Текст книги "Стеклон"

Вести свою работу я предпочитал скрытно, изо дня в день трудился как муравей, но вот совсем скрыться, не получилось. Я уже говорил, что мой отец не совсем простой человек, и его сложно обмануть. Он не однократно видел меня с грязными руками и потертой одеждой. В первое время не задавал мне вопросов, думал, что я дерусь или не слежу за собой, еще что-то подобное. Все же он понимал, как мне тяжело, так как был осведомлен о моем разрыве. Мачеха пыталась первые пару дней со мной заговорить, но видя мое агрессивное поведение, отстранялась от ситуации, чтоб не навредить. Наверное, она боялась, что я всю ненависть, накопленную мной от пережитой несправедливости, вымещу на ней. А ей просто хотелось спокойной жизни. Но вот и настал черед отца, придя с работы домой, он решил как-то со мной заговорить. Отец спросил, что меня сейчас беспокоит. Задавал вопросы не в лоб, а издалека, как бы прощупывая почву. Но я был настолько погружен в свои мысли, что даже не слышал его слова. Он подошел ко мне и взял за руку, попытался обнять, он никогда ранее не проявлял никаких чувств, а это что вдруг на него нашло.

Меня его действие отвлекло, я как бы пришел в себя и оттолкнул его на автомате. Мне его действия в новинку. Оттолкнув, я стал переживать, что я сделал в этот момент, я не думал о своей несчастной любви. Я смотрел в глаза отцу, а он смотрел на меня. В его глазах было сожаление, сожаление, что он упустил момент, и теперь расплачивается моим равнодушием. Видимо, люди становятся мудрее на протяжении всей жизни, а не до какого-то периода жизни.

Мой отец совершенствуется. Я спросил его:

– Папа что ты хочешь?

Он ответил:

– Помочь тебе, не натворить больших глупостей, я вижу, что ты сам не в себе.

– А чем ты мне можешь помочь? Я ведь болен.

Он ответил, что он все это чувствует и готов со мной вместе проводить больше времени. Он продолжал, что он хочет меня отвлечь. Предложил завтра сходить поиграть в мини футбол в зале, что арендует его организация, в которой он работает, для проведения небольших турниров среди сотрудников. Он обещал, что завтра, он обязательно выиграет, чтоб меня подзадорить. И добавил, что жизнь не кончается, она только начинается, и что у меня еще много в жизни будит побед и разочарований, но всегда нужно держать нос по ветру.

Я стал размышлять о его разговоре. Что он имел в виду «нос по ветру», мне показалось, что он догадывается о моих планах с камнями.

Ну вот наступил новый день, я рад что пережил предыдущий. С утра я спал долго, как убитый. Уже какую ночь подряд не высыпаюсь. Поздно ложусь и рано встаю.

Опять новое утро, проснулся с сожалением, почему человек не может впасть в спячку, как медведь. Умылся. Дома никого не было. Мои друзья меня не беспокоили без повода. Я по привычке проверил прогноз погоды, по-прежнему было безветренно, шел моросящий дождик, неужели небо меня чувствует. На стройку я решил не идти. Можно сказать, сам у себя взял выходной. Подумал ли я о Каролине? Улыбнулся про себя, конечно, подумал. Я не мог ее не вспоминать. Пошел, включил громко музыку и стал вслушиваться, как из моих колонок вырывалось гитарное соло. Оно держало меня, я как комок энергии черной и белой ворочался на диване. То выпрямляясь, то сжимаясь. Чувство напоминало ломку, ту ломку, которую показывали в видео на уроках в школе о вреде зависимостей, которая должна была пугать нас принимать наркотики. Раньше я был сжат и выпрямиться не мог, подумал про себя, что-то во мне меняется. Отец сыграл свою роль. Я вспомнил о футболе, и стал собираться, решив по пути перекусить в ближайшем торговом центре. Я давно толком ничего не ел. Зачем мертвому человеку изнутри, еда?

А тут накинулся на какие-то мясные кусочки, завернутые в хлеб, глотая одну за другой. Еда мне не казалась раньше такой вкусной. Закончил свою трапезу я яблочным соком.

