Текст книги "Ночной дозор"

Теперь они шли по Хаммерсмиту, пересекая унылые улицы с жилыми домами, но вскоре, по указке Фрейзера, свернули в сторону. Атмосфера района стала меняться. Жилье сменяли большие строения, пакгаузы, цеха; запахи стали унылей, кислее и резче. Дрянное дорожное покрытие исчезло, обнажив мостовую со скользкими, будто в смазке, булыжниками. Здешних мест Дункан совсем не знал. Фрейзер уверенно шагал вперед, и приходилось поспешать, чтоб не отстать. Внезапно Дункан занервничал. «На кой ляд я сюда приперся?» – думал он. Фрейзер стал казаться чужаком. Пришла нелепая мысль: может, он сумасшедший и заманил, чтобы убить? Неизвестно, зачем это Фрейзеру понадобилось, но сумасбродная идея не отставала. Дункан представил себя задушенным или зарезанным. Интересно, кто обнаружит тело? Возникла картинка: полицейские сообщают отцу и Вив, что его нашли в странном месте, а те знать не знают, почему он там оказался.

Неожиданно они еще раз свернули и вышли на свет, к реке. Здесь-то и была пивная, куда устремлялся Фрейзер: деревянное, удивительно древнее строение, которое сразу напомнило диккенсовского «Оливера Твиста». Дункан был очарован. Забылись все страхи, что его зарежут или удушат. Он остановился и, коснувшись руки Фрейзера, сказал:

– Слушай, какая прелесть!

– Правда? – ухмыльнулся Фрейзер. – Я знал, что тебе понравится. Пиво здесь тоже неплохое. Пошли. – Он провел Дункана через узкую, покосившуюся дверку.

Внутри заведение оказалось не таким прелестным, как сулила его наружность: самый обычный бар, где стены украшала всякая ерунда – конская сбруя, железные грелки, мехи. Сейчас, в половине седьмого, здесь было уже весьма людно. Фрейзер протолкался к стойке и взял двухлитровый кувшин пива. Он кивнул на дверь в конце комнаты, которая выходила на террасу с видом на реку; однако народу там оказалось еще больше, чем в баре. Сквозь людскую давку они протиснулись обратно на улицу. К реке вела лестница. С верхней ступеньки Фрейзер огляделся.

– На берегу полно места, – сказал он. – Как раз отлив. Замечательно. Пошли.

С кувшином и стаканами в руках они осторожно спустились по лестнице. Берег был весь в иле, но полуденное солнце его уже слегка подсушило. Отыскав местечко у основания парапета, Фрейзер подстелил пиджак, и они уселись рядом, почти соприкасаясь плечами. Теплый парапет был помечен Темзой: на высоте примерно шести футов четко просматривалась граница, где позеленевшие от воды камни сменялись неизменно серыми. Сейчас был отлив, и река выглядела до нелепого узкой – казалось, на цыпочках легко перейдешь с берега на берег. Дункан смежил глаза, сделав картинку расплывчатой, и на миг представил, как поднявшаяся вода его поглотит. Камни грели спину, он чувствовал толчки соседа, когда тот расстегивал манжеты и закатывал рукава. Фрейзер налил пиво.

– Твое здоровье, – сказал он, подняв стакан. В три-четыре глотка осушил и отер рот. – Уф! Так оно лучше, а? – Налил еще и снова выпил.

Потом залез в карман и вынул трубку с кисетом. Дункан наблюдал, как он священнодействует с трубкой: длинными смуглыми пальцами набирает пряди табака и утрамбовывает в чашку. Заметив взгляд Дункана, Фрейзер улыбнулся:

– Маленько иначе, чем прежде, да? Это первое, что я купил, когда вышел.

Он закусил черенок, чиркнул спичкой и поднес пламя к чашке; горло его напряглось, щеки всасывались и раздувались, как бока грелки или, если романтичнее, испанского бурдюка. Ветерок подхватывал и уносил голубоватый дым.

