Текст книги "Дневник Фокса Микки (сборник)"

Человечек в часах

 
Кошка спит. Погасла свечка.
Ветер дёргает засов…
Надо вызвать человечка
Из больших стенных часов.
 
 
Тик-и-так! Седая шёрстка,
Вылезай-ка! В доме – тишь…
Выпьешь чаю из напёрстка,
На пружинках подрожишь…
 
 
Сядем рядом на скамейке,
Взвизгнем так, что вздрогнет дом!
Ты направо склонишь шейку,
Я – налево, – и замрём…
 
 
И в ответ – в домах у речки,
Где огней мигает ряд,
Из часов все человечки,
Словно черти, завизжат!
 

Полька

 
В среду были именины
Молодого паука.
Он смотрел из паутины
И поглаживал бока.
Рим-тим-тим!
Слез по шторе.
Гости в сборе?
Начинай!
 
 
Таракан играл на скрипке,
А сверчок на контрабасе.
Две блохи, надевши штрипки,
Танцевали на матрасе.
Рим-тим-тим! Вот так штука…
Ну-ка, ну-ка,
Жарь вовсю!
 
 
Мышь светила им огарком,
Муха чистила свой рот.
Было очень-очень жарко,
Так что с блох катился пот.
Рим-тим-тим! Па – направо,
Браво-браво,
Браво-бис!..
 
 
Угощались жирной костью
За печуркою в трубе,
А паук съел муху-гостью
И опять полез к себе.
Рим-тим-тим!
Гости плачут,
Блохи скачут, —
Наплевать!
 

Горькое лекарство

 
Утром розовая зорька
Шла тихонько сквозь лесок…
Отчего лекарство горько?
Я не знаю, мой дружок.
 
 
Ты закрой, закрой скорее
тёмно-синие глаза
И глотай, глотай – не думай,
непоседа-стрекоза.
 
 
Чиж здоров, и бык, и кошка,
Ёж и пчёлка, жук и шмель…
Хорошо ль, поджавши ножки,
Мучить целый день постель?
Ты глотай, глотай, не думай, —
всё до капли, мой дружок,
Завтра утром будешь прыгать,
как зелёненький жучок!
 

Песня солнечного луча

 
Луч вбил в ставню через щёлку
Золотистую иголку
И запрыгал на полу.
 
 
– Эй, проснись, лентяй-мальчишка…
Встали утки, встала мышка,
Кошка моется в углу.
 
 
Спит! Храпуша… Нос распухнет…
Самовар ворчит на кухне.
Ждёт парное молоко.
 
 
Золотится лес и крыша.
Мчится в лес телёнок Миша,
Хвост задравши высоко.
 
 
Встань, вставай… Вода в кадушке
Холодней брюшка лягушки, —
Брызни горсточкой в глаза.
 
 
День сияет, сад сверкает,
Перед дверью Жучка лает, —
Ну, вставай же, егоза!
 

Песня мухи

 
Зу-зу-зу —
Пол внизу…
Я ползу по потолку
В гости к чёрному крючку…
Зы, как жарко, зу-зу-зу,
Ах, как чешется в глазу!
 
 
На клеёнке на столе
Капля сладкого желе…
Зы-зы, мальчик, это что?
Взял слизал, а мне-то что!..
 
 
Зынь-дзынь!
Полечу скорей в окошко.
Там за ёлкой на дорожке
Много корочек от дынь.
Дзынь!
 

Скрут

 
– Кто живёт под потолком?
– Гном.
– У него есть борода?
– Да.
– И манишка, и жилет?
– Нет…
– Как встаёт он по утрам?
– Сам.
– Кто с ним утром кофе пьёт?
– Кот.
– И давно он там живёт?
– Год.
– Кто с ним бегает вдоль крыш?
– Мышь.
– Ну, а как его зовут?
– Скрут.
– Он капризничает, да?
– Ни-ког-да!..
 

Рождественская

 
Зелёная ёлка, где твой дом?
– На опушке леса, над тихим холмом.
 