Каролина любила яблочный сок, простой яблочный сок, повторил я в своих мыслях.

Потом опять пришел в себя и вытеснил мысли о ней тем, что надо позвонить отцу и уточнить время игры в футбол. Отец сразу же взял трубку, и мы договорились о встрече. Зал располагался неподалеку от его конторы в двух кварталах хоть бы. Идти пешком минут двадцать недолго, но я решил проехать две остановки на подземном транспорте, мне показалось это быстрей. С торгового центра эскалаторный туннель вел вниз как раз к подземному транспорту. Спускаясь в низ на эскалаторе, я смотрел по сторонам, на самом деле я не так часто передвигаюсь данным способом, всё, что мне нужно находится в округе, где я живу.

Моя школа была в шаговой доступности. В институт, который я хотел поступить и ходил на курсы, был рядом. Моя девушка жила тоже не так далеко, и я предпочитал ходить к ней пешком. у меня как раз было время представить наш разговор, как я ее встречу, что скажу. я планировал наши свидания. Как же я слаб, почему мои мысли еще о ней, я должен забыть, я должен забыть, повторял я себе опять и опять. Вернись на землю, оглядись по сторонам. И вот я гляжу по сторонам, оказывается, тут не так все и плохо, кучу людей маячат туда-сюда, какие-то киоски с газетами и журналами, видимо, чтоб не так было скучно ехать до своей станции. Эти люди на меня смотрят тоже. Но запах не был таким свежим, как наверху хотя эти железные коробки передвигались с нереально быстрой скоростью, гоняя массу воздуха. Я зашел в него, и мне показалось все каким-то странным футуристичным, как я раньше этого не замечал.

Все углы были скошены закруглены, чтоб никто не пострадал, и они были оббиты мягкими, слегка потертыми материалами темного цвета, чтоб не видно было следов грязи. Люди от большого количества народу прижимались друг к другу, и это никого не смущало. Они вели себя как родственники или любовники. Продвигаясь к выходу просили прощения. И мило улыбались. Спертый запах подземелья перебивал лак волос спереди стоящей женщины, он был мускусно-сладким. Мне кажется, он не соответствовал ее деловому стилю. Хотя кто ее знает, что у нее в голове. Я-то в своей голове разобраться не могу, а что в чужой творится, вообще для меня потемки. Ну наконец-то наше транспортное средство добралось до моей станции и со скрежетом от метала остановилось, через пару секунд открылись двери. И люди как ошалелые стали рокироваться, одни выходили, другие, что есть мочи, прорывались внутрь, и занимали их места. Будучи еще не совсем взрослым, я не понимал, куда они торопятся, передо мной мир остановился, а они бегут куда-то. Неужели у них у всех есть цель, есть смысл жизни, или они просто делают это машинально из года в год. Я не смог найти на этот вопрос ответа. Хотелось бы думать о хорошем. В данной моей ситуации мой ум наполнен негативом.

Так что, извините добрые людишки, но вы стадо. Я после этой мысли даже немного улыбнулся. Всё-таки, и я от них не далеко ушел, потому что моя реакция была основана на простом инстинкте. Большинство из нас немного радуется, когда знает, что кому-то еще хуже, чем ему самому. Возможно, это оправдание, но оно сработало. Я же боец и уже хватит чиркать носом по полу от уныния. Нос надо держать по ветру, повторил про себя слова отца.

Таким нелегким способом я добрался до стадиона, про который говорил отец. Мне разминка была уже ненужная, так как две станции в подземке меня вымотали больше, чем просто бег по улице. Всё-таки, я был прав, что раньше не ездил общественным транспортом, опять погладил себя по головке своими мыслями. Я же не слюнтяй.

