Электронная библиотека » Саша Канес » » онлайн чтение - страница 3

Текст книги "Жизнь без спроса"


  • Текст добавлен: 21 марта 2014, 10:45


Автор книги: Саша Канес


Жанр: Современная русская литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 3 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Страсти по маме

Когда в классе не стало Олега, мое отвращение к школе, учителям и одноклассникам только усилилось. К получению знаний это заведение вообще не имело никакого отношения. Первые три года начальной школы тянулись бесконечно долго, а когда они наконец прошли, я так и не поняла, чем же я занималась все эти годы у Галины Петровны.

В четвертом классе лучше не стало. Теперь вместо одной учительницы у нас появилось сразу несколько преподавателей, каждый из которых вел свой предмет, практически все – женщины. Исключение составлял физрук, маленький и очень вертлявый экс-футболист, и еще преподаватель труда у мальчиков. Но я с этим угрюмым спившимся человеком, слава богу, никак не соприкасалась. Учительниц я условно разделила в голове на «бабок» и «теток». И те, и другие распространяли вокруг себя скуку, уныние и раздражение. Некоторые, наверное, изначально были неплохими женщинами, имевшими и кругозор, и талант, и интерес к жизни, к работе, к своему предмету. Но лучших либо исторгал из своей гнилой среды убогий и нудный коллектив, либо доканывали дети.

Среди школьников с четвертого по восьмой класс тон задавали наиболее агрессивные и жестокие типы. Их было не очень много, но большинство отличалось пассивностью и трусостью. Все, как и во взрослой жизни. Была бы моя воля, я бы вообще не ходила на занятия. Зачем? Прочитав учебник, я понимала все намного легче и быстрее, чем на уроке, когда учительница, сама не семи пядей во лбу, ориентировалась на нескольких полудебильных носителей алкоголической наследственности.

Мама совершенно не одобряла моего отношения к школе и даже слышать не желала о том, чтобы перевести свою единственную дочь в более приличное место.

– Мы будем жить в таком же доме, как все, мы будем покупать продукты и вещи в тех же магазинах, где их покупают все. И ты будешь учиться так же, как все, и там же, где все!

Я слушала маму и верила, что именно так и надо жить. Она была для меня главным авторитетом. И даже тогда, когда все мое естество протестовало против общения со всевозможными «всеми», я продолжала верить маме и твердо знала, что она всегда и во всем права.

Мама годами работала инженером-конструктором в проектном институте за сто сорок рублей в месяц. Деньги это были не то чтобы мизерные, но какие-то унизительные – столько же зарабатывал любой малоквалифицированный слесарь или уборщица. Я никак не могла понять, зачем учиться пять лет, сдавать экзамены, писать диплом, если потом получаешь меньше, чем вагоновожатый?

– Когда ты идешь в институт, ты выбираешь не зарплату – ты выбираешь среду! – сто раз слышала я.

– Но если я буду выбирать ту самую прекрасную среду программистов и чертежников, то зачем я сейчас мучаюсь в этой дурацкой школе, в бездарном классе с будущими пьяницами и уборщицами? – порой прорывалась у меня.

И один и тот же ответ:

– Нельзя расти в парнике!

Мне было страшно смотреть, как мама надрывалась над кульманом. Я не верила, что она так уж любит чертежи этих дурацких автосцепок, пятников и тележек. Отец хоть вправду свои компьютеры любил или, по крайней мере, верил в то, что их любит. А мама только мучилась!

Однажды я решила проверить, так ли это безысходно. Вдруг мама просто не задумывается, что жизнь можно изменить? Почему бы ей не пойти, например, продавцом в книжный магазин, где, конечно, платят на пятнадцать рублей меньше, но зато не нужно ехать каждый день полтора часа через весь город и не нужно портить глаза за чертежной доской? У мамы, как и у меня, с детства было очень плохое зрение, и от черчения очень болели глаза, видела она с каждым годом все хуже и хуже. Я рассказала, что на двери книжного магазина рядом с нашей станцией метро висит объявление, что в отдел технической литературы и канцтоваров требуется продавец на зарплату сто двадцать пять рублей в месяц. Выслушав от меня эту информацию, мама грустно вздохнула. Потом улыбнулась мягко-мягко, как только она умела улыбаться, погладила меня по голове и поцеловала.

