Текст книги "БеспринцЫпные чтения. Некоторые вещи нужно делать самому"

Машенька

С тех пор как Маша уехала из Карачева, ее никто никогда не называл Машенькой. Она иногда думала об этом. Наверное, потому она и уехала, потому что мама умерла, а для всех остальных она была просто Машей.

В Брянске было все не так. Говорят, что есть города и побольше, и покрасивей, но после окраины маленького райцентра этот город с многоэтажными серыми домами, длиннющей лестницей от центрального проспекта до набережной Десны, с совершенно непохожими на Машу людьми и даже с настоящими троллейбусами, ошеломил ее.

Маша работала в кафе «Ласточка». Каждое утро она ехала на дребезжащем трамвае из Бежицы до центральной площади, на которой стоял монументальный задумчивый Ленин, а прямо за вождем и находилось это кафе, где можно было быстро и дешево чего-нибудь перекусить.

– С вас девяносто три копейки. – Отбивала чек Маша на кассовом аппарате, принимала рубль и отсчитывала семь копеек сдачи.

Так проходил целый день, месяц, год…

Вот как раз через год Маша познакомилась с Павлом. Знакомство произошло в троллейбусе. Павел случайно наступил Маше на ногу, та ойкнула и автоматически схватилась за пальто Павла, чтобы не упасть.

Павел односложно извинился и покраснел. Маша, смутившись, тоже запылала.

Вышли на одной остановке, молча шли рядом до Машиного дома, постояли возле подъезда. Павел односложно сказал:

– До завтра.

И ушел.

Когда утром следующего дня Маша вышла из дома, направляясь на работу, Павел ее ждал возле детских качелей.

Так они начали встречаться, а через месяц Павел также односложно, как и всегда, предложил:

– Выходи за меня…

И покраснел.

Маша зарделась и согласилась.

Так они стали мужем и женой.

Павел не называл ее Машенькой. Впрочем, и Машей он ее тоже не называл. Он ее вообще никак не называл.

– Здравствуй, – говорил он, входя в дом, возвращаясь с вагонного завода, где работал слесарем.

– Здравствуй, – отвечала Маша. – Есть будешь?

Тот кивал и садился есть.

Через год совместной жизни у Маши произошел выкидыш, а Павел запил. Эти два события никак не взаимосвязаны – просто совпадение. Павел пил, Маша переживала.

Пьяный Павел был еще более молчалив. Ложась в супружескую постель, он сгребал Машу в охапку, становясь грубоватым и жестким, а супружеский долг исполнял так, будто мстил кому-то или пытался что-то доказать. Знать бы только, что и кому.

Пару раз Маша плакала. Она сидела на темной кухне, в окне качался желтый уличный фонарь, вокруг которого словно мухи кружили снежинки, на стене висел чулок, набитый луком, на подоконнике в плошке росла герань, а Маша беззвучно плакала, сама не понимая отчего.

Причин вроде не было. У других и мужа-то нет. А у нее есть. Ну, выпивает, а у кого мужик не пьет? Не бьет же.

Но все равно что-то было не так. Маша не знала что даже приблизительно. Просто какой-то тоненький и противный голос шептал ей, что все должно быть не так.

– А как? Как должно быть? – шептала Маша в пустоту.

Но ответа не было.

Был обычный мартовский день; в обеденный перерыв в кафе всегда много народа, так что уборщица баба Надя не успевала протереть грязь от обуви посетителей, следы которых тянулись от входной двери к прилавку и кассе, а дальше к столикам.

– С вас восемьдесят девять копеек, – сказала Маша, отбивая чек.

На нее смотрел невысокий мужчина, лет сорока, с рано пробившимися залысинами и грустными блестящими глазами, которыми он восторженно смотрел на Машу…

– С вас восемьдесят девять копеек, – повторила Маша и смущенно отвела глаза.

– Да-да, конечно, – очнулся мужчина, суетливо полез в карман, вынув мятую трешку: – Вот… пожалуйста… простите…

Маша взяла и, отсчитав сдачу, протянула мужчине.

