Текст книги "Зёжик и Медвед. Сказки о нас"

Вернувший время

Бывает время странное такое, когда не знаешь, чем занять его, сидишь-сидишь, а время тикает так скучно: тик-так, тик-так, тик-так, тик-так…

Когда бежишь домой от страшного оврага, время мчится, в лапах – ветер! Дыбом шерсть! Назад тропинка, поле, пруд, и Страшный лис, и Хищный лес, и приближается Медвед, на лавочке сидящий, со скоростью бегущего ежа. А остановишься – пойдет вперёд, но без тебя, вдоль речки прогуляться, ну или в дом зайдёт, чайку с баранками попьёт – и снова в сад, пока с медведем ты на лавочке сидишь… Потраченное даром время не вернётся, оно как съеденная баночка варенья – печальные воспоминания одни. Конечно, баночка варенья – вкусное воспоминанье, но снова ложкой зачерпнуть нельзя, а только вспомнишь, воздух облизнёшь, вздохнёшь…

Когда бежишь с Медведом рядом из силы всех ежиных лап – бежишь на времени Медведа… недолго, правда, сколько хватит сил, а дальше вслед медвежьей скорости пищишь: «Медвед! Я больше не могу!»

У всех есть время, но нельзя сказать: «Медвед, займи мне времени чуть-чуть», а можно только: «Подожди!» И если он услышит, то остановится и будет ждать тебя на скорости твоей. А лучше просто чтобы взял на лапы, и уж тогда шагать со скоростью его.

А если медвежонок чем-то важным занят (ну, то есть чем-то важным для себя) а время нужно, чтобы выслушал тебя, тогда…

– Медвед… я это… тут спросить хотел…

А он такой:

– Я занят, ёжик, подожди.

– Я только…

– Погоди…

И ждёшь, и ждёшь тогда, всё ходишь рядом, возле лап, вздыхаешь громко… топаешь вокруг… А он такой:

– Да не мешайся под ногами, наступлю!

«Да не мешайся под ногами, наступлю» – вот тоже мне! Легко на маленьких рычать и наступать, ты на большого нарычи попробуй, ты на гигантского медведя наступи! «А разве он не занимает время у меня, пока я жду, пока он занят? – думал ёжик. – А это время-то моё, а трачу на него, пока вот так вот жду…»

– Медвед!

– Мне некогда сейчас…

«Сейчас потратит всё моё терпенье на себя… и у терпенья есть предел, оно кончается уже…»

– Я на секундочку, Медвед….

– Да отойди же, медве-ради!

«Он занял время у меня, и я стою тут и стою, и ничего не делаю, пока он, видите ли, занят, а я на это “занят” трачу собственное время, в котором мог бы тоже что-то делать, прыгать-бегать, малину есть, на лавочке сидеть…»

– Медвед, ну всё?

– Ты лучше бы занялся, ёжик, чем-нибудь…

И ёжик снизу возмущённо запищал:

– Да я же и хочу! ХОЧУ! ЗАНЯТЬСЯ! ДЕЛОМ! А трачу даром время на тебя!

Но было не услышать наверху, о чем пищат внизу, и медвежонок, ёжика переступив, опять шуршал малинными кустами, переступал, вздыхал, корзинка от малины тяжелела, и медвежонок через час устал, и вспомнил вдруг, что где-то в нижних лапах, кажется, топтался ёжик, чего-то там хотел, чего-то спрашивал, бездельник, у него. И, вспомнив, посмотрел в траву у лап, а ёжик спрятался за лапу нижнюю Медведа и начал тратить медведячье время на себя.

– Эй, ёж, ты где? …

«Минутки было жалко на меня, одной минутки другу, из своих…»

– Ё-о-ож!

Медвед ещё немного, совершенно бесполезно, потоптался-покрутился, покричал «Ёж! Ёж!», потом растерянно умолк, корзинку поднял, прошёл малинными рядами к дому, заглянул в окно, на лавочку присел, вскочил, опять пошёл куда-то, вышел за калитку, там тоже покричал «Ё-о-ж!!! Ё-о-ж!!!», помчался к полю, полем, ближним, дальним лесом, потом бегом назад, в отчаянье рыча:

– Ё-о-ож! Ты где-е-е?! ВЕРНИСЬ! – Споткнулся о корзинку…

Из корзинки выпал возвративший время совершенно сытый ёж.