– Спасибо тебе, моя девочка! Но лучше я буду терпеть боль в глазах и мучиться каждый день в толчее в метро и троллейбусе, чем стану торговкой. Торговцев в нашей семье не было и не будет! Запомни, моя девочка!

Мама меня не отругала. Она даже поблагодарила за заботу, но я все равно ощущала себя виноватой. Я понимала, что виновата в том, что сама не могу понять, что такого ужасного в работе продавца книг и канцелярских принадлежностей. И я еще больше осознавала себя виноватой оттого, что в душе приняла тайное, но очень твердое решение никогда не работать инженером-чертежником. Более того, я сказала себе, что ни за что не стану ездить каждое утро на работу в переполненном вагоне метро, даже если там меня будут ждать-дожидаться самые чудные и интеллигентные коллеги.

Мама видела, что в школе мне плохо. Безусловно, ее это очень огорчало, и она старалась, как могла, изменить мое отношение к учителям и одноклассникам.

– Необходимо правильно построить систему взаимоотношений! – как-то проговорила мама и уставилась на меня из-за толстых линз красными глазами. Ее диоптрии непрерывно увеличивались, а веки становились из года в год все более и более воспаленными.

Я хотела было рассказать в ответ что-то серьезное про свои трудности, но при виде этих красных и отечных век не решилась и промямлила лишь, что приняла твердое решение сделать себе короткую стрижку. Надоело, что меня больно и обидно дергали за косички одноклассники-переростки.

– Хорошо, – согласилась мама. – Косички мы сострижем. Но ты должна понимать, что дело все-таки не в косичках. И если у тебя возникает конфликт с кем-то, то ты сама в этом виновата. Значит, ты не выстроила правильную систему взаимоотношений.

«Система взаимоотношений» – как по-взрослому это звучало! Конечно, мама права, конечно, я должна стараться. Но как же это мерзко, когда тебя изо всех сил дерут за волосы дебилы, которые не то что писать и читать, но и говорить к своим немалым уже годам толком не выучились!

– Мама! С Сургучевым и Коротковым нельзя построить отношения. Они уже несколько раз на второй год остаются! Они здоровенные, тупые и все время дерутся. С ними никто не может!..

– Никто не может, а ты должна мочь, девочка моя! Ты же умнее их! – сказала мама, и затравленное сердце мое переполнилось гордостью. – Ты должна быть хитрее и предупредительнее.

– Как?

– Думай сама, дочка!

В седьмом классе стало уже совсем нестерпимо. Тринадцать лет – непростой возраст для девочки: гормональные изменения сопровождаются дополнительной нервной усталостью.

Однажды вечером, не догадываясь сама о том, что делает, бабушка Рая рассказала семейную новость: мой троюродный брат Артур теперь учится экстерном. То есть он не ходит в школу вообще. Месяц назад его побили на школьном дворе мальчишки из старшего класса. Побили настолько сильно, что Артура пришлось доставить в травмпункт. После этого происшествия его мать, мамина кузина Анжела, пришла к директрисе и ультимативно известила ее, что сын будет заниматься дома, а школа позволит ему сдавать все предметы экстерном. Анжела была дамой твердой, и директриса пошла на все ее условия.

Маму приводило в негодование то, что Анжела позволяла себе не только неприкрыто презирать окружающих, но и призывала к тому же и своего сына. При всем при том Анжелин муж Виктор Михайлович был не только профессором, но и парторгом отраслевого научно-исследовательского института. Несмотря на высокое профессиональное и общественное положение, он не только не противился поведению своей супруги, но во всем ее поддерживал, являя образец советского цинизма и фарисейства. По поводу своей принадлежности к партии коммунистов Виктор Михайлович всегда высказывался исключительно иронически и говорил: «С волками жить – по-волчьи выть!» В зависимости от обстоятельств и состава компании в этой семье любили вслух гордиться какими-то неведомыми мне корнями нашего рода – то дворянскими, то еврейскими. Иногда с гордостью вспоминали предков, якобы организовывавших революционное движение, а порой вспоминали тех, кто в годы Гражданской войны противостоял большевикам. А иногда не забывали напомнить, что и те, и другие бесследно сгинули в недрах ГУЛАГа – развеялись лагерной пылью.

