Текст книги "Кизекочук и Вэра. История, которую мы расскажем вместе"

Кизекочук и Вэра
История, которую мы расскажем вместе
Саша Пестова

© Саша Пестова, 2016

© Саша Пестова, иллюстрации, 2016

ISBN 978-5-4483-0979-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

I

Деревня китобоев расположилась недалеко от Китового поля, почти на самом Краю света. Край света – это граница, за которую никто не заходит. Она называется так, потому что свет там действительно пропадает, и дальше пролегает Бесконечная Темнота. Может, у неё и есть конец, но Бесконечная Темнота такая тёмная, что его ещё никто не видел. Там вообще никто ничего никогда не видел, поэтому все решили, что там ничего и нет, и, значит, делать там тоже нечего. А главное, там нет китов.

Зато киты есть на Китовом поле. Огромные небесные киты, которые плывут по небу так высоко, что их, вообще-то, тоже не видно, но кто-то когда-то понял, что они там есть. И ещё он понял, что в них что-то есть. Кое-что редкое и бесполезное, и потому очень дорогое – китовые скелеты. Нет, конечно, всему можно найти применение, даже китовым скелетам. Но, согласитесь, можно всю жизнь прожить без единого китового скелета и ни разу не взгрустнуть. Разумеется, если только ты не кит.

Собственно, тогда и появилась Деревня китобоев – этот кто-то, а затем его дети, и дети этих детей, и затем дети детей детей, и всякие разные другие дети поселились у Края света, чтобы ловить китов и обменивать их скелеты на действительно полезные вещи.

Поймать небесного кита очень сложно. Чтобы убить кита, нужно выйти в Китовое поле, поднять голову к небу и остро и пронзительно крикнуть слово. Можно крикнуть несколько слов и даже целую тираду. Но велика вероятность, что слова эти будут недостаточно остры, они ранят кита, но не достигнут его сердца. Поэтому самые умелые китобои советуют выбрать всего одно слово, но такое пронзительное, чтобы оно мгновенно разбило киту сердце. Тогда кит упадет с неба, и нужно будет очень быстро отпрыгнуть, чтобы он не раздавил тебя своей тушей. Китовая охота – опасный промысел, однако от неё ещё никто не умирал, кроме китов.

Правда, был случай, когда киты утащили одного молодого китобоя на небеса. Тогда вся деревня собралась и спела грустную поминальную песню, которая была заготовлена как раз для таких трагических случаев. У жителей была ещё одна песня, весёлая, которую пели каждый раз, когда рождался новый китобой. Были ещё несколько песен, но ни одна из них не подошла, когда этот молодой китобой, трагически пропавший в первый же свой китовый сезон, выжил и вернулся в деревню. Так уж вышло, что у китобоев не было специальной песни для тех, по кому уже спели грустную поминальную песню, а он возьми, да и не умри. И весёлая песня рождения не подходила, потому что её исполняли строго до, а не после грустной поминальной. Просто, до этого китобоя все жили от песни рождения до грустной поминальной песни и никак не в обратном порядке… Да что уж там, случай был поистине исключительным. Жители до сих пор не решили, считать Шижи, так его зовут, живым или мёртвым, поэтому он всё ещё живёт в Деревне китобоев, не охотится на китов и не платит налоги. Впрочем, никто не спешил разрешать эти сложные бюрократические

это когда оказывается, что существующие песни не подходят, а что с этим делать – никто не знает

неувязки, пока Шижи не постарел. Старик Шижи, пожалуй, стал единственным не китом, пострадавшим от китового промысла, и живой легендой Деревни китобоев.

Теперь же, когда волосы его побелели, больше всего жители боялись, что Шижи всё-таки умрёт, потому что никто не знает, что может случиться, если спеть грустную поминальную песню два раза подряд.

Кстати, про волосы. Вот, например, идёт Кизекочук. Посмотрите, какие у него длинные волосы.