А кто ты? Я услышал вопрос от идущего сзади человека. Я испугался и обернулся, сзади никого не было. Я продолжал идти по тротуару, уже стараясь сдержать свои мысли. Ни о чем не думать. Но, оказывается, когда я пытаюсь ни о чем не думать, у меня это не получается. И я опять задал себе вопрос, может, я схожу сума. Но сзади меня опять услышал, ответ, что нет, ты не сошел с ума. И что, я готов выслушать тебя. Я спросил его, а кто ты такой. Он мне ответил, что он внутренний голос. Тогда я его спросил, а что ты раньше молчал? Наверное, ты меня обманываешь? Тогда он сказал, что может сказать все, что было со мной в детстве. Я спросил, так что? Он стал рассказывать про мою маму, что она меня очень любила, и что она жила музыкой. Я спросил, почему я этого не помню. Он ответил потому что, ты сам все хотел забыть, я тебе помог. И добавил, что если хочешь, я тебе и сейчас помогу. Я задумался, что как удобно забыть Каролину. Я буду, как и раньше беззаботно жить.

Но тут меня кто-то толкает в плечо, я продолжаю думать, взвешивать за и против, так как забыв ее, я потеряю не только боль, но и самые счастливые моменты в жизни. Но толчки усилились. Я ему громко сказал, отстань от меня, зачем ты меня толкаешь, я думаю. И открыл глаза. Передо мной был уборщик транспорта, который в недоумении смотрит на меня и говорит, что он извиняется, что побеспокоил, но если он оставит меня здесь до утра, то его уволят. Я спросил, как я тут оказался. Он ответил, что тебя, наверное, укачало, и ты уснул и доехал до последней станции. Я вскочил, с сиденья, чуть не ударился головой об поручень, задев только ухом холодную железяку, я стал метаться, думая, что делать. И через несколько секунд в недоумении проговорил уже более спокойным голосом. Я же помню, как я вышел с метро на своей станции?

Он ответил – Молодой человек со всеми бывает, ты просто устал и тебя укачало, а мозг твой уснул, не сразу продолжая передавать ту картинку, которую ты запланировал видеть. Я немного задумался, но нечего не понял и спросил, как я могу отсюда выйти и уехать в обратную сторону до станции «Североградская». Он ответил:

– По белому коридору, пройдя тридцать шагов, будет дверь. На ней написано «Обслуживающий персонал», вот там будет лестница, поднимешься по ней и упрешься в дверь, над которой зеленая табличка, на ней написано «Служебный выход» – это выход в главный офис, там охране скажешь, что ты пассажир, и ты остался в вагоне, они тебя проводят к выходу и покажут остановку. – И добавил, – Да не бойся, ты не первый такой. Я поблагодарил, пытаясь запомнить все, что мне сказал этот человек. Я побрел к выходу, осмысливая свой сон. Как я мог уснуть. Задал себе вопрос и оглянулся, но на мой вопрос некто не ответил.

Дойдя до охранника угрюмого и высокого, как будто он рельсу проглотил. Мне нехотя пришлось с ним заговорить. Голос охранника не соответствовал внешности, был мягкий и добрый. Всё-таки, как внешность бывает обманчива, я подумал про себя. Он мне все по порядку объяснил, предложил проводить до остановки поинтересовался моим самочувствием, и предложил воды, неужели ему и правда, было дело до меня.

А может он просто рад, что он жив, что он может ходить, дышать наслаждаться природой. Уже с новыми эмоциями, и более вдохновлённый, я ехал на встречу с отцом.

Он, наверно, меня заждался.

Доехав до работы отца, я с уже веселыми глазами и полон энергии, не думая о прошлом, вбежал сначала в здание, потом в раздевалку, потом в зал. Мой отец и вправду меня ждал. Он сказал, что все уже давно ушли, и он один сидел на скамейке, ждал меня и размышлял, как он может меня приободрить, может что-то мне не хватает, может что-то купить нужно. Я ответил, что нет пап, я пришел просто поиграть. Он ответил, что все уже ушли, и он неважно себя чувствует. Он просто хотел посидеть посмотреть на меня, как я буду обыгрывать его коллег. Но раз я так поздно, пришёл он сам встанет на ворота, чтоб не разочаровывать меня. Я не возражал, когда еще молод и полон энергии, то понятие неважно чувствует, совсем непонятно, либо человек болен и вообще встать не может, либо он просто оправдывается, лишь бы что-то не делать, попросту говоря, лениться.