Мне сто раз объясняли, сколь отвратительны эти люди, общение с которыми является вынужденным в силу родственных связей. Я готова была принять даже самую исковерканную логику, но не завидовать прогульщику и экстерну Артуру я не могла!

Наконец я все же не выдержала и заикнулась о том, что хотела бы, как и мой кузен, учиться дома, а в сэкономленное время посещать какой-нибудь спортивный кружок или читать книжки. Случилось это после того, как два великовозрастных второгодника сорвали с меня очки, выбросили их в урну в мужском туалете и запретили другим мальчикам их мне оттуда достать. Мне, при моих минус четырех, пришлось почти на ощупь добираться до школьной вешалки на первом этаже и просить о помощи гардеробщицу тетю Дусю. Пока я шла вниз, мне кто-то отвесил такой подзатыльник, что я упала со ступенек и набила шишку. Было противно, больно и очень унизительно. В общем, ходить в школу я не хотела страстно.

Мама молча выслушала меня. Губы ее задрожали. Ни слова не говоря, она сняла очки, закрыла ладонями глаза, и через мгновение я увидела ручейки слез, бегущие по самым любимым, самым родным в мире щекам.

– Мама! Что с тобой, мама? – Я была в отчаянии. – Что я сказала плохого?

Замотав головой, мама всхлипнула.

– Только что, – простонала она, – рухнуло все!

– Что рухнуло? – Вслед за ней я тоже начала рыдать.

– Рухнуло все то, что я в тебя вкладывала годами! Я думала, что ты, Анна, – моя главная союзница! Я думала, что ты понимаешь меня!

– Но я тебя понимаю, мам!

– Прекрати! Прекрати немедленно! – Мама оторвала ладони от красных своих глаз. – Ты только что предала наш дом! Посмотри вокруг!

Я обвела зареванным взором всю нехитрую обшарпанную обстановку нашей хрущевской «двушки». Мне было страшно: как это я вдруг, сама не понимая как, предала семью, маму и даже нашу квартирку – мой единственный в мире, мой обожаемый дом? Сейчас мне совершенно непонятно, при чем здесь было предательство, но тогда… тогда меня в очередной раз насквозь прожгло чувство неискупимой вины.

Мама плакала. Но, всхлипывая, она не переставала говорить. Неужели я опять забыла, что ее двоюродная сестра Анжела черствая и эгоистичная женщина, что только формальные семейные узы заставляют нас поддерживать отношения с этой чуждой ветвью нашего рода? Лишь благодаря каким-то таинственным и, очевидно, не вполне чистым связям мамина кузина закончила Третий московский медицинский институт. Анжела, как рассказывала мама, с детства была неряхой. И вот теперь она – зубной врач. Вопреки нашим моральным принципам, наряду с основной работой в районной поликлинике Анжела нелегально принимала пациентов на дому и получала за это нечестные, в нашем понимании, деньги. На эти деньги Анжела не стеснялась покупать себе вещи у спекулянтов. Благодаря приспособленцу-мужу они каждый год ездили по курортным путевкам на море в Крым или на Кавказ. И мебель в квартиру они покупали не в комиссионке, как мы, а по блату. Кто из советских людей не знал это слово, «блат»? Никто не презирал «блат» до такой степени, как моя мать, и она научила этому презрению меня. Вторым таким словом было слово «мещанство». Тратить деньги можно на книги, на самую простую еду, на поездки «дикарем». Тратить их на мебель, одежку, безделушки всякие – «мещанство». Воплощение «мещанства» – жизнь по «блату»! Семья Анжелы была мещанской. И как же я могла посметь пожелать себе такой жизни, какой жил мой кузен Артур? Семейная легенда гласила, что, когда семилетний Артурчик накануне своего самого Первого сентября увидел уготованную ему назавтра и на ближайшие десять лет мышиную школьную форму, он не просто отказался ее мерить, но с ревом спрятался в туалете. Московский мальчик, одетый в индийские джинсы и в польскую болоньевую куртку, может вырасти только моральным уродом. На нем – печать! В маминых устах это звучало аксиомой. И выходит, я стремилась к тому, чтобы, подобно Артуру, не ходить в школу? Значит, я хотела стать такой же! Теперь я совершенно не в состоянии понять мамину логику, но тогда я ощутила себя самой настоящей преступницей.