Мужчины из деревни китобоев стригут волосы один раз в жизни – в самый первый её день, с этого момента и начинается отсчёт. Волосы – это единственная мера времени. По волосам можно определить возраст – чем старше китобой, тем длиннее его волосы. Если волосы почти не видны и сливаются с потемневшим небом, значит пришло время сна, а когда во сне волосы уже достаточно спутаются и растреплются – придёт время просыпаться. Если на волосах лежит снег, значит, наступила зима, а если снег растаял – зима закончилась. Вы, наверное, уже догадались, что кокетливые женщины очень часто и очень коротко стригут свои волосы, чтобы никто не догадался, что они постарели. А особо кокетливые вообще бреют головы налысо. В жизни каждого китобоя однажды случается, что волосы белеют. Они перестают сливаться с небом и светятся даже в кромешной тьме. Тогда китобой не может вовремя лечь спать, а когда остальные уже просыпаются, его волосы ещё не успевают спутаться. Так он может проспать весь китовый сезон, а когда наступит зима – даже не узнает об этом, потому что на белых волосах очень сложно разглядеть снег. И это значит, что его время закончилось.

А всё-таки странно, что Кизекочук идёт один. Такой серьёзный, решительный. Похоже, он не настроен на новые приятные знакомства, но не обижайтесь. Просто, ему только что исполнилось ещё немного волос, и он волнуется, что время запуталось, и волос случайно могло набраться чуть больше, чем нужно, чтобы стать самым молодым китобоем в деревне. Ведь это – его главная мечта.

II

Кизекочук из Деревни китобоев проснулся от того, что волосы его спутались чуть больше обычного. Он уже было решил, что внезапно и скоропостижно состарился, обзавёлся беспрецедентно

это когда случилось что-то новенькое, требующее отдельной песни

длинной шевелюрой и, может, даже поседел. Поэтому он поспешил выйти на улицу, чтобы проверить свою догадку. К счастью, шёл снег, и Кизекочук понял, что по-прежнему молод, когда белый снег лег на его тёмную шевелюру и так и остался белым снегом на его тёмной шевелюре. Впрочем, Кизекочук боялся не старости, а того, что волосы отрастут быстрее, чем он станет самым молодым китобоем в деревне. А стать им он пока что никак не мог, но постоянно пытался. Он выходил в поле и кричал, кричал, кричал, потом хрипел, и, наконец, сипел, до тех пор, пока голос его не улетал, чтобы вернуться на следующий день, и тогда Кизекочук продолжал свои безрезультатные попытки достать какого-нибудь кита. Но то ли слова его были недостаточно остры, то ли бросал он их не слишком резко, цели своей они не достигали. Он мог, казалось, вечно наблюдать за другими китобоями, он знал все их секреты. Некоторые, этих Кизекочук любил особенно, выходили в поле, лихо закидывали голову и, словно не нарочно, случайно, мимолётом, бросали одно единственное словечко… И вот уже китобой бросается в сторону от падающей на него серой тени, на месте которой затем с оглушительным грохотом вырастает туша кита, раненного в самое сердце, да так метко и аккуратно, будто кит сам прилёг отдохнуть. Другие нелепо носились по всему Китовому полю с задранной головой и орали, как умалишённые, осыпая китов градом не слишком-то колких острот. Такие могли охотиться долго и группами. В конце концов, сердце какого-нибудь престарелого уставшего кита не выдерживало, и он, измученный, обрушивался на Китовое поле, а охотники тем временем продолжали орать и бегать до тех пор, пока кто-нибудь из них не замечал, что дело сделано. И Кизекочук периодически от безысходности перенимал их тактику, но, на самом деле, искренне хотел принадлежать к тем, кто слов на ветер не бросает.

Надо сказать, что ровесники Кизекочука не разделяли его одержимости. Оно и понятно, их отцы и отцы их отцов были китобоями, и каждый из них рано или поздно должен был стать китобоем. Просто, Кизекочук хотел именно рано. Иногда, чтобы как-то умалить его пыл, ему напоминали историю с Шижи. Но Кизекочук боялся быть украденным небесными китами меньше, чем не стать самым молодым китобоем и всё свободное время проводил на Китовом поле. Там он и познакомился с Вэрой.