Он встал на ворота маленького стадиона, а я стал пинать мяч, что есть сил. Пытаясь обыграть Эшли Мегана Старшего и забить гол. Забыв о его самочувствии. Он всячески пытался отбивать, когда ему удавалось, и когда нет. И я все с большей решительностью пинал в мяч. До тех пор, пока не попал ему в грудь. Он, не проронив ни слова наклонился. И выплюнул кровь. Я подбежал к нему. Но он держал руку поверх головы, направляя на меня ладонь. Мол, все сейчас пройдет, и мы продолжим игру. Я спросил, его может вызвать врача. Он ответил, что они все равно не помогут. Я чувствовал вину внутри за случившееся. Попытался помочь. Обойдя его, через руку пролез головой под мышку и стал его вести к скамейке. Ему не хватала сил сплюнуть кровь, и она текла по его щеке вниз капая на искусственный газон. Я увидел на его глазах слезы.

– Пап, тебе больно? – я спросил его. Он ответил: – Нет, сын, мне приятно, что ты со мной в данный момент. Мы дошли до скамейки, и я несмотря на его возражения вызвал помощь. Сел рядом с ним. И стал оправдываться, что я случайно в него попал. Он еще раз сказал мне, что я не виноват.

– Но как же я не виноват, если у тебя идет кровь.

Он сказал, что он болен, и ему жить осталось недолго, у него год назад обнаружили рак, но он о нем никому не говорил. Надеясь, отсрочить наши переживания. Но он очень рад, что в данный момент со мной, так как роднее меня у него никого нет. Потом на минуту замолчал, чтоб как-то вдохнуть воздух, и сказал, что теперь мачеха одна меня будит воспитывать дальше. Я его внимательно слушал, не мог ответить ни слова, я следил за его губами, он держался, обняв меня, а я его, чтоб он не упал. Я слышал, как он хрипит. Но вот перестал говорить. Теперь была моя очередь. Я его держал что было сил, и просил, чтоб он был жив. Но никого не было. И до моих просьб тоже не было никому дела. Взглянув на окно, я видел, что на улице уже темно. Где же помощь. Что мне делать. Вопросы без ответа. Ходят за мной по пятам. И видимо, мир на меня злой, раз так со мной поступает. Я вспомнил, как я получил удовольствие от того, когда кому-то плохо. Значит, вам всем будит плохо, потому что жить мне незачем. Я же не козел отпущения. Но вот и скорая помощь спешит, я услышал этот пронзительный звук, а из окна увидел тени сирены, бегающие по потолку. Эй, спасатели людской жизни, ну скорей сюда же. Но они не торопясь вошли в зал, одели сваи перчатки, как будто мы все тут заразные. Потрогали шею отца, приподняли веки, и один так называемый доктор, говорит второму, этот пациент уже не наш, так медленно и спокойно, он это сказал, что меня это разозлило до глубины души. Я спросил, как не ваш, вы что бросите моего отца тут умирать. Он опять так спокойно и вальяжно ответил, нет не бросим и опять говорит второму, Генрих вызови черную карету для этого гражданина, он мертв.

И мое сознание дало сбой. Я толком и не помню, что произошло. Я начал кричать на них, что они убийцы. Но они смотрели мне в глаза и говорили, что это еще разберутся, кто убийца. Я им сказал, что мой отец умер от рака. Он опять сваей высокомерной противнейшей интонацией ответил, что сочувствует. И пошел к выходу, махнув рукой второму человеку в халате, мол, пошли отсюда, у нас еще много работы. Люди в белых халатах поздоровались на выходе с людьми в черных халатах, те оказались быстрее, чем первые. Неужели мертвый человек заслуживает большего внимания. Эти люди в черных халатах подходя ко мне с раскладными носилками задали вопрос, есть кому позвонить из взрослых, есть еще близкие, и имя умершего, а желательно документы. И видя в моих действиях растерянность, стали лазить по карманам мертвого отца. Дали понять, что я все равно не решу денежных вопросов, и мне стоит ускориться со звонком и позвонить кому следует. Им были важны эти вопросы, а не человек, что лежит перед ними или я, мои чувства. Они как машины выполняли сваю работу, как те люди в метро, что толпами едут на работу, давно смирились со всем происходящим. А эти так вообще, каждый день видят смерть за деньги.