Некоторое время они просто сидели и потягивали пиво, из-под козырька руки глядя на сказочно розовое солнце, разбухавшее в небе бабьего лета. Его тепло растревожило вонь речного дна, но сетовать на нее в столь очаровательном месте не хотелось. Дункан представил матросов на лихтерах, контрабандистов, просмоленные шлюпки…

– Глянь на ребятню! – засмеялся Фрейзер.

Вдалеке появилась стайка мальчишек. Скинув рубашки, ботинки с носками и закатав штаны, они бежали к воде в той опасливой девчачьей манере, какую обретают даже мужчины, ступая по острым камушкам. Добежав до реки, мальчишки стали брызгаться и дурачиться. Они были гораздо моложе Дункана и Фрейзера – лет четырнадцати-пятнадцати. Тощие и стройные, с несоразмерно большими кистями и ступнями. Казалось, жизнь в них бьет через край, награждая неуклюжей угловатостью.

Публика на террасе, тоже заметившая мальчишек, подбадривала их одобрительными криками. Пацаны стали кидаться друг в друга илом; один грохнулся в самые залежи и встал весь черный, похожий на причудливый манекен, какие проносят в уличных шествиях. Потом зашел в воду, нырнул и появился чистый, тряся мокрыми волосами.

Рассмеявшись, Фрейзер подался вперед, приложил ко рту руку и тоже заулюлюкал. Он сам выглядел полным жизни мальчишкой: сильно загорелые руки, отросшие непокорные волосы.

Все еще улыбаясь, Фрейзер откинулся к парапету, пососал трубку и снова чиркнул спичкой, пряча пламя в ковшике ладони. Раскуривая, он чуть исподлобья смотрел на Дункана; но вот табак занялся, Фрейзер отбросил спичку, вынул изо рта трубку и сказал:

– Надо ж было нам так столкнуться, а?

Сердце Дункана ухнуло. Он промолчал.

– Я весь день об этом думал, – не унимался Фрейзер. – Вот уж не ожидал, что ты работаешь в таком месте.

– Правда? – Дункан взял свой стакан.

– Конечно! Та еще работа и тот еще народ. Это ж почти богадельня, нет, что ли? Как ты терпишь?

– Другие-то терпят. А я чем лучше?

– Чего, тебя вправду не трогает?

Дункан задумался.

– Мне запахи не очень нравятся, – наконец сказал он. – Пропитывают одежду. Еще иногда от шума болит голова, а из-за ленты мельтешит перед глазами.

– Вообще-то я не про то, – нахмурился Фрейзер.

Дункан понимал, что Фрейзер говорит о другом. Но вздернул плечо и продолжил с той же беспечностью:

– Работа легкая. Вообще-то, мало чем отличается от вышивания. Голова свободна – думай о чем хочешь. Мне нравится.

Казалось, Фрейзер озадачен.

– А тебе не хотелось бы заняться чем-то слегка… ну, поинтереснее?

Дункан фыркнул:

– Не важно, чего бы мне хотелось. Представь физиономию клерка из службы занятости, если я стану говорить, мол, хочу того и не хочу этого? Слава богу, есть хоть такая работа. У тебя по-другому. Если б ты был как я… в смысле, с моим прошлым… – Он сбился и стал ковырять прибрежный мусор – камушки, осколки фарфора и ракушек. Фрейзер ждал продолжения. – Не стоит об этом говорить. Скукота. Расскажи лучше, чем ты занимался.

– Сначала я хочу узнать о тебе.

– Да узнавать-то нечего. Ты уже все знаешь. – Дункан улыбнулся. – Расскажи, где побывал. Ведь ты написал мне из поезда.

– Я написал?

– Ну да. Сразу, как вышел. Не помнишь? Письмо, конечно, оставить не разрешили, но я его прочел раз пятьдесят. Буквы скакали, а бумага была в пятнах – ты написал, лукового сока.