– Простите. – Тот взволнованно поправил очки. – Я очень извиняюсь… дело в том, что я художник. Ах да… Я не представился, меня зовут Давид, художник, я рисую, а у вас такой образ… Я бы хотел нарисовать вас… если вы не против, конечно…

– Меня? – удивилась Маша. – Зачем же меня?..

– Слышь, художник, давай быстрее, ты тут не один, – сказал стоящий в очереди в кассу крупный мужчина в телогрейке: – После работы рисуй, а тут люди жрать хотят!

– Извините, – смутился художник, взял поднос с едой и ушел к столикам.

Наступил вечер, Маша вышла из закрывшегося кафе и не спеша направилась к остановке, думая о странном художнике, который разглядел в ней какой-то образ…

– Девушка, подождите! – услышала она и обернулась.

Перед ней стоял Давид:

– Неудобно вышло в кафе, прошу принять искренние извинения, вы на работе, а тут я… Но я решил дождаться вас. Я уже говорил, что художник, меня зовут Давид… А вас как зовут?

– Маша…

– Очень приятно, Машенька… Так вот… я бы хотел вас нарисовать.

Маша вздрогнула. Он назвал ее Машенькой. А она уже и забыла, что из ее обычного сермяжного имени можно создать что-то ласковое и нежное… Машенька. Именно так он ее назвал.

На следующий день наступил выходной. Утром Маша встала, надела красивое платье, впервые за долгое время накрасилась. Глядя на смотрящего с любопытством Павла, она улыбнулась:

– У начальницы юбилей. Сегодня отмечаем.

Павел пожал плечами и отвернулся.

– Вот так, Машенька, вот так… еще поверните головку вправо, вот так, да. – Давид, едва касаясь, немного развернул ее плечи.

Машенька…

Знакомое чувство нахлынуло, захлестнув с головой. От каждого прикосновения Давида словно било током, словно переворачивало с ног на голову. Но что-то было не так. Так не должно было быть.

– А как? Как должно быть? – про себя спросила Маша.

Ответа не последовало.

А дальше всё было так, как в романе, который когда-то читала Маша. Давным-давно читала, еще в Карачеве. В комнате все так наэлектризовалось, что пошли молнии, и прикосновения Давида стали более настойчивыми, лицо ближе, и Маша закрыла глаза…

– Машенька…

Она почувствовала тепло губ у себя на шее, все поплыло…

– А как? Как должно быть? – спрашивала Маша саму себя…

– Не так. – Вдруг отчетливо услышала она ответ и раскрыла глаза.

– Знаете, Давид, – решительно отстранилась она от него. – Не надо меня рисовать!

– Но как же… Машенька… Почему? Почему не надо?! У вас такой образ…

– И Машенькой меня не зовите! Не надо…

Она резко встала, схватила пальто, сумку и выбежала прочь.

Дома было тихо. Павел спал на диване. Рядом валялась пустая бутылка из-под пива. Громко тикали часы.

Маша зашла на кухню и закрыла за собой дверь. В окне зажегся желтый фонарь. В плошке на подоконнике отцветала красная герань. Холодильник вздохнул и перестал урчать. Было очень тихо.

– Так как должно быть-то, а? – прошептала Маша фонарю. – Как должно быть?

Фонарь только качнулся в ответ и промолчал…

Жука Жукова

Нейронная сеть

Мы вместе кино смотрели, а на экране в кадре город симпатичный ненашенский такой. Я говорю:

– Интересно, а где это снимали.

А он мне:

– Это Таллин.

– Откуда знаешь?

– Номера у машин таллинские.

Мы дальше кино смотрим – и тут у меня догадка:

– А когда мы по дороге едем и ты орешь: «Эй, Челяба, поворотник включи, долбоклюй Уральских гор». Это ты не просто так орешь?

– Нет. Это значит номера у него 74 или 174.