Вэра тоже был сыном китобоя, тоже, правда, всего пару раз и довольно давно, пытался поймать кита, и тоже абсолютно безрезультатно, поэтому мальчики быстро нашли общий язык и тему для первого разговора. Но были в Вэре вещи, которые Кизекочука не то чтобы раздражали, но вызывали недоумение. Например, волосы Вэры были немного длиннее, а сам он был немного выше, и всё это указывало на то, что он в целом старше Кизекочука. У Вэры оставалось ещё меньше времени, чтобы стать самым молодым китобоем, но Вэра был спокоен. И Кизекочуку пришлось смириться с тем, что, приобретая нового друга, волноваться он теперь обязан был за них обоих. Вэра, в свою очередь, был за обоих спокоен, что ещё больше заставляло волноваться Кизекочука.

А тут ещё и эти волосы. Спутались так, что в одиночку не справиться. Слишком длинные волосы, предвестники неминуемой старости, не на шутку расстроили Кизекочука. Можно было бы попросить Вэру помочь их расчесать или даже… немножко обстричь, совсем чуть-чуть, так, что никто бы и не заметил! Вэра никому бы не рассказал, а потом и вовсе забыл бы… Только вот сам Кизекочук не забыл бы никогда, никогда не простил бы себе и Вэре эту уловку. Кизекочук ещё раз с сожалением посмотрел на свои чрезмерно длинные и спутанные волосы и решил всё-таки обратиться за помощью к тому, чьи волосы были длиннее.

III

Кизекочук шёл к Вэре, когда мы застали его сурового и непричёсанного. Он шёл к Вэре, чтобы тот расчесал ему волосы. Вы, может, слышали фразу: «Не беспокой меня по пустякам!», а вот Кизекочук не слышал. И вся их дружба складывалась из таких тревожных пустяков. Конечно, Кизекочук и сам мог бы разобраться со своими волосами, именно поэтому он шёл к Вэре. Он знал, что Вэра справится и не знал другого способа показать другу, что нуждается в нём.

Уоки, или убежище, Вэры было окружено высокими яблонями и само располагалось на одной из них. Когда Кизекочук подошёл, он увидел две ноги, торчащие из густой кроны самого высокого дерева. Ноги стояли на лестнице. Лестница стояла на земле, и это крайне удивило Кизекочука. Дело в том, что обычно лестница стояла на другой земле – той, что находится под деревом с уоки, и вела к входу. А ещё его удивило, что какая-то женщина посреди белого дня ворует яблоки. Почему именно женщина? Китобои не занимались сбором яблок. Китобои вообще не занимались ничем, кроме охоты на китов. Все остальные дела – починка уоки, приготовление пищи, стирка, воровство и другие ненужные глупости, считались женским занятием. Поэтому Кизекочук был уверен, что вор-женщина. Тем более он был удивлён, когда увидел, что обе ноги принадлежат никому иному, а самому Вэре.

– Вэра?

Он подошёл ближе, чтобы убедиться, что ему не почудилось.

– Здравствуй, Кизекочук!

Вера не вздрогнул, не оглянулся с опаской, что его кто-то заметил, не оглянулся даже без опаски. Он просто продолжал собирать яблоки в свой огромный карман, свисающий с пояса аж до колен. Тогда Кизекочук осторожно и вкрадчиво продолжил:

– Вэра, я могу сейчас уйти, как будто меня здесь и не было. А потом приду снова.

– Зачем, Кизекочук?

– А зачем ты воруешь яблоки?

– Ворую?!

Вэра засмеялся и даже отвлёкся от своего неприличного занятия.

– У кого же я ворую?

– У яблонь.

– Ну тогда, да. Я действительно ворую яблоки.

– И тебе не стыдно?

– За что?

– А разве это не женское дело?

– Нет такой песни, в которой так поётся. И потом, какая разница, чьё это дело, если мне нужны яблоки.

– И ты не мог попросить кого-нибудь другого собрать их для тебя? Какую-нибудь женщину, например?

– Зачем мне просить кого-то, если я могу сделать это сам.

– Но…

Глаза Кизекочука внезапно расширились до размера яблок. Что «но…» – он не знал. Он сел на толстый извилистый корень, попытался перестать таращить глаза, но был так поражён, что ничего не вышло. Тем временем Вэра уже набил свой огромный карман и спустился с лестницы. Увидев забавное выражение на лице Кизекочука, он не стал смеяться, ведь заметил также и тщетные попытки друга скрыть своё недоумение.