Меня не ломает изнутри, я пережил этот момент, я теперь один на этой земле, совсем один. Мне не страшно, не больно, мне попросту нечего терять. Я думал о самоубийстве, но не о бесполезном. Достав телефон, я набрал мачехин номер, услышал гудок, потом еще гудок потом еще, она не брала трубку. Я стал и ее обвинять в смерти отца, что ей все равно, и она бросит меня. Одновременно вновь двигал пальцем по цифрам пытаясь повторить звонок. Но услышал звонок в ответ взял трубку хотел накричать на нее. Она сама была не в себе, как будто что-то чувствовала, видимо, у них с отцом и вправду были серьезные отношения, под названием любовь. Она сразу мне задала вопрос, что случилось, я ответил, что он умер, и мы на стадионе на улице «Тесной» дом семнадцать. Мне подсказывали адрес работники, которые ловко грузили тело на носилки. Именно туда они и направлялись.

Собираясь идти, видя, что я тяжело соображаю, предложили поехать с ними. А что мне оставалось делать. Я был пуст. Неужели эта месть создателя, за мою самонадеянность. За мою безнаказанность и самолюбие. Неужели я так провинился перед миром. Что мне суждено пережить все это. Сидя в машине перед отцом я ударил кулаком со всей силы по пустому соседнему сиденью. Раздался глухой шум, и поднялась пыль. Мне один из санитаров черного автомобиля пригрозил: «Эй, ты там! Веди себя тише!». «А то свяжем», – произнес другой и, наверное, улыбнулся. Я не видел его улыбки, мне казалось, все злорадствуют, они сидели ко мне спиной, один за рулем, а другой возле него, на соседнем кресле. Я затих. И слышал только гул мотора, как он разгоняется и потом резко тормозит. На перекрестках. Машин в городе было мало, поэтому до места мы добрались быстро.

Один из санитаров показал пропуск охране перед въездом в большое помещение. Я подумал про себя, так вот где самое страшное место нашего города. А днем так и не скажешь. Большое здание правильной геометрической фигуры, так же, как и остальные постройки возвышалось, над землей, за исключением одного отличия, большинство окон тонированные, видимо, чтоб меньше света попадало в комнаты.

Машина моей мачехи уже стаяла на парковке рядом со входом в это заведение, которое навеивало ужас. Мрачные люди то заходили, то выходили с этого помещения, раскручивая входную, слегка скрипящую крутящуюся дверь. Звук даже небольшого скрипа оставался в сознании и с меньшей тишиной я слышал его отголоски.

Заметив нас, она моя неродная мать, выскочила вся заплаканная, с размазанной косметикой на лице, и подтеками черной туши возле глаз с небольшими морщинками. Но все равно при мне она старалась держать себя в руках, делала вид, что контролирует ситуацию, достала какой-то платок из черной замшевой сумки и стала быстро протирать вокруг глаз, чтоб я, подойдя ближе, увидел ее здравый рассудок. Подойдя к ней, мы, вместе молча не произнося ни слова повернулись, и пошли ко входу у каждого были свои мысли в голове и эти мысли по выражению лица небыли благополучными. Скрип от двери в голове стих его подавили разные сюжеты о возможности вернуться в прошлое и побольше времени провести с отцом, больше его узнать, задать вопросы простые вопросы о том, кем он мечтал стать в детстве, ведь после смерти, я понял, что так мало знал его хоть и прожил с ним всю свою жизнь до этой пары. С тяжелыми мыслями я с мачехой подошел к стойке информации.