– Луковый сок? – задумался Фрейзер. – Ах да, теперь вспомнил! В поезде ехала женщина с луком, а мы его три года не видели. У кого-то нашелся нож, мы разрезали и съели сырую луковицу. Полный восторг!

Он рассмеялся и прихлебнул пиво – кадык дернулся, точно пойманная рыба.

Видимо, это был поезд, которым он ехал в Шотландию, сказал Фрейзер; там было что-то вроде лесоповала, где его с другими отказниками держали до конца войны.

– Потом я вернулся в Лондон и нашел работу в одной конторе, занимавшейся беженцами: составлял списки, подыскивал жилье, устраивал детей в школу. – Вспоминая, Фрейзер покачал головой. – Такого наслушался – у тебя бы волосы дыбом встали. Истории людей, которые потеряли все. Русские, поляки, евреи рассказали о лагерях такое – поверить невозможно. Что писали в газетах, полная фигня… Этим занимался год. Больше не выдержал. Еще немного, и я бы вышиб себе мозги!

Фрейзер улыбнулся, но затем сообразил, что сказал, и, встретив взгляд Дункана, покраснел, однако тотчас снова заговорил, скрывая промашку. Беженцами он занимался до прошлой осени, потом стал пробовать себя в журналистике с прицелом на работу в политических журналах. Приятель нашел ему «халтуру», которую он до сих пор не бросил, надеясь, что подвернется что-нибудь серьезнее. Пару месяцев кантовался с девушкой, но у них не сложилось – здесь Фрейзер снова покраснел. Она тоже занималась беженцами.

Говорил Фрейзер ладно и бегло – точно радиокомментатор. Хорошо поставленный голос звучал отчетливо, и пару раз Дункан морщился, понимая, что речь приятеля разносится по берегу, достигая ушей других выпивающих. Фрейзер вновь стал казаться чужаком. Не получалось представить его на шотландском лесоповале или с девушкой в Лондоне; он возникал лишь в том образе, каким Дункан привык ежедневно видеть его в тесной камере Уормвуд-Скрабз:[16]16
  Уормвуд-Скрабз (Полынные заросли) – лондонская тюрьма для тех, кто совершил преступление впервые.


[Закрыть] вот он, накинув на плечи грубое тюремное одеяло, хлебом вытирает чашку с какао; вот он стоит у окна, его длинное бледное лицо освещено луной и разноцветными всполохами.

Дункан уставился в стакан и не сразу осознал, что собеседник замолчал и смотрит на него.

– Я знаю, о чем ты думаешь, – сказал Фрейзер, встретив его взгляд. Он говорил тише и казался смущенным. – Стараешься представить, каково мне было работать с беженцами, слушать все эти истории и сознавать, что сам я ничего не делал, когда другие воевали. – Он бросил камешек, и тот заскакал по берегу. – Было противно, если хочешь знать. Я был противен себе – не потому что отказался воевать, а потому что моего протеста было мало. Потому что в начале войны не особо старался найти иные пути и убедить других попытаться вместе их отыскать. Противно, оттого что я здоров. И просто потому, что жив. – Фрейзер опять покраснел и, глядя в сторону, сказал еще тише: – Кстати, я думал о тебе.

– Обо мне?

– Вспоминал… ну, что ты говорил.

Дункан вновь уставился в стакан.

– Мне казалось, ты совсем забыл про меня.

– Не глупи! – подался вперед Фрейзер. – Просто со временем завал. У тебя нет, что ли?

Дункан молчал. Подождав ответа, Фрейзер отвернулся, несколько раздраженно. Он глотнул пива, завозился с трубкой и пососал черенок, отчего его щеки вновь превратились в бурдюк.

«Жалеет, что позвал меня, – решил Дункан, выколупывая из земли камешек. – Удивляется, на кой черт ему это понадобилось. Прикидывает, как поскорее от меня избавиться». Он вновь подумал о мистере Манди, который ждал его к чаю; наверное, смотрит на часы или даже беспокойно выглядывает на улицу…

Дункан снова почувствовал взгляд Фрейзера. Повернулся, их взгляды встретились. Фрейзер улыбнулся:

– Я уж и забыл, какой ты скрытный, Пирс. Привык к ребятам, которым лишь бы потрепаться.