– А у Тывы знаешь?

– 17.

– Пермский край?

– 59, 181, 159.

– То есть ты все номера всех регионов знаешь?

– Ну да.

– Ты их зубрил?

– Да как-то сами по себе запомнились…

Он не знает, в каком ребенок классе. Я ему год уже говорю: «В седьмом», он кивает и тут же забывает.

Со списком в магазин посылаю, там уже не просто список, там схема: киноа – 2 пачки, рядом с молочным отделом, три отдела левее винно-водочного.

И он не находит! Или забывает. Или не знаю, что происходит. Я бы просто вскрыла ему черепуху и посмотрела, что там внутри.

Список, наверное, автомобильных кодов регионов России. И пара грязных мыслишек. И много воздуха. «Само по себе запомнилось…»

А он орет: «Мне вскрыть черепушку? Мне? Вот ты скажи, как ты из списка трех тысяч семисот шести друзей идентифицировала мою бывшую только на основании того, что у нее ИП.

Приперлась в ее магазин женского белья и с криками: «Можем себе позволить» и «ОН просил не жаться», купила у нее трусы в дырку за тридцать штук… Как, скажи мне, как ты ее вычислила?»

Господи, а это тут при чем? Это-то элементарно!

Охотник

Так смешно было вчера. Идем по улице с Маринкой и ее мужем. Она мне рассказывает, как романтично они на Бали съездили и как муж ей там что-то подарил, а потом что-то принес, в общем, что-то радостное было ужасно.

И вот мы идем по улице, а я краем глаза вижу, что сбоку у магазина Галька стоит попой кверху, сумка на земле, а она нагнулась и в ней копается. Видно только ноги и попу – ну, ракурс такой.

И Маринка ее видит, но мы мимо проходим, делаем вид, что не заметили, беседой увлечены. Потому что мы с Галей уже полгода не общаемся.

А еще я отчетливо понимаю, что муж Маринкин тоже заметил и узнал Гальку. И, самое главное, я вижу, сообщить нам об этом хочет. Мы же мимо прошли, не заметили, а он увидел! Засёк! Радостный такой!

А я-то знаю, что это не самый лучший вариант развития сюжета, ведь мы с Галей уже полгода не общаемся, а теперь, видимо, и совсем не будем!

Но поздно! Если бы я даже на него в этот момент с сеткой рыболовной накинулась, повалила на землю и двумя руками сонную артерию пережала, он бы все равно успел восторженно крикнуть жене! Он охотник, он узрел дичь и жаждет сообщить об этом хозяину:

– Смотри, Марин, там Галя…

Маринка хмуро смотрит на него:

– Я-то вижу, что там Галька. А вот как ты это определил, милый, по ее заднице?

– Ну я э-э-это, я вообще не по заднице, я потом, когда мы прошли, я обернулся и увидел, что там у нее лицо… э-э-э-это спереди.

– Ай, не ври, никуда ты не оборачивался, ты прям четко по жопе идентифицировал…

– Неправда, я обернулся… потом… Скажи, а?

И он смотрит на меня.

Капец, лучше молчи, лучше иди и просто молчи, не закапывай себя.

– Ну ясно, а вот скажи, часто это ты оборачиваешься на баб, которые кверху жопами стоят? Все время или у тебя избирательная система какая?

– Да я никогда, просто там… ну… бэ-э-э…

– Я вчера на остановке стояла, семафорила, прыгала, руками махала, на дорогу выбежала и под колеса тебе кинулась, а ты все равно не заметил, мимо проехал. А может, мне надо было просто кверху жопой встать? Или лучше Гальку позвать?

И вот какая метаморфоза: муж из охотника превращается сперва в барана и что-то блеет, а потом в рыбу и молча ловит воздух ртом, а потом…

А потом я ушла. У меня другие дела еще были.

Бонжур, гламур

В самом гламурном ресторане Москвы были, где еда не очень, но заведение модное, поэтому все причмокивают.