Мне с трудом удалось утешить маму и вымолить у нее прощение в тот день. Но на следующей неделе вновь приключилась беда. И хотя то событие, возможно, всерьез изменило не только мою жизнь, но даже меня саму, я так и не смогла донести до Машиного сознания его суть. Рассказывая дочери про то, как родная мать заставила меня извиняться непонятно за что непонятно перед кем, я сама не верила в то, что это действительно со мной случилось.

Помню, в тот день мама пришла с работы не просто усталая, как обычно, но совершенно измученная и погасшая.

– Подойди ко мне, Аня.

Она произнесла эти слова на едином вздохе, словно не сказала вовсе, а простонала. Меня дома никогда не наказывали. Только «серьезно» беседовали со мной. Только объясняли «простые вещи». Но лучше бы меня пороли! Я до тошноты, до судорог боялась только маминых слез и собственного чувства вины. И страх провиниться вновь меня преследовал изо дня в день.

– Расскажи мне про то, что сегодня случилось… – еле слышно проговорила мама.

Я не знала, о чем рассказывать. На втором уроке писали контрольную работу по математике. Ничего сложного не было. Проверит ее Майка, Майя Николаевна, наша математичка, не раньше, чем через два дня. Она, правда, обругала меня за то, что я даю списывать своему соседу Мише Гуськову, но ничего нового или интересного в этом не было. Меня всегда за это ругали.

Мишка занял место Олега рядом со мной на долгие годы и стал моим соседом по парте. Другом я его считать не могла. Гуськов не просто был абсолютно безвольным и беспринципным созданием – он даже не понимал, что в этом плохого. Мишка не был дураком, но вместе с тем являл собой удручающий пример человека абсолютно ленивого и совершенно безвольного, неспособного довести до конца ни одно порученное ему дело. Он не мог выучить даже то, что ему самому очень нравилось. Миша непрерывно читал, знал уйму стихов и иногда мне их декламировал. Но каждый раз у него непременно пропадала какая-нибудь строфа, а иногда и целое четверостишие.

Часто он меня провожал после школы. Точнее, мне хотелось бы так это называть – «провожал». На самом деле Миша просто шел со мной вместе, так как жил он в соседнем подъезде. И в тот день тоже мы возвращались из школы вместе. А больше… больше ничего не происходило. Я пожала плечами.

– Ничего не случилось, мама…

– Аня! Почему ты обозвала дурой Александру Михайловну?!

– Какую Александру Михайловну?

– Не притворяйся! Не обманывай меня! Я встретила ее во дворе. Она специально ждала меня, чтобы поговорить вначале со мной, а не обращаться сразу к твоей классной руководительнице. Я благодарна ей за это.

– Мама! Но я не знаю, кто такая Александра Михайловна!

Мама поднялась. Руки ее дрожали.

– Ты прекрасно, прекрасно знаешь! Александра Михайловна – учительница младших классов. Она живет в шестнадцатом доме, в подъезде напротив нашего. Ты сейчас быстро оденешься, и мы вместе пойдем извиняться перед этой женщиной.

– За что, мама? За что извиняться?

– Аня! – сказала мама тихо. – Я не знаю, что с тобой происходит. Я чувствую, что мы с отцом терпим фиаско. Мы теряем тебя. Мы культурные люди, выбравшие для себя образование, любовь, теплую семью. Мы должны быть безукоризненны в окружающем нас мире. Мы не деремся за свой кусок. Если он нужен кому-то, то пусть подойдет и возьмет. Мы можем поголодать, но в нас, Аня, в нас – пиршество духа! Нам достаточно корки хлеба и чашки чая для того, чтобы чувствовать себя счастливыми, – разве не так?

– Конечно, мамочка!

Как я могла не соглашаться с постулатами нашей семейной веры? Эта вера не имела никакого отношения к вере в Бога или в какие-либо другие высшие силы. И моя мама, и мой тихий отец, и обе мои бабушки, Рита и Рая, были ортодоксальными атеистами, но при этом почти религиозно поклонялись образованию, культуре и семейному очагу.