– Извини, – сказал Дункан. – Можем уйти, если хочешь.

– Бог с тобой, я не это имел в виду! Просто… Так ничего о себе и не расскажешь? Я болтал как ненормальный, а ты и слова не вымолвил… Не доверяешь мне?

– Не доверяю? Да нет. Вовсе нет. Просто нечего рассказывать, только и всего.

– А ты попробуй! Не отвиливай, Пирс. Давай!

– Да нечего рассказывать.

– Что-нибудь да найдется. Я вот даже не знаю, где ты живешь. Ну, где ты живешь? Рядом с фабрикой?

Дункан заерзал.

– Да.

– В доме? В квартире?

– Ну… – Дункан снова поерзал, не зная, как избежать ответа. – В доме, – сказал он и, помолчав, добавил: – В Уайт-Сити.

Как он и предполагал, Фрейзер выпучил глаза:

– В Уайт-Сити? Брось! Рядом с тюрягой? Как же ты терпишь? Мне вон и Фулем кажется слишком близким. Уайт-Сити… – Он изумленно покачал головой. – Но почему там? Ведь твои родные… – Фрейзер припоминал. – Кажется, они жили… Где, в Стритеме?

– Я не с ними живу, – машинально сказал Дункан.

– Не с ними? Почему? Ведь они тебя навещали. У тебя сестры, да? Одну я запомнил… Как же ее звали? Валерия?… Вив! – Фрейзер дернул себя за волосы, – Господи, все вспоминается! Она приходила на свидания. Такая добрая. Не то что моя чертова сестрица. Вы что, поругались?

– Дело не в ней, – сказал Дункан. – В остальных. Мы и раньше-то не ладили, а после… Ну, ты понимаешь. Когда я вышел, стало еще хуже. Муж старшей сестры меня на дух не переносит. Я раз услышал, что он говорит обо мне дружкам. Назвал меня… маленьким лордом Фаунтлероем, еще – Мэри Пикфорд…[17]17
  Маленький лорд Фаунтлерой – центральный персонаж одноименного романа Френсис Бернетт (1849–1924). Мэри Пикфорд (1893–1979) – знаменитая американская актриса, снимавшаяся в ролях скромных девушек, чья добродетель неизменно вознаграждается.


[Закрыть] Чего смешного-то? – вскинулся Дункан, но и сам засмеялся.

– Прости. – Фрейзер все еще улыбался. – Похоже, он обычный мудила.

– Да нет, просто из тех, кто не выносит людей иного сорта. Все они такие. Кроме Вив. Она понимает, что все вокруг несовершенно. И люди тоже. Она… – Дункан замолчал.

– Она – что? – спросил Фрейзер.

Былая близость между ними потихоньку восстанавливалась.

– Она встречается с мужчиной. – Понизив голос, Дункан огляделся по сторонам. – Он женатый. Это тянется уже давно. Пока сидел, я ничего не знал.

– Понятно, – задумчиво произнес Фрейзер.

– Только не делай такое лицо! Она вовсе… не шлюха, или что ты там вообразил.

– Конечно нет. Просто я ее помню, и как-то грустно это слышать. Она мне нравилась. Обычно такие истории хорошо не заканчиваются, особенно для женщин.

Дункан пожал плечами.

– Ну, это их дело. И что значит «закончиться хорошо»? Пожениться? Может, они бы уже ненавидели друг друга, если б поженились.

– Может быть. А что за мужик? Что он из себя представляет? Ты его видел?

Дункан уже забыл о способности Фрейзера вцепиться в тему и просто ради удовольствия обсасывать ее со всех сторон.