– Ты же пришёл не затем, чтобы уличить меня в воровстве?

– М?

Вопрос несколько отвлёк Кизекочука от сложных переживаний, ему удалось моргнуть, что заметно улучшило ситуацию.

– Ты пришёл сюда просто так?

– Да. Нет.

Кизекочук начал быстро мысленно перебирать события, которые привели его к Уоки в яблонях. Он так разволновался, что совсем забыл, зачем пришёл.

– Знаешь, я пока отнесу яблоки.

Вэра понял, что у друга очень сложный период, и лучше оставить его одного. Но ненадолго, чтобы этот период не стал ещё сложнее. Он взял лестницу за привязанный к ней шнурок и потащил на привычное место.

Кизекочук тем временем переживал, возможно, переломный момент.

это такой момент, когда ты понимаешь, что со всеми существующими песнями что-то не так, и пишешь свою

Во-первых, он вспомнил, что хотел попросить расчесать волосы, во-вторых, он не мог этого сделать, потому что слова Вэры застали его врасплох, в-третьих, он наконец-то смог придать взгляду осмысленное выражение, и, в-четвёртых, и это самое главное, он заметил, что у лестницы есть маленькие колёсики. Чтобы снова ничего не забыть, пока не случилось ещё что-нибудь возмутительное, он быстро записал эти пункты палочкой на земле.

– Это план побега?

Увлёкшись, Кизекочук не заметил, как Вэра вернулся и уже давно стоял у него за спиной, наклонившись, чтобы разглядеть записи.

– Нет, это список важных дел.

– Я и говорю – план побега.

– От кого?

– От действительно важных дел. Хотя, если ты и правда собираешься сколотить загон для медуз, может, твой список важных дел и правда неплох.

– Где это ты такое увидел?

– Первый пункт.

– О! Нет! Я просто хотел попросить тебя расчесать мне волосы.

– Жаль. Ну хорошо, тогда я пошёл за гребнем.

– Стой!

– Что такое?

– Я решил, что не буду просить тебя расчёсывать волосы.

– А это ещё почему?

– Потому что второй пункт.

– Погоди, Кизекочук. Надо придерживаться плана. Сейчас я схожу за гребнем, мы расчешем твои волосы, а уже затем будем… Что у нас там? Погоди, погоди, ты что, и меня в загон с медузами собрался посадить?

– Да нет же! Но…

Но Вэра уже ушёл.

IV

Вэра медленно водил гребнем по слишком длинным и спутанным волосам, заодно по слову вычёсывая не столь длинные, но спутанные мысли из головы Кизекочука: «…зачем мне просить кого-то, если я могу сделать это сам…», «…сделать сам могу…», «…сам могу…», «…зачем просить…»… И, пока они окончательно не вычесались, Кизекочук поспешил задать вопрос, который никак не давал ему покоя:

– Вэра, тебе что, совсем никто не нужен?

– Почему, Кизекочук? Например, ты. Ты мне очень нужен.

– Тогда почему ты не попросил меня собрать яблоки?

– Я сам могу собрать яблоки. Ты нужен мне вовсе не затем, чтобы яблоки собирать.

– Тогда зачем я тебе?

Зубцы гребня застряли на очередном колтуне, и Вэре пришлось приложить немалое усилие, чтобы гребень всё же преодолел препятствие.

– Без тебя, кому бы я сейчас расчёсывал волосы?

V

Волосы начинали сливаться с небом, когда Кизекочук и Вэра окончательно привели их в порядок. Они бы управились и быстрее, если бы периодически Кизекочук не вспоминал про свой список важных дел. Он постоянно проверял, не выпучились ли глаза, а ещё выяснил, что у лестницы действительно есть колёсики.

– Вэра, зачем твоей лестнице колёсики?

– Чтобы её передвигать.

– Зачем её передвигать?

– Чтобы достать что-то недоставаемое.

– Зачем?

– Ну, вдруг мне понадобится достать что-то недоставаемое, и оно будет такое недоставаемое, что без лестницы не обойтись…

– Да нет, зачем этому чему-то быть недоставаемым?

– Чтобы его никто не трогал.