У меня брюки с высокой талией и короткий пиджак – так, чтобы стильно и не было заметно, что старалась-одевалась-весь шкаф перемерила.

Как будто первое попавшееся надела: «не заморачиваюсь со шмотками, девочки, иначе где взять время о душе подумать».

Приходим большой компанией, нас встречают и к столику ведут.

Стол большой, можно сидеть лицом к стене, а можно лицом к залу и огромному окну, из которого чудесный вид на Москву открывается.

Я, естественно, лицом в зал сажусь, не могу лишать прекрасного других посетителей.

Заказываем напитки, обсуждаем просекко на аперитив и тут я вижу, что за соседний столик хрена какого-то приводят.

Кривой, с красной рожей, нечесаный – вообще не нашего круга.

И видно, что больной чуток: то башка у него дергается, то рот съезжает в сторону вдруг от нервного тика, а глаз примаргивает.

И геморрой на лицо, потому что он ерзает все время на стуле и перекатывается, то на одном бочке попы посидит-покряхтит, на другой перевалится.

И все это передо мной. Я в какую сторону ни посмотрю, глаз все равно на него магнитом возвращается.

Просто вот бы вперилась и смотрела как гадкий фильм какой-то, когда мухи изо рта у героя ползут вереницей, тебя тошнит, а ты оторваться не можешь, вот уже блеванешь сейчас, но мерзость завораживает.

И мысли всегда одни – кто его впустил, вот этого? Стараешься, одеваешься, столик бронируешь, за бокал шампанского полтора косаря отваливаешь, чтобы тебе вот это под носом сидело, кряхтело и ерзало?

И еще мысль: почему именно мне всегда так везет? Вот просто всегда!

То бабусю какую-то перед носом посадят, которая челюсть изо рта достает и в чашке с чаем полощет, то мужика, который супом хлюпает на весь ресторан. Один раз тетку посадили, у нее на затылке рана была огромная, в ране кровь запекшаяся и лысина по краям, – вдохновила меня эта тетя на диету строгую.

Просто все настроение испортил мужик.

Те, которые напротив меня сидят, довольные, ну разумеется! Меню изучают, спорят, кто что есть будет.

А я в меню посмотрю, потом на мужика взгляд сам скашивается – а он, красавчик, сейчас в носу ковыряет и палец рассматривает. «Удачная ли козявка?» – волнуюсь прямо.

А нет, палку свою берет и к выходу ковыляет! Ура!

– Девушка, я буду карпаччо, вот этот салат, как вы думаете, мне стейк или мурманскую треску?

И наконец понеслась туса.

– Девчонки, а у стены там разве не этот актер… ну как его… в том фильме еще играл! Ну он, я вам точно говорю.

Нам закуски приносят, я только пуговицу на штанах расстегнула и ширинку вниз, чтобы место освободить, приготовилась вкушать – опять притаскивается.

Снова садится.

Курить, наверное, выходил, зараза. Интересно, а как он курит? У него же рот съезжает все время, но не через равный промежуток времени, а в произвольном порядке, я засекала.

Интересно, он в щеку сигой тыкает? Или приноровился как-то прицеливаться?

«Ой, в зубе ковыряется, молодец какой, а ты по локоть в рот залезь, тебе же удобнее будет. Или двумя руками. А нет, во! Придумала – вилку возьми, зубцом подковырнешь. Мою бери!

Да не стесняйся, мне все равно не понадобится.

Я есть не буду, я лучше вина накачу, после вина у меня всегда свой особый взгляд на мужчин появляется».

За столом разговор, еду обсуждают, продюсера известного: он в соседнем зале сидит с очередной девицей-так-себе, мне говорят, иди посмотри, улыбнись ему, то-сё: может, в туалете его подловишь, запитчишь чего.

И все хохочут. А мне не до смеха: мой-то прыщ на щеке нащупал и теперь его теребит, выдавить пытается.

Думаю, ладно, прогуляюсь до туалета, может быть, кто-то из-за нашего стола выйдет, а я быстро приду и на его место сяду – спиной к мужику.