Девушка, которая нас встретила поздоровалась и спросила, что вас интересует, нейтральным не навязчивым голосом. Я не мог ответить ни слова, думая то об отце, то о мачехе, то об этой девушке, которая спросила, что-то, но я даже не расслышал, что, пытаясь просто смотреть в ее глаза, которые нахмурились, будто приняли оборонительную позицию, видимо некоторых людей, когда охватывают негативные эмоции, они пытаться обвинить всех во круг и даже эту несчастную девушку, работающую с нами, несущими негатив, живыми тварями. Мачеха вдруг встрепенулась после нескольких минут фрустрации. И что-то выпалила непонятное. Дословно я не помню ее слова, но постараюсь процитировать, так как эта фраза тоже въелась мне в мозг.

– Мужа нет, а он сын, дайте увидеть его.

Девушка по имени Магдалина, так было написано на ее бейдже, внимательно прислушалась к ее фразе, и опять своими выразительными глазами задала вопрос, так что ей даже не пришлось открывать рот хотя по ее сокращению мышц вокруг глаз было видно, что она сейчас скажет. Но мачеха, перебив ее мимическую игру, быстро извинилась, и сказала муж умер и его привезли сюда, потом добавила слово, пожалуйста, и попросила воды, немного попила и поставила стакан на стойку, было видно, как ее руки слегка дрожали, держа воду, которая то и гляди выплеснется ей на одежду или пол. Да и еще держа ручку и заполняя разные анкеты, было видно по ее пальцам, как она старается сосредоточиться.

Умереть, оказывается, в наше время не так просто. Я сидел на металлических скреплённых болтами стульях пытаясь раскрутить один из них, который был отполирован до блеска, видимо, эта идея пришла в ум не одному мне. Находился я в комнате ожидания, она была огромного размера и сидящие люди внутри расположились так, чтоб не мешать своими страданиями другим. В этой комнате ходила психолог женщина и предлагала поговорить на отвлечённые темы или просто принять успокоительное. Предложения ее были не навязчивыми, чтоб не раздражать, и плавно уйти к другому несчастному смертному созданию. Я смотрел в окно на темный переулок сквозь огромные стекла до пола. Эти стекла еще больше увеличивали пространство. Стены, выкрашенные в белый цвет, не давили. Все было сделано так чтоб человек успокоился. Но во мне всё равно потоки мыслей встречались друг с другом, во мне боролась черная и белая, мои стороны. То я думал обо всем моем окружении, о том, что я самолюбив и даже не могу как следует выслушать о том, что я сам нахожусь на грани и мне не надо думать ни о ком, кроме себя. С одной стороны, я ненавидел весь мир с другой, я себя жалел, через какое-то время я нашел еще одну оппозиционную оправдывающую меня сторону, что быть сумасшедшим даже забавно. И что причинять себе боль – это не отвратительно, а выход из ситуации. Раз уж суждено мне страдать так, зачем что-то менять. Это моя дорога, мой путь.

С этими утопическими мыслями нас с мачехой уже вез таксист домой так как она не могла сесть за руль сама из-за сильного волнения. Мы оба продолжали молчать. У нас общее горе. Я через какое-то время пришел в себя и попросил у нее прощение за то, что отца настало. Она сказала, что не твоя вина. Хотя вина моя, я так считал, я считал, что я виноват во всем, во всех грехах и даже в том, что остался один, и меня бросила Каролина. Что если бы не мои действия, отец мог пожить подольше. Почему он мне ничего не сказал.

Приехав домой, я по привычке проверил сообщения. «Раньше бы мне написала моя любимая», – подумал я про себя и ухмыльнулся. А что, если мое наказание быть никому ненужным, что, если у нас такая семья. Я не нужен был матери, мне не нужен был отец, так как я относился к нему как само собой разумеющемуся субъекту, лишь только моему отцу был нужен я, да еще, наверное, эта мачеха, но он за это и помер. Никто меня не чувствует, никто меня не любит, теперь я один. Вот я и стал окончательно взрослым, ведь не важно, сколько лет человеку, будь то десять, будь то сорок, но, когда он теряет того, кому он нужен, тот кто мог ему помочь искренне тот, кто о нем заботится и остаётся один в этот момент все эти функции без надежды на подсказку, он выполняет сам и становится взрослым. Хорошо, что я уже не ребенок и не нахожусь в том возрасте, когда без заботы можно высохнуть, как маленькое дерево, нуждающееся в поливе.

