Текст книги "Больше чем скандал"

Глава 7

Ощутив внезапную неловкость из-за того, что он вновь остался наедине с отцом, Маркус оперся на костыль. До того как смущенный неожиданной встречей Данн решил заняться своим плащом, а в комнату вбежала Кэтрин, они с отцом едва успели обменяться парой слов. Между ними зияла огромная пропасть.

Как опытному боевому офицеру, встречавшему лицом к лицу немало опасностей, Маркусу было досадно сознавать, что встреча с отцом заставила его вспотеть и ощутить резь в желудке. Однако среди свиста пуль, звона сабель и рева снарядов он никогда не поддавался искушению показать спину и бежать. Не собирался он отступать и теперь. А поэтому без труда выдержал испытующий взгляд отца.

Проницательные голубые глаза Данна, столь похожие на те, которые Маркус видел каждый день в зеркале, скользнули от шрамов над бровью к костылям и больной ноге сына. В конце концов его отец осведомился:

– Ранение настоящее?

Маркус отрицательно качнул головой.

– Ты в отличной форме, сынок, – стесненно проговорил Данн-старший.

– Вы тоже, отец, – солгал Маркус, и они оба это поняли. Глупо было ожидать, что отец не переменится за семь лет, однако Маркус надеялся, что годы смилостивятся над Урией Данном. Он все еще оставался таким же высоким и осанистым, и ноги его по-прежнему твердо и широко, по-хозяйски, стояли на земле, сыном которой он был. Его волнистые волосы не поредели, но приобрели стальной оттенок. А ведь когда-то они были того же цвета воронова крыла, что и у Маркуса. Лицо, чисто выбритое и бледное, немного искажали собравшиеся возле губ складки. Морщины, которых Маркус раньше не видел, залегли у отца на лбу.

– Я не получил ответа от Уэллингтона, – в глазах директора приюта мелькнула, но тут же исчезла боль, – и, м-м… не знал о твоем приезде.

– Я… находился под арестом, – Маркус не намеревался рассказывать ни о своем заточении, ни о сделке, которую он все-таки заключил, чтобы спасти жизнь друга, капитана Люка Хейза.

– Все равно я рад твоему решению, хотя и не я на него повлиял. – Отец замолчал и жестом пригласил Маркуса сесть.

Положив костыли рядом с собой, Маркус опустился на потертое деревянное сиденье.

Урия Данн, вместо того чтобы усесться за свой внушительного вида стол, пододвинул старенькое кресло и устроился прямо напротив сына. Маркус не любил, когда ему преграждали путь к выходу, вот и сейчас он почувствовал себя словно в ловушке, однако промолчал. Вместо этого он немного отодвинулся, освобождая место для маневра, если таковой понадобится. Кроме того, теперь он мог не смотреть прямо в лицо отца.

– Сейчас самое подходящее время поговорить, – начал Данн-старший. – Большая часть детей в часовне, – он прочистил горло. – Так вот, имея возможность серьезно обдумать твой отъезд…

Маркус напрягся.

– Вы знаете, почему я здесь. И лучше двигаться дальше… а не тратить время… на воспоминания.

Урия Данн, явно недовольный реакцией сына, поджал губы. Однако он все же нашел в себе силы и мягко согласился:

– Как пожелаешь.

Маркус постарался не выдать своего удивления. Его отец был не из тех, кто легко сдается. Что же он задумал? Маркус начал лихорадочно соображать. Данн-старший не походил на того человека, каким он представлял его на протяжении последних семи лет. Выбить у общества толику денег для Андерсен-холла – такова была его насущная, неизменная задача. Поведение отца странным образом изменилось, и Маркус не мог этого не сознавать.

Послышался стук в дверь. Данн-старший бросил на Маркуса извиняющийся взгляд.

– Войдите.

Вошла миссис Нейгел с подносом, на котором разместились кувшин, чашки и какая-то еда.

– Я взяла у кухарки сдобных пирожков для вас. И молока с чаем, – пояснила она, ставя поднос на столик.