«Ага, салфеточкой промокни ранку, продезинфицируй, а то заразу подцепишь».

И вот я встаю, чуть покачиваюсь, но держусь, я много могу выпить.

Иду через наш зал – спина прямая, светская полуулыбка на лице, – через соседний зал, а вот он, мой продюсер известный, смотрит на меня, я слегка киваю, но прохожу мимо, женщина-загадка, оставив легкий шлейф своих «Барейдо», немного замедляюсь, поворачиваю голову и снова смотрю на него, а он на меня, откидываю волосы с плеча.

Красивая проходка, по взглядам вижу.

Жаль, залы кончились, а мне направо.

На стене огромное зеркало в золоченой раме, в нем я, пиджак короткий и брюки съехавшие… с расстегнутой ширинкой… под ними трусы не слишком кружевные… я раздеваться-то прилюдно не очень собиралась.

И вот шла я через зал, качала бедрами, штаны сползали, исподнее наружу, и мысли у всех одни: «Ну кто ее впустил? Приличное же место».

Так захотелось к припадочному своему прильнуть.

«Пойдем, мужик, отсюда. Чужие им мы с тобой!»

Мотивация

Катя жаба та еще, но ищет себя. Теперь прочитала книжку какой-то мотиваторши Петрякиной и целый месяц нам ее цитировала, «что-то там позитивное впустить внутрь, а что-то, напротив, негативное испустить…».

И вот вдруг в последней главе мотиваторша предлагает почистить свой гардероб. Так и пишет – раздайте все! Не жалейте!

Ну просто расцеловала бы Петрякину: вот прямо завтра пойду куплю ее книгу, за добро добром отплачу.

И вот Катя Жаба собрала меня и Лариску для опустошения шкафа. Говорит, вам как моим подругам первого сорта предоставляется право первой ночи. И распахивает гардероб…

А там… как висячие сады Семирамиды, только Баленсиага и Макс Мара. И началась раздача.

«Вот это один раз надевала, как-то больше некуда было… Э-э-эх, ладно. Меряйте, девочки. Тебе, наверное, подойдет, у тебя ноги красивые. Хотя и у меня, скажи, еще ничего? Фитнес два раза в неделю, плюс массажики… Ладно, это еще пока оставлю, пусть повисит, как говорится, жрать не просит, ха-ха-ха…. – «О! Юбка, помните, я в ней на свадьбе у Киры гуляла. На меня еще тогда ее муж та-а-акими глазами смотрел. Помнишь? Ну, я тебе рассказывала. Нет, ее не отдам пока – уж больно вери секси, хоть и вышла из моды. Но мода циклична, вы заметили? Семь лет цикл, я недавно в «Космо» читала». – «Та-а-а-ак, что тут еще. Это нет, это нет… Вот! Лариска, это бомба. Бери! Я теперь новый человек, мне ничего не жалко, за двести двадцать евро в Милане покупала».

Лариска втискивается в платье. Проводит ладонями по груди, по талии. «Ну как?»

Идеально!

Но по глазам видно, как старое негативное херачит по башке новое позитивное в голове у Кати. Она критически оглядывает Лариску. «Слушай, а может, еще и поношу. Пять килограммчиков сейчас скину и втиснусь. Как думаешь, Ларис, скину? Ну и я уверена, что скину. Снимай тогда, повешу пока. На кефирную решила сесть, в „Космо“ прочитала…»

В итоге маечка. «А пятнышко замоешь дома, я тебе секретик расскажу, ты не поверишь, просто капни „Фейри“ буквально капельку… и спасибо за шампанское, девчонки, классно посидели, просто психотерапия сплошная, а не вечер, да?»

Бляха муха, Петрякина, пиши второй том.

Весна

Сегодня я на Садовом стояла на светофоре. Там такой длинный красный, 280 секунд. Со мной много людей стояло. А машины ехали. И сильно пахло пылью, бензином и сиренью. И еще чуть-чуть дождем.