Отец был единственным мужчиной на три поколения нашей семьи. Я – единственная дочь у моих родителей. Маминого отца, мужа бабушки Раи, то есть мого дедушку, тяжело ранили на войне, куда он попал совсем молоденьким, после школы. Дед пытался жить нормальной жизнью, но очень тяжело болел. Спустя несколько лет после окончания войны все-таки решился жениться, но умер через месяц после маминого рождения, оставив бабушку Раю молодой вдовой.

Папина мама, бабушка Рита, жила в большой коммунальной квартире в самом центре Москвы. Она почему-то не очень часто бывала у нас дома, и мама не слишком приветствовала наши с папой поездки к ней. Папа своего отца тоже не помнил – того забрали незадолго до смерти Сталина. За несколько дней до смерти вождя дедушку расстреляли как врага народа и космополита. Бабушка Рита никогда больше не вышла замуж. Не знаю, насколько сильно она любила своего мужа, но, наверное, все же не сильнее, чем Ленина, коммунистическую партию и Советскую Родину. При любом удобном случае бабушка Рита повторяла, что в страшное сталинское время потеряла самого дорогого человека и все, что у нее было в жизни, но все равно она не ведет счетов с родным государством. Остальные члены семьи ее в этом, по-видимому, полностью поддерживали. Тогда подобный взгляд на жизнь воспринимался как нечто естественное… почему-то. Не понимаю почему: даже мне казалось, что в бабушкиных словах содержится не извращенное и рабское психическое уродство, но наоборот, особая сила и гордость? Не знаю…

Папа вернулся в тот день первым и помогал бабушке Рае раскладывать на едва вмещавшей нас всех пятиметровой кухне стол-книжку (этот неказистый белый столик всегда раскладывали перед обедом). Услышав мамин голос, папа наверняка замер и прислушался. Так он делал всегда. Впрочем, прислушиваться к разговору папе было необязательно, он всегда заранее знал, что я в чем-то опять не права. Для этого папе даже не требовалось вникать в суть происходящего. Главное – мама расстроена, а тот, от кого мамино расстройство исходит, очень виноват. Даже если этот «кто-то» ничего плохого не сделал и даже если этот «кто-то» я.

Театр абсурда продолжился: мы с мамой направились в подъезд напротив, поднялись на третий этаж, остановились перед выкрашенной темно-коричневой краской дверью и нажали на потертую черную пуговку звонка. Звонок пронзительно чирикнул. В глубине послышались вздохи и шарканье. Через минуту щелкнул замок и дверь со скрипом отворилась. На пороге стояла очень толстая пожилая женщина с капризным выражением на бугристом отечном лице. Возможно, я действительно ее когда-то видела, но не была в этом вполне уверена. В нашей большой школе младшие классы занимались на втором этаже, каждый класс вела своя учительница. Наверняка, пока я училась у Галины Петровны, я встречала эту женщину где-нибудь на лестнице или в коридоре, но образ ее не отложился в моей памяти. То есть Александру Михайловну я не знала совсем. Впрочем, и она смотрела на меня с нескрываемым удивлением. В квартиру она нас не пригласила, заслонив проход своим тучным телом. Пахло перекипевшим мясным супом, а от самой учительницы младших классов слегка попахивало перегаром.

– Здравствуйте, Александра Михайловна! – грустно улыбнулась мама.

– Здрась-сьте…

– Мы пришли извиняться! Мы – это я и… моя дочь Анна.

Мама легонько толкнула меня в бок.

– Здравствуйте, Александра Михайловна… – проговорила и я.

– Ну, извиняйся, коли пришла! – На лице учительнице расцвела бессмысленная улыбка. – Что натворила?

– Ничего… ничего вроде…

Наступила тягостная пауза.

– А за что прощения просить будешь?

Александра Михайловна, очевидно, сама была в недоумении. Она меня не помнила, равно как и я ее. Неясно было даже, что и кого она имела в виду, когда совсем недавно нажаловалась встреченной во дворе маме. Видимо, перепутала и меня, и маму с какими-то другими людьми. Еще раз осмотрев меня с головы до ног, она предположила:

– Ты же, наверное, на переменке толкалась?

Я отрицательно замотала головой.

– Так вы же мне полчаса назад пожаловались!.. – пролепетала мама.

– Я? Вам?! На нее?.. На эту девочку?

– Ну, вы же сказали, что она вас обзывала…

– Она? Меня? Как обзывала? Как ты меня обзывала, девочка?