– Насколько я знаю, какой-то торгаш, – неохотно ответил он. – Приносит ей тушенку. Натаскал кучу банок. Домой она взять не может – отец заинтересуется, вот и отдает нам с дядей Хорасом…

Дункан смолк, обомлев от того, что проговорился. Фрейзер ничего не заметил, но уцепился за последние слова:

– А, это твой дядя. Да, на фабрике миссис Александер его поминала. Сказала, какой ты замечательный племянник, или что-то в этом роде. – Он улыбнулся. – Значит, все-таки родня не так уж плоха, как ты обрисовал… Я бы хотел познакомиться с твоим дядей, Пирс. С Вив тоже. И на жилье твое взглянуть. Можно как-нибудь прийти в гости? Ведь мы… Ничто не мешает нам вновь стать друзьями, правда? Раз уж мы так законтачили.

Дункан лишь кивнул, боясь, что голос его выдаст. Он допил пиво и отвернулся, представив, каким станет лицо Фрейзера, если вдруг он заявится и увидит мистера Манди.

Дункан вновь стал копаться в береговом мусоре. Вскоре какая-то штуковина привлекла внимание, и он ее выковырнул. Ага, так он и думал: обломок старой глиняной трубки – черенок и кусок чашки. Дункан показал находку Фрейзеру и огрызком проволоки стал счищать с нее грязь. Отчасти для смены темы он сказал:

– Может, лет триста назад здесь сидел человек и курил, как ты сейчас. Забавно, да?

– Считаешь? – улыбнулся Фрейзер.

Дункан разглядывал трубку.

– Интересно, как его звали? Разве не обидно, что мы никогда этого не узнаем? Я вот думаю, где он жил, какой был. Ведь знать не знал, что какие-то люди в тысяча девятьсот сорок седьмом году найдут его трубку.

– Может, это его счастье, что он и вообразить не мог тысяча девятьсот сорок седьмой год?

– Вдруг через триста лет кто-нибудь найдет твою трубку?

– Никаких шансов! – сказал Фрейзер. – Ставлю тысячу фунтов против пенса, что к тому времени моя трубочка, как и все остальное, превратится в золу. – Он допил пиво и встал.

– Ты куда?

– Возьму еще пивка.

– Теперь моя очередь.

– Какая разница. Я почти весь кувшин выдул. К тому же мне надо в уборную.

– Пойти с тобой?

– В уборную?

– В бар!

Фрейзер рассмеялся:

– Не надо. Сиди здесь. А то место займут. Я быстро.

Верно, народу в бар набилось еще больше. Люди с выпивкой выходили на улицу, устраивались на берегу, как Фрейзер с Дунканом. Небольшая компания мужчин и женщин расположилась на кромке парапета прямо над ними. Дункан и не знал, что они там. Неприятно кольнула мысль, что они его видели и могли слышать все, что он говорил…

Дункан спрятал в карман обломок трубки и уставился на реку. Начинался прилив, вода сама собой по-змеиному шевелилась. Компания мальчишек, что барахтались в иле, сидела у самой воды, но теперь, подгоняемая приливом, перебиралась выше по берегу. Ребята казались еще юнее. Они ухмылялись, но дрожали, точно собаки. Ковыляя, они морщились еще сильнее, и Дункан представил, как острые камушки и ракушки врезаются в их размякшие от воды ноги. Пацаны поднимались по лестнице, и он заставил себя отвернуться, с внезапным страхом увидев кровь на белой ступне одного мальчишки.

Дункан опустил голову и стал ковыряться в земле. Нашел расческу со сломанными зубьями. Откопал осколок фарфоровой чашки с изящной ручкой.

Затем, сам не зная почему – возможно, кто-то произнес его имя, и оно отыскало просвет в шуме голосов, смехе и плеске воды, чтобы достичь его ушей, – он вновь посмотрел на террасу и встретился взглядом с лысым человеком, который в компании женщины сидел за столиком. Дункан тотчас его узнал. Этот человек жил в Стритеме по соседству с улицей, на которой он вырос. Но сейчас, вместо того чтобы кивнуть, улыбнуться или махнуть рукой, лысый что-то сказал своей спутнице, наверное, что-нибудь вроде «Точно, это он», и оба уставились на Дункана с невероятной смесью злорадства, жадного любопытства и равнодушия.