Успокоив себя рассуждениями о том, что мне в детстве уделяли время, я решил написать своим друзьям о том, что случилось. Они всячески меня поддерживали. Но все их слова я пропускал, нет сил, я тяжело вздыхал, набирая полную грудь воздуха, и медленно выдыхая до последней капли, лишая мозг кислорода на время, чтоб тот прекращал генерировать мысли и переключался на выживание, заставляя меня вновь набрать воздух в легкие.

Я не знаю, во сколько я уснул, но помню, что мне было очень плохо, и мачеха мне дала выпить какое-то лекарство. Видимо успокоительное, и оно мне помогло. С утра я встал с мыслью, что это все был сон. Мне очень хотелось на это надеяться. Но зайдя в гостиную, я увидел фото отца в рамке перевязанной ленточкой. И опять мне стало не по себе, я выкрикнул какое-то матерное слово, и ударил по косяку двери, не почувствовав физической боли. Вернулся в комнату, и опять лег в поисках информации мусора, которая забила бы маю голову чем угодно только не этим что происходит сейчас там внутри возле души.

Увидел пропущенное сообщение от Энджи, о том, что я стал забывать о своих планах, и что пора бы потрудиться. Пора бы вернуться на стройку, так как сильные ветра не за горами. Я поразмыслил и на его предложение ответил положительно, я знал, что в этот момент меня никто там не ждет, мне хотелось делать поступки, которые отходят от здравого смысла, которые противоречат, приносят дискомфорт другим, но где, как – я не знал и искать специально не хотел, а это предложение пришло, само собой. Хотя два остальных друга были против. Придя на стройку, я увидел, что там осталось все без изменений – рабочих нет и можно продолжать таскать камни по этажам. Я с Энджи приступил к работе. Я бегал по этажам я злился, я всю агрессию вкладывал в труд физический, тяжелый труд как-то отенял душевную боль. Я работал, что было сил весь мокрый и грязный, я ходил по этажам с мешками камней до тех пор, пока не падал, и мне не было больно. Потом немного пролежав на голом бетоне, я вставал и продолжал трудиться. Энджи был всегда со мной, он меня подначивал, что я не выдержу, не смогу, сломаюсь и все брошу. От этих слов я приободрялся и продолжал работу. Домой ходил только спать и мыться, я уставал до такой степени, что мне не нужны были обезболивающие, цель одна как можно больше камней, как можно сильнее, моя злость должна была поразить беззащитные стекла на соседних зданиях. За эти дни, что я продолжал работу, я не смотрел прогноз погоды и еще сильнее подружился с Энджи, мы с ним в эти дни были не разлей вода.

Но вот очередной день, по счету точно не могу сказать какой, но, мне кажется, прошло около двух недель. Погода стала ухудшаться, и холодать, со стороны моря дул холодный ветер. Я это особо сильно ощущал, находившись на верхних этажах здания, когда растаскивал камни. Ветер был настолько пронзительным, что продувал мою теплую одежду. Придя дамой поздно вечером, я почувствовал недомогание, я сильно похудел и потерял в весе, около двадцати килограмм рано или поздно, я должен был свалиться с ног и наконец такой момент настал, так как я с организма вычерпал все ресурсы и моральную силу, и физическую. Проснувшись ночью от высокой температуры, я лежал в кровати и думал, что все, наверное, и меня скоро не станет да, и к лучшему. Потом спустя какое-то время я стал бредить и стонать, лишь иногда приходя в сознание. Моя мачеха, услышав что-то неладное в очередной раз подошла ко мне и не услышав никакой негативной моей реакции в ее сторону подумала, что что-то тут не так и решила потрогать мой лоб, я лежал будто мертвый, по ее ощущению руки, у меня был сильный жар, она тогда взяла бесконтактный градусник и не доверяя своим ощущениям решила довериться ему. На дисплее показались цифры тридцать девять с половиной, она что-то сказала мне, но я не услышал. Тогда она поохала и незамедлительно вызвала скорую помощь. Я не помню через сколько она приехала, но помню, что в машине мне стало легче, видимо, они мне сделали укол, так как салфетка, пропитанная спиртом у меня, была в штанах прилипшая к правой ягодице. Почувствовав облегчение, я уснул и проснулся уже в палате.