 
Зелёная ёлка, как ты жила?
– Летом зеленела, а зимой спала.
 
 
Зелёная ёлка, кто тебя срубил?
– Маленький, старенький дедушка
Памфил.
 
 
Зелёная ёлка, а где он теперь?
– Курит дома трубку и смотрит на
дверь.
 
 
Зелёная ёлка, скажи – отчего?
– У него, у дедушки, нету никого.
 
 
Зелёная ёлка, а где его дом?
– На каждой улице, за любым углом…
 
 
Зелёная ёлка, а как его позвать?
– Спросите-ка бабушку, бабушку
и мать…
 

Когда никого нет дома

 
В стёкла смотрит месяц красный.
Все ушли – и я один.
И отлично! И прекрасно!
Очень ясно:
Я храбрее всех мужчин.
 
 
С кошкой Мур, на месяц глядя,
Мы взобрались на кровать:
Месяц – брат наш, ветер – дядя,
Вот так дядя!
Звёзды – сёстры, небо – мать…
 
 
Буду петь я громко-громко!
Буду громко-громко петь,
Чтоб из печки сквозь потёмки
На тесёмке
Не спустился к нам медведь…
 
 
Не боюсь ни крыс, ни Буки, —
Кочергою в нос его!
Ни хромого чёрта Клуки,
Ни гадюки, —
Никого и ничего!
 
 
В небе тучка, как ягнёнок,
В завитушках, в завитках.
Я не мальчик, я – слонёнок,
Я – тигрёнок,
Задремавший в камышах…
Жду и жду я, жду напрасно —
Колокольчик онемел…
Месяц, брат мой, месяц красный,
Месяц ясный,
Отчего ты побледнел?
 

Зимой

 
Снежинки-снежинки,
Седые пушинки,
Летят и летят!
И дворик и сад
Белее сметаны,
Под крышей висят
Прозрачные льдинки…
Дымятся лужайки, кусты и тропинки,
За садом молочные страны
Сквозят.
 
 
Лохматые тучи
Нахмурили лоб,
А ветер колючий
Сгребает сугроб, —
Бросает снежками…
Над пухлым забором
Несётся прыжками,
И белым узором
Заносит мохнатые окна и дверь,
И воет, как зверь!
 
 
Вороны прозябли,
Кусты, словно грабли…
Кусает мороз, —
А ветви берёз,
Как белые сабли…
То вправо, то влево
Кружусь, как волчок.
Эй, Снежная Дева!
Возьми, подыми на сквозном дирижабле
И в стае снежинок умчи за лесок!
 

Концерт

 
Мы – лягушки-кваксы.
Ночь чернее ваксы…
Шелестит трава.
Ква!
 
 
Разевайте пасти, —
Больше, больше страсти!
Громче! Раз и два!
Ква!
 
 
Красным помидором
Месяц встал над бором.
Гукает сова…
Ква!
 
 
Под ногами – кочки.
У пруда – цветочки.
В небе – синева.
Ква!
 
 
Месяц лезет выше.
Тише-тише-тише,
Чуть-чуть-чуть-едва:
Ква!..
 

Зелёные стихи

 
Зеленеют все опушки.
Зеленеет пруд.
А зелёные лягушки
Песенку поют.
 
 
Ёлка – сноп зелёных свечек,
Мох – зелёный пол.
И зелёненький кузнечик
Песенку завёл…
 
 
Над зелёной крышей дома
Спит зелёный дуб.
Два зелёненькие гнома
Сели между труб.
 
 
И, сорвав зелёный листик,
Шепчет младший гном:
«Видишь? Рыжий гимназистик
Ходит под окном.
 
 
Отчего он не зелёный?
Май теперь ведь… Май!»
Старший гном зевает сонно:
«Цыц! Не приставай».
 

«Ах, сколько на свете детей!..»