Инструкция по уменьшенью зла

– Медвед? Медвед! Я, кажется, придумал, как уменьшить Лиса… Медвед, ты спишь? Медвед! Проснись!

И медвежонок заворочался в постели, открыл глаза, закрыл глаза…

– Медвед!

И медвежонок сел с закрытыми глазами, открыл глаза, увидел ёжика, закрыл.

Когда вам очень, просто очень ёжик надоест или ещё какой-то человек (точнее, ёжик), закрыть глаза – хороший способ, чтоб его не видеть, но слышно будет всё равно. И медвежонок лапами зажал два уха, через какие ёжик прямо в голове его бубнил:

– Медвед-медвед, медвед-медвед, медве…

И в голове у медвежонка стало тихо и темно. Просторно и спокойно, глубоко, точнее, бесконечно. У темноты и тишины ведь нет границ. Граница – это там, где что-то встретит что-то, а после думает, как это что-то потеснить. Рассвет теснит у дома черноту, но гасит звёзды… Закат приходит как зима, но за зимой всегда весна, сосульки тают, всё такое… И одуванчики везде.

Сперва темно, но после в этой темноте-претемноте и тишине-претишине – так далеко и глубоко, что медвежонок даже удивился, как просторно, как далеко и глубоко внутри него, – вдруг появилась ма-а-лень-кая точка… и поплыла к нему, который тоже как бы был внутри себя.

Внутри себя ходи-броди, есть улицы, аптеки, банки, переулки, почты, белки, лисы, квитанции и чеки, сумки, булки, беляши, весна и лето, зоопарк, знакомые дворы, знакомые поля и незнакомые… внутри себя захочешь – полетишь, захочешь – поплывёшь, захочешь – будешь рыбой, добрым человеком или… ну, в общем, всё что хочешь, это только в голове.

А точка всё плыла и становилась больше, больше, ярче, ярче… а после стала вдруг на ёжика похожа, потом совсем понятно стало – это он, и ёжик подлетел к Медведу изнутри него и снова завопил:

– Медвед! Проснись! Я знаю, как уменьшить Лиса! До ничего! До вот чтоб меньше мухи стал! Нет, даже меньше мухи! Медвед, иди сюда скорей, смотри!

И медвежонок посмотрел. Ведь всё равно деваться некуда от друга, когда он и снаружи и внутри тебя вопит…

– Медвед, скорей! Ты всё сейчас просмотришь! Пожалуйста-пожалуйста, скорей!

А ёжик у окна сидел и делал лапами у носа так, как будто плыл по небу, и, чтобы плыть по небу, волны разводил…

– Смотри, вон, видишь, Лис? Вон, видишь, Страшный лис идёт? Сейчас его ещё уменьшу… Видишь Лиса?

И медвежонок посмотрел в окно. Сначала видел только ёлки, поле и тропинку, потом и Лиса рассмотрел.

– Ну, вижу, и чего?

– Ты посмотри, как я его уменьшил! Это я! Я, понимаешь, это я его! Ну, видишь? Ты увидел? Ты видел разве раньше Лиса, чтобы он меньше был, чем я?

И в самом деле, медвежонок никогда ещё не видел Лиса, чтоб Страшный лис размером был с ежа. А этот был.

– Ого…

– Я и вообще сейчас, Медвед, его совсем уменьшу! Сейчас ещё его… ещё его… чтоб он совсем исчез, пропал! Карам-бара-барам… Смотри!

И ёжик снова стал водить по небу с полем, ёлкам и тропинке за окном коротенькими лапками своими, как будто плыл…

А Страшный лис и правда становился меньше, меньше, чем дольше ёжик лапами водил.

– Ну ты даёшь… а как ты так его?

– Давай со мной, вот так вот тоже лапами, вот так! Не так, а так: вот так и так…

И у окошка ёжик с медвежонком вместе лапами гребли и плыли, и Страшный лис почти уже совсем исчез. И вдруг остановился. Ёжик с медвежонком быстрей, быстрее лапами гребли. Лис развернулся, постоял – и вдруг стал чуточку побольше, потом ещё… ещё… Ещё!

– Греби сильней!

– Да я гребу!

– Сильней!

