо уже то, что на Изабель отец решил жениться – она медсестра, да еще и повернута на искусственном загаре, – не чета эффектной и успешной матери Ханны. Кроме того, в качестве приложения имелась сводная сестрица – высокая худая девчонка… И что вообще ни в какие ворота не лезло – ровесница. С тех пор как Кейт поселилась здесь две недели назад, Ханне ежедневно приходилось терпеть ее пение в дэше, где она орала всякую белиберду из телешоу «Американский идол», нюхать ее вонючий бальзам для волос. Кейт делала его собственноручно из сырых яиц и клялась, что это придает шевелюре блеск. Дополнительно бесили дифирамбы отца в адрес Кейт. Тот хвалил ее за малейшие пустяки, словно это она была его настоящей дочерью. А еще Кейт переманила на свою сторону новых подпевал Ханны – Наоми Зиглер и Райли Вулф – и сказала Майку, что Ханна на спор пригласила его на свидание. Ханна в свою очередь всем объявила, что у Кейт герпес (на вечеринке, пару недель назад), так что, пожалуй, теперь они квиты.

– Хочешь дыню? – елейным голоском предложила Кейт, пододвигая к Ханне тарелку с дыней раздражающе худыми руками.

– Нет, спасибо, – отказалась Ханна таким же слащавым тоном. На вечеринке в «Рэдли» они вроде как объявили перемирие – Кейт даже улыбалась, видя сводную сестру вместе с Майком, – но Ханна не собиралась особо с ней любезничать.

Кейт вдруг охнула.

– Опа-а, – прошептала она, придвигая к своей тарелке утренний выпуск «Филадельфийского наблюдателя», открытого на странице с рубрикой «Мнения». Она попыталась сложить газету, пока Ханна не увидела заголовок, но было поздно. На развороте красовалась большая фотография, на которой Ханна, Спенсер, Эмили и Ария стояли перед горящим лесом. «Долго еще мы будем терпеть ложь? – вопрошал автор статьи. – Элисон ДиЛаурентис, по словам ее лучших подруг, восстала из мертвых».

– Мне так жаль, Ханна. – Кейт поставила на статью тарелку с творогом.

– Ерунда, – отмахнулась Ханна, стараясь скрыть смущение. И что за придурки эти журналисты? Можно подумать, в мире нет более важных событий. А ничего, что они дымом надышались?

Кейт взяла сочный кусочек дыни.

– Я хочу помочь, Хан. Если нужно, я могла бы защищать тебя перед прессой – выступала бы перед камерой и все такое. Ты только скажи.

– Спасибо, – с сарказмом в голосе поблагодарила Ханна. Ах-ах, какая забота. Потом, на той же полосе, она заметила выглядывавшее из-под тарелки фото Вилдена. «Полиция Роузвуда, – гласила подпись под снимком. – Они действительно делают все, что могут?»

Вот эту статейку не мешало бы прочитать. Может, Вилден и не убивал Эли, но в последнее время уж больно странно он себя ведет. Например, как-то утром, когда Ханна вышла на пробежку, он вызвался подбросить ее домой и гнал машину на скорости вдвое выше установленного ограничения, да еще решил попугать водителя встречного автомобиля, не желая уступать ему дорогу. А как настойчиво он требовал, чтобы они больше не говорили, будто Эли жива… ну и прочее в том же духе. Вилден действительно пытается защитить их или в их молчании есть для него какая-то выгода? И если Вилден невиновен, кто тогда устроил пожар… и зачем?

– Ханна. Ты уже встала? Это хорошо.

Ханна обернулась. В дверном проеме стоял отец – в сорочке, застегнутой на все пуговицы, и брюках в тонкую полоску. Волосы его были все еще влажными после душа.

– Удели мне минутку. Нам нужно с тобой поговорить, – попросил он, наливая себе кофе.

Ханна опустила газету. Нам?

Мистер Марин подошел к столу и выдвинул стул. Ножки резко чиркнули о напольную плитку.

– Несколько дней назад со мной связался по электронной почте доктор Аткинсон.