 
Ах, сколько на свете детей!
Как звёзд на небесном челе…
По всей необъятной земле
Кружатся, как стаи чижей…
 
 
Япончата,
Китайчата,
Англичане и французы,
Узкоглазые тунгузы,
Итальянцы и испанцы,
Арапчата, негритята,
Португальцы, —
Перебрали все мы пальцы,
На ногах ещё ведь есть,
Да не стоит – всех не счесть!
 
 
Все любят сласти, игры и сказки,
Все лепят и строят, – подумай, дружок!
У каждого ясные, детские глазки,
И каждый смеётся и свищет в свисток…
Ах, когда б собрать всех вместе —
Вёрст на двести
Растянулся б хоровод…
 
 
Завертеться б, закружиться,
Сразу всем остановиться,
Отдышаться всем на миг —
И поднять весёлый крик!
Птицы б с веток все слетели,
Солнце б вздрогнуло вверху,
Муравьи б удрали в щели,
Ветер спрятался б во мху!..
 

Дневник фокса Микки

О Зине, о еде, о корове и т. п

Моя хозяйка Зина больше похожа на фокса, чем на девочку: визжит, прыгает, ловит руками мяч (ртом она не умеет) и грызёт сахар, совсем как собачонка. Всё думаю – нет ли у неё хвостика? Ходит она всегда в своих девочкиных попонках; а в ванную комнату она меня не пускает, – уж я бы подсмотрел.

Вчера она расхвасталась: видишь, Микки, сколько у меня тетрадок. Арифметика – диктовка – сочинения… А вот ты, цуцик несчастный, ни говорить, ни читать, ни писать не умеешь.

Гав! Я умею думать – и это самое главное. Что лучше: думающий фокс или говорящий попугай? Ага!

Читать я немножко умею: детские книжки с самыми крупными буквами.

Писать… Смейтесь, смейтесь (терпеть не могу, когда люди смеются!) – писать я тоже научился.

Правда, пальцы на лапах у меня не загибаются, я ведь не человек и не обезьяна. Но я беру карандаш в рот, наступаю лапкой на тетрадку, чтобы она не ёрзала, – и пишу.

Сначала буквы были похожи на раздавленных дождевых червячков. Но фоксы гораздо прилежнее девочек. Теперь я пишу не хуже Зины. Вот только не умею точить карандашей. Когда мой иступится, я бегу тихонько в кабинет и тащу со стола отточенные людьми огрызочки.

* * *

Ставлю три звёздочки. Я видал в детских книжках – когда человек делает прыжок к новой мысли, он ставит три звёздочки…

Что важнее всего в жизни? Еда. Нечего притворяться! У нас полон дом людей. Они разговаривают, читают, плачут, смеются, – а потом садятся есть. Едят утром, едят в полдень, едят вечером. А Зина ест даже ночью: прячет под подушку бисквиты и шоколадки и потихоньку чавкает.

Как много они едят! Как долго они едят! Как часто они едят. И говорят ещё, что я обжора…

Сунут косточку от телячьей котлетки (котлетки сами съедят!), нальют полблюдца молока – и всё.

Разве я пристаю, разве я прошу ещё, как Зина и другие дети? Разве я ем сладкое – клейстер, который называется киселём, или жидкую гадость из чернослива и изюма, или холодный ужас, который они называют мороженым? Я деликатнее всех собак, потому что я породистый фокс. Погрызу косточку, съем, осторожно взяв из рук Зины, бисквит, и всё.

Но они… Зачем эти супы? Разве не вкуснее чистая вода?

Зачем эти горошки, морковки, сельдерейки и прочие гадости, которыми они портят жаркое?

Зачем вообще варить и жарить?

Я недавно попробовал кусочек сырого мяса (упал на кухне на пол, – я имел полное право его съесть!) … Уверяю вас, оно было гораздо вкусней всех этих шипящих на сковородке котлет…

И как было бы хорошо, если бы не варили и не жарили! Не было бы кухарок – они совсем не умеют обращаться с порядочными собаками. Ели бы все на полу, без посуды, – мне было бы веселей. А то всегда сидишь под столом, среди чужих ног. Толкаются, наступают на лапы. Подумаешь, как весело!..