– Он приближается, ты что, не видишь?!

– Вижу…

– Сильней греби!

– Гребу! – и медвежонок в ухо задышал – пых-фых, фух-фух, как будто было трудно воздух лапами грести. – Всё, не могу, устал… пых-фых, фух-фух… Что делать, ёжик?

– Лапы так! – и ёжик, растопырив лапы, поставил их перед огромным Лисом, который облизнулся за окном…

– И что теперь?

– Теперь? Бежим…

И ёжик с медвежонком побежали и спрятались под стол. Глаза закрыли. Ведь известно, глаза закрыть – хороший способ спрятаться от всех. А Страшный лис ходил снаружи, невидимый, но слышный. Все знают Лиса по шагам, от них давно пол-леса поседело, а половина носит шубы под траву. И в головах у них шаги от Лиса ещё огромней были, чем всегда… А значит, Страшный лис ещё вместительней и… голодне́й.

– Он уменьшался, уменьшался! Ты же видел?

– Видел…

– А дальше я не знаю, почему…

– Наверное, в окне заметил нас…

– Ну… да…

– И что нам делать?

– Давай я выйду, он наестся и уйдет.

– Тобой он не наестся… лучше я.

– Давай мы вместе лучше выйдем… а?

«Вместе? – думал медвежонок. – Вместе-вместе-вместе… вместе?» В этом что-то было, стоп!

– Я знаю, кажется, что делать, ёжик, только тихо… открой глаза и лезь на лапы мне, залез?

– Залез…

– Теперь на плечи лезь, карабкайся… залез?

– Залез…

– Теперь садись.

И ёжик сел на плечи медвежонку и крепко уцепился за него.

– Теперь вставай.

– Я не могу… тут стол…

– Тогда слезай и вылезай из-под него…

– Зачем?

– Ну… просто вылезай, и всё.

– Уверен?

И медвежонок страшным рыком прошептал:

– Уверен… кажется… почти…

И оба вылезли они.

– Теперь влезай. Теперь садись, теперь вставай на плечи, скатерть сверху…

– Зачем?!

– Давай скорей… Пока опять к окну не подошёл…

А дальше было так. В притихшем доме раздались шаги. Огромные ужасные шаги невидимого зверя, ворчание, рычанье, рык! Дверь распахнулась…

– Ры-ы-ы-ы-ы-ы! Фрых-фых-фых-фых!!!

И видел лес, как Страшный лис промчался по тропинке, через поле, все меньше, меньше становился… меньше… меньше… И исчез в зубах у Хищных дальних ёлок, какие, как известно, могут даже целый город проглотить…

И там, где Страшный лис исчез, над лесом загорелись звёзды, чтобы встретить утром новый бесконечный тёплый летний день.

Бессовестный Медвед

Но утро с самого утра пошло не так, а так: тук-тук-тук-тук – закапал дождь, нахмурилось, повылезли лягушки, и звери грустно под зонтами на работу шли.

Медвед позавтракал, подумал-посидел, зевнул, ещё зевнул и, даже не помыв свою тарелку, залез под плед и отвернулся от всего. Ещё один хороший способ ничего не слышать и не знать – так можно дождь проспать, а можно зиму…

«А можно даже жизнь проспать…» – подумал ёжик и, чтобы не проспать, как медвежонок, жизнь, решил убраться в доме. Вы сами знаете, что все дожди идут специально, чтоб в доме генеральную уборку учинить.

И ёжик подметал и мыл, стирал, крушил, пыль вытирал и топал, громко топал, топ-топ-топ!!! Фрых-фу, фух-фух! А медвежонок спал… Всё спал, и спал, и спал…

«Лентяй такой!» – оттаскивая в одиночку стол, сопя, пыхтя и фыркая ужасно, думал ёжик, но думал про себя, а вслух гремел, чтобы в медведе спящем совесть разбудить не словом, делом. Подать пример. Да! Устыдить и приобщить… Но совесть спит, когда хозяин спит.