Он смотрел на Ханну так, словно она сразу должна была понять, о ком идет речь.

– А кто это? – наконец спросила она.

– Школьный психолог, – сказала Изабель, у которой на все имелся готовый ответ. – Очень приятный человек. Кейт познакомилась с ним, когда совершала экскурсию по школе. Он настаивает, чтобы ученики обращались к нему просто по имени – Дейв.

Ханна с трудом сдержалась, чтобы не фыркнуть. Что, «умница» Кейт успела подлизаться ко всему персоналу школы во время своей ознакомительной экскурсии?

– Доктор Аткинсон говорит, что наблюдает за тобой в школе, – продолжал отец. – И он очень обеспокоен, Ханна. Он считает, что смерть Элисон и наезд вызвали у тебя посттравматический стресс.

Ханна болтала в чашке остатки кофе.

– ПТСР вроде же у солдат бывает?

Мистер Марин крутил на пальце тонкое платиновое кольцо – подарок Изабель. Сейчас он носил его на правой руке, а когда они поженятся, наденет на левую. Фу.

– Ну, посттравматический стресс может возникнуть у любого, кто пережил что-то ужасное, – объяснил он. – Обычно людей бросает в холодный пот, у них учащается сердцебиение и все такое. Они также снова и снова воспроизводят в сознании психотравмирующее событие.

Ханна водила пальцем по зернистой поверхности кухонного стола. Ну да, ей знакомы эти симптомы. Чаще всего в памяти всплывало, как Мона сбивает ее на своем джипе. Но, послушайте, от такого у кого хочешь башку снесет.

– Я прекрасно себя чувствую, – тоненьким голосом возразила она.

– Сначала я не придал значения его письму, – продолжал мистер Марин, – но вчера в больнице, перед тем как тебя выписали, решил спросить психиатра. Холодный пот и учащенное сердцебиение – не единственные симптомы ПТСР. Посттравматический стресс может проявляться по-разному. В том числе, например, в виде расстройства пищевого поведения.

– У меня нет проблем с питанием! – в ужасе воскликнула Ханна. – Я же всегда ем при вас!

Изабель прочистила горло, многозначительно глядя на Кейт. Та накручивала на палец прядь каштановых волос.

– Просто, Ханна… – Кейт обратила на Ханну взгляд своих огромных голубых глаз. – Ты же сама мне говорила.

У Ханны отвисла челюсть.

– Ты им рассказала? – Несколько недель назад – очевидно, в порыве минутного помешательства – Ханна призналась Кейт, что иногда у нее случаются приступы переедания, после которых она специально вызывает у себя рвоту.

– Я подумала, что это для твоего же блага, – прошептала Кейт. – Клянусь.

– Психиатр сказал, что ложь тоже может быть одним из симптомов, – продолжал мистер Марин. – Сначала вы с девочками говорите всем, что видели труп Йена Томаса, потом утверждаете, что видели Элисон. Я сразу вспомнил все другие случаи, когда ты лгала нам: прошлой осенью тайком сбежала с ужина и отправилась в школу на дискотеку; украла «перкоцет»[3]3
  «Перкоцет» – сильное обезболивающее, наркотическое средство.


[Закрыть] в ожоговой клинике… потом побрякушку в салоне Tiffany… разбила автомобиль своего приятеля; и даже сказала всему классу, что у Кейт… – Он не докончил фразу, явно не желая произносить вслух «герпес». – Доктор Аткинсон предлагает, чтобы мы на несколько недель отправили тебя подальше от всего этого сумасшествия. В такое место, где ты сможешь отдохнуть и сосредоточиться на своих проблемах.

– На Гавайи? – просияла Ханна.

Отец прикусил губу.

– Нет… в специальную клинику.

– В… куда? – Ханна со стуком поставила на стол чашку. Горячий кофе, расплескавшись, обжег ей указательный палец.

Мистер Марин полез в карман и вытащил буклет. На фоне заката по тропинке, поросшей травой, прогуливались две девушки, обе с безобразно покрашенными волосами и толстыми ногами. «Лечебница Эддисон-Стивенс» – гласила витиеватая надпись в нижней части буклета.