– Благодарю вас, миссис Нейгел, – произнес Маркус, понимая, что с удовольствием съел бы сейчас даже солдатский башмак: его желудок свело от голода.

Тем временем миссис Нейгел продолжала с гордостью говорить:

– Я рассказала о вашем приезде, и все умирают от нетерпения, желая вас увидеть. – Она подняла руку и стала загибать пальцы. – Кухарка, старый Бертрам, Бетти и даже садовник, Грейвз, – миссис Нейгел на мгновение нахмурилась, – хотя он вот-вот будет уволен.

Вздохнув, директор Данн поднялся.

– Я уже говорил вам, миссис Нейгел, правила есть правила, и он не оставил мне выбора.

Маркус убедился, что кое-что все-таки не изменилось: его отец сохранил прежнюю непреклонность.

Экономка вздохнула:

– Ну да, конечно, а сейчас вы должны подкрепиться.

– Спасибо, миссис Нейгел, – прервал ее Урия Данн, – но мы с Маркусом отправляемся в мой клуб отобедать. – Он похлопал себя по животу. – И лучше не перебивать аппетит.

Сообразив, что отец дает ему возможность рассказать о своей миссии в приватной обстановке, Маркус вскочил на ноги и подхватил костыли.

– Да, нога ягненка – мое слабое место! Надеюсь, у вас в клубе по-прежнему искусно готовят это блюдо.

– Как всегда, безупречно, – быстро откликнулся Данн-старший. – Не сомневаюсь, что преподаватели отдадут должное вашим пирожкам, миссис Нейгел.

– О! – на ее добром лице отразилось разочарование. – Я полагала, что вы задержитесь.

В этот момент в комнату стремительно вошла Кэт. Она сменила грязный передник на похожий, но белоснежный и накрахмаленный. Однако ее домашнее платье по-прежнему представляло собой бесцветное и мешковатое одеяние.

И хотя из ее льняных локонов исчезла паутина, пряди, закрученные на затылке небрежным узлом, кое-где торчали как соломинки. Очевидно, что она потратила не слишком много времени на то, чтобы помыться, и вряд ли бросила на себя лишний взгляд в зеркало.

– Надеюсь, вы привели себя в порядок не ради меня, – сострил Маркус.

Фарфоровые щеки Кэтрин подернулись краской, а в дымчато-серых глазах блеснули молнии, но она проигнорировала это замечание и повернулась к директору Данну:

– Нельзя ли коротко переговорить с вами, сэр?

«И зачем только я сострил», – спросил себя Маркус. Он не понимал, почему ее пренебрежение собственной внешностью так его задело? Возможно, несмотря на паутину и отвратительное мешковатое платье, что-то в ней его все же привлекало. И честно говоря, это было удивительно: Маркус всегда предпочитал пышных брюнеток, а не гибких фей с льняными волосами.

Миссис Нейгел забрала поднос и вышла, хмуро бросив:

– Я велю Тимми приготовить кабриолет.

Маркус понаблюдал за отцом и Кэт, вышедшими в прихожую. Не странно ли, что они оставили его в кабинете? Впрочем, нельзя забывать – он уже не подросток, и относиться к нему станут иначе.

Маркус подавил стон. Предстоящая миссия выглядела отталкивающе, с какой стороны ни взглянуть.

В поле зрения Маркуса попала девчонка, нет, женщина, которая спорила с его отцом. Он не мог не восхититься ее решительностью: мало кто осмеливался вступать с Урией Данном в открытый поединок. Продолжая спорить с директором, она посылала Маркусу сверкающие холодным огнем взгляды. Речь, несомненно, шла о нем. Забавно.

Ее так взволновало его включение в Совет попечителей? Или же Кэтрин была недовольна тем, что его отец попросил ее взять Маркуса под свое крыло? В любом случае негодование девушки пришлось юному Данну по душе. Проклятые обстоятельства сулили ему некоторое развлечение. Маркус едва не рассмеялся. Она не давала его отцу, опытному оратору, и слова сказать в ответ!