Или ещё лучше: ели бы на траве перед домом. Каждому по сырой котлетке. А после обеда все бы барахтались и визжали, как Зина со мной… Гав-гав!

Меня называют обжорой (выпил глоток молока из кошкиного блюдца, подумаешь) …

А сами… После супа, после жаркого, после компота, после сыра – они ещё пьют разноцветные штуки: красную – вино, желтую – пиво, черную – кофе… Зачем? Я зеваю под столом до слез, привык около людей околачиваться, а они всё сидят, сидят, сидят… Гав! И всё говорят, говорят, точно у каждого граммофон в животе завели.

* * *

Три звёздочки.

Новая мысль. Наша корова – дура. Почему она дает столько молока? У неё один сын – теленок, а она кормит весь дом. И чтоб давать столько молока, она весь день ест, ест свою траву, даже смотреть жалко. Я бы не выдержал. Почему лошадь не даёт столько молока? Почему кошка кормит своих котят и больше ни о ком не заботится?

Разве говорящему попугаю придёт в голову такая мысль?

И ещё. Почему куры несут столько яиц? Это ужасно. Никогда они не веселятся, ходят, как сонные мухи, летать совсем разучились, не поют, как другие птицы… Это всё из-за этих несчастных яиц.

Я яиц не терплю. Зина – тоже. Если бы я мог объясниться с курами, я бы им отсоветовал нести столько яиц.

Хорошо все-таки быть фоксом: не ем супа, не играю на этой проклятой музыке, по которой Зина бегает пальцами, не даю молока и «тому подобное», как говорит Зинин папа.

Трах! Карандаш надломился. Надо писать осторожнее – кабинет на замке, а там все карандаши.

В следующий раз сочиню собачьи стихи, – очень это меня интересует.

Фокс Микки,

первая собака, умеющая писать

Стихи, котята и блохи

Взрослые всегда читают про себя. Скучные люди эти взрослые – вроде старых собак. А Зина читает вслух, нараспев и всё время вертится, хлопает себя по коленке и показывает мне язык. Конечно, так веселей. Я лежу на коврике, слушаю и ловлю блох. Очень это во время чтения приятно.

И вот я заметил, что есть такие штучки, которые Зина совсем по-особому читает: точно котлетки рубит. Сделает передышку, языком прищелкнет и опять затарахтит. А на конце каждой строчки – ухо у меня тонкое – похожие друг на друга кусочки звучат: «дети – отца, сети – мертвеца»… Вот это и есть стихи.

Вчера весь день пролежал под диваном, даже похудел. Все хотел одну такую штучку сочинить. Придумал – и ужасно горжусь.

 
По веранде ветер дикий
Гонит листья всё быстрей,
Я весёлый фоксик Микки,
Самый умный из зверей!
 

Замечательно! Сочинил и так волновался, что даже не мог обедать. Подумайте! Это первые в мире собачьи стихи, а ведь я не учился ни в гимназии, ни в «цехе поэтов»… Разве наша кухарка сочинит такие стихи? А ведь ей сорок три года, а мне только два. Гав! Эта кубышка Зина и не подозревает, кто у нее живёт в доме… Запеленала меня в салфетку, уткнула в колени и делает мне замшевой притиралкой маникюр. Молчу и вздыхаю. Разве девочка что-нибудь путное придумает?

И вот, лежа, пробовал прочесть про себя свои стихи наоборот. Тяв! Может быть, так еще звончей будет?..

 
Дикий ветер веранде по
Быстрей всё листья гонит…
Микки фоксик весёлый я,
Зверей из умный самый…
 

Ай-яй-яй! Что же это такое?

Котята! Скажите пожалуйста!.. Их мать, хитрая тварь, исчезает в парке на весь день: шмыг – и нету, как комар в елке. А я должен играть с её детьми… Один лижет меня в нос. Я тоже его лизнул, хотя зубы у меня почему-то вдруг щелкнули… Другой сосёт моё ухо. Мамка я ему, что ли? Третий лезет ко мне на спину и так царапается, словно меня тёркой скребут. Р-р-р-р! Тише, Микки, тише… Зина хохочет и захлебывается, ты, говорит, их двоюродный папа.