В каждой палате был свой телевизор и по нему транслировали новости. Повторяя не однократно, что на наш город движется шторм с сильными порывами ветра. Чтоб все были осторожны и оставались в своих домах. Наконец-то хорошая новость я подумал про себя. Но тут зашла медсестра и назвала меня по имени – Киль, я откликнулся. Она сказала, что у меня видимо воспаление легких, что мой организм вымотан. И мне срочно нужно пройти обследования. Предложила мне встать с кровати и сесть на стул с колесиками. Я смутился, что я же не инвалид. Я сам могу ходить. Она сказала, что так положено и что в моем состоянии нужно больше покоя. Я подумал про себя, какой тут может покой. На что она стала продолжать разговор, как будто читая мои мысли. Что она знает, что я недавно лишился отца и что болезнь как раз-таки может и с этим тоже быть связана, так как я много переживаю. Я согласился и уже не споря встал с кровати и сел на стул. Она меня выкатила в коридор, где ходили люди в белых халатах с умными лицами, но эти люди не замечали меня, хотя я старался смотреть им в глаза. Медсестра довезла меня до лифта, спустила на самый нижний этаж и дальше подвезла к кабинету с надписью «рентген», далее, открыв кабинет картой, завезла меня внутрь, в кабинет. Там не было окон. Наверное, это было подвальное помещение, или какое-то техническое, специально изолированное от света. Дальше она меня попросила встать со стула и лечь на металлический стол напротив какого-то прибора с железными дугами, образующими туннель, она сказала, что это и есть рентген, она меня на кровати поместит туда, и с помощью этого аппарата сфотографирует мои органы. Далее эти снимки органов передаст доктору, лечащему меня специалисту, и уже он поставит диагноз. В принципе, все понятно. Я последовал ее пожеланию и лег.

Она меня поместила под купол металлического прибора, закрыла жалюзи, и пошла в соседний кабинет к компьютеру, загорелся синевато белый свет. А потом резко потух. Потом опять загорелся и потом опять потух. Я услышал какой-то шум вначале удаленный свист, а потом сильный гул. Потом еще один сильный шум пронзительный и звонкий этот шум глушил все остальные звуки, он давил на уши так, что становилось неприятно, и хотелось держать уши ладонями. Но потом все прошло и стало значительнее тише. Откуда-то стали доноситься крики и ревы людей. Я решил, что это так работает аппарат, и он как-то повлиял на мою психику. Так что надо еще полежать и дождаться врача или мед сестру, и они меня выкатят и все объяснят. Я закрыл глаза и продолжал лежать. Но крики и вопли не угасали. В здании вдруг зашумела сирена. Я подумал, что что-то тут не так.

Я был намерен поскорее выбраться из этого аппарата, посмотреть, что там происходит, но было очень тесно, я вперед ногами хотел пролезть через то отверстие, в которое меня поместили, но во что-то упирался. Я что есть сил, извивался, как червяк отталкивался ногами руками, но видимо моих усилий было недостаточно, чтобы вылезти. Звать помощь было бесполезно, звук сирены был такой, что я сам себя слышал с трудом. У кровати со стороны ног и со стороны головы были дуги из хрома, я не мог перелезть через них. Устав выбираться, я просто замер и начал думать, как я могу выбраться. Все оказалась просто, меня же сюда завезли, и я выехать значит тоже смогу, нащупав края стола, я выровнял его и поставил по центру выхода, дальше слегка оттолкнулся, но колесики вывернулись, и я уперся опять в борт прибора, но я не стал сдаваться и повторил попытку. На этот раз успешно, я выехал почти на четверть и уже руками оттолкнулся от наружной части прибора, я выехал полностью. Света не было, я ничего не видел.