Неужели она всегда была такой напористой? В его памяти возникла сиротка с золотыми волосами, прядки которых постоянно выбивались из ее тоненьких косичек. Она была очень застенчива и вечно жалась по углам, твердо сжав розовые губки. Если он правильно помнит, она много читала. И редко играла с другими детьми. Нога. У нее болела нога. Маркус почти не общался с ней. Он входил в более взрослую и разбит: iyra о.

Он перевел взгляд на нечеткий абрис ее мешковатс г с: – годаря грациозной, непринужденной осанке она не кой. В сущности, она выглядела вполне здоровой. Бс: / аз ът мешок не мог скрыть пышных очертаний груди, тонкой талии и соблазнительной линии бедер. Он с удовольствием наблюдал, как колыхались юбки Кэтрин, когда она нетерпеливо притоптывала. Ее аккуратные круглые ягодицы были изогнуты именно так, чтобы поместиться в ладонях. Ничто не разжигало его кровь сильнее, чем эти волнующие изгибы, которые находились всего в нескольких метрах от него. Он представил, что ласкает ее нежную, гладкую кожу…

Страшно смутившись, Маркус кашлянул в кулак.

Кэт и его отец уставились на него, прекратив спор.

– Все в порядке, – пробормотал он с легкой улыбкой и махнул рукой, – пожалуйста, продолжайте. – Лучше, чтобы они были заняты друг другом, а не им.

После секундного колебания Кэт повернулась к Данну-старшему и продолжила начатую шепотом тираду.

«У меня слишком долго не было женщины», – осознал Маркус. И теперь все тролли представляются ему нимфами. Впрочем, ее даже нимфой назвать сложно, просто какая-то учительница.

Подтверждая какую-то мысль, Кэт назидательно погрозила директору пальцем, и Урия Данн ее не остановил! Его отец даже не протестовал, он терпеливо слушал и упорно пытался вставить там или здесь свои замечания. Вероятно, он привык к ее острому языку и горящему взору.

Маркус не мог понять, какие у нее глаза – темно-серые, агатовые или цвета голубиного крыла. Они напоминали ему облака, которые буря могла превратить в грозовые тучи-водовороты, но становились светлой дымкой, едва стихал ветер.

Когда Кэт была младше, ее огромные глаза всегда ярко выделялись на бледном заостренном личике, придавая ей очаровательный вид. Теперь ее широко расставленные глаза чудесно гармонировали с ровными бровями пшенично-золотого цвета и с изгибом сочно-розовых губ. И только небольшой вздернутый нос немного не подходил к ее привлекательным чертам. В особенности когда она хмурилась, изображая строгую хозяйку-экономку.

И как только подобные мысли могут приходить ему в голову? Кэт – старая дева и, похоже, синий чулок. Пожалуй, она скорее сунет свой носик в гроссбух или станет торговаться из-за цен на хлеб, нежели будет танцевать при лунном свете. Только эта женщина в чудесный весенний день способна заниматься чисткой кладовок.

Разве можно сравнить ее с Анжеликой, темноволосой, черноглазой красавицей, оставленной им в Португалии? Конечно, все это – следствие воздержания, не иначе. Тем более, пока он изображает увечного, постельные развлечения все равно ему недоступны. Тем более что заботы, связанные с миссией, до сих пор полностью занимали его внимание, и лишь только сегодня тревожные ощущения дали о себе знать.

– Я сказал – достаточно! – прогремел Урия Данн и тут же смутился, словно испугавшись того, что повысил голос.

Однако Кэт ничуть не растерялась:

– Но, сэр…

– Мы уходим. – Директор кивнул Маркусу и взял свою трость.

Кэт закусила розовые губы и метнула на директора сердитый взгляд, однако сдержалась. «Вряд ли она утихомирится», – подумал Маркус. Было понятно, что она воспользуется первой же возможностью, чтобы снова взяться за свое.

Урия Данн схватил шляпу с подставки и двинулся к выходу. Маркус тут же направился следом, вполне сносно управляясь со своими костылями. Он уже начал привыкать к этому проклятому приспособлению.

Кэтрин пошла за ними, словно охотничья собака по следу лисицы.

Данн-старший быстро спустился по ступенькам и уселся в открытый черный кабриолет с большими гладкими колесами. И хотя этот экипаж не казался таким эффектным, как прочие кабриолеты, разъезжающие по Лондону, было видно, что он сработан весьма добротно. Легкий ветерок, коснувшийся лица Маркуса, донес до него знакомые запахи лошади, кожи и смазки.

– Когда вы вернетесь, сэр? – поинтересовалась Кэтрин, когда директор Данн взял вожжи у конюха Тимми.

– Не очень поздно.

– Всего доброго, Кэт, – кивнул ей Маркус, помахав кивером. – Надеюсь скоро с вами увидеться. – Он понял, что говорит правду. При первой же встрече они, конечно же, снова скрестят шпаги, но он этого ждет. Осознав, сколь низко он пал, если ищет развлечений в перепалке с настоящей гарпией, Маркус чуть не застонал.

Кэтрин нахмурилась еще сильнее, и ее глаза потемнели.

Маркусу действительно стоило поискать каких-то развлечений, раз он все-таки вернулся в Лондон.

Дернув вожжи, Урия Данн прищелкнул языком, и лошади тронулись с места.

Маркус положил костыли рядом с собой и устроился поудобнее, изучая окрестности, почти не изменившиеся за время его отсутствия.

Колонны деревьев, которые окружали приют, словно большой квадрат, напомнили Маркусу о полях сражений, где он предпочел бы сейчас находиться. Однако если уж ему все-таки пришлось попасть в Лондон, надо, по крайней мере, наслаждаться этим погожим деньком. Вся округа купалась в солнечном свете, на деревьях распускалась пышная изумрудная листва, в воздухе разливался запах сосновой хвои.

Когда они подъехали к железным воротам Андерсен-холла, Маркус внезапно обернулся. Кэт с поникшими плечами все еще стояла на крыльце, скрестив руки. Весь ее облик выражал недовольство по поводу его приезда.

Впрочем, они оба сожалели об этом.

Глава 8

Оказавшись за воротами Андерсен-холла, Маркус с трудом удержался, чтобы не взять у отца вожжи. Однако вскоре он понял, что Урия Данн – опытный кучер, просто он предпочитает ехать помедленней.

Отец ослабил вожжи. Кабриолет ехал плавно и неторопливо.

– Должен признаться, что пока все идет очень неплохо. Хотя, – прибавил Данн-старший, – Кэтрин, вероятно, не по душе наше маленькое представление.

– А вы всегда так невозмутимо ее слушаете?

Урия Данн бросил на сына выразительный взгляд:

– Не надо ее ни в чем упрекать, Маркус. Кэтрин замечательная женщина, просто на ее долю выпало немало испытаний.

– Как и на долю любого ребенка из Андерсен-холла…

Отец поморщился:

– Совершенно верно. Просто я тебя хорошо знаю, и ты способен устроить шум там, где она сохранит спокойствие. Поэтому, прежде чем начать что-то делать, остановись и подумай.

– Не очень-то хорошо с вашей стороны набрасываться на меня с упреками, ведь я только что вернулся, – Маркус поерзал на сиденье. – Похоже, кое-что никогда не изменится.

Он с удовлетворением заметил на отцовском лице виноватое выражение.

– Ты прав, – согласился отец к удивлению Маркуса, – мне не следовало делать поспешных умозаключений. – Он пожал плечами. – Боюсь, я становлюсь слишком пристрастным, когда дело касается Кэтрин.

Маркус еле удержался, чтобы не напомнить, что в первую очередь следовало бы защищать интересы собственного сына. Он действительно не хотел возвращаться к их прежним с отцом отношениям. Обычно они с трудом удерживались от споров, и Маркус ощущал себя так, будто его разрывают на части. Каждый высказанный им упрек ранил и его самого.