– Как яблоки, которые растут высоко на дереве, чтобы их никто не трогал, а ты пришёл со своей лестницей и их своровал?

И тут Кизекочук вспомнил ещё кое-что. Кое-что недоставаемое. Кое-что, что спряталось выше яблок. Кое-что, что он хотел достать больше всего на свете.

– Вэра?

– Что?

– У меня последний вопрос.

– Спрашивай.

– Кто тебе нужнее – я или лестница?

– Конечно ты.

– Тогда можно я возьму лестницу?

VI

Если Вы знаете историю про то, как Кизекочук достал верёвку – напишите её на пустой странице. А пока что известно лишь одно – Кизекочук где-то достал верёвку и теперь, обмотанный ею с ног до головы, тащит лестницу к Китовому полю. Но Китовое поле в другой стороне! Почему же он идёт в обратном направлении? Дело в том, что, заматываясь в верёвку, Кизекочук забыл оставить щёлочку для глаз. Он ничего не видит и идёт туда, куда дует ветер, а ветер, знаете ли, любит поиграть.

Можно, конечно, остановить его и сказать, что он идёт не туда, что мы знаем путь короче, но Вы крупно ошибаетесь, если считаете, что он нас послушает. Он ведь до сих пор думает, что мы не догадываемся, зачем ему верёвка и лестница… Кажется, ветер снова меняет направление и гонит Кизекочука к большому оврагу! Пришла пора вмешаться. Приготовьтесь войти в историю, потому что сейчас мы будем спасать Кизекочука.

– Стой, Кизекочук!

Фуух! Ну вот, спасли.

Кизекочук остановился на краю оврага. Верёвка немного расползлась, пока он бродил, и теперь он видел одним глазом, что пришёл не совсем туда, куда хотел. Вообще-то, он пришёл совсем не туда. Чтобы от оврага добраться до Китового поля, придётся снова тащить лестницу через всю деревню. И тогда кто-нибудь точно заметит Кизекочука и спросит:

– Кизекочук, куда это ты тащишь лестницу? Не к Китовому ли полю, чтобы вырасти выше облаков, достать кита и стать самым молодым китобоем в деревне?

– Нет, я просто выгуливаю лестницу. Это лестница Вэры, но он сам не может её выгулять, потому что собирает яблоки, и попросил меня. Я ему нужен.

– А зачем тебе верёвка? Не потому ли, что ты всё-таки идешь ловить китов на Китовое поле и хочешь ею привязать себя к лестнице, чтобы киты не утащили тебя на небеса, как старика Шижи? И потом, как Вэра собирает яблоки без лестницы? Ведь его яблони такие высокие.

– Никак. Поэтому я должен как можно быстрее вернуться и не могу больше разговаривать.

Нет, идти через деревню с верёвкой и лестницей нельзя ни в коем случае. Избежать вопросов можно, только если быть незаметным, а быть незаметным, когда ты туда-сюда гуляешь по деревне с лестницей, с ног до головы обмотанный верёвкой, никак не выйдет. Самое мерзкое, что попасть на поле нужно было им всем троим – и Кизекочуку, и верёвке, и лестнице. Но пойди они куда, и заметь их кто, отвечать бы за всё пришлось именно Кизекочуку. Несправедливо, но никто не спросит:

– Постой, верёвка, зачем ты обмотала Кизекочука?

Или:

– Лестница, а куда это вы с Кизекочуком и верёвкой направляетесь? Не думаешь ли ты, случайно, взгромоздить на себя Кизекочука, предварительно привязав его верёвкой, чтобы киты его не унесли, и поймать одного из них?

Никто не станет разговаривать с лестницей или верёвкой. Потому что за любую шалость всегда отвечает самый главный. Главный – это не тот, кто выше, не тот, кто больше или длиннее. Главный – тот, кто мудрее. То, что Кизекочук в разы мудрее лестницы и верёвки вместе взятых, было очевидно.

Кизекочук не мог уйти и оставить лестницу или верёвку, или лестницу и верёвку, ведь это он втянул их в неприятности. Уходить вместе тоже было опасно.