А ёжик тёр морковку, свеклу, жарил лук – он, ёжик, борщ варил, картошку жарил на обед… И думал: «Разбужу его к обеду, тогда проснётся совесть, только будет поздно, поздно будет, не поправить…» И вслух кастрюлями звенел, чтоб дать Медведу шанс проснуться раньше, чем наступит поздно насовсем. Но медвежонок ровно к самому обеду открыл глаза, сказал:

– Всё дождь да дождь, так скучно… и делать нечего совсем…

«Конечно, нечего тебе! – подумал ёжик. – Когда всё переделал за тебя…»

– О, борщ сварил? Так вкусно пахнет…

Ёжик мрачно промолчал. Вообще-то он, конечно, борщ варил не для себя, а для того, чтобы, проснувшись, Медвед сказал: «О, борщ сварил? Когда ты только всё успел…» «Когда-когда! – подумал ёжик. – Когда ты спал!»

Но медвежонок не сказал «когда ты только всё успел…», и ёжик молча, хмурый, мимо промолчавшего Медведа с веником прошёл и грозно стукнул мусорным ведром. И снова молча мимо прошагал со средством для сияния кастрюль.

– Чего ты, ёжик?

– Ничего… – и ёжик пшикнул средством для сиянья на кастрюлю так, как будто… В общем, так:

– ПШШШШШШшшшшшшшшш!!!!

– Не в настроенье, да?

«“Не в настроенье, да?” А ты чего хотел?!»

– В прекрасном настроенье! – ответил ёжик вслух и заскрипел сияньем так, что стало скрипко самому.

– Тебе помочь? – спросил Медвед.

«“Тебе помочь?” Он что, не видит? Я уже всё сделал! Не видит, как сияет всё и борщ готов?! Ну хорошо, не нужно помогать, не нужно помогать! НЕ НУЖНО!» – думал, с каждой мыслью свирепея, ёжик и всё сильней, противнее сиянием скрипел. «Но вот сказать хотя бы: ой, как чисто! Он что, не мог? Он что не мог? НЕ МОГ?!»

– Так чисто, ёжик, у тебя…

«Ещё бы грязно! Пока ты спал, волшебный добрый ёжик всё делал, мыл, готовил за тебя… Так чисто, да? Так чисто, да, тебе? А вот за что тебе так чисто? За что тебе в друзья такой хороший, славный, добрый ёжик, который всё… всё-всё-превсё тут сделал за тебя?» – «Ну, или для тебя?» – спросил у ёжика какой-то глупый ёжик, который жил у ёжика внутри и назывался «ёжик, ты не прав». «Кто, я не прав?» – подумал ёжик и фыркнул так, что над кастрюлей пар в другую сторону поплыл…

– Садись, остынет! – и стукнул миской громко, очень громко! Чтоб совесть разбудилась в медвежонке, если есть… Но медвежонок встал, и сел, и с аппетитом ел…

А ёжик так устал и так обиделся ужасно на всё, на всех, что расхотелось есть… «Тарелку снова не помоет за собой… Спасибо даже не подумает сказать, сейчас увидишь…» – пообещал свирепо ёжик ёжику в себе…

Но медвежонок встал, сказал «спасибо» и мыть тарелку к умывальнику пошёл… «Назло пошёл! НАЗЛО! Предатель… Всё… Больше лапой для него не шевельну… Ни лапой, ни тарелкой, ни кастрюлей, ни веником не шевельну!»

И ёжик бросился на медвежонка, вцепился лапами и на ноге его повис, крича:

– Уйди! Уйди! Я сам! Я сам! Я сам… Бессовестный Медвед!!!

Иголка счастья

У ёжика была Счастливая иголка. Она всегда на тумбочке лежала у окна…

«Всегда же здесь лежала, где она? Куда запропастилась?» – и ёжик к тумбочке, проверить, где его Счастливая иголка, в который раз, в десятый раз уже проверить подходил: «А вдруг лежит?» И, потеряв надежду, отходил, немножко ждал и возвращался с новой…

Но говорят – «ищи, откуда вспомнишь», и ёжик вспоминал, и память, как на блюде яблочный пирог, вносила в голову тот земляничный светлый летний день, когда иголка Счастья ещё на тумбочке лежала у окна.

Надежда может быть повсюду… и несмотря на то, что никогда, ни разу, никуда не перекладывал иголку, ёжик в домике бродил, как будто не иголку потерял, а потерялся сам. Известно же, что, потеряв чего-нибудь, теряешься с ним вместе и даже под кровать залезешь, чтоб найти. И ёжик вылез из-под шкафа весь в пыли и по Медведу влез на шкаф. Но на вершине шкафа только пыль лежала на коробке старых медведячьих лап…

– Медвед, тебе вот эти лапы не нужны? – и ёжик с плеч Медведа показал, какие лапы больше не нужны или нужны.