Я не сержусь: надо же им кого-нибудь лизать, сосать и царапать… Но зачем же эта девчонка смеётся?

Ах, как странно, как странно! Сегодня бессовестная кошка вернулась наконец к своим детям. И, знаете, – когда они бросили меня и полезли все под свою маму, – я посмотрел из-под скатерти, задрожал всей шкурой от зависти и нервно всхлипнул. Непременно напишу об этом стишок…

Ушёл в аллею. Не хочу больше играть с котятами! Они не оценили моего сердца. Не хочу больше играть с Зиной! Она вымазала мне нос губной помадой… Сделаюсь диким фоксом, буду жить на каштане и ловить голубей. У-у-у!

* * *

Видел на граммофонной пластинке нацарапанную картинку: фокс сидит перед трубой, склонил голову набок, свесил ухо и слушает. Чепуха! Ни один порядочный фокс не будет слушать эту хрипящую, сумасшедшую машину. Если бы я был Зинин папа, уж я бы лучше держал в гостиной корову. Она ведь тоже мычит и ревёт, да и доить её удобней дома, чем бегать к ней в сарай. Странные люди…

С Зиной помирился: она катала по паркету игрушечный кегельный шар, а я его со всех ног ловил. Ах, как я люблю всё круглое, всё, что катится, всё, что можно ловить!..

Но девочка… всегда останется девочкой. Села на пол и зевает. «Как тебе, Микки, не надоест сто раз делать одно и то же?»

Да? У неё есть кукла, и книжки, и подруги, папа её курит, играет в какие-то дурацкие карты и читает газеты, мама её всё время одевается и раздевается… А у меня только мой шар – и меня ещё попрекают!

Ненавижу блох. Не-на-ви-жу. Могли бы, кажется, кусать кухарку (Зину мне жалко), так нет: целый день грызут меня, точно я сахарный… Даже с котят все на меня перескочили. Ладно! Пойду в переднюю, лягу на шершавый коврик спиной книзу и так их разотру, что они в обморок попадают. Гав-гав-гав!

Затопили камин. Смотрю на огонь. А что такое огонь – никому не известно.

Фокс Микки,

Собака-поэт,

Умнее которой в мире нет…

Разные вопросы, мой сон и мои собачьи мысли

Вопросом называется такая строчка, в конце которой стоит рыболовный крючок: вопросительный знак.

Меня мучают пять вопросов:

Почему Зинин папа сказал, что у него «глаза на лоб полезли»? Никуда они не полезли, я сам видел. Зачем же он говорит глупости? Я прокрался к шкафу, сел перед зеркалом и изо всех сил закатил кверху глаза. Чушь! Лоб вверху, и глаза на своём месте.

Живут ли на Луне фоксы, что они едят и воют ли на Землю, как я иногда на Луну? И куда они деваются, когда лунная тарелка вдруг исчезает на много дней неизвестно куда?.. Микки, Микки, ты когда-нибудь сойдешь с ума!

Зачем рыбы лезут в пустую сетку, которая называется вершей? Раз не умеешь жить над водой, так и сиди себе тихо в пруде. Очень мне их жалко! Утром плавали и пускали пузыри, а вечером перевариваются в тёмном и тесном человеческом желудке. Да ещё гнусная кошка все кишочки по саду растаскала…

Почему Зинина бонна всё была брюнеткой, а сегодня у неё волосы, как соломенный сноп? Зина хихикнула, а я испугался и подумал: хорошо, Микки, что ты собака… Женили бы тебя на такой попугайке, – во вторник она чёрная, в среду – оранжевая, а в четверг – голубая с зелёными полосками… Фу! Даже температура поднялась.