– Кэтрин сделала для Андерсен-холла очень много, – вздохнул Данн-старший. – И честно говоря, я не представляю, как буду без нее обходиться.

– А что случилось? Она нашла другую работу?

Щеки его отца покраснели.

– Я никому не передам ваших слов, – заверил его Маркус. Имело ли это значение или нет, но он собирался покинуть Андерсен-холл сразу же после завершения своей миссии.

– Кэтрин… Как бы лучше сказать? Кэтрин вознамерилась…

– Нужно быть глухим либо иметь очень крепкие нервы, чтобы выдерживать ее острый язык.

– Кэтрин не обручена. – Взгляд Урии Данна стал задумчивым. – Хотя очень странно, что она до сих пор одна. Ведь она хороша собой.

Маркус притворился, что внимательно рассматривает деревья.

– Я этого не заметил.

– Что ж, – вздохнул отец, – я и не предполагал, что ты обратишь на нее внимание. Ты никогда не мог понять, что представляет тот или иной человек на самом деле. Что же касается Кэтрин, меня действительно волнует, что она так безразлично относится к своей внешности.

Маркус предпочел проигнорировать критику в свой адрес. Отец не знал его и наполовину, хотя думал совершенно иначе. Впрочем, никакие слова не смогут переубедить его родителя.

– И почему же она была так раздражена?

Директор Данн поморщился:

– Она тебе не доверяет.

Губы Маркуса скривились от изумления:

– В самом деле? И почему?

– Думаю, Кэтрин… – отец поерзал на сиденье, – просто хочет защитить интересы приюта.

– И видит во мне угрозу. Интересно, что могло навести ее на подобную мысль?

– Я ничего не говорил ей, Маркус.

– А вам и не нужно говорить. Ваше явное недовольство возвещает о себе, словно трубящий рожок.

Некоторое время они ехали в напряженном молчании. Первым нарушил молчание Урия Данн:

– Я вот о чем подумал. Кэтрин заслуживает полного доверия, она знает в Андерсен-холле все входы и выходы. Кроме того, она знакома с опекунами. Возможно, ей стоит рассказать о твоих истинных целях.

Маркус распрямился:

– Только не говорите, что мне стоит полностью довериться этой злоязычной особе.

– Конечно нет, – Данн-старший нахмурился.

– Отлично.

– Но Кэтрин, несомненно, насторожится, если почувствует что-то неладное. А водить ее за нос трудно.

– Вы хотите сказать, что Кэтрин не удовлетворили наши объяснения, и она может нам помешать?

– Боюсь, что так.

Маркус пожал плечами:

– Если она начнет чинить мне препятствия, я ею займусь.

– Что означает твое «займусь»? – вскричал Урия Данн.

– Хорошо же вы обо мне думаете! – Маркуса взбесила несправедливость отцовских суждений. – Я никогда не причиню зла невинным людям.

Щеки Дана-старшего побагровели:

– Я ни о чем таком и не думал, Маркус. Просто… я не понял, что ты имел в виду.

Отец всегда был к нему несправедлив, но Маркус не хотел сейчас бередить застарелые раны. Тягостное молчание воцарилось вновь.

Данну-старшему трудно было сидеть спокойно. Он хмурился и кусал губы, словно его что-то очень сильно беспокоило. Маркус приготовился к следующей перепалке. Поерзав пару минут, Урия Данн снова обратился к сыну:

– Я… думал о том, сколько еще времени ты предполагаешь провести в Англии.

Маркус смотрел в сторону. Он уже давно решил, что, как только его миссия будет завершена, он первым же пароходом отправится в Португалию. Или лучше в Испанию.

– Я хотел навестить вместе с тобой твоих кузенов, – прибавил Урия Данн. – Ты очень давно не виделся с тетей Анной и дядей Филиппом. А у Чарльза уже два собственных малыша…

Разминая затекшие ноги, Маркус задумчиво произнес:

– И правда, я их давно не видел, но едва ли мне представится возможность задержаться.