– Малы…

– Тогда чего они лежат?

– Там мама положила…

– Что, пусть лежат?

Медведя мама, Медвемама, лапы положила на случай тот, что вырастет и женится Медвед, и будут медведята, медведети, и по размеру к прежним лапам медвежонка подойдут, ну или моль проест, и можно будет точно выбросить тогда… Но сами знаете, в лесу жену хорошую найти – как ёжику в дому иголку…

«Пусть полежат», – решил Медвед и почему-то сгорбился, а ёжик сразу оказался ниже пятой полки шкафа, которую проверил тоже, и сказал:

– Медведень, распрямись!

– Да ну…

– Да ладно, распрямись! Я так не вижу…

– Что не видишь?

– Да иголку! Мою… мою иголку, ту, которая на счастье!

– Фигня всё это, ёжик. Счастья нет, – сказал Медвед случайно вслух, что думал про себя, и вместе с ёжиком от шкафа отошёл. – Слезай давай, а то плечо болит.

И было грустно очень вниз карабкаться с печального Медведа, который вырос из своих уютных лапок и надежд.

И ёжик слез и снова к тумбочке пошёл. Иголки не было опять.

– Возьми другую, их в тебе полно…

– Нет, эти не такие. Она одна счастливая была…

– И бесполезная к тому же… ей даже шкуру не зашить.

Но ёжик с подозреньем покосился на Медведа, нахмурился, прищурился, спросил:

– Ты что, сломал её? Моей иголкой Счастья шкуру штопал?

– Да я её не видел даже, ёж!

– Не видел, да? Она же тут всегда лежала…

– Всегда лежала, больше не лежит…

– Вот именно! Сломал и выбросил, скажи?

– А я уже сказал, что я её вообще не видел. Вот, у меня своя иголка шкуру штопать есть, – и медвежонок засопел и в тумбочку полез за деревянным от боярышника жалом, которым шкуру зашивал всегда.

– Своя же есть… а ты мою зачем-то… ведь это же была счастливая, счастливая иголка… СЧАСТЛИВАЯ, МЕДВЕД!

– Иголки счастья не приносят… а если принесёт разок, в другой раз не сработает уже. Иголки Счастья одноразовые все, – сказал Медвед, как будто точно это знал.

– Сломал и выбросил… Куда? Вставай, пойдём, покажешь, где ты выкинул её, я замотаю ниткой, и будет хоть немножко как была…

– Да я её не брал! – взревел Медвед. – Не брал! Не видел! Ничего не штопал! Вообще сегодня ничего не делал, ничего! Я спал!

– Вот именно, весь день продрых! Я убирался, мыл посуду и готовил! Теперь иголки нет, а ты не делал ничего?!

И ёжик замер…

– Наверно, ёжик, это ты её… Ну, это… пыль когда стирал и подметал…

Нет хуже никого, чем те Медведы, которые весь день лежат да спят, а после так у них выходит, что если кто-то виноват во всём, то ты…

И ёжик больше с медвежонком не дружил до самого вечернего читанья, когда иголка Счастья в книжке закладкой, ёжиком заложенной, нашлась, и вышло, раз нашлась, никто не виноват, а если виноват, тогда совсем немножко, с мыший хвостик… Ладно, виноват.

Когда всё было хорошо

В лесу жил Древний зверь, седой, горбатый и косматый, поросший мхом, поганками лесными, и даже гриб древесный рос на нём, и жили в шерсти муравьи, какие часто принимали горб его за дом. Кто был он раньше, зверь не говорил, а те, кто позже родились, другим не видели его, не знали, не могли понять, определить: и вроде ёжик, но не он, и вроде филин, но не то… а может, ворон, или белка, или крот… А может, даже человек.

Седой горбатый зверь был близорук, вернее, совершенно слеп, не помнил дней и забывал, куда пошёл, зато он помнил всё, что было, и видел времена такие, когда ещё все было хорошо… И он любил рассказывать об этом, пока не прерывал рассказ тяжёлым вздохом или не впадал в прекрасный сон, в котором посещал места и времена, что были, да прошли. Его будили:

– Зверь! Древний зверь! А дальше, дальше что?