Почему, когда я себя веду дурно, на меня надевают намордник, а садовник два раза в неделю напивается, буянит, как бешеный бык, – и хоть бы что?! Зинин дядя говорит, что садовник был контужен и поэтому надо к нему относиться снисходительно. Непременно узнаю, что такое «контужен», и тоже контужусь. Пусть ко мне относятся снисходительно.

Пойду догрызу косточку (я спрятал её… где?.. А вот не скажу!), потом опять попишу.

* * *

Ах, что я видел во сне! Будто я директор собачьей гимназии. Собаки сидят по классам и учат «историю знаменитых собак», «правила хорошего собачьего поведения», «как надо есть мозговую кость» и прочие, подходящие для них штуки.

Я вошел в младший класс и сказал: «Здравствуйте, цуцики!» – «Тяв, тяв, тяв, господин директор!» – «Довольны вы ими, мистер Мопс?» Мистер Мопс, учитель мелодекламации, сделал реверанс и буркнул: «Пожаловаться не могу. Стараются». – «Ну, ладно. Приказываю моим именем распустить их на полчаса».

Боже мой, что тут поднялось! Малыши бросились на меня всей ватагой. Повалили на пол… Один вылил на меня чернильницу, другой уколол меня пером в кончик хвоста, – ай! Третий стал тянуть мое ухо вбок, точно я резиновый… Я завизжал, как паровоз, – и проснулся. Луна. На полу сидит таракан и подъедает брошенный Зиной бисквит. За окном хлопает ставня. Уй-юй-юй!..

Зинина комната на запоре. Я прокрался в закоулок за кухней и свернулся на коврике у кухаркиной кровати. Конечно, я ее не люблю, конечно, она храпит так, что банки дребезжат на полке, конечно, она высунула из-под одеяла свою толстую ногу и шевелит во сне пальцами… Но что же делать?

Окно побелело, а я всё лежал и думал: что означает мой сон? У кухарки есть затрепанная книга – «сонник». Она часто перелистывает ее пухлыми пальцами и всё вычитывает по складам про какого-то жениха. Подумаешь, кто на такой сковородке женится?..

Но что мне «сонник»? Собачьих снов в нём все равно нету… А может быть, сон был мне в руку? То есть в лапу.

* * *

Мысли:

Вода замерзает зимой, а я каждое утро. Самое гнусное человеческое изобретение – ошейники, обтянутые собачьей кожей. Зачем наш сосед пашет землю и сеет хлеб, когда рядом с его усадьбой есть булочная? Когда щенок устроит совсем-совсем маленькую лужицу на полу – его тычут в неё носом; когда же то же самое сделает Зинин младший братишка, пелёнку вешают на веревочку, а его целуют в пятку… Тыкать, так всех! Дрался с ежом, но он нечестный: спрятал голову и со всех сторон у него колючий зад. Р-р-р! Это что ж за драка?.. Ел колбасу и проглотил нечаянно колбасную веревочку. Неужели у меня будет аппендицит?!

Зина пахнет миндальным молоком, мама ее – булкой, папа – старым портфелем, а кухарка…

Больше мыслей нету. Взы! Почему никто не догадается дать мне кусочек сахару?

Фокс Микки,

которому по-настоящему следовало бы быть профессором

Осенний кавардак

Осень. Хлюпает дождик. Как ему не надоест целый день хлюпать? Жёлтые листья всё падают, и скоро деревья будут совсем лысые. А потом пойдут туманы, – большая собака заберётся в будку и будет храпеть с утра до вечера. Я иногда хожу к ней в гости. Но она глупая и необразованная: когда я с ней играю и осторожно цапаю ее за хвост, она бьёт меня лапой по голове и хватает зубами поперек живота. Деревенщина!

Туманы – туманы – туманы. Грязь – грязь – грязь. И вдруг потянет теплом. Налетят со всех сторон сумасшедшие птицы. Небо станет, как вымытая Зинина голубая юбка, и на черных палках покажутся зелёные комочки. Потом они лопнут, развернутся, зацветут… Ох, хорошо! Это называется – весна.