И все вокруг такое зеленое, весеннее, что бежать хочется, а стоять совсем не хочется. Ты стоишь, а жизнь проходит. Целых 280 секунд, 279, 278… твоей жизни. А еще нужно успеть любить: весна, она короткая, можно не успеть любить.

Пешеходы считают секунды, готовятся бежать дальше навстречу. Чему-то очень хорошему.

Но так медленно 234… 233…

И машины пыхтят по Садовке: как улитки – плотно.

И тут два бомжа подходят. Мужик чубатый такой, вонючий до смерти, борода колтунами, грязная куртка синтепоном наружу, зубов совсем мало, а рядом с ним дама сердца. Красная, всклокоченная, на костыль опирается, одна нога в огромном кроссовке, другая в гипсе, а сверху пакет из «Дикси» бечевкой примотан. Бухие оба, уже с утра, веселые…

198… 197… Мужик около нее прыгает, ухаживает, костыль придерживает, за талию приобнимает. И не знает, какой еще подвиг сделать, цветет же все вокруг, а он принц…

И тогда он шаг делает и под машину бросается, прям резко, едва-едва «ауди» остановиться успевает, он руки в стороны разводит и останавливает поток машин аки по суху.

Шесть рядов машин как вкопанные, он посередине Садовки крестом и даме своей кричит: «Идем, роднуля!»

И она медленно шаркает. Шаг, костыль, шаг, костыль. А он шесть полос держит для нее, все Садовое!

И никто не сигналит, хотя по-прежнему красный. Стоят. Потому что красиво, потому что это весна и любовь.

И мы все тоже вместе с ними перешли.

Рассказ про доброту

Мою. Чью ж.

Делала я ремонт в квартире, потому что люблю все красиво. И вышло правда идеально. Стены ровные, пол циклеванный, потолок белоснежный.

И вот сплю я в новосделанной квартире и даже во сне радуюсь, что все так удачно и теперь заживу всласть. Просыпаюсь оттого, что где-то капает. Метнулась – в ванной по стене течет струей.

Я по колено в горячей воде, кляну строителя – а я ведь сразу знала, что у него руки из узбекского зада торчат и усами шевелят: врезал мне трубу, она отвалилась, теперь я всех затопила, с утра придут ругаться соседи, а разрешения на перепланировку у меня нет и буду всем платить, а денег тю-тю. Я все на вот этот потолок потратила.

И, конечно, уже в дверь звонят, а я притаилась и из квартиры выходить не хочу.

Думаю, так и буду сидеть, хоть до весны, пока все у всех не высохнет.

А парень мне через дверь кричит, что это у мужика с восьмого труба в туалете рванула. Это он залил всех до второго этажа.

У меня сразу отлегло – не мне за все отвечать. Почавкала ногами в воде по своей корабельной доске – жалко, что все испортилось, но, с другой стороны, с соседями не бодаться – уже хорошо.

А я привыкла радость в малом черпать.

В общем, на другой день злобные жилички собрались на первом этаже и орут на мужика с восьмого, хотят его распнуть.

Он оправдывается, мол, не снимаю ответственности… войдите в положение… возмещу ущерб, как только смогу.

А я лифт вызываю, как будто меня не касается. Мне все – «гражданка с 15-й квартиры, вы ж сильнее всех пострадали, у вас же ремонт тока-тока, уже полгода мучаемся от вашей дрели, чуть с ума не сошли».

А я говорю: «Спасибо, сама разберусь. Видите, у человека и так черт-те что… А тут еще я со своим потолком. Ничего – высохнет».

И тогда мужик с восьмого этажа на меня ТАК посмотрел, как будто хотел мне все отдать, просто у него ничего не было. Хорошо посмотрел. Оно того стоило.

Кто-то собак спасает бездомных, а я мужика спасла. Потолок мой новый теперь в разводах и трещинах, но мы, дизайнеры, называем это «кракелюры».