Дункан поспешно отвернулся. Когда он снова оглянулся, пара все еще смотрела; Дункан сменил позу: повертел головой, повозил ногами, оперся на другую руку. Но гадкое ощущение, что его разглядывают, обсуждают, оценивают и не одобряют, не покидало. Он представил, что говорят лысый и его подруга: «Гляньте на него. Как с гуся вода. Считает, он как все». Дункан постарался взглянуть на себя их глазами, и сейчас, когда рядом не было Фрейзера, предстал какой-то нелепой диковиной или обманщиком. Он украдкой обернулся: так и есть – смотрят, прихлебывают выпивку, затягиваются сигаретами и поглядывают на него с пустым, но задиристым выражением людей, собравшихся вечерком прошвырнуться в кино… Дункан закрыл глаза. Наверху кто-то сипло заржал. Казалось, что смеяться могут только над ним, что все посетители пивной, расположившиеся на воздухе, подталкивают друг друга, кивают, ухмыляются и по цепочке передают весть: здесь Пирс, тот самый Дункан Пирс попивает на берегу пивко, словно имеет на то полное право, как всякий другой!

Ну где же Фрейзер? Сколько уже, как он ушел? Бог его знает. Кажется – вечность. Наверное, разговорился с каким-нибудь мужиком. Или флиртует с барменшей. А вдруг Фрейзер почему-либо вообще не вернется? Как же домой добраться? Дорогу-то он не запомнил. Дункан попробовал сосредоточиться, но в голове путалось; ему будто завязали глаза, подняли, и он чувствовал, как мягкая земля осыпается из-под ног… Теперь он и вправду запаниковал. Дункан открыл глаза и посмотрел на руки; один врач говорил: если вы испуганы, смотрите на собственные руки, это поможет успокоиться. Но Дункан так зажался, что собственные руки показались чужими. Все тело было странным и не своим: он вдруг ощутил сердце, легкие; возникла мысль: если хоть на миг от них отвлечься, они откажут. Он зажмурился, обливаясь потом и задыхаясь от бремени глотать воздух, гнать по венам кровь и сдерживать мышцы, чтобы руки-ноги не забились в судорогах.

Прошло пять, а может, десять или двадцать минут, и Фрейзер вернулся. Дункан услышал стук о камни полного кувшина, почувствовал прикосновение ноги Фрейзера, когда тот сел рядом.

– Там просто сумасшедший дом, – говорил Фрейзер. – Давка несусветная. Я… Что такое?

Ответить Дункан не мог. Он открыл глаза и попытался улыбнуться. Но даже лицевые мускулы были против него: рот кривился и выглядел, наверное, жутко.

– Что случилось, Пирс? – уже настойчивей повторил Фрейзер.

– Ничего, – наконец выдавил Дункан.

– Как – ничего? На тебя страшно смотреть. Держи. – Он передал носовой платок. – Вытри лицо, с тебя льет. Ну, лучше?

– Да, немного.

– Ты весь дрожишь! Да что произошло?

Дункан помотал головой.

– Скажешь, это глупость, – с трудом выговорил он. Язык лип к нёбу.

– Плевать, что я скажу.

– Просто там один человек…

Фрейзер обернулся.

– Какой человек? Где?

– Не смотри на него! Он там, на террасе. Живет в Стритеме. Лысый. Смотрел на меня, он и его подруга. Он… все про меня знает.

– Что знает? Что ты сидел?

Дункан опять замотал головой:

– Не только это. Знает, почему я сидел. Ему известно… про меня и… Алека.

Сил говорить не было. Фрейзер задержал на нем взгляд, потом снова повернулся к террасе. Что сделает тот человек, когда увидит, что Фрейзер на него смотрит? Наверное, жестом изобразит какую-нибудь гадость или просто кивнет и ухмыльнется.