Деревья, вот даже старые, молодеют каждую весну. А люди и взрослые собаки – никогда. Отчего? Вот Зинин дядя совсем лысый, вся шерсть с головы облезла, точь-в-точь – бильярдный шар. А вдруг бы у него весной на черепе зелёная травка выросла? И цветочки?

Или чтоб у каждой собаки в апреле на кончике хвоста бутон распускался?..

Всё бы я на свете переделал. Но что же может маленький фокс?

А в доме – кавардак. Снимают ковры, пересыпают каким-то нафталином. Ух, как от него чихаешь! Я уж в комнаты и не хожу. Лежу на веранде и лапой тру нос. Ведь я же всегда хожу босиком, к лапам и пристает. Прямо несчастье!

* * *

Зина собирает свои книжки и мяучит. Братец её лежит в своей колясочке перед клумбой и визжит, как щенок. И только я, фокс Микки, кашляю, как человек, скромно и вежливо: у меня бронхит.

Пусть, пусть собирается. Ни за что я в Париж не поеду. Спрячусь у коровы в соломе – не разыщут.

Ну, что там в Париже, подумайте? Был я один раз, возили к собачьему доктору. Улиц – миллион, а миллион – это больше, чем десять. Куда ни посмотришь – ноги, ноги и ноги. Автомобили, как пьяные носороги, летят, хрипят – и все на меня!.. Я уж Зининой юбки из зубов не выпускал. Цепочка – тянет, намордник жмет. Как они могут жить в таком карусельном городе!..

Ни за что! Чтоб я сидел у окна и смотрел на вывеску с дамской ногой? Чтоб меня консьержка называла «поросёночком»? Чтоб меня гоняли с кресел и дивана?! Чтоб меня попрекали, что я развожу в доме блох?! Я ж их не фабрикую – они сами разводятся…

И какие там гнусные собаки! Бульдоги с растопыренными лапами, вывороченной мордой и закушенными языками; полосатые доги, похожие на мясников; мопсы вроде жаб, зашитых в собачью шкуру; болоночки – волосатые насекомые с висячими ушами и мокрыми глазами… Фу! Гав-гав! Фу! Отчего это собаки такие разные, а кошки все на один фасон? И, знаете – это, впрочем, Зина сказала, – они все похожи друг на друга: хозяева на своих собак, и собаки на своих хозяев. А Микки и Зина? Что ж, и мы похожи: только бантики у нас разные – у нее зелёный, а у меня жёлтый.

Ах, как из дверей дует! Пальто на диване, а укрыться не умею. Нет, что ни говори – руки иногда вещь полезная.

* * *

Грузовик забрал вещи. В столовой – бумаги и сор. Зачем это люди переезжают с места на место? Дела, уроки, квартира… «Собачья жизнь!» – говорит Зинин папа. Нет уж, собачья лучше, это позвольте мне знать.

Меня оставляют. Подружусь с дворовой собакой, ничего не поделаешь. Зина говорит, чтоб я не плакал, обещает раз в неделю приезжать, если я буду себя хорошо вести. Буду! Очень я её люблю: я её сегодня лизнул в глаз, а она меня в нос. Чудесная девочка!

Садовнику приказали меня кормить. Пусть попробует не кормить – я у него все бутылки перебью! Да и мясник меня любит: каждый раз, когда приезжает, что-нибудь даст. Котята выросли, быстро это у них делается… Совсем меня забыли и носятся по парку, как оглашенные (что это такое «оглашенные»?). Придётся и с ними подружиться…

Но самое обидное: кончается мой последний карандашный огрызок. А с письменного стола все убрали. Ах, зачем я не догадался взять про запас! Прощай, мой дневник…

Я уж Зину так умолял, так умолял, – за платье дёргал, перед письменным столом служил, но она не понимает и всё мне шоколадки в рот суёт. Вот горе! Без рук тяжело, а без языка – из лап вон плохо!..

Ай-яй! Гав! Зина заметила, что я пишу… Идёт ко мне! Отнима…