– Тетя Тиззи как раз прислала письмо… – Данн-старший передал вожжи Маркусу и сунул руку во внутренний карман плаща.

Маркус прищелкнул языком и пустил лошадей быстрым галопом. Его отец нахмурился, но ничего не сказал. Пока отец просматривал послание, Маркус заметил, что, читая, он отводил руку с листочком как можно дальше от глаз. В конце концов он сдался и вытащил очки в золотой оправе. Маркус поежился, он с детства привык считать своего отца совершенно неуязвимым.

– Вот оно, – Урия Данн нашел нужное место и начал читать вслух:

Филипп стал еще забывчивее, порой он теряет ориентацию даже во время прогулок в нашем саду. Он оправился после падения, но прежним так и не стал. Вызывают беспокойство и его хрипы. Боюсь, что его дни в этом мире сочтены, и я не знаю, как буду без него жить.

Данн положил письмо на колени.

– И далее в том же роде.

– Насколько я помню, дядя Филипп постоянно страдал какими-то недугами – то одним, то другим…

– Да, но сейчас все выглядит серьезно. С твоей стороны будет некрасиво не навестить его.

Маркус вздохнул:

– Я не видел его семь лет. Неужели мой визит что-нибудь изменит?

– Семья очень важна, Маркус.

Невысказанный упрек по поводу их разрыва повис в воздухе. Урия Данн никогда не умел скрывать свои мысли.

– Давайте сначала посмотрим, как пойдут мои дела, – ответил Маркус. – А потом уж поговорим о дяде Филиппе.

Данн-старший изменил позу.

– Ну да, конечно… Спасибо тебе.

Напряжение немного ослабло, и они снова замолчали. Маркус, казалось, сделал небольшую уступку. «Интересно, между другими сыновьями и отцами такие же отношения?» – вдруг подумалось ему. Точно он знать этого не мог, ведь у большинства ребят из его окружения отцов не было. Однако Маркусу почему-то казалось, что прочие сыновья и отцы знают, как общаться без словесных баталий. Хотя, в сущности, какая разница? Конечно, ему придется пострадать от их вынужденного совместного пребывания, но ведь потом все возвратится на свои места. Маркус вернется на поля сражений, а отец – к рабочему столу. Мысль о грядущем восстановлении status quo приободрила молодого человека.

Освежающий ветерок ласкал щеки Маркуса и теребил плюмаж на его кивере. Молодой человек наслаждался прогулкой, хотя каждый ухаб отдавался болью в перевязанном бедре. По настоянию доктора Тама повязки наложили очень плотно, чтобы Маркус был вынужден прихрамывать и не забывал о необходимости притворяться.

Маркус радостно впитывал запахи и звуки города. Только теперь он понял, как соскучился по Лондону и его пестрым краскам. Тут и там встречались знакомые с детства картины. Вот мужчина в плохоньком коричневом сюртуке не по росту толкает ручную тележку с мелким товаром. На углу пожилая женщина в выцветшей желтой шляпе с потрепанной бахромой продает цветы из висящей на руке корзинки. А хозяйка гостиницы, которая быстро, со звуком «в-у-у-сс, в-у-у-сс» подметала вход, остановилась поболтать с прохожим. И над всем этим в воздухе, перебивая запахи конского навоза и мусора, разливается аромат жареной баранины.

– Как тебе кажется, Лондон сильно переменился? – спросил Данн-старший, наблюдая за сыном.

Маркус осознал, что улыбается. Пытаясь скрыть свою радость, он коротко бросил:

– Город как город.

Отец расправил плечи.

– Я всегда считал Лондон особенным городом. Впрочем, в отличие от тебя, я никогда не бывал за границей. И, надеюсь, мне никогда не придется… бежать отсюда.

Не желая обсуждать свой внезапный отъезд семилетней давности, Маркус поспешил сменить тему разговора:

– Я должен поскорее познакомиться с членами Совета. Мне кажется, что званый обед в клубе поможет успеху моего предприятия.