Через секунду Фрейзер мягко сказал:

– Никто не смотрит, Пирс.

– Они там… Ты уверен?

– Абсолютно. Никто не смотрит. Взгляни сам.

Дункан помешкал, затем прикрыл рукой глаза и глянул сквозь пальцы. Действительно. Те двое исчезли, на их месте сидела совсем другая пара. Рыжеватый мужчина ссыпал в рот крошки из пакетика с чипсами. Женщина зевала, пухлой рукой похлопывая себя по губам. Другие посетители разговаривали, смотрели в бар, на реку – в общем, куда угодно, только не на него.

Дункан выдохнул и распустил плечи. Теперь он не знал, что и думать. Может, и вправду привиделось? Все равно. Страх опустошил, высосал досуха. Дункан снова отер лицо и дрожащим глухим голосом сказал:

– Мне пора домой.

– Сейчас пойдем. Сначала глотни пивка.

– Ладно. Только… ты сам налей.

Фрейзер наполнил стаканы. Дункан сделал глоток, потом еще. Чтобы не расплескать, стакан приходилось держать двумя руками. Постепенно Дункан успокоился. Он отер рот и взглянул на Фрейзера:

– Наверное, думаешь – вот же дурак!

– Не пори чепуху. Ты что, не помнишь…

Дункан перебил:

– Понимаешь, я не привык вот так разгуливать сам по себе. Не то что ты.

Фрейзер покачал головой – то ли сердито, то ли досадливо. Посмотрел на Дункана и отвел взгляд. Поерзал, прихлебнул пиво. Наконец, запинаясь, произнес:

– Жалко, Пирс, что мы вот так растеряли друг друга. Надо было чаще писать тебе. Я… я тебя подвел. Теперь это понимаю, и мне стыдно. Я тебя сильно подвел. Но тот год в тюрьме… едва я вышел… не знаю, все показалось сном. – Он посмотрел Дункану в глаза, веки дрогнули. – Ты меня понимаешь? Та жизнь казалась чьей-то другой, не моей. Меня будто выдернули из времени, потом снова включили, и надо было догонять с того места, где я остановился.

Дункан кивнул.

– У меня было по-другому, – проговорил он. – Когда вышел, все стало иным. Все изменилось. Я знал, что так и будет. Мне говорили: обвыкнешься. Но я понимал, что не смогу.

Они замолчали, словно оба изнемогли. Фрейзер достал трубку. Смеркалось, и пламя спички казалось ярче.

Фрейзер скатал рукава, застегнул манжеты; его заметно знобило.

Они смотрели, как поднимается река. Всего за пару минут она утратила лихорадочное беспокойство. Берег сузился, вода подкрадывалась шершавым кошачьим языком – лизнет, и суши станет меньше. Пробежавший буксир поднял волны; они набегали и откатывались, потом, истощившись, слабо плескались.

Фрейзер кинул камешек.

– Как это у Арнольда? – спросил он. – «Печали вечный звук», да?… Чего-то там, «…лишь галька мира шелестит вдали»…[18]18
  Строки стихотворения «Берег Дувра» (1867) английского поэта Мэтью Арнольда (1822–1888). Перевод В. Некляева.


[Закрыть] – Он пробежал рукой по лицу, смеясь над собой. – Господи, если уж я начал цитировать стихи, значит, мы дошли до точки! Идем, Пирс. – Оттолкнувшись от земли, он встал. – Бог с ним, с пивом, уходим. Я тебя провожу. До дверей дома. И ты познакомишь меня с твоим… Дядя Хорас, верно?

Дункан представил, как мистер Манди расхаживает по гостиной и, услышав звонок, идет открывать дверь. На страх, смятение или что-либо подобное сил уже не осталось. Он поднялся и вслед за Фрейзером пошел к лестнице; неуклонно темнеющими улицами они двинулись в сторону Уайт-Сити.