VII

По деревне неторопливо ехала лестница на колёсиках. Никто не заметил, что незадолго до лестницы, здесь ползла верёвка, а незадолго до верёвки – шёл Кизекочук. Все удивились, но спрашивать у лестницы, куда она едет, никто не стал. На исполнение этого хитрого плана у Кизекочука ушли, казалось, все умственные силы: он привязал себя к верёвке, верёвку к лестнице. Так как верёвка была, ну, о-о-очень длинная, когда Кизекочук сам уже прибыл на Китовое поле, верёвка ещё ползла по деревне, а лестница только начинала свой путь от оврага. Так без вопросов и происшествий лестница добралась до Китового поля, где её уже ждали верёвка и Кизекочук.

VIII

Кизекочук проверил, крепко ли привязан к лестнице, и сделал первый шаг. Поднимаясь, он старался не смотреть наверх, вниз или в стороны. Потоп, ураган, землетрясение – ничто не смогло бы его остановить, сейчас всё это казалось неважным и мелким. Он даже закрыл глаза, чтобы наверняка ничего не увидеть. А когда открыл, стоя на верхней ступени, то увидел над собой китов. Огромных небесных китов, больших, очень больших и гигантских, которые плыли по небу, а под их животами роились рыбы-прилипалы, толкались недогоревшие летающие фонарики, вили гнёзда ласточки. Но это были совсем не те киты, что периодически притаскивали в деревню китобои. Те киты лежали на земле неподвижно, эти прямо сейчас пролетали над его головой. Они были одного размера, но те киты были большими, а эти – необъятными. Те киты были дорогими, эти – бесценными. Те киты могли утащить человека на небеса, эти не трогали даже малюток-птиц. Те киты были мёртвыми, эти – живыми. Ещё живыми. И когда Кизекочук понял, что те киты когда-то были этими китами, что-то в нём сломалось, да так резко и больно, что он закричал и обнял своим криком всех китов, всех рыб-прилипал и ласточек. В этом крике были восхищение и отчаяние, счастье и ненависть, но главное – любовь. Окутанные эхом киты плыли дальше, а Кизекочук смотрел на них, и вдруг замолчал, потому что понял, что вместе с криком и китами улетела его единственная мечта. И тут он стал таким маленьким, таким ничтожным под этими величественными китами, что сел на ступеньку и заплакал.

Раньше Кизекочук думал, что поймать кита невозможно, как снять яблоко, растущее на самой макушке яблони. Оказалось, это были разного порядка невозможности. Лестница повыше, ловкости побольше – и вот уже самое верхнее яблоко в огромном кармане Вэры, так теперь это представлял себе Кизекочук. Очень многие сложности мгновенно становятся простыми, когда сталкиваешься с Большой Правдой Жизни. А Большая Правда Жизни заключается в том, что никто не имеет права класть её в свой карман. И даже это казалось настолько простым и очевидным, что Кизекочук не мог понять лишь одного: как так получилось, что остальные китобои эту Правду не почувствовали? Ведь должен же был хоть кто-то, может, в самый первый раз, когда сердце ещё не стало каменным, а слова острыми как стрелы, когда отнимать чужое ещё не вошло в привычку, поднять лицо к небесам и онеметь от восхищения. Но киты – так высоко, а земля – так низко. С земли многого не видно, что уж говорить о Правде Жизни. При желании, конечно, можно взять лестницу и подняться повыше, чтобы разглядеть, но кто в добром здравии захочет смотреть Правде в глаза? И тут Кизекочук решил заставить их всех, всех без исключения.

Он решил, что покажет китобоям живого кита. И когда они увидят его, то поймут, что сто тысяч миллионов килограммов драгоценных китовых скелетов не стоят и одного его плавника. Может, они так же, как и Кизекочук, закричат и даже заплачут. Рухнут и будут валяться по всему Китовому полю, проклиная свою слепоту и жестокость. И это будет первый день новой жизни, в которой ни один кит больше не упадёт на Китовое поле. Но сначала он покажет кита Вэре, чтобы тот наконец-то понял, зачем ему на самом деле был нужен Кизекочук.

Кизекочук слез на землю и побежал. Лестница подумала-подумала, вдруг резко сорвалась с места и понеслась вслед за ним. Впопыхах Кизекочук забыл отвязать верёвку, и теперь они втроём мчались к Уоки в яблонях.