Целую минуту Урия Данн изучающе смотрел на сына, а потом отвернулся и помахал дородной женщине, окруженной множеством чумазых ребятишек, которые цеплялись за ее пышные черные юбки. Одна из девочек, заметив, что Маркус тоже на нее смотрит, показала ему язык.

– Сегодня я прощупаю почву. Званый обед – хорошая идея, – согласился Данн-старший. – Хотя, должен признаться, меня кое-что волнует.

– Что именно?

– Один из членов Совета, тот, кого я считал верным другом, связался с Наполеоном… И мне необходимо хорошенько над этим поразмыслить. – Его лицо исказилось от боли. – Я ничего не понимаю. Прекрасные, честные люди, правильные люди…

– Даже правильные люди совершают ошибки.

– Это верно.

Понял ли отец, что Маркус подразумевал его самого? Сомнительно. Ведь Урия Данн всегда видел мир в своем, особенном ракурсе.

– Не знаю, смогу ли я говорить с ним как ни в чем не бывало, – продолжил Данн-старший срывающимся от волнения голосом. – Я не умею улыбаться лицемерам в лицо, хотя мне бы не хотелось подводить тебя.

– Должен признать, актер из вас действительно неважный.

– Да, я не актер! – отрезал Урия Данн, словно его оскорбили. – И я горжусь тем, что всегда откровенен с людьми.

– Актерство может считаться не очень почтенным занятием, но порой оно приносит существенную пользу.

– В расследованиях, я понимаю, – старик Данн нахмурился. – И все же, Маркус, меня изумляет, что ты способен лгать и предавать так легко.

Маркуса охватил приступ негодования. Чтобы позлить отца, он прищелкнул языком, и на повороте лошади побежали еще быстрее.

– В отличие от вас, мои начальники никогда не пытались превратить меня в того, кем я не был. Напротив, они ценили меня таким, каков я есть.

Судорожно вцепившись в боковину сиденья, Данн-старший парировал:

– Я всегда отдавал тебе должное, Маркус. Однако я никогда не понимал, почему ты ведешь себя, словно чертов Макиавелли.

Где-то в глубине души у Маркуса шевельнулось застарелое щемящее чувство, похожее на стыд. Он ненавидел и это ощущение, и себя самого. Он никогда не мог угодить отцу и никогда не соответствовал его требованиям. Стараясь обуздать злость, Маркус счел должным возразить:

– В отличие от вас, лорд Уэллингтон неизменно превозносит мои способности. И хотя в иные времена мои действия могли бы счесть недостаточно честными, однако…

– Война – грязное дело, и никто не способен пройти ее, не запачкавшись.

– Неправда! На войне люди действуют доблестно, с честью…

– Война всегда была неизбежным злом. Злом она и останется.

– Можно подумать, сами вы безупречны! – закричал Маркус, охваченный раздражением и горечью, которые преследовали его все эти годы после предательства отца. – Солдаты идут в бой, защищая родную страну и близких! А вы были настолько озабочены спасением посторонних, что не сумели сберечь собственную семью!

Руки Урия Данна, лежавшие на коленях, сжались в кулаки.

– Ты понятия не имеешь, о чем говоришь…

– Мама пыталась скрыть это, однако ее горе видели все, кроме вас! – в раздражении Маркус кричал все громче. – Вы были поглощены делами и почти перестали быть ее мужем!

– Патриция прекрасно знала, за какого человека она выходит замуж…

– Но больше всего, – перебил Маркус, даже не пытаясь выслушать неубедительные объяснения отца, – ее огорчало то, как вы обращались со мной! – Ребенок, который внезапно в нем проснулся, был отчаянно рад возможности швырнуть отцу эти обвинения в лицо. – Даже с посторонними вы поступали куда лучше, чем с собственной плотью и кровью…

– Я всегда обращался с тобой и с воспитанниками Андерсен-холла одинаково. Просто на их долю выпало слишком много испытаний, а ты имел все привилегии…

– Кроме заботливого отца! – Маркус буквально дрожал от гнева. Чистейшего, непритворного, праведного гнева. Отец хотел, чтобы его сын был честен? Что ж, он выскажет ему все, все до последнего слова! – Я благодарен небесам лишь за одно – последние несколько лет моя мать не могла видеть, как вы со мной обращались.