И Древний зверь, проснувшись, говорил:

– Не дальше, а тогда… А дальше ничего хорошего не будет.

– Почему?

– Не будет, да и всё, – вздыхал печально, безнадёжно Древний зверь.

– Но так не может быть!

– Так будет, я по опыту сужу. По наблюдениям моим, всё с каждым годом только хуже, хуже… хуже… ахррр-пфы… ахррр-пфы… – и Древний зверь опять впадал в счастливый сон о прошлом.

Всё было так, никак иначе, кому же знать, как не ему? Он видел лес счастливым! Юным! Молодым! Он видел лес тогда, когда все ёлки только родились, и забывал, что каждый новый год в лесу опять рождались ёлки.

А Древний лис, его сосед, ворчал, что в этот год, и в прошлый, позапрошлый год – который год уже подряд не уродились зайцы: прыгучие какие-то пошли, их не догнать, и хитрые, не провести, чтоб съесть… Сидел в засаде, ждал, но зайцы знали, где сидит, и обходили Лиса стороной.

– Тропинка стала круче, корзинка тяжелеет с каждым днем, хотя пуста, и лапы все болят, и кости все скрипят, не видно ничего, невкусно ничего, орехи все не те, не разгрызёшь, и яблоки кислей, повыродились все, повыпала вся шерсть, не греет шуба… Мельчает зверь, редеет лес, грибы – гнильё, в ручье невкусная вода, в реке сплошная грязь, все рыбы стали не такие, небо в тучах, зима длинней, короче день, а лето холодней. И молодёжь не та, на них надежды нет…

…

– Эх, жалко мы с тобой, Медвед, тогда не родились, когда всё было хорошо! Что ждёт нас впереди, подумать страшно. Каждый день всё хуже, хуже, хуже…

– Да…

– Потом, как у него, все зубы выпадут, все косточки начнут болеть, лес станет реже, яблоки кислей…

– Ну да…

– И что же делать?

– А знаешь, мне вообще сейчас не очень чтобы плохо, честно говоря, – задумчиво ответил медвежонок, – конечно, ясно, лучше было раньше, но всё-таки сейчас мне тоже вроде хорошо…

– И мне… немножко хорошо. Но просто так обидно, что не родился я тогда, когда так было хорошо, что было лучше!

– Ну да… Но у меня сейчас вообще-то зубы не болят, и кости не скрипят, мне даже кажется, ты знаешь, малина тоже вкусная сейчас…

– Ну да, малина ничего… Но раньше-то она была вкусней! И Древний говорит, что собирать её тогда гораздо легче было…

– Да мне сейчас её несложно, в целом… в общем, собирать…

– Ну да… – припомнил Зёжик, который, на плече Медведа сидя, малину собирал всегда в себя. – Но яблоки!

– И яблоки нормальные сейчас…

– Но раньше были лучше же!

– Пока все зубы Древний не сломал…

– Ты думаешь, от лет зависит, тёплое ли лето?

– Предполагаю просто… в целом – да.

– Что лучше не было тогда, а просто Древний был моложе?

– Наверно, да…

– Да нет! Не может быть! Он же всегда был Древний!

– Нет, не всегда, а только при тебе… при нас. А в там, до нас, наверняка моложе был…

– Не может быть!

– Пойдём и спросим у него?

И ёжик с медвежонком пошли у зверя Древнего спросить, всегда ли он был древним и слепым, горбатым и седым, беззубым и сердитым? Или в «когда всё было хорошо» он был другим… получше?

– Что-о? С чего вы взяли, что я был всегда таким? Ещё чего! Я был как вы! Но только… только лучше… Много лучше! Да! Гораздо лучше вас! На вас, на вот таких, как ты и ты, вообще надежды нет! Всё будет только хуже, хуже, хуже… хуже… станет всё невкусно! Скучно! Плохо! ОЧЕНЬ-ОЧЕНЬ ПЛОХО! Поняли меня? И никакой надежды там…

И Древний показал вперёд куда-то, туда, где чистая река несла за поворот весной раскрашенное небо в лето, во много-много долгих и счастливых лет.