– Это лучшая клиника в стране, – сказал отец. – Там лечат самые разные заболевания: необучаемость, расстройства питания, ОКР[4]4
  ОКР – обсессивно-компульсивное расстройство (невроз навязчивых состояний).


[Закрыть], депрессию. И это недалеко отсюда, сразу же за границей штата, в Делавэре. Там целое отделение отведено под юных пациентов вроде тебя.

Ханна тупо смотрела на венок из сухих цветов, который повесила Изабель, когда стала хозяйкой дома. При маме на этом месте висели настенные металлические часы, которые, на взгляд Ханны, смотрелись куда лучше.

– У меня нет никаких проблем, – пискнула она. – Мне нечего делать в психушке.

– Это не психушка, – возразила Изабель. – Скорее… спа-курорт. Эту клинику называют «Каньон-Рэнч Спа» [5]5
  Canyon Ranch of Delaware – сеть курортов в США (Тусон, Аризона, Ленокс, Массачусетс), специализируется на проблемах веса, нервных расстройствах.


[Закрыть].

Ханне захотелось свернуть Изабель ее неестественно оранжевую тощую шею. Можно подумать, она никогда не слышала об эвфемизмах. Некоторые и спальный район Берлиц – трущобы на окраине Роузвуда – величают Берлитц-Карлтоном, но никто ж не считает его элитарным районом.

– Может, сейчас и впрямь самое время смыться из Роузвуда, – вставила Кейт столь же рассудительным тоном, мол, «я знаю, что лучше». – Особенно от репортеров.

Отец Ханны кивнул.

– Вчера мне пришлось выгнать с нашего двора одного парня. Он пытался с помощью телескопического объектива заснять тебя в твоей комнате, Ханна.

– И еще вчера вечером кто-то позвонил сюда и спросил, не согласишься ли ты сделать заявление для «Нэнси Грейс», – добавила Изабель.

– В общем, с каждым днем все хуже и хуже, – заключил мистер Марин.

– Ты не волнуйся, – сказала Кейт, откусывая дыню. – Мы с Наоми и Райли будем ждать твоего возвращения.

– Но… – протестующе произнесла Ханна. Как может ее отец верить в эту чушь? Ну да, солгала она несколько раз, было дело. Так ведь не без причины. С ужина в ресторане Le Bec Fin она сбежала, потому что «Э» предупредил, что Шон Эккард, с которым Ханна недавно рассталась, явился на благотворительный вечер «Фокси» с другой девчонкой. О том, что у Кейт герпес, она сказала лишь потому, что Кейт как пить дать намеревалась всем разболтать про ее приступы переедания и… сами понимаете что. Но какого черта?! Это ж не значит, что у нее развился посттравматический стресс.

Как же они с отцом отдалились друг от друга! До развода родителей Ханна с отцом жили душа в душу. Однако с появлением Изабель и Кейт она вдруг стала для него ненужной, как вещь, вышедшая из употребления. За что он ее так ненавидит?

А потом у нее упало сердце. Ну конечно. «Э» наконец-то добрался до нее. Она поднялась из-за стола, отпихнув керамический чайничек с мятным чаем, который стоял около ее тарелки.

– То письмо не от доктора Аткинсона. Его написал другой человек, который хочет мне навредить.

Изабель сложила на столе руки.

– И кто бы это мог быть?

Ханна проглотила ком в горле.

– «Э».

Кейт прикрыла ладонью рот. Отец Ханны поставил на стол чашку.

– Ханна, – произнес он медленно, будто обращался к ребенку. – «Э» была Мона. А она умерла, помнишь?

– Нет, – возразила Ханна. – Появился новый «Э».

Кейт, Изабель и папа Ханны обменялись нервными взглядами, словно Ханна была непредсказуемым животным, которому следует всадить в зад транквилизатор.

– Милая… – молвил мистер Марин. – Твои слова лишены смысла.

– «Э» именно этого и добивается! – вскричала Ханна. – Почему вы мне не верите?