– Я должен был быть с тобой строг. Только так можно было искоренить твою необузданность. Я…

– Никогда не забуду ваших слов, произнесенных в тот день, когда вы меня предали. – Маркус потряс головой и вцепился в вожжи. – «Если бы ты смог стать мне таким же достойным сыном, как Николас».

Урия Данн вздрогнул, словно его ударили.

– Да, кстати, как поживает ваш любимчик, Ник Редфорд? – издевательски осведомился Маркус. – Он все такой же подлиза?

– Возможно, твоя озлобленность по отношению ко мне и оправданна, – резко ответил Данн-старший. На его щеках выступили красные пятна гнева. – Но Ник не причинил тебе ни малейшего зла.

От того, что его отец с готовностью кинулся защищать Редфорда, Маркусу стало еще больнее.

– Ты бы очень удивился, узнав, сколько у вас общего, – продолжал Данн-старший. – Недавно Ник открыл собственное бюро расследований, и, возможно, вам с ним следовало бы объединиться…

– Я скорее побратаюсь с Наполеоном! – сердито огрызнулся Маркус.

Он хотел пустить лошадей еще быстрее, но на дороге оказалось слишком много пешеходов. Маркус собирался уже было прикрикнуть на них, требуя посторониться и уступить дорогу кабриолету, как вдруг осознал, что утратил контроль над собой, даже не заметив, как это произошло. А ведь он никогда не терял головы!

Маркус задумался. Его всегда считали холодным и расчетливым, полностью владеющим своими чувствами. Негодование, гнев, болезненное разочарование – плохое подспорье в его работе. Чтобы выполнить задачу, необходимо оставаться невозмутимым. Этим предопределяются успех или провал, жизнь или смерть. А он не из тех, кто способен оступиться. Цена подобной ошибки была бы слишком высока.

Маркус понимал, что именно сейчас необходимо держать свои чувства под жестким контролем. Кроме того, нужно вести себя обдуманно по отношению к отцу. Как, впрочем, и по отношению к остальным в Андерсен-холле – тоже.

Сквозь назойливый городской шум явственно пробивалась возникшая между ними напряженная тишина, которая, казалось, тормозит движение кабриолета.

И хотя через несколько минут Маркус овладел собой, с остатками раздражения он справился значительно позже.

Собравшись с силами, молодой человек решил вернуться к главной теме их разговора:

– Если вы не в состоянии сохранять невозмутимость, то держитесь от Совета подальше. И посылайте меня на те собрания, которые вы обязаны посетить. Я принесу за вас извинения.

Его отец с явным облегчением поддержал его:

– Полагаю, это несложно сделать.

– Мы можем объявить, что приют переживает кризис, и эта ситуация требует вашего постоянного внимания. Мне кажется, скверное финансовое состояние послужит достаточным оправданием.

– И вполне правдоподобным, – пробормотал Урия Данн.

– Отчего?

Данн-старший пожал плечами:

– Скаредность общества. Война, скудные инвестиции и прочее. Наше положение все время меняется, но в целом мы в неважном состоянии.

Маркусу и в голову не приходило, что приюту могут грозить какие-то беды.

– И насколько это серьезно?

– До сих пор я не сталкивался ни с чем подобным. – Урия Данн вздохнул и потер глаза. – Твое присутствие в Совете способно изменить ситуацию. Все любят героев войны.

Следуя неизменной привычке, отец Маркуса из всего на свете стремился извлечь пользу для своего драгоценного приюта. Даже из собственного сына. Однако Маркус решил держать свои эмоции под контролем. Теперь это его абсолютно не волновало.