– Я не обзывала… – В глазах моих стояли слезы.

– Так вы же сами сказали, что она вас… – упорствовала мама.

– А, это вы про ту девочку, что дурой меня обзывала? Толстой дурой?

Мы с мамой молчали.

– Так это же не она! Ведь это не ты меня толстой дурой обзывала?

– Нет! Не я!

– Нет! Это не она! Не эта девочка! – подытожила Александра Михайловна, чуть покачиваясь. – Эта девочка… только на переменке толкалась.

Она погрозила мне толстым указательным пальцем. До сих пор помню кусочек жареного лукового колечка, прилипший к неухоженному ногтю.

– Нехорошо толкаться, надо парами гулять по кругу с подружками. Ты же пионерка, а толкаешься. Пионерам нельзя толкаться!

– Я не толкалась! – инстинктивно воскликнула я.

– Не спорь со старшими! Не позорь мать! – добродушнейшая Александра Михайловна изобразила, что сердится.

– Воспитывать надо девочку! – обратилась она к маме. – А то так всю жизнь придется за нее перед людьми извиняться.

Учительница повернула голову внутрь квартиры и с наслаждением принюхалась.

– Ну все, все! Мне кушать пора, и внуки у меня тоже некормленые. А ты, Аллочка, помни: расти нужно хорошей девочкой!

Произнеся эту непонятно к кому обращенную фразу, Александра Михайловна поморщила лоб и завершила свою сентенцию бесспорной в своей банальности педагогической мыслью:

– Да-да, Аллочка! Нужно обязательно расти хорошей девочкой – потому что плохой девочкой быть очень плохо!

– Простите нас еще раз! – пробормотала мама еле слышно.

Непонятно даже, услышала ли она вообще, что незнакомая мне женщина два раза подряд назвала меня чужим именем.

Мы возвращались домой молча. Мама, не ужиная, пошла в большую комнату плакать, папа с трагическим лицом проследовал за ней. Со мной после этого случая он не разговаривал целую неделю. Отца не интересовало, что же на самом деле произошло, он не желал ничего знать и не хотел ничего анализировать. Для него имело значение только то, что маме плохо, а это ужасное обстоятельство было как-то связано со мной.

Мне тоже было очень плохо. Очень хотелось повалиться на кровать и плакать – но я отправилась на кухню к бабушке есть суп. Дети обязательно должны кушать вовремя. И на первое обязательно едят суп. И тарелка должна оставаться чистой. И невкусной еды не бывает. Это все не требующие доказательства аксиомы из моего детства.

Нет, я не потеряла веру в мамину правоту. Я по-прежнему была уверена, что в чем-то все равно виновата. Но в тот вечер в моей голове что-то щелкнуло. Я поняла, что, если человеку все время говорить, что он должен быть хорошим, а плохим быть не должен, с ним может произойти что-то страшное. Я еще не научилась думать самостоятельно, но перестала хотеть быть «хорошей девочкой». Я смирилась с тем, что при всех обстоятельствах виновата перед своей мамой, что всегда буду вынуждена причинять ей боль самим фактом своего существования… И еще я поняла, что никогда не захочу видеть рядом с собой такого идеального мужа, как мой отец.

В самом раннем детстве в сердце мое проник идеал мужчины, которого я мечтала видеть рядом с собой. Разумеется, это был актер, который всегда играл людей, совершавших прекрасные поступки и беспримерные подвиги. Про себя я с детства называла его «великий». Видела я его в добром десятке ролей, но, как мне казалось, играл он всегда самого себя. Его генералы, разведчики, энтузиасты-ученые и революционеры чрезвычайно походили друг на друга – всегда сильные и бесстрашные, они отстаивали свою позицию и не жалели даже самой жизни для того, чтобы довести дело до победного конца. Я смертельно завидовала его «киноженам» и в глубине своей наивной души надеялась, что он дождется того момента, когда я вырасту и найду способ познакомиться с ним. Я специально никогда не интересовалась, женат ли он и есть ли у него дети. Для меня он, конечно же, будет свободным! Конечно, я понимала, что этот человек не просто не мой ровесник, но даже старше моих родителей, но это никак не мешало моим девчачьим грезам.

Внимание! Это не конец книги.